Безрезультатно покружив по мостовым Старого Лилля в поисках парковки, Люси отказалась от своей затеи и поставила машину на стоянке Оперного театра. Пожалуй, далековато, но она испытывала потребность пройтись и поразмышлять.
Закутавшись в куртку, молодая сотрудница полиции подвела краткий итог последних часов своего расследования. Новая информация свидетельствовала о том, что Профессор по меньшей мере в течение шести месяцев перемещался по региону, что он левша и что уже очень давно подготовил свое нападение на Рене Дюбрей. Следовательно, он хорошо знаком с местностью, знает, как и где действовать, чтобы остаться незамеченным, и в довершение всего забавляется, подкидывая полиции свои заковыристые загадки.
Нахмурившись, Люси прошла по улице Де-ла-Монне, миновала разделенный на две половины дом знакомого ей по работе таксидермиста Леона и свернула на улицу Экермуаз. Ей с трудом удавалось разбираться в тонкостях расследования. Слишком много вопросов ее мучило. Почему Профессор выбрал семидесятилетнюю садистку Дюбрей, спокойно окопавшуюся в своей крысиной норе? Какая связь может существовать между этой извращенкой и шестью другими, ничем не примечательными людьми, убитыми четырьмя годами раньше? Чем объясняется его тягостное молчание между шестью первыми и седьмым убийствами? И к чему до такой степени замешивать в это дело Манон Муане?
Наиболее смущающей деталью в этом лабиринте было то, что убийца близко знал Манон, что она, возможно не оказывая сопротивления, позволила увести себя из дому в день похищения. Может, он догадался, что она никогда не прекращала преследовать его? В охотничьей хижине на нее не нападали, ее не насиловали, не пичкали наркотиками. Только удерживали. Если Профессор опасается Манон, возвращения ее памяти, эффекта программы «MemoryNode», этих рекламных щитов по всей Франции, почему он не избавился от нее? Или же он осознал, что в конечном счете эта математичка не представляет никакой опасности? Просто черная дыра, лишенная всяких воспоминаний.
В настоящий момент Люси топталась на месте. Этим она была похожа на потерявшую память пациентку Ванденбюша. Но одно было несомненно: все сходится к Манон. Требовалось найти ответы. Обратиться к ее живой памяти. Расспросить ее брата, красивого брюнета со светло-карими глазами.
Люси коротко поприветствовала двоих коллег, томящихся в «Пежо-306», а затем вошла в зловещий тупик Вашэ. Толкнув тяжелую деревянную дверь, она оказалась в центральном коридоре дома Фредерика, горделивой постройки в испано-фламандском стиле. В глубине были свалены стремянки, гипсокартонные перегородки, мешки известки. Люси поправила плащ, сняла резинку, стягивающую волосы, и встряхнула ими. С чего вдруг это внезапное желание прихорошиться?
На мгновение она остановилась перед дверью, где возле звонка были выведены инициалы «М. М.». Что сейчас делает Манон? Люси сомневалась, следует ли нанести ей краткий визит, потому что пришлось бы заново все объяснять. Кто она такая, обстоятельства их знакомства… Снова описывать весь ужас, оживлять его… Торопясь скорее увидеть дочек, Люси не отважилась на это.
И снова сосредоточилась на своей цели: Фредерик.
Глава фирмы предстал перед ней с обнаженным торсом, в узких черных льняных брюках и с двумя галстуками в руке. От него исходил приятный аромат мускуса.
– Опять полиция? – проворчал он, бросив быстрый взгляд на бровь Люси. – Ваш коллега уже заходил. Такой нервный, худой, с лисьими глазками.
– Эрве Тюрен?
– Вижу, я хорошо его описал… Послушайте, я уже ответил на его вопросы и достаточно выслушал на сегодня. Если позволите… я тороплюсь… Завтра с утра меня ждут в Генеральном офисе «Эйр Франс». Поезд отходит с вокзала Лилль-Европа в 21:03. Я ночую в Париже.
– И все же я настаиваю. Мне необходимы кое-какие сведения о Манон.
– Ну в точности как тот, с лисьими глазками! Вы не можете как-то договариваться между собой, прежде чем приходить сюда порознь?
– Мой вопрос касается шрамов на животе вашей сестры. Меня бы удивило, если бы мой коллега затронул эту тему.
Крайне раздраженный, Муане вздохнул и сухо ответил:
– В таком случае мне нечего вам сказать. Эти надрезы не касаются никого, кроме нее.
Он собирался захлопнуть дверь, но Люси просунула ногу в щель.
– Но вы же сами сделали одну из надписей. Вы добровольно покалечили сестру. А это, видите ли, меня касается.
Он отступил от двери и раздраженно процедил:
– Входите…
Прямые линии, дорогие хромированные детали, дизайнерские изгибы, эталон современного стиля.
– А вот я более традиционна в оформлении интерьера, – прокомментировала Люси. – Скорей, старая мебель и отдающий концы телевизор… Для холостяка у вас довольно хороший вкус.
– Я должен считать это комплиментом или вызовом?
Фредерик снова принялся укладывать чемодан. Костюм, белые сорочки, носки. Все было тщательно выглажено, сложено и размещено.
– И то и другое, – с улыбкой ответила Люси. – Вернемся к шрамам…
Он надел безукоризненно отглаженную сорочку фирмы «Ив Сен-Лоран» со странной оловянной брошью под воротником в виде паутины, которую застегнул с поразительной быстротой. Пальцы у него были тонкие и ловкие.
– Первые надрезы Манон нанесла себе, когда только потеряла память. После ограбления моя жизнь превратилась в ад. Сестра не понимала, что с ней случилось. Она была совершенно дезориентирована… искалечена… не способна ни с чем справиться и что-то организовать. У нее возникли серьезные проблемы ориентации и восприятия пространства из-за поврежденных гиппокампов. Тогда еще не существовало программ реадаптации для людей, страдающих потерей памяти, вроде «MemoryNode». Манон могла рассчитывать только на поддержку логопеда и на меня, потому что… наша мать ушла…
– Покончила с собой, верно?
– Вижу, у вас имеются свои источники. Она вскрыла себе вены в специализированном учреждении, где содержалась по причине депрессии. Полагаю, вы знаете…
– Да, – подтвердила Люси, доставая блокнот.
– После смерти Карины, а потом и матери я все бросил. Продал наше семейное предприятие по производству упаковки и перебрался сюда, где Манон выросла, чтобы она могла наконец ухватиться за счастливые воспоминания. Я хотел сменить обстановку, точнее, попросту увезти ее из мира смерти. И я почти все свое время стал посвящать ей.
Фредерик застыл, он был явно взволнован. На его лице читались минувшие страдания.
– Поначалу Манон, не способная восстановить ни малейшего воспоминания, непрерывно писала. На стенах, на мебели, в тетрадях… Разумеется, это был способ выплеснуть все, что накипело у нее в мозгу и что ей не удавалось ухватить… Как сигнал бедствия…
Он указал рукой в сторону квартиры Манон:
– Однажды я зашел к ней и застал ее в ванной. Она полосовала свое тело, стоя перед зеркалом. Казалось, к тому же она пытается придушить себя… это было очень странно. Она хватала себя за горло, кашляла… я подумал, что… что на нее снова напали. Я так и вижу ее движение: нож, который вонзается в ее плоть, а другая рука сжимает шею. Нож был кухонный! Представляете себе это зрелище?
Он закрыл глаза. Казалось, он заново переживает ту сцену.
– Когда я обнаружил ее, вид крови и ее агония напугали меня. Я бросился и выхватил нож у нее из рук. Она не хотела отдавать его… так… так появился длинный надрез после слов «Найти гробницу…». Потом я отвез ее в клинику, чтобы разобраться. По мнению специалистов, она снова пережила сцену своего удушения, даже если не сохранила осознанного воспоминания о нем. Конфабуляция, говоря их терминами, то есть сфабрикованное воспоминание.
Люси подошла к «макинтошу» последней модели и провела пальцами по хромированной клавиатуре.
– А что означает эта фраза? Она должна быть страшно важной, раз Манон решилась покалечить себя, чтобы быть уверенной, что никогда ее не забудет.
– Вам это покажется удивительным, но ни Манон, ни я этого не знаем. Когда я прервал ее, она совершенно потеряла нить своих размышлений. Самым неотложным было позаботиться о ней, и я тут же отвез ее в клинику.
Люси вспомнила слова невролога.
– Память тела! – воскликнула она.
– Что за память тела?
– Доктор Ванденбюш рассказал мне о памяти тела. Тот факт, что она заново пережила сцену своего удушения, возможно, пробудил в ней воспоминание о какой-то могиле! Воспоминание, которое она срочно захотела записать на себе! Возможно, какую-то информацию, которую грабитель сообщил ей, когда душил! Важную информацию!
– Вздор! Память тела – это всего лишь теория Ванденбюша, она не была доказана! И какое отношение ко всей этой истории имеет грабитель?
Люси глянула на оловянную брошь и сказала:
– Не знаю… Но если бы речь не шла о памяти тела, я полагаю, Манон должна была бы сделать какие-то записи, касающиеся этой могилы… Вписать свои соображения в «N-Tech» или зафиксировать на компьютере…
Поджав губы, Фредерик отрицательно покачал головой:
– Увы. Мы так никогда ничего и не нашли, а должен вам признаться, мы искали. Тогда у Манон еще не было ее аппарата, и она не умела использовать потенциал запоминания при помощи повторения. Она попросту исписывала груду бумаги, оставляла тонны и тонны тетрадок со своими соображениями, которые потом перепечатывала на компьютере. Так что совершенно невозможно установить порядок важности ее записей, отличить самое необходимое от бросового. А их столько!
– Выходит, вырезая эту фразу на своем теле, Манон хотела придать ей важность номер один. Но к несчастью, вы вмешались именно в тот момент, в ту самую секунду…
– В вашем тоне я слышу какую-то иронию.
Люси подняла голову от блокнота:
– Расскажите мне про «MemoryNode».
Фредерик бросил взгляд на часы. Он выпрямился, застегнул чемодан и пошел налить себе виски.
– Выпьете стаканчик? В конечном итоге у меня еще есть время. До вокзала всего двадцать минут ходьбы.
– При исполнении – никогда, спасибо.
– В таком случае, черт побери, когда вы не при исполнении? Прошлую ночь вы провели, бегая по грязи, ваша… бровь сильно изуродована, вам бы следовало отдыхать, а вы еще вечером пришли меня допрашивать! – Голос его заметно смягчился. Он добавил: – Без грязи вы, пожалуй, не такая… простушка.
– Ну да, простушка…
Люси предпочла бы не краснеть. Она прокашлялась и тут же продолжила опрос:
– Так что насчет «MemoryNode»?
От глотка янтарной жидкости напряжение Фредерика окончательно исчезло.
– Это программа, предназначенная для больных, страдающих потерей антероградной памяти. Она основана на процедурной памяти, которая почти всегда остается функциональной.
– Это та, что позволяет заучить жесты, автоматические движения, верно?
– Вижу, вы быстро вникаете.
– С вашей сестрой у меня нет другого выхода. Она невероятная женщина.
Он согласно кивнул:
– Благодаря этой процедурной памяти, Манон смогла использовать «N-Tech», разработанный специально для больных, страдающих амнезией, с функциями и программами, заметно упрощающими им повседневную жизнь. Прибор не ходит вместо них за покупками, но подсказывает, что они должны купить и когда. Кроме технологии, существует второй аспект, и, очевидно, наиболее важный, который «MemoryNode» широко развивает: восстанавливаемость мозга.
– То есть?
– Мозг, лейтенант, находится в постоянном развитии, он непрерывно движется, секунда за секундой, реорганизуется, создает и уничтожает соединения, подобно действующей центральной станции. Для восполнения дефицита некоторых функций он обладает этой невообразимой способностью использовать и дополнительно развивать другие, не затронутые болезнью зоны. Моя сестра могла бы бесконечно рассказывать вам о Дэниеле Таммете, ученом-математике, аутисте, способном в уме перемножать гигантские числа, не считая их, а ассоциируя с каждой цифрой определенный звук, образ или цвет, идущий из зрительной зоны его мозга. Когда он перемножает два образа, у него возникает третий, дающий ему ответ на действие. Подобный образ функционирования мозга выходит за границы нашего воображения.
– Вы здорово в этом разбираетесь.
– Мне хотелось понять, чем страдает моя сестра, как она будет меняться с возрастом, что с ней случится в будущем. Все было так расплывчато, так непонятно. Вы и представить себе не можете, каких усилий мне это стоило.
Он элегантным жестом поднес к губам стакан с виски.
– Благодаря упражнениям, стимуляции, мониторингу, осуществляемому профессором Ванденбюшем, полностью атрофированные гиппокампы моей сестры – особенно левый – слегка увеличились в размерах и приобрели определенную эластичность, работая в сохранных смежных участках мозга. Ненамного, разумеется, но достаточно для того, чтобы канал между ее рабочей и долгосрочной памятью приоткрылся. Но канал этот слишком узок и быстро забивается, как горлышко песочных часов. Именно поэтому Манон приходится сортировать то, что она хочет выучить, и повторять это десятки и десятки раз.
– Да, я видела, как она это делает.
– Благодаря «MemoryNode» она хотя бы создает себе минимум прошлого, оставляет на песке, по которому идет, хоть какой-то след. Достаточно глубокий, чтобы у нее возникло впечатление, что она живет… Но вот что мне не нравится в программе, так это то, что они воспользовались моей сестрой, чтобы сделать себе рекламу. Это… недопустимо!
Он снова глотнул виски. До отъезда еще час. Рядом с этой молодой женщиной секунды, казалось, растягиваются.
– Присядьте, пожалуйста, лейтенант. Прошу вас.
Она едва заметно кивнула. Чертовски соблазнительна.
– Так странно называть вас лейтенантом. Мне легче представить вас гольфисткой.
Усаживаясь в удобное кресло, Люси расхохоталась:
– Такое мне говорят впервые! А как выглядит гольфистка?
– Изящная, стройная, взгляд устремлен вперед. Пламя сосредоточенности в глубине глаз…
– Кстати, мы с вами играем не на одном поле, не на одной fairway[27]. Возвращаясь к Манон…
– Возвращаясь к Манон, – со вздохом повторил он.
Люси зажала ладони между коленями.
– Значит, если я вас правильно понимаю, она учится использовать аппарат «N-Tech» и благодаря «MemoryNode» запоминать, путем повторения и развития мозговой пластичности. И не чувствует больше необходимости увечить себя, потому что все проходит через ее «N-Tech», который гарантирует ей подлинность этих данных? Точно?
– Точно.
– Имеете ли вы доступ к содержимому ее прибора?
– Нет, и я думаю, вам это уже известно. Манон защищает его паролем, который часто меняет. Она – опытный математик и умеет обезопасить информацию и сделать ее недоступной. В любом случае, когда она хочет защитить какие-то данные, она их шифрует.
– А как ей удается запомнить пароль?
– У нее есть сейф, он находится в panic room, там она…
– Где?
– Убежище. Комната, которую она превратила в бункер, она там прячется, когда плохо себя чувствует, когда… преследует Профессора. Короче говоря, в этой комнате находятся тысячи ее записей, компьютер, телефон, а главное – сейф. В нем хранится список паролей, которые она регулярно меняет и заучивает.
– А как же она открывает свой сейф?
– При помощи секретного кода.
– Эта штука похитрее загадки про курицу и яйцо. Код, дающий доступ к другим кодам. А вы знаете эти пароли?
– Ни одного.
– Почему? Она что, вам не доверяет?
– Дело тут не в доверии, это касается ее жизни, ее личной жизни. Если бы это было возможно, разве вы дали бы мне ключ от ваших мыслей? От ваших интимных тайн, от ваших фантазий?
Люси поджала губы. Фредерик с улыбкой продолжал:
– Молчите… Хмм… Я заметил, что вы многое держите в себе, какие-то сокровища, которые не хотите раскрывать… Это представляет собой часть равновесия каждого из нас. Так что, согласитесь, вполне логично, что Манон защищается, даже по отношению к собственному брату.
– И все же в определенный момент она наделила вас правом «написать» новое послание на ее теле. Это «Отправляйся к Глупцам, неподалеку от Монахов». А ведь там тоже шла речь о ее личной жизни. В клинике я совсем недолго видела вас вместе, но почувствовала, что она как будто испытывает к вам некоторое недоверие. Что же могло измениться?
Фредерик глубоко вздохнул:
– Ничего. Манон утратила способность ощущать искреннее доверие. Достаточно мне рассердиться на нее, как она тут же записывает в своем «N-Tech»: «Не доверять больше Фредерику». Или даже: «Фредерик желает мне зла».
Люси не заметила ни малейшего трепета, ни малейшего изменения в его голосе. Он продолжал:
– Манон должна записывать все: что ей нравится, а главное – что не нравится. В прошлом году мы с ней ходили на выставку современного художника Диригена. И теперь у нее в приборе вы можете прочесть: «Ненавижу Диригена». Она ненавидит его, но не знает, что ненавидит. И если она ничего не запишет, то вернется на эту выставку один, два, десять раз и испытает то же разочарование. Понимаете? И еще: даже если ей придет в голову справиться в «N-Tech», она должна будет сообразить также заглянуть в соответствующее меню, чтобы убедиться, записана ли там данная информация. В этом серьезная проблема прибора: человек не знает, что он хранит в нем, и если хранит, то почему. Это как если бы вы где-нибудь у себя на теле поставили крестик, чтобы вернуть другу книгу, а вечером у себя дома должны были бы не только вспомнить, что нужно посмотреть на этот крестик, но вдобавок еще и понять, что он означает! В конечном счете этот крестик может оказаться абсолютно бесполезным.
Он пожал плечами:
– Манон теперь целиком зависит от своего приборчика. Она испытывает только искусственные чувства, которые сама же фабрикует при помощи нелепых замечаний под фотографией. Она превратилась в настоящую жертву технологий.
– Как и все мы, – вздохнула Люси.
Она вспомнила слова, написанные в «N-Tech» под фотографией Тюрена: «Никогда больше не работать с этим извращенцем». И то, как Манон охарактеризовала ее по одному лишь ощущению: «Надежность. Суровость. Увлеченность». Всего три слова. Довольно посредственное, совершенно безликое представление о ее личности.
– А расскажите-ка мне о том послании, что вы вырезали на ее животе: «Отправляйся к Глупцам, неподалеку от Монахов».
Откинувшись назад, Фредерик почти утонул в глубоком кресле. Все-таки очень красивый мужчина…
– Чудовищная история. Это произошло в самом начале существования «MemoryNode», в 2005 году. Манон только училась обращаться с аппаратом «N-Tech», она принципиально пользовалась компьютером и клеящимися бумажками, которые до сих пор лепит на стены своего кабинета. Помните ту страшную грозу, которая тогда случилась? Вроде вчерашней, когда срывало крыши?
– О, разумеется, помню. Мама рассказывала, что в Дюнкерке ветром перевернуло суда, стоявшие в порту, молния ударила в дозорную башню.
– Здесь тоже было нечто подобное. Молния попала в антенну на нашей крыше. В дом влетел огненный шар. Он вращался здесь больше минуты, опустошая все на своем пути.
Фредерик поднялся и поискал в ящике старый выпуск ежедневной газеты «Голос Севера». В нем в подробностях был описан этот эпизод и даже приведены фотографии их разоренного дома.
– Мы никогда в жизни такого не видели! Все едва не сгорело, стекла в окнах полопались. Дождь и ветер разгуливали по всему дому. Все электроприборы перегорели! Слава богу, пожарные в последний момент успели предотвратить катастрофу.
Прежде чем высказать свое предположение, Люси скорчила скорбную гримасу:
– И разумеется, компьютер Манон сгорел.
– Хуже. Три четверти бумажек из ее кабинета унеслись с порывами ветра или сгорели. Остальное промокло и не подлежало восстановлению. Проникнув в квартиру сестры, я обнаружил ее забившейся в угол, дрожащей, с мятым клочком бумаги в руке. Там было написано: «Отправляйся к Глупцам, неподалеку от Монахов». Манон в страхе скрючилась, свернулась клубком, словно защищала своим телом какое-то сокровище! Вы бы ее видели! В руке у нее был скальпель, она снова собиралась исполосовать себя. Я уверен, она обнаружила какие-то детали, связанные с Профессором. Я понял, что ничто не помешает ей записать эту фразу на своем теле… и, когда она попросила меня сделать это, я… я ей помог… Я сам искалечил ее… Собственными руками…
– Вы бы могли вырвать бумагу и скальпель из ее рук и отвлечь ее, чтобы она забыла!
– Верно. Но я просто выполнил ее волю. Возможно, она напала на след, который приближал ее к Профессору. Ей было необходимо, чтобы это послание существовало, и существовало в надежном месте… На надежном носителе…
– Странная история… Признаюсь, мне с трудом верится.
– И все же это правда. К чему мне вам лгать? Никакого смысла. Я готов на все ради сестры. И ради того, чтобы поймать негодяя, убившего Карину и всех остальных невинных людей.
Люси сложила газету и вернула ее Фредерику. В его словах она почувствовала искренность, и ей пришлось признать, что он ее тронул. В конце концов, что она знала о горе? Потерять сестру, мать и остаться с другой сестрой, неспособной вырваться из настоящего…
Она указала на экран компьютера, где плясал сложный график:
– Если не ошибаюсь, вы тоже изучали математику?
Фредерик плеснул себе виски.
– Как все в нашей семье. Моя сестра посвятила ей свою молодость. А вот я действительно, получив аттестат зрелости, четыре года изучал эту дисциплину, скорей со страстью, нежели со здравым смыслом, так что забросил все остальные предметы и сосредоточился только на этой науке четкости и совершенства. Увы, знаете, чтобы «преуспеть», лучше быть везде средним, даже в тех дисциплинах, которые проходят мимо вас. Вы должны следовать по рельсам, проложенным другими.
Он на несколько секунд умолк, словно погрузился в свое прошлое.
– С моей неуверенностью относительно других предметов и самой системой образования, которая была мне отвратительна, я был…
– Изгнан?
– Скажем, отстранен. «Изгнан» – как-то немного… унизительно… и может ранить мое самолюбие.
– Но результат-то один.
Фредерик проглотил ее замечание.
– Тем не менее сегодня я добился того, чего добился, даже без диплома. Должен признаться вам в моем горьком разочаровании во французской системе образования, но бог с ней, это тема другого разговора. К тому же в конечном счете фирмой управляют без помощи уравнений. Я забросил математику, я ее… забыл…
В его словах Люси послышалось сожаление.
– Я безмерно восхищаюсь Манон. Ее… карьерой. Мне бы хотелось приблизиться к математике, лелеять ее так же долго, так же мощно, как это делала она. Но теперь все в прошлом. Все предано забвению. Вот так-то.
– А ваша старшая сестра? Карина, вы восхищались ею так же, как Манон?
– Не стану скрывать, у нас были серьезные разногласия по поводу направления работы нашего предприятия. Разделять власть нелегко. Карина была настоящая черная вдова, жаждущая утоления своих амбиций. Она без колебаний давила каблуком тех, кто вставал на ее пути.
– Вас послушать, вы не испытывали к ней нежных чувств.
– Не совсем так. Я ненавижу, когда мне диктуют, как себя вести, управляют моим выбором.
Он взболтнул виски в стакане и посмотрел, как по стенкам стекают янтарные слезы.
– Я ненавидел Карину и никогда ни от кого этого не скрывал. И все же ее смерть стала страшным ударом для всех нас. Можете думать что угодно, но я очень страдал.
Он отвечал живо и казался совершенно откровенным. Люси воспользовалась этим и продолжала в том же направлении. Она нащупывала границы.
– И что же, можно предположить, что после смерти сестры вы завладели ее долей и стали стопроцентным владельцем семейного бизнеса? Должно быть, это очень приличная сумма?
– Разумеется. Это позволило мне забросить все, чтобы заняться Манон, купить этот дом, а уж потом в поте лица создавать новую фирму. Вы видите в этом какую-то проблему?
– Вовсе нет…
Люси хотелось бы ответить с большей уверенностью. Она осознавала, как сильно он ее волнует. Следует взять себя в руки, не дать себя загипнотизировать.
– Ах да, вот еще что… Относительно хода вчерашних событий…
– Послушайте, я…
– Когда утром в 9:10 вы расстались с Манон, вы сразу отправились на работу?
– Да, я вам уже говорил об этом в клинике. Я пришел в офис в 9:30. Ваш Тюрен задал мне тот же самый вопрос. Успокойте меня, вы же не подозреваете меня в похищении собственной сестры?
– Нет-нет, просто мои коллеги в обязательном порядке должны досконально изучить расписание окружения жертв.
– А, понятно.
– Затем, по словам ваших сотрудников, вы отсутствовали с… 11:50 и снова появились в 14:10… Верно?
– Верно. Я ходил обедать, а потом за покупками, как обычно во вторник днем. В этот день в больших магазинах всегда мало народу. Потом, сидя в машине, я долго разговаривал по телефону с коммерческим директором «Эйр Франс». Больше получаса. Можете проверить.
– Почему сидя в машине?
– Потому что я находился там, когда он позвонил, вот и все.
– Где вы обедали?
– В торговом центре V2, в Вильнев-д’Аск. Сэндвич.
– Хорошо, сэндвич. А как вы оплачивали покупки?
– Наличными.
– Ну естественно… Выходит, никто не может подтвердить вашего присутствия там?
Фредерик взглянул на часы и поднялся. Вид у него был несколько раздосадованный.
– Извините меня, лейтенант, мне пора выходить.
– Я не закончила.
– Послушайте… Я возвращаюсь завтра вечером. Я знаю прекрасный ресторан возле бельгийской границы. Там подают потрясающий карбонад по-фламандски. Мы поговорим про Манон, и вы зададите мне любые вопросы. Я расскажу вам обо всем, что купил, укажу точное место, где ел сэндвич, и местоположение парковки, где состоялся мой телефонный разговор. Годится?
Люси не могла скрыть искорку, сверкнувшую в ее глазах. Она тоже поднялась:
– А вы решительны. Что же касается ужина, тут может возникнуть проблема: у меня четырехлетние близнецы, и…
– Не прикрывайтесь своими дочками, чтобы отказаться. Вы же как-то устроились прошлой ночью, правда? Ну, расслабьтесь немного, Люси…
Люси… Он назвал ее Люси…
– Жду вашего звонка. Потому что, полагаю, вы знаете номер моего мобильника?
– Это моя работа, – обрадовавшись в глубине души, возразила она.
– А, ну да… Работа…
Он проводил ее до двери. В коридоре Люси указала на лежащую вдоль стены стремянку и спросила:
– А давно ли вы начали ремонт?
Удивленный Фредерик высунулся в коридор:
– Около полугода назад. А что?
– Нет, ничего. Просто так… До скорого…
– До завтра…
Поднимаясь по узким улочкам, Люси не могла избавиться от воспоминания об этом неистовом взгляде, этих завораживающих флюидах, этом сильном и надежном мужском присутствии. Свидание… В ресторане… С дьявольски красивым парнем.
Невероятно.
Странно, но в то же время она вспомнила Манон. Ее лицо. Интонации ее голоса. Ее загадочные шрамы.
Фредерик… Сосредоточиться на Фредерике. Зрелом и умном.
Чтобы почувствовать себя на седьмом небе, Люси недоставало самой малости. Проверить бы парочку мелких деталей.
Во-первых, ремонт, начатый в квартире полгода назад. По дате приблизительно совпадает со временем, когда ископаемое было отколото от скалы. «Найти зубило, чтобы идентифицировать убийцу», – сказал Пьер Боловски. Местного убийцу, из окружения Манон. Убийцу, сильного в математике. Как Фредерик. Простое совпадение? Да, наверняка.
Далее, его расписание. Фредерик последним видел Манон, как он утверждает, в 9:10. Но вполне возможно, что раньше. За час, два или три до этого времени, например, что позволило бы ему увезти Манон в Рем, а потом преспокойно явиться на работу. С другой стороны, он довольно долго отсутствовал днем. Люси проверит телефонный разговор с коммерческим директором, но Фредерик превосходно организован, он мог бы успеть убить Дюбрей и вернуться в офис. Единственная загвоздка заключалась в том, что, по словам сотрудников, вернувшись, Фредерик до часу ночи больше не покидал своего кабинета. В таком случае как он мог около девяти вечера освободить Манон? Или же… Он придумал что-то, что позволило ей освободиться самостоятельно? Усыпил ее каким-то веществом, чтобы она проснулась именно к этому часу? Нет, невозможно… Токсикологические анализы ничего не выявили. Никаких наркотиков в крови…
Люси посмеялась над своими подозрениями. Фредерик и глазом не моргнув ответил на ее нападки. К тому же, что касается убийства его сестры, у него железное алиби – конференция в Штатах, – и он ничем не похож на психологический портрет Профессора. Тот, по словам Тюрена, тип асоциальный, фрустрированный, часто перемещающийся, с комплексом неполноценности. Фредерик его полная противоположность. Даже немного излишне самонадеянный.
Да, конечно, он левша. Как и Ванденбюш, как и миллионы других. Кстати, он же сам сказал: зачем ему похищать собственную сестру? Чтобы привлечь к себе внимание? В этом нет никакого смысла.
Усаживаясь в машину, Люси укорила себя за упрямство, так свойственное северянам. Потому что сознание приказывало ей вернуться и проверить… Насчет зубила… Для очистки совести…
Красавчик Фредерик скоро отлучится. Тогда достаточно будет только вернуться в тупик и отпереть отмычкой двери квартир, в которых идет ремонт.
Просто чтобы глянуть внутрь. А завтра со спокойной душой явиться на любовное свидание. Первое свидание с мужчиной после ее приезда в Лилль. После перехода через пустыню длиной в нескончаемые три года.
Pовная лужайка на поле для игры в гольф между меткой и лужайкой перед лункой.