Теперь мы могли получать деньги во Франции, вертеть ими как угодно, и никаких разрешений ни от кого нам больше не требовалось! Ведь деньги шли на французскую фирму с названием «Исток».
Вскоре мы завезли в Россию огромное количество ширпотреба: магнитофонные кассеты, компьютерные диски, дисководы… Тогда все это было жутким дефицитом и давало огромную прибыль. Мы покупали кассеты по двадцать центов за штуку, а продавали по тридцать рублей – это вместо шестидесяти копеек, которые они нам стоили по курсу покупки валюты у Минудобрений. А в государственных магазинах или у фарцовщиков цены были и того выше – по пятьдесят рублей за кассету.
Мы снова стали торговать компьютерами, впервые в Россию привезли цветные копировальные машины, которые только-только появились на западном рынке. За эти чудеса техники нам переводили по безналу сумасшедшие деньги – по нескольку сотен тысяч рублей и больше. А на Западе мы платили за них оптом от тысячи долларов. Конечно, это были потрясающе прибыльные операции!
Очень скоро мы открыли еще одну внешнеэкономическую ассоциацию – «Биту». Это была первая в Москве частная валютная аптека, где на рубли продавались валютные лекарства. Раньше больные, у которых не было нужных лекарств, могли либо пытаться попасть в кремлевскую аптеку, что для обычного человека являлось делом почти невозможным, либо просто умирать. Теперь они могли пойти в «Биту» и дорого, но купить любое импортное лекарство. В том числе и по специальному заказу прямо из Франции.
Аптека обошлась нам в пятьсот тысяч долларов. Об этом нашем новом детище написали тогда все центральные газеты, а символическую ленточку во время открытия аптеки перерезал новый мэр Москвы Гавриил Попов…
Попав первый раз за границу, Павличенко тут же вошел в контакт с владельцем банка «Париба Монако», и банкир через несколько недель выдал ему пластиковую кредитную карточку Master Card.
В одном надо отдать должное моему заму: он устраивался в жизни очень быстро и с большим размахом, чего я в силу своего характера никогда не умел делать. Для меня деньги были побочным результатом выполненной работы, для него – смыслом существования. Это был абсолютно типичный представитель нарождающегося класса новых русских, о которых потом сложили столько анекдотов.
Не забывайте: шел только 1990 год! Никому и в страшном сне не мог тогда присниться скорый распад СССР и конец эры «строителей коммунизма». Богатые люди, теневики, опасаясь арестов и конфискаций, всячески скрывали свои миллионы, действуя по примеру незабвенного Александра Ивановича Корейко из «Золотого теленка».
А Павличенко был совсем другим. Признаки нового русского так и выпирали из него на каждом шагу. Помню, мы зашли с ним в какой-то ювелирный магазин в Монако, и он вдруг решил купить себе часы за сто восемьдесят тысяч долларов. Я говорю:
– Ну зачем они тебе? На эти деньги в Союзе можно содержать огромный офис!
– Нужно! – отвечает. – Я так хочу, что просто умираю! Они же такие дорогие!
Он купил «Блан Пэйн», знаменитые швейцарские часы, причем выбрал модель, выпускавшуюся в количестве десяти штук в год, ручной сборки! В паспорте было написано, что часы вечные, непромокаемые и антиударные. Разумеется, первое, что дальше сделал Павличенко, – пошел в них купаться. И когда он несколько раз нырнул в часах за сто восемьдесят тысяч долларов, стекло изнутри чуть запотело.
Павличенко тут же понес часы назад.
– Как это так! – возмущался он. – Что вы мне туфту подсунули, в натуре?!!
Часы немедленно забрали, а через полгода в Москву приехал представитель фирмы с новыми часами и целым кейсом дорогого французского шампанского для Павличенко.
В дополнение к часам Павличенко купил в Ницце роскошный БМВ, объяснив мне, что это лицо нашей фирмы и что он мечтал о такой машине всю сознательную жизнь. Вскоре появилась и частная вилла, записанная на «Исток», в которой поселилась его семья…
А я был от всего этого очень далек. Какая разница, что за часы на руке? Тем более что мои электронные идут вполне нормально и меня устраивают! Павличенко как-то буквально силой затащил меня в магазин и заставил купить «Ролекс» с золотым браслетом за двадцать семь тысяч долларов. И до сих пор эта вещь у меня одна из самых дорогостоящих.
Поскольку деньги лежали во французском «Истоке» и были абсолютно неподотчетны, мы могли делать с ними все, что угодно: покупать виллы, машины, яхты. И когда на нашем счете появилось много миллионов долларов, Павличенко свой шанс не упустил…
Конечно, некоторые атрибуты западной красивой жизни не могли не произвести на меня должного впечатления. Незабываемой оказалась моя первая поездка в Англию – я отправился туда для встречи с фирмой «Марк Рич», которая хотела закупить у нас мазут. Ее хозяин, миллиардер Жан Марк Рич, жил в Швейцарии, скрываясь от американского суда за неуплату налогов. Лично я никогда его не видел, хотя потом и у нас, и за рубежом часто писали, что мы с Ричем чуть ли не закадычные друзья.
Люди Рича, которые занимались покупкой нефти и нефтепродуктов, сразу сообразили: наконец-то появилась замечательная лазейка, с помощью которой можно торговать в обход государства, а значит, вне всяких лимитов и отчетности! Поэтому они решили меня хорошенько обработать, чтобы клиент номер один не ушел на сторону…
Меня поселили в люксе престижной гостиницы «Меридиан» на Пикадилли. Арендовали яхту с оркестром и роскошным угощением, которая плавала по Темзе. Сняли несколько ночных клубов, где мне предлагали взять любую танцовщицу в номер: все уже было оплачено за счет фирмы…
Конечно, это очень подействовало на мою неокрепшую советскую психику, и вскоре я безоговорочно считал «Марк Рич» самой лучшей зарубежной фирмой всех стран и народов. Несколько дней я очень вкусно ел, пил, путешествовал, рыбачил на корабле, слушал оркестр, игравший в мою честь, и в итоге, конечно, контракт подписал.
Кроме того, вернувшись в Москву, я познакомил представителей Рича с товарищем Челинским, тогдашним министром хлебной промышленности России, и вскоре фирма «Марк Рич» уже меняла по бартеру российские нефтепродукты на аргентинское зерно, получая на этих операциях миллиардные прибыли.
«Исток» тоже процветал: у нас работало триста человек, оборот компании приближался к пятнадцати миллионам долларов, и это еще без огромного мазутного контракта, который тянул миллионов на тридцать-тридцать пять и был подписан с «Марк Рич».
Я по-прежнему не чувствовал себя миллионером и относился к этому абсолютно спокойно. И так же спокойно перестал ждать компенсации от Министерства финансов СССР в сто миллионов рублей, выигранных в арбитраже кооперативом «Техника». Вскоре мой старый кооператив просто прекратил свое существование, отдав все долги и медленно почив на своих увядших лаврах.
Очень солидным моральным капиталом были мои приятельские отношения со многими высокопоставленными персонами из демократов, которые пришли к власти. Я подружился с Гавриилом Поповым и покойным ныне Анатолием Собчаком. Отношения с премьером Силаевым, особенно после того, как я отказался стать министром внешнеэкономических связей России, тоже переросли в бескорыстную дружбу.
Бурбулис пригласил меня и Явлинского экспертами в неформальный совет при президенте Ельцине: мы встречались в его кабинете по воскресеньям и за рюмкой армянского коньяка свободно обсуждали многие важные вопросы…
При этом у меня даже не возникало мысли использовать свои связи для получения какой-то личной выгоды. Тогда мы все были просто единомышленниками и у нас был общий враг – советская система. Мы мечтали изменить ее, чтобы люди стали жить лучше. Вот именно так это и было, хотите – верьте, хотите – нет.
Помню поездку в Ленинград, где в Мариинском дворце меня встретил озабоченный Анатолий Собчак.
– Переезжай к нам! – с запалом сказал он. – Я тебя приглашаю стать председателем Ленгорисполкома и моим первым замом! Ты ведь потомственный петербуржец! Выделим квартиру сразу. Ну что, согласен?
Мне, конечно, польстило это предложение. Интересно, как это Собчак запомнил, что корни моих предков из Питера? Я очень давно и мимоходом об этом ему рассказал, когда мы куда-то летели в самолете…
Тем не менее я отказался и от этого предложения, потому что просто не мог больше представить себя на любой государственной службе. Нужна ли свободной птице клетка, пусть даже золотая?
Было в ту пору еще одно очень заманчивое предложение, которое я тоже отклонил. И последствия этого шага для Москвы даже трудно переоценить!
Гавриил Попов, только что назначенный Ельциным мэром столицы, вдруг попросил срочно приехать к нему домой. Он жил тогда в правом крыле здания Университета имени Ломоносова на Воробьевых горах. Представьте себе старомодную московскую коммуналку с интеллигентными жильцами: очень узкий коридор, три комнаты подряд, в воздухе специфический запах от давно не протираемых переплетов книг. А в комнате мэра обшарпанный диван, на котором мы едва разместились, древний стол, заваленный бумагами, и чай, поданный в разноцветных чашках без блюдец.
Попов торжественно заявил, что принимает дела в Моссовете и хочет, чтобы я стал его правой рукой, первым заместителем и председателем Мосгорисполкома…
Я понимал, почему предложения сыплются ко мне со всех сторон. Во-первых, все города, и в том числе Москва, остались практически без валюты, а меня считали одним из немногих, кто умеет ее зарабатывать в России. Что, в общем, соответствовало истине.
Во-вторых, я был народным депутатом, единственным из нарождавшегося класса предпринимателей. Ну и, конечно, срабатывала запись в моей анкете о работе главным инженером управления Моссовета с дипломом кандидата наук на руках.
Тогда я в очередной раз отказался от поста. Попов удивился и попросил кого-нибудь ему порекомендовать в заместители.
В моей голове сразу мелькнули две фамилии: Николай Гончар, бывший председатель исполкома Бауманского района Москвы, приютивший когда-то Союз кооператоров СССР, и Юрий Михайлович Лужков, еще работавший в то время в Моссовете.
– А кто они такие, эти люди? – спросил меня Попов.
– Ну, опытные управленцы, хорошие хозяйственники! Я их лично знаю, и много лет.
– А кто из них лучше? Можно ли мне с ними познакомиться?
Я не мог сразу ответить, кто из них лучше. А про себя решил так: кто из них меня более радушно встретит, того и порекомендую!
Лужков, который долго был в опале у бывшего председателя Моссовета Сайкина, управлял тогда Мосплодовощпромом, что являлось делом абсолютно неблагодарным. Как плодов, так и овощей в Москве хронически не хватало, поэтому Лужкову от Сайкина все время доставалось. А он, как говорится, спускал всех собак на подчиненных. Даже от работы с кооперативами в Москве Лужкова в то время отстранили и передали эту деятельность ненавистному всем человеку по фамилии Жаров, который поставил целью прикрыть как можно больше кооперативов, разрешенных в свое время Лужковым. Я даже выдвинулся на выборы в народные депутаты России по тому же округу, что и Жаров. И когда выступал перед избирателями, честно заявлял: пусть меня и не выберут депутатом, но я сделаю все, чтобы отнять голоса у Жарова! А в итоге так случилось, что я победил.
В те дни после увольнения Сайкина Юрий Михайлович Лужков просто дорабатывал, озабоченный необходимостью искать новое место службы… Судить о его настроении можно было уже по поведению секретарши, которая очень нервничала.
Узнав, что я не записан на прием, она с раздражением произнесла:
– Раз не назначено, он вас не примет, и не надейтесь! Я даже докладывать ему не буду! Он это запрещает делать и сильно ругается. И кроме того, у Юрия Михайловича сейчас начнется совещание с «Пепси-Колой», так что у вас вообще нет никаких шансов с ним поговорить!
Я потоптался в приемной и уже решил ехать к Гончару. Вдруг отворилась дверь кабинета и появился Лужков. Увидев меня, он пришел в неописуемый восторг:
– Дорогой Артем! Как я рад тебя видеть! Да я тобой просто горжусь! Заходи, пожалуйста!