В свою очередь, и Маяковский, вообще-то довольно скептически настроенный к писателям старшего поколения, уважал Горького, которому подарил несколько книг своих стихов, надписав: "Алексею Максимовичу с любовью", "Дорогому Алексею Максимовичу" и т.п.
Горький заботился о росте писательских сил, помогал молодым писателям М.Пришвину, К.Треневу, И.Вольнову, А.Неверову, С.Подъячеву, В.Шишкову и другим. "Хорошо говорил он со мной, часа 1 1/2. Эти полтора часа незабываемы. Они решили мою писательскую судьбу", - вспоминал Бабель.
...В сибирском городе Кургане в типографии местной газеты работал наборщиком Всеволод Иванов. Он много читал, особенно любил из писателей Горького. В газете соседнего городка Петропавловска уже был напечатан его рассказ. Осмелев, он послал следующий свой рассказ "На Иртыше" в "Летопись", Горькому... "Послал и молчаливо стал ждать славы", - вспоминал потом Вс.Иванов. Горький прислал Иванову письмо, в котором назвал рассказ "славной вещицей" и обещал, что он будет напечатан в сборнике произведений пролетарских писателей. И тут же настойчиво советовал: "Вам необходимо серьезно взяться за свое самообразование, необходимо учиться. Мне кажется литературное дарование у Вас есть, значит - его нужно развивать. Всякая способность развивается работой". Этот совет учиться Горький повторил и в следующем письме Иванову: "Вы плохо знаете грамоту, у Вас много орфографических ошибок. Язык у Вас яркий, но слов - мало..." И тут же замечал: "Ваша способность к литературе - вне спора". Так, в авторе нескольких рассказов, из которых большая часть была неудачной, Горький разгадал одного из виднейших советских писателей.
5
Война ввергла страну в пучину горя.
Армия, руководимая бездарными генералами, терпела одно поражение за другим, несмотря на героизм русских солдат. Тысячи людей гибли в сражениях, не хватало оружия, обмундирования, продовольствия, медикаментов. Процветало взяточничество чиновников и предательство военного командования.
Правительственный аппарат, разъедаемый взятками и подкупами, равнодушный к судьбам России, показал свое полное бессилие справиться с положением в стране. Когда петроградские заводчики пожаловались на нехватку металла, чиновник ответил, намекая на взятку: "Заплатите сколько следует, и мы вам отдадим и Николаевский мост (мост через Неву в Петрограде; теперь мост Лейтенанта Шмидта. - И.Н.) в лом".
Война становилась все более непопулярной в народе. Цели ее были чужды массам, шовинистический угар первых дней давно прошел. Если в первые месяцы войны солдаты писали с фронта: "...помолись за меня богу, чтобы господь бог продлил мою жизнь, дал мне силу и расторопность, чтобы победить супостата-врага", то теперь характер солдатских писем стал иным.
"Эта война, - писали с фронта, - хуже японской, ту пропили, а эту продали и предали". "Прежде солдаты думали так: штык в землю и айда домой. А теперь многие считают, что винтовки из рук выпускать нельзя. Они скоро пригодятся: придется землю от помещиков отвоевывать... Скоро-скоро солдаты возвернутся с фронта домой и наведут свой порядок". "Пора кончать братоубийственную войну. Враги за спиной, а не впереди... с нетерпением ожидаю минуты, когда фронт повернется в обратную сторону лицом... настроение у всех скверное, озлобленное", - писали солдаты родным.
Война с небывалой силой обострила все противоречия русской жизни.
На фронтах лилась народная кровь; росли цены, голодали рабочие, все больше рабочих и крестьян забирали в солдаты, все больше приходило похоронных, все больше семей оставалось без кормильца, а в Петрограде и Москве разбогатевшие спекулянты, темные дельцы, наживавшиеся на военных заказах фабриканты направо и налево сорили деньгами, устраивали невиданные оргии. Все очевиднее становился контраст между "сладкой жизнью" офицерства, буржуазии и забитостью, бесправием, тяжелым положением солдатской массы, безжалостной эксплуатацией пролетариата, нищетой деревни.
Росли потери на фронте, труднее становилось жить в тылу. Начался новый подъем рабочего движения: в 1916 году число бастующих перевалило за миллион. Крестьяне громили имения, захватывали помещичий хлеб. Волнения охватили угнетенные народы России. Повсюду проклинали ненужную народу войну, царя, его министров. Росло дезертирство с фронта, часто проходило братание солдат, целые воинские части отказывались идти в наступление...
В середине 1915 года Горький пишет: "Атмосфера вообще душная. Никогда я не чувствовал себя таким нужным русской жизни и давно не ощущал в себе такой бодрости, но... сознаюсь, порою руки опускаются и в глазах темнеет. Очень трудно... Люди все более звереют и безумеют от страха перед войной, затеянной ими. Звереют, глупеют и дышат пошлостью..."
И вот 27 февраля 1917 года произошла Февральская революция, пало самодержавие.
Либеральная печать захлебывалась от восторга, про возглашая: "Начинается новое летосчисление: от русской революции 1917 года и до русской революции 1917 года".
Однако Февральская революция далеко не решила стоящих перед страною проблем. Власть оказалась в руках буржуазного Временного правительства, бессмысленная война продолжалась, земли крестьяне не получили, положение пролетариата лучше не стало. Большевистская партия решительно держит курс от революции буржуазно-демократической к революции пролетарской, социалистической.
Горькому представляется, что в происходящем хаосе событий наука и искусство являются единственными силами, способными вести человека по пути прогресса. Поэтому он одной из главных задач считает сплочение культурных сил России - тех, кто хотел служить народу, избавившемуся от самодержавного гнета. Горьковская квартира, как никогда прежде, полна народа: писатели, артисты, художники, профессора, партийные деятели, солдаты, рабочие - кого тут только нет. И так продолжалось не неделю, не месяц, а годы, - вплоть до отъезда писателя за границу в 1921 году.
Активно борется Горький за сохранение художественных ценностей, требует запретить их вывоз из России. (Немало картин, скульптур, произведений прикладного искусства вывозили агенты иностранных, особенно американских, капиталистов.)
Но Временное правительство даже не рассмотрело предложение писателя: до того ли ему было. Зато постановление о таком запрете принял Совет Народных Комиссаров в сентябре 1918 года. Уже через несколько дней после Февральской революции на улицах Петрограда было расклеено составленное Горьким воззвание: "Граждане... берегите дворцы, они станут дворцами вашего всенародного искусства, берегите картины, статуи, здания - это воплощение духовной силы вашей и предков ваших..."
Горький возглавляет Комиссию по делам искусства; его помощниками были известные художники Н.Рерих и А.Бенуа.
Популярность Горького как общественного деятеля растет все больше и больше, недаром его кандидатуру в Учредительное собрание выставили интернационалисты Полтавы и Кишинева.
Приветствуя февральский переворот, искренне симпатизируя партии большевиков, Горький не понял до конца сути событий, поддался "весенним восторгам", охватившим российского обывателя. Он не поддерживает ленинского курса на переход к социалистической революции, хотя уже в июле 1917 года в последней из "Русских сказок" с горечью пишет, что и после того как прогнали "чужого дядю" (царя), в положении Матрены (народа) мало что изменилось.
Горький преувеличивает силы окуровщины, которая - ему кажется - как пресное болото горсть соли, проглотит, растворит бесследно революционные силы, боялся "полной гибели" великой русской культуры "в хаосе крестьянской анархии".
Высоко ценя революционный пролетариат, интеллигенцию, Горький не верил в разум массы, русского народа в целом - особенно крестьянства (а Россия была страной крестьянской). Недаром неверные утверждения о русском народе встречались в его статьях и до того и после. Преувеличивая общественную пассивность, элементы анархизма и смирения в крестьянстве, Горький не доверяет ему, считает, что темная крестьянская масса не может стать надежным союзником и помощником пролетариата в революционной борьбе. Горький не увидел того большого духовного роста русского мужика, который был результатом революционных событий 1905 года и империалистической войны. Писатель ошибочно полагал, что союзником пролетариата в революции должно стать не крестьянство, а интеллигенция, значительная часть которой на деле и этого он не видел - боялась надвигающейся пролетарской революции. Горький сомневался в возможности победы социалистической революции, в том, что рабочие сумеют взять и удержать власть.
О незрелости России для социалистической революции писали меньшевики. Пролетариат они считали слишком малочисленным и незрелым, а крестьянство сплошь реакционной массой. По их мнению, от свержения самодержавия до социалистической революции должен был лечь многолетний путь капиталистического развития страны.
Все это было не так. Пролетариат, прошедший школу революции 1905-1907 годов, воспитанный большевистской партией, количественно вырос и политически созрел для социалистической революции. Стихийное негодование и ненависть многомиллионных крестьянских масс под влиянием пролетариата, большевистской партии, исторических событий перерастали в сознательное стремление переделать мир, уничтожить эксплуататорский строй. Одетые в солдатские шинели рабочие и крестьяне хорошо понимали, кто их враг, и готовы были повернуть оружие против помещиков и капиталистов.
Ошибки Горького были вызваны сложностью обстановки, слабостью и редкостью непосредственных контактов с революционно настроенными, передовыми питерскими рабочими, красногвардейцами. В то же время на писателя оказывали большое влияние и давление перепуганные происходящими событиями либеральные интеллигенты, люди, пострадавшие в ходе революции. К ошибкам Горького вели и недостаточный опыт политического деятеля, художническая впечатлительность.
Заблуждения писателя со всей очевидностью проявлялись в "большой ежедневной" "общественно-литературной социал-демократической газете" "Новая жизнь" (первый номер вышел 18 апреля), в работе которой активное участие принимал Горький.
Позицию газеты Ленин определил как мелкобуржуазную, как "смешное, вечное шатание между буржуазией и пролетариатом", ее сотрудников назвал "мелкобуржуазными болтунами", "интеллигентскими импрессионистами, бесхарактерно поддающимися настроению минуты", а "преобладающим настроением" новожизненцев считал "интеллигентский скептицизм", прикрывающий беспринципность.
На страницах "Новой жизни" часто выступал Горький. Он впервые опубликовал здесь поэму "Девушка и Смерть", цикл статей "Несвоевременные мысли" (с подзаголовком "Заметки о культуре и революции" вышли отдельной книгой в октябре 1918 года). Горький никогда не прятался от злободневных вопросов и проблем современности, как бы сложны, трудны и запутанны они ни были, прямо и открыто высказывал свое мнение. Естественно, что ошибки писателя в оценке событий и расстановки сил в стране сказались и на "Несвоевременных мыслях", которые написаны с ошибочных позиций человека, полагавшего, что страна еще не готова к социалистической революции.
За неделю до Октябрьской революции в "Новой жизни" появилось выступление против готовящегося восстания, которое Ленин назвал "неслыханным штрейкбрехерством", ибо оно раскрывало важнейшее секретное решение партии.
Ошибки Горького в "Новой жизни" не раз критиковала "Правда" и В.И.Ленин. Партия, однако, понимала, что заблуждения писателя - явление временное, что душой и разумом Горький с пролетариатом. Так, 7 января 1918 года "Правда" писала: "Слишком дорог Горький социальной революции нашей, чтоб не верить, что он скоро станет в ряды ее идейных вождей на место, которое давно принадлежит ему как буревестнику всемирной социальной революции". Упрекая писателя за "ходячие обывательские предрассудки", Ленин заметил: "Нет сомнения, что Горький - громадный художественный талант, который принес и принесет много пользы всемирному пролетарскому движению".
Сурово критикуя Горького, Ленин раскрывал существо его ошибок, понимал, что они носят временный характер, звал писателя к преодолению заблуждений, к работе, отвечающей интересам революционного народа.
Однако при всех расхождениях с большевиками, споря с ними по вопросам тактики, Горький не отказался от идеалов социализма, социалистической революции. И недаром в тревожные июльские дни 1917 года, когда буржуазия охотилась за Лениным, тревожно спрашивал Луначарского: "А как Ленин? жив он? здоров? Не поймают его?"
Центральный Комитет партии не запрещал большевикам сотрудничать в "Новой жизни". В июле 1917 года в газете было помещено письмо, подписанное Лениным, против нелепых клеветнических обвинений Ленина в шпионаже в пользу Германии ("Правда" была закрыта).
У буржуазного читателя "Новая жизнь" встречала настороженный прием, а Горького несколько часов допрашивал следователь по особо важным делам в связи с намерением Временного правительства организовать суд над Лениным.
Буржуазная пресса со злобой писала о "роли большевиков и М.Горького в российских военных неудачах", обвиняла писателя, как Ленина и других большевиков, в том, что он действует по заданию и с помощью Германии страны, воевавшей с Россией. Ему идут письма с обращением: "Иуде Предателю, главному немецкому шпиону и провокатору".
Занялась заря новой жизни
1
Двадцать пятого октября 1917 года произошла Великая Октябрьская социалистическая революция. Власть в России взял в свои руки пролетариат. "Тот, кто трудится", стал хозяином своей страны.
В первые месяцы после Октября Горький еще не освободился от своих ошибочных суждений и "Новая жизнь" по-прежнему выражала страх либеральной интеллигенции перед революцией, сожаление о том, что революция не происходит бескровно и мирно.
"Новая жизнь" за отдельными отрицательными фактами, сопровождавшими революцию, - самосудами, расхищением общественного добра, уничтожением культурных ценностей - не видела главного: могучих сил революции, ее борьбы с анархическими действиями отсталых слоев населения.
Большевистская партия постоянно вела огромную работу по воспитанию сознательности самых широких масс. Советские органы власти, лично Ленин со всей строгостью преследовали и карали всякое проявление анархизма и самоуправства. Так, узнав об убийстве в больнице двух арестованных министров Временного правительства, Ленин велел немедленно начать "строжайшее следствие" и арестовать виновных.
Ни один общественный строй не рождается легко и безболезненно. Конечно, воспитание масс, подъем их сознательности и дисциплины - одна из центральных задач партии, борющейся за социалистический переворот. Однако условия буржуазного общества не позволят осуществить это воспитание до конца.
Ленин подчеркивал, что многолетняя нужда и угнетение, а особенно мировая война не только убедили массы в необходимости коренного социального переворота, но и неизбежно привели к разнузданности, анархическим настроениям: "Мыслима ли многолетняя война без одичания как войск, так и народных масс? - спрашивал В.И.Ленин в июне 1918 года и отвечал: - Конечно, нет. На несколько лет, если не на целое поколение, такое наследство многолетней войны безусловно неизбежно". "Старые социалисты-утописты, говорил он в марте 1919 года, - воображали... что они сначала воспитают хорошеньких, чистеньких, прекрасно обученных людей и будут строить из них социализм. Мы всегда смеялись и говорили, что это кукольная игра, что это забава кисейных барышень от социализма, но не серьезная политика... Мы хотим строить социализм немедленно из того материала, который нам оставил капитализм со вчера на сегодня, теперь же, а не из тех людей, которые в парниках будут приготовлены, если забавляться этой побасенкой... у нас нет других кирпичей, нам строить не из чего... Мы, социалисты и коммунисты, должны на деле показать, что мы способны построить социализм из этих кирпичей, из этого материала..."
Если буржуазная печать была охвачена ненавистью к революции, совершившему ее народу, большевикам, если она, ослепленная классовой ненавистью, хотела во что бы то ни стало уничтожить революционные завоевания народа, то упреки и сомнения Горького при всем резком, полемическом тоне его статей были порождены любовью к народу, тревогой за судьбу социалистической революции.
Горький не поднялся до высоты ленинской точки зрения "на настоящее из будущего", не понял перспектив исторического развития России, чрезмерное внимание уделял отдельным отрицательным фактам и впечатлениям, будучи очень эмоционально восприимчивым человеком, поддавался настроениям растерянности и уныния.
Но постепенно растерянность писателя перед событиями, его неверие в успех революции рассеивались. В апреле 1918 года он пишет Екатерине Павловне: "В то, что Русь не погибнет, все-таки не погибнет - верю!" "Интеллектуальная жизнь страны, - утверждает Горький 30 апреля 1918 года в "Новой жизни", - не иссякла, даже не замерла, а, напротив, энергично и широко развивается". Месяц спустя он пишет о большевиках: "Лучшие из них превосходные люди, которыми со временем будет гордиться русская история, а наши дети, внуки будут и восхищаться их энергией". "Грязь и хлам всегда заметнее в солнечный день, но, часто бывает, что мы, слишком напряженно останавливая свое внимание на фактах, непримиримо враждебных жажде лучшего, уже перестаем видеть лучи солнца и как бы не чувствуем его живительной силы", - писал Горький. Теперь он почувствовал эти живительные лучи и со всей своей неукротимой энергией принялся за строительство нового мира.
Однако "Новая жизнь" в целом все больше и больше шла не в ногу с быстро меняющейся жизнью. Уже в марте ее хотели закрыть за статью меньшевика Н.Суханова (Гиммера) "Капитуляция" и, видимо, только заявление о том, что она не согласна с взглядами Суханова, спасло газету, которая все же была закрыта за антисоветские выступления, распространение ложных слухов, непроверенных сообщений в июле 1918 года. Принимая решение о закрытии газеты, Ленин говорил: "А Горький - наш человек... Он безусловно к нам вернется... Случаются с ним такие политические зигзаги".