Варвара Дмитриевна тут же растолкала под столом Генри, который вышел на середину ковра несколько удивленным. Полный тезка британского премьера не любил, когда им помыкали, а сейчас хозяйка явно помыкала — наспех пристегнула поводок, не дала минуты потянуться, прийти в себя, собраться с мыслями перед дорогой домой, а повлекла его за собой. Ну, деваться некуда, пришлось покориться.
— Пойдемте так, — предложил князь, кивнув на французское окно. — После заседания еще не разошлись, боюсь, как бы не пришлось в дискуссии вступать.
На улице было прохладно, серо. От дождя, который шел весь день, не переставая, шток-роза погрустнела, наклонилась. Генри, обрадованный выходом через сад, сильно потянул в сторону мраморной чаши — орошать. Варвара Дмитриевна отвернулась.
На дорожках и в аллеях никого не было.
— Благодарю вас, что весь день держались, — сказал Шаховской.
— Что это значит?..
— Я ведь понимаю, вам трудно играть, как на сцене. А вы играли превосходно! Ни одного лишнего слова или жеста. Ничем себя не выдали. Я сам ни за что не утерпел бы, обязательно стал бы расспрашивать, а вы молодчина.
Варвара Дмитриевна понимала: это преувеличение, но было так приятно, что князь ее хвалит, да еще за сдержанность! Ей всегда трудно было быть сдержанной, и мама часто повторяла, что этому особенно необходимо учиться.
— Ваше выступление относительно того, что поездку министра финансов необходимо отложить, произвело фурор, Дмитрий Иванович.
— Мы вчера об этом договорились со Столыпиным. Он счел необходимым известить Щегловитова и, конечно, самого Коковцова. Нужен значимый и вполне официальный предлог, чтобы задержать его отъезд на неопределенное время.
Они шли по дорожке, Варвара Дмитриевна время от времени трогала мокрые листья, просто так.
— И видите, как оно вышло?.. В первый раз за все время министры оказались солидарны с мнением Думы.
— Дмитрий Иванович, это же неправда! Они солидарны только из-за… — она понизила голос и оглянулась, — из-за опасности.
— Верно, но газеты об этом не знают и напишут, что правительство наконец-то прислушалось. А это уже немало, Варвара Дмитриевна! Противостояние парламента и власти — штука опасная, коварная. И увлекательная, вот в чем дело! А нужно не противостоять, а попытаться наладить работу.
Варвару Дмитриевну — вот ужас! — сию минуту совершенно не интересовала работа парламента.
— Расскажите мне, — попросила она, — все-все.
— Поедем или прогуляемтесь? Погода, правда, к прогулкам не располагает, но…
Ехать всего ничего, быстро подумала Варвара Дмитриевна. А прогуливаться можно долго. Бог с ней, с погодой!
Тут к решетке Таврического дворца, вдоль которой они шли, подкатила «эгоистка», ухоженная лошадка фыркнула и остановилась, и из коляски, к изумлению Варвары Дмитриевны, вылез священник и направился прямиком в ним. Лицо у него было несколько растерянное и виноватое.
— Дмитрий Иванович, прошу покорнейше меня извинить, но я к вам с разговором.
— Добрый вечер, батюшка, — как ни в чем не бывало поздоровался князь. — Варвара Дмитриевна, это отец Андрей из храма Знамения иконы Божьей Матери. Госпожа Звонкова — мой друг.
— Варвара Дмитриевна, — пробормотал «друг».
«То «бесконечно дорога», а то «друг»!..»
— Как я понимаю, нас всех интересует один вопрос, — заявил князь. — Предлагаю обсудить его у меня, здесь таким… собранием, я думаю, неудобно будет.
Варвара Дмитриевна уставилась ему в лицо — как «один вопрос»?! А батюшка-то при чем?! И разве дело не строго секретное?.. А как же строжайшая конспирация?! Шутка ли — террористический заговор, столько жизней в опасности!
— Я вам все объясню, — отвечая на ее взгляд, сказал Шаховской. — Вон моя коляска, идемте. Отец Андрей, вы за нами.
Батюшка смутился еще больше, оглянулся по сторонам, неловко забрался в свою изящную «эгоистку» и там ссутулился, словно старался занять как можно меньше места. Варвара Дмитриевна еще на него оглянулась — он сидел, нахохлившись и низко опустив голову, а сам высокий, здоровый, странный какой-то священник!..
Шаховской жил на Мойке в особняке, дверь отворил швейцар в красной с золотом длинной ливрее. Наверх в гостиную их вел лакей в черной паре. Варвара Дмитриевна и раньше здесь бывала, но сейчас благолепие и богатство дома почему-то произвели на нее неприятное впечатление. Застывший, как будто многовековой аристократизм обстановки резко контрастировал с живой жизнью, которую Варвара Дмитриевна всей душой ощущала в Думе, и уж тем более с делом, какое так будоражило, занимало и страшило ее. Здесь все было другое и по-другому устроено, и казалось, что жителю такого особняка абсолютно должно быть безразлично то, что происходит за его стенами.
— Чай прикажете в кабинет?
— Да, да, — рассеянно согласился Шаховской и открыл дверь, пропуская Варвару Дмитриевну вперед.
Одно из кресел было покрыто белой простыней, скрывающей от глаз то, что там лежало. Варвара Дмитриевна покосилась и села с другой стороны. Генри Кембелл-Баннерман оглядывался с интересом, принюхивался. Пахло табаком, немного старинной мебелью и еще чем-то острым, и это острое мешало Генри установить окончательно, будут ли в этом доме сегодня пироги с мясом. Когда заходили, ему показалось, что совершенно определенно будут, а отсюда разнюхать что-либо было трудно. Он ткнул хозяйку головой в колено. Может, спустимся вниз и понюхаем как следует?..
— А вот и батюшка.
Отец Андрей вошел, слегка прихрамывая, но тем не менее бодро и деловито, нисколько не сутулясь.
— Вы меня извините, — начал он с порога. — Никак не мог удержаться, приехал к Думе, уверен был, что застану вас, князь.
Тут Варвара Дмитриевна вдруг сообразила — Борис Викторов на вчерашней встрече в аллее спрашивал про какого-то попа, мол, не выдаст ли? И князь твердо сказал, что нет.
Не тот ли самый?..
— Не мог долее оставаться в неведении, — договорил отец Андрей, пристально и многозначительно глядя на князя.
— Варвара Дмитриевна вот тоже не могла, — сказал Дмитрий Иванович, похоже, насмешливо, — и оказалась посвящена в нашу общую тайну.
— Помилуйте, — пробормотал батюшка, — как же можно?
И неловко приткнулся на стул, обитый синим штофом. И руки сложил на коленях, всем видом выражая тревогу.
— Теперь самое главное — не терять времени, — продолжил князь, — и Петр Аркадьевич уверил меня, что потеряно оно не будет.
— Столыпин самолично?
— Самоличней некуда. Отъезд Коковцова отсрочен по инициативе Думы. Правительство с отсрочкой согласилось. Никаких подозрений это не вызовет, все совершенно официально, инициатива исходит от парламента, который требует более детальных объяснений предстоящего финансового займа.
— Это вы такую штуку придумали? — Шаховской ничего не ответил, и отец Андрей продолжил задумчиво: — Вы так, чего доброго, Думу с правительством помирите, Дмитрий Иванович. Совсем другая жизнь наступит.
— О наступлении другой жизни говорить покамест рано и не к месту, — почему-то резче, чем нужно, ответил князь. — Операцию необходимо провести как можно быстрее. Выглядеть она должна как ловля на живца. Это Варвары Дмитриевны догадка, и Столыпин ее полностью поддержал.
Отец Андрей уставился на барышню с изумлением, а она и бровью не повела — ну да, операция, да, ее придумка, и что тут особенного?..
— Один из внутренних агентов, который работает в самом сердце социал-демократов, сегодня в срочном порядке был обо всем извещен. По словам Столыпина, о заговоре ему ничего не известно, то есть дело на самом деле сверхсекретное!.. Сегодня же он должен сообщить своим руководителям о желании некоего очень богатого человека пожертвовать значительную сумму на нужды революции. Это и есть приманка. По мнению Петра Аркадьевича, самое главное — не давать им времени на размышления, напирать на то, что жертвователь ждать не может. Партийная касса сейчас особенно нуждается в деньгах, после того как в марте охранка разгромила явочную квартиру, где хранились в том числе и средства.
— А что за средства и кто жертвователь?
— Средства мои и жертвователь я же. Искать другую кандидатуру некогда, да и опасно.