— Этот Юновский бывает на Малоохтинском?
— Может быть, и не всякий день, но бывает. Конспирация строжайшая.
— А дом, где подготовка к акту идет, вы знаете? Сможете показать?
— Смогу.
Шаховской задумался. Варвара Дмитриевна боялась дышать. Социалист же, напротив, как-то размяк, нервная дрожь улеглась, и сел он посвободней, как будто тяжесть с него свалилась.
— Позвольте спросить, — вдруг заговорил Шаховской, — мне важно. Почему вы решились сказать, Борис? Если ваши узнают, плохо вам придется.
— Если узнают, смерти буду, как избавления, ждать. Молиться о ней, хоть и не верю я ни в кого…
— Тогда почему?
Борис заглянул Шаховскому в лицо и опять откинулся на спинку скамьи.
— Страшно стало? — как-то очень просто, по-дружески спросил князь.
— Вы не поймете.
— Я попробую.
Борис помолчал, а потом заговорил из тени:
— Я мальчиком часто приходил к отцу в канцелярию. Это не полагалось, но меня пускали. Я там за шкафом занимался. Дома… возможности не было.
Варвара Дмитриевна ничего не поняла. Какой шкаф?.. Какая канцелярия?.. К чему все это, когда нужно людей спасать от бомбы?! Спешить, куда-то бежать, звать на помощь!
— И вокруг только и разговоров, чтоб не попался я на глаза Владимиру Николаевичу, который был в ту пору помощник статс-секретаря. Увидит, выгонит отца, останемся совсем без средств. Строгий он очень. А деваться все равно некуда, надо же мне где-то находиться.
— Владимир Николаевич Коковцов? Которого собираются убить? — спросил князь.
Борис кивнул.
— Он тогда по Государственной канцелярии служил. После уж в министры вышел. И вот однажды Владимир Николаевич застал меня за шкафом. Не знаю, зачем он заглянул к низшим чинам в комнату, что ему там понадобилось!.. Регистратор даже в лице переменился, оправдываться стал, клялся, что сам не знает, как я проник за шкаф, уверял, что такое больше не повторится. А я понял одно только — и мне, и отцу конец пришел. И службе его конец, пропали мы. Владимир Николаевич слушал-слушал, а потом достал из жилетного кармана две карамельки и угостил меня. И ушел. День, другой проходит, а никакого приказа об отставке отца все нету. А недели через две его коллежским секретарем пожаловали, и жалованье сразу чуть не вдвое назначили. Мы на другую квартиру переехали, учителя мне взяли и няньку, потом уж я в гимназию поступил… А теперь Владимира Николаевича должны убить, и я об этом знаю.
За спинами у сидящих прогрохотал одинокий экипаж, и Варвара Дмитриевна вдруг как будто очнулась и поняла, что ей холодно, зубы стучат.
— Отец мой до последнего дня в церкви за здравие Владимира Николаевича свечки ставил. Все ко мне подступал, чтобы и я молился. Только я в церковь не ходил. В первый раз пошел, когда узнал, что акт готовится. А там поп как раз про убийства толковал. А вас я по Думе знаю. Там часто повторяют, какой вы… порядочный человек, из всякого положения выход найдете. Хотел сначала прямо к вам обратиться, но побоялся. А поп обещал нас свести и свел.
— Карамельки, — задумчиво проговорил Дмитрий Иванович. — Две карамельки, вот ведь штука какая…
Он почесал Генри Кембелл-Баннермана под подбородком, а потом за ухом.
— Министра внутренних дел все равно придется в известность ставить. Без его содействия никак не обойтись.
— Лишь бы не дознались, что я навел.
— Не дознаются. Я спишусь со Столыпиным, попрошу о встрече, вряд ли он мне откажет. На вас ссылаться ни при каком случае не буду. В боевой группе точно знают, когда именно министр финансов отбывает во Францию?
— Известно, что на будущей неделе. Одна из горничных подкуплена, она сообщит, когда багаж будет сложен и паспорт готов.
— Времени совсем мало, — посетовал Шаховской. — Что бы вам раньше-то… Полицейскую операцию вполне возможно устроить, только как узнать точно, когда и где будут находиться руководители группы?.. Ежели группу обезглавить, никакие акты не состоятся.
— Тут я вам не помощник, — сказал Борис. — Секретность полная. Где они живут, когда у кого бывают, когда на Малоохтинском собираются, никто не знает.
— Тогда их нужно заманить, — неожиданно для себя выпалила Варвара Дмитриевна, и они оба, князь и социалист, уставились на нее. — Придумать наживку и поймать на крючок!
Они молчали, и в сумерках казалось, что на лицах у них странные гримасы.
— Эти ваши террористы все время ищут средства на революцию, правильно? И многие состоятельные люди им ссужают, так? Можно придумать, что объявился какой-нибудь сочувствующий богач и хочет внести свою лепту в дело террора. А условием поставить личную встречу! Мол, отдаст деньги только в руки руководителей группы, больше никому не доверяет. Террористы придут за деньгами, и мышеловка захлопнется.
Они все молчали. Варвара Дмитриевна нахмурилась, и Генри поднял голову.
— Что? — спросила она строго. — Что такое?
— Варвара Дмитриевна, голубушка, да вы умница! Это прекрасная мысль!
Князь вдруг поцеловал ей руку, она отняла.
— Мне нужно подумать, — произнес он скороговоркой. — Подумать, подумать. Приманка — отлично, превосходно! Расставить сети и захлопнуть…
— Чтобы товарищ Юновский сам занялся, куш должен быть уж очень велик, — сказал господин Викторов.
Шаховской отмахнулся.
— Об этом не беспокойтесь, у меня есть и золото, и бриллианты. Можно хоть чашку насыпать! Чтоб все правдоподобно, чтобы не спугнуть, заставить объяснить, на какое революционное дело будут потрачены средства. Что именно — газеты, прокламации, оружие, подкуп, агитация на заводах?.. Пока они будут объяснять… Лишь бы жандармы не сплоховали. Ах, какая вы умница, Варвара Дмитриевна!
Он вскочил и тут же сел обратно.
— Нужно только удержать все это в секрете. Депутат Алябьев знает руководителей боевой группы?
— За это поручиться не могу, но, скорее всего, знает. Впрочем, ему доверия нет. Социал-демократы выборы бойкотировали, он в Думу одиночкой выбирался и от участия в секретных операциях давно отстранен.
— В доверии нет никакой необходимости. Даже лучше, что не доверяют!.. Ни его, ни, следовательно, вас никто ни в чем не заподозрит. Действовать придется через секретных сотрудников, наверняка у Петра Аркадьевича имеются агенты среди социал-демократов. А обставить все так, будто дело не терпит отлагательств — жертвователь днями отбывает за границу, ждать не может, передать средства желает немедленно. — Князь помолчал. — Может быть, и успеем.
— Как же не успеть?! — воскликнула Варвара Дмитриевна. — Нужно, нужно успеть!
— Встречаться впредь удобнее всего в Таврическом. Вы, Борис, всегда можете ко мне обратиться якобы по думским делам, как к секретарю председателя, и такое обращение ни у кого не вызовет никаких подозрений. Как только мне удастся снестись со Столыпиным и разработать сколько-нибудь приемлемый план, я тотчас же вас извещу. — Шаховской встал со скамьи и помог подняться Варваре Дмитриевне. — И… не сомневайтесь, Борис. Вы поступили так, как вам подсказало ваше сердце.
— А поп? — неожиданно и не слишком понятно спросил социалист. — Не выдаст?
— Нет, уверяю вас.
— Варвара Дмитриевна, дайте слово никому не передавать, что от меня сегодня услыхали.