— Так аспиранты на что? Подключайте аспирантов! Пусть собирают материалы, а вы потом сами посмотрите, что подойдет, а что нет. И на конференции бы надо выступить, Дмитрий Иванович.
Шаховской про конференцию услышал первый раз, и ректор стал объяснять. Пообъясняв некоторое время, он остановился и посмотрел на профессора сначала через очки, а потом поверх них.
— Что такое, Дмитрий Иванович? А? Вы меня совсем не слушаете!
— Я?! — удивился Шаховской. — Разумеется, слушаю. Конференция.
Ректор еще посмотрел и махнул рукой.
— Ступайте, Дмитрий Иванович.
Шаховской ушел на кафедру, где никого не было, самое лучшее время для занятий — вечер, только за шкафом сидел Боря Викторов, едва видный из-за книг и бумаг, и шумно прихлебывал из кружки чай.
— Дмитрий Иванович, а вы разве собирались прийти?
— Какая разница, собирался или нет, Боря? Я же пришел.
Шаховской кинул пальто и портфель в кресло, а телефон, подумав, сунул в передний карман. Вдруг Варвара будет звонить?..
— Показывай, что нашел?
— Да в том-то и дело, что почти ничего я не нашел.
— Почти — это что значит?
Боря слегка повернул в его сторону монитор.
— Вот здесь я попытался собрать все, что удалось найти. Никаких сведений, подтверждающих заговор или хотя бы что Столыпин или Щегловитов лично были знакомы с Шаховским, я не нашел. Ведь именно Шаховской упоминается в письме Щегловитова. — Тут Боря вдруг удивился: — А он ведь тоже был Дмитрий Иванович, а?.. Мне как-то в голову не пришло… Он к вам имеет отношение, тот Шаховской?
— Нет.
— Странно. Очень редкая фамилия, и фигура знаковая. Прямо как вы.
— Боря, иди ты к черту.
— Есть сведения, что в мае девятьсот шестого года охранка, конкретно Третье делопроизводство, то есть как раз политическая полиция, разгромила подпольную мастерскую на Малоохтинском. Там некий умелец Сулимо изготавливал патроны для социал-демократов.
— Я знаю про эту мастерскую.
— Никаких подробностей и описаний операции нет, по крайней мере в опубликованных архивах. Только упоминание.
— Значит, нужно искать в неопубликованных.
— Вы что? — обиделся Боря. — Смеетесь? Как там искать? Жизнь придется положить.
— Жизнь надо употребить на что-нибудь другое, — сказал Шаховской, — а в архивах придется поработать.
— Дмитрий Иванович, у меня диссертация!..
— А у меня кафедра, студенты, аспиранты и ты, Боря!
— Вы все шутите. Вы же шутите, да? — Он покосился на профессора. Тот был какой-то странный. Может, выпил? — Есть упоминание о том, что Шаховской, он же был секретарем Думы, правой рукой председателя можно сказать, в том же мае во время заседания поругался с министром финансов.
— Что значит — поругался?
— Стенограмма сохранилась, вот она. Можете почитать. Почему-то Шаховской, который никогда особенно ни с кем из министров не скандалил, стал требовать, чтобы Коковцова повторно пригласили в Думу для объяснений необходимости французского займа. Странно вот что: ни до, ни после этого случая Шаховской финансами вообще не интересовался. А тут вдруг так горячо выступил!
Дмитрий Иванович развернул монитор еще немного к себе и стал читать.
— Протестовал против займа и вообще против поездки министра финансов во Францию. Убеждал министров и депутатов, что поездку надо отложить. Даже Муромцев записал, что поведение князя на заседании показалось ему странным. А больше ничего я не нашел. Еще вроде бы на этом же заседании Столыпин и Щегловитов мило беседовали, хотя до этого враждовали не по-детски. Газеты потом написали, что они объединились, чтобы окончательно задушить русскую революцию.
Шаховской читал. Читать слова того Шаховскогоему было странно, как будто он читал свои собственные. И Боря, сопевший рядом, очень мешал! Не отрываясь от монитора, Дмитрий Иванович подвинул к себе листок бумаги, раскопал ручку и написал в столбик: «Шаховской и Коковцов? Шаховской и Столыпин? Шаховской и Щегловитов?» Потом подумал, отчеркнул и приписал: «Французский заем. Когда Коковцов уехал в Париж?»
Боря заглядывал ему через плечо.
Шаховской написал еще: «Газеты? Слухи?»
Он дочитал стенограмму, подумал, опять отчеркнул и приписал: «Разгром на Малоохтинском?»
— Там кого-нибудь арестовали? — спросил он, задумчиво разглядывая написанное.
— Где? — не понял Боря.
— В мастерской на Малоохтинском? Где изготавливали патроны?
— Да какая-то темная история, Дмитрий Иванович, — сказал Боря. — Я не понял. То есть точно была операция, и по всей видимости, строго секретная. Сведений о ней почти нет. Упоминается только, что она прошла с успехом.
— Нужно узнать подробнее, — сказал Шаховской. — Если никаких других операций в мае девятьсот шестого не проводилось…
— Я ничего не нашел.
— Значит, вполне возможно, что эта как-то связана с заговором. Никаких громких убийств и взрывов в это время тоже не было, значит, логично предположить, что заговор удалось раскрыть и предотвратить. Тогда разгром мастерской на Малоохтинском — финальный аккорд. Нужно запросить ФСБ, архивы Департамента полиции наверняка у них.
— Дмитрий Иванович, это сколько времени понадобится!
— Немного, — отрезал Шаховской, которому надоел Борин скулеж. — Я попрошу Ворошилова, он меня с кем-нибудь сведет из их архива.
— Ворошилова из Думы?
Шаховской кивнул и приписал еще: «Переписка Щегловитова и Столыпина, Щегловитова и Трепова».
Тут Боря Викторов окончательно впал в уныние. Нет, ему очень хотелось быть полезным, он был готов на все — не то чтоб ради Дмитрия Ивановича, а ради синих «государственных» переплетов и своего имени в «списке редколлегии», — но одно дело ездить в Думу и принимать участие в совещаниях, чувствовать себя отчасти большим ученым, отчасти государственным мужем, слушать, навострив уши, что говорят, а другое дело — ковыряться в документах и книжках, сверять даты, читать кучу скучнейших стенограмм!..
…Заболеть, что ли? Завтра утром позвонить и сказать, что температура? И на свободе быстренько сочинить статейку о том, как в этой самой Первой Думе осуществлялось принятие законов, материала хватит. Шаховскому статейку можно не показывать, хотя, конечно, лучше бы показать, потому что в «Вестник Исторического общества» Борину статейку определить может только Дмитрий Иванович, так не возьмут, а издание хорошее, солидное.
Так и не решив, заболеть или нет, Боря на всякий случай шмыгнул носом погромче и спросил у профессора, не сделать ли чаю. Шаховской промычал невразумительное — он читал еще какую-то стенограмму, благо Боря набрал их полно.