— Конспиративного положения нет, а за поздний визит прошу прощения. Такого больше не повторится, я надеюсь. Это все, — тут он потряс себя за лацканы невиданного костюма, — должно остаться в тайне.
— Что мне за дело до ваших тайн, молодой человек? Дочь ничего не может объяснить, говорит, вы ее словом связали, а мне как прикажете понимать? Вы же депутат Государственной думы, если мне память не изменяет, а не комедиант!
И отец Варвары Дмитриевны отчетливо фыркнул, как давеча бульдог.
— Сдается мне, депутатам Думы и сейчас, и в будущем каких только ролей не выпадет сыграть, — проговорил Дмитрий Иванович негромко. Он так устал, что стоять ему было трудно, а хозяин кабинета сесть не приглашал. — И комических, и трагических, и героических…
— А вы решили начать? Так сказать, положить почин?
Варвара Дмитриевна показалась на пороге кабинета, из-за нее выглянул Генри Кембелл-Баннерман.
— Дмитрий Иванович, голубчик, все обошлось благополучно?
— Алексей Федорович убит, Алябьев. Я с вашего разрешения сяду.
Шаховской сел на диван, потер руками колючее от щетины и краски лицо, наткнулся на усы, приклеенные новейшим немецким клеем, сморщился от отвращения. Алябьев говорил что-то про этот самый клей. Утром, еще когда был жив.
Варвара Дмитриевна подошла, села рядом и взяла Шаховского за руку.
— А остальные?
— Арестованы. Не подвел Петр Аркадьевич и его «молодцы».
— Вы ни в чем не виноваты, Дмитрий Иванович.
Он глянул на нее и ничего не сказал.
— Это же война, — продолжала Варвара Дмитриевна храбро. Она понимала, чувствовала, что нужно как-то его утешить, сказать нечто важное, что сразу все расставит по своим местам, только вот что именно сказать?.. — На войне так полагается — кто кого. Люди могли погибнуть. Много людей! А вы предотвратили.
— Значит, пусть другие погибнут, так? — под нос себе пробормотал князь. — Ведь их всех повесят!.. Всех до одного.
— Они-то как раз на войне. А те, кого предполагалось взорвать, нет. И воевать не собираются!
— Я все это знаю, Варвара Дмитриевна. И говорю себе, но пока что-то не действует.
— Вы поступили так, как вам велел долг. И ваше чувство справедливости. Правильно ли, нет ли, но по-другому вы поступить не могли.
— Могу я все же узнать, в чем дело? — громко спросил отец Варвары Дмитриевны и задрал подбородок воинственно, очень похоже на дочь, заложил руки за спину и выдвинулся на самую середину ковра, как раз на блеклое чернильное пятно.
Шаховской поднялся с дивана и одернул пиджак, сидевший на нем очень неловко.
— Дело в том, что я хотел бы попросить руки вашей дочери, — твердо сказал он. У Варвары приоткрылся рот, а отец ее вытаращил глаза. — Варвара Дмитриевна редчайшая девушка, мой давний друг и верный соратник, нет, не соратник, а девушка, достоинства которой нельзя переоценить, в обстоятельствах трудных и страшных проявленные, а также красота и ум ее…
Тут он сбился, запутался и замолчал.
— Господи, боже мой, — пробормотал отец. — Нашли время…
— Папа! — вскрикнула Варвара Дмитриевна.
Даже в неверном свете раннего петербургского утра видно было, как горят ее щеки — густым, сплошным румянцем.
— А что же избранница ваша на сей счет?
— Папочка, я… ты и сам ведь знаешь… я… Дмитрий Иванович и я… наша дружба…
— Что ты будешь делать, опять дружба!
— Папа!
— Дочка!
Шаховской подошел к Варваре, она взяла его под руку. Отец вздохнул. Генри Кембелл-Баннерман за его спиной вздохнул тоже.
— Коли избранница согласна, мы ее счастию мешать не намерены. Жена то же самое скажет, не сомневаюсь. Только уж вы у матери как следует дочкиной руки попросите, Дмитрий Иванович. Мы, старики, по старинке привыкли. Нам новые веяния трудно даются.
— Благодарю вас, — сказал Шаховской и, как будто израсходовав весь запас сил, отошел к дивану, сел и опять потер лицо. И вдруг улыбнулся Варваре. — А бриллианты-то мои пропали, Варвара Дмитриевна. Вместе с чашкой так и исчезли. В суете и столпотворении никто и не заметил. Я когда вспомнил, хватился, а уже и след их простыл.
На улице мело. Снег валил, как за деревенской околицей, отвесный, сплошной, зимний, и не таял, вот удивительное дело! Черный асфальт, черная неприглядная осенняя земля вокруг редких деревьев вдруг оказались белыми, и от этого на мрачной улице стало светлее, просторней. Варвара поскользнулась, схватила Дмитрия Ивановича за рукав и засмеялась. Он улыбнулся ей так, что она, посмотрев внимательно, спросила:
— Дим, ничего не случилось? Я что-то не поняла.
— Ничего не случилось, — уверил ее Шаховской.
— Нет, вы как-то странно выглядите! Или я пропустила что-то важное?
Она ничего не пропустила, слышала все то же, что и он, но для него жизнь изменилась, и изменения эти он не мог с ней обсуждать.
— У меня все пальто пропахло кошками, — пожаловалась Варвара, сунула нос за отворот и сморщилась. — И свитер, наверное, тоже.
— Наверное, — согласился Дмитрий Иванович.
Варвара Звонкова вдруг начала под снегом снимать пальто. Он стоял и смотрел, как она снимает.
— Подержите, — она сунула ему сумку. Он взял.
Варвара стянула пальто и несколько раз с силой его тряхнула, чуть не задев профессора по носу. Он отшатнулся, моргнул и вдруг удивился.
— Что вы делаете?!
— А как вы думаете? — Она опять с силой тряхнула.
— Не знаю.
— Я вытряхиваю пальто.
— Зачем?!