– Рома, – устало произнесла Надежда Игоревна Рыженко, – я очень хорошо к тебе отношусь. Я очень ценю тебя как человека, преданного делу и влюбленного в свою профессию. И ты это знаешь. Но даже моя любовь к тебе не безгранична. Тебе твои приятели-опера рассказывали, что осматривали машину Колосенцева?
– Ну да, я же говорил, – недоуменно ответил Дзюба.
– Они тебе сказали, что на переднем пассажирском сиденье лежал кусок полиэтилена?
– Я не помню… Вроде говорили… А…
– Так какого же черта, Рома, ты мне об этом не сказал?! – Она снова, как и несколько дней назад, сорвалась на крик. – Ты забыл? Не обратил внимания? И потом не вспомнил? Или что?!
Она помотала головой, сжав кулаки, потом растерянно посмотрела на оперативников.
– Простите, ребята, что-то я совсем… – произнесла она уже спокойнее и повторила: – Простите. Сорвалась. Рома, ты допустил чудовищный косяк. Ты это понимаешь?
– Нет, – Дзюба совершенно растерялся. – Да что случилось-то?
– Я показывала вам заключение экспертов и по одежде Курмышова, и по гаражу, и по ящику, обнаруженному возле гаража. Мне это не приснилось? Показывала?
– Показывали, Надежда Игоревна, – подал голос Сташис.
– Мы с вами вот здесь, в этом самом кабинете, обсуждали результаты экспертизы?
– Обсуждали, – снова подтвердил Антон.
Он уже понял, к чему все идет, и искренне сочувствовал Ромке. Бедный парень, вот попал! И ведь действительно: его косяк.
– Мы говорили о том, что Курмышов трое суток, пока находился в гараже, ходил под себя, и его брюки были пропитаны нечистотами? Говорили или нет?
Обычно розовые, щеки Дзюбы покрылись багровым румянцем.
– Вы хотите сказать, что… – забормотал он. – Гена не мог! Это неправда!
– Конечно, неправда, – вздохнула Рыженко. – Гена действительно не мог. Потому что был к этому моменту уже без сознания или мертв. В багажнике его машины обнаружены микрочастицы его одежды, той самой, в которой он был в момент смерти. И даже следы грязи с его обуви. Точно такая же по составу грязь была и на подошвах его ботинок. Гену преступник запихнул в багажник, а вот живого Курмышова усадил на переднее сиденье, видно, хотел пообщаться по дороге. Но поскольку от несчастного ювелира исходил сильный неприятный запах совершенно очевидного происхождения, то заботливый преступник подстелил на сиденье полиэтилен. Обивка салона у Гены тканевая, она быстро пропиталась бы тем же, чем были пропитаны брюки Курмышова, и запах мог насторожить тех, кто потом будет осматривать машину Колосенцева. Он очень предусмотрительный, этот ваш Фролов. Но он человек, и ничто человеческое ему не чуждо. В том числе и такие качества, как забывчивость и рассеянность, а также состояние шока после двух совершенных подряд убийств. Он все сделал правильно. Только забыл убрать из машины этот кусок полиэтилена, к которому прикасался руками без перчаток. Конечно, теперь все встало на свои места. Но если бы ты, Ромка, вовремя вспомнил про этот полиэтилен…
Дзюба удрученно молчал. Он все понимал. И клял себя последними словами.
Что ж, удача – она ведь женского рода. Изменчива и непостоянна. Так и должно быть.
Дениса Фролова задержали в тот же день, к вечеру. Рабочее время давно закончилось, но следователь Рыженко и не думала уходить домой. До 23.00 она имеет полное право допрашивать задержанного. И в удовольствии себе не откажет.
Разумеется, немедленно разгорелся спор о том, кому допрашивать Фролова: в одном округе он проходит как убийца Геннадия Колосенцева, а в другом – как убийца Леонида Константиновича Курмышова. И дела официально не объединены у кого-то одного из следователей. Однако Надежда Игоревна, хоть и была дамой женственной и, в общем-то, незлобивой, умела наносить удары. Правильно сформулированная и красиво поданная информация о субъективном уклоне следователя, пострадавшего от ремонта, сделанного рабочими-иностранцами, принесла нужные результаты. И Дениса Фролова доставили к ней в кабинет.
Она уже довольно хорошо представляла себе личность этого человека, опираясь на рассказы Антона Сташиса и Ромчика Дзюбы. Поэтому успела выстроить тактику допроса, основанную на почти полном отсутствии собственно вопросов как таковых. У таких людей нельзя ничего спрашивать. На них можно только давить обилием имеющейся информации. И блефовать. Ибо самоуверенный амбициозный человек, как правило, не допускает и мысли о том, что его могут обмануть.
– Итак, гражданин Фролов Денис Владимирович, – мерно и делано равнодушно заговорила следователь, – около полутора месяцев назад от гражданина Щеголько Михаила Валентиновича вы узнали о том, что сотрудник уголовного розыска, офицер полиции Геннадий Колосенцев взялся написать для ваших заказчиков пробную игру…
С лица Фролова не сходила небрежная улыбка. Кажется, он даже слушал невнимательно.
– Когда вы узнали, что у вас есть конкурент, вы пришли в ярость, вам очень не хотелось терять источник дохода. Вы покупаете игру, регистрируетесь и начинаете играть. Ник Колосенцева Пума, это известно, и вам легко его идентифицировать. Вы входите в игру и изучаете характер Пумы. Кстати, о вас хорошо отзываются остальные члены клана, вы, оказывается, неплохо играете. Вы приходите к выводу, что Пуму можно зацепить… на чем? Вот этого я не знаю, но вы и сами мне скажете, это ведь такая мелочь в сравнении с остальным, а все остальное нам и так известно.
– На античитерской программе, – усмехнулся Денис Фролов. – Пума был админом, а для любого админа такая программа на вес золота.
– Понятно, – кивнула Рыженко, стараясь не показать, что эта информация имеет для нее хоть какое-то значение. – Но это не столь важно. Вы ждете, когда будут соревнования, приезжаете, смотрите на играющих, они в майках, на которых крупно написаны их ники, так что найти Пуму-Колосенцева труда не составляло. У вас все продумано, вы готовились, вы же мастер составления сюжетов. И шприцами с нужными веществами запаслись, и место в гаражном массиве, где пусто и темно, вы присмотрели заранее, и маршрут продумали, вернее, два маршрута: один для вас, покороче и полегче, другой для Колосенцева, подлиннее, чтобы он ехал к месту своей смерти подольше. Он и приехал. Одна незадача: ювелир Курмышов немножко нарушил ваши планы. Геннадий его освободил и оставил сидеть в кустах, очень торопился на встречу с автором программы, и убили вы Гену прямо на глазах несчастного ювелира, который от ужаса не смог справиться с собой и начал издавать какие-то звуки, которые вы и услышали. Тем самым ювелир Курмышов подписал себе смертный приговор. Он был ослаблен тремя сутками воздействия сильного препарата, поэтому не мог вам сопротивляться, когда вы его затаскивали в машину Геннадия. Труп Колосенцева вы выбросили возле общаги гастарбайтеров, здание под снос, никаких камер, полицейских или охраны. Это было остроумное решение, ведь такое общежитие мигрантов всегда априори является местом возможного оперативного интереса. Такими местами являются также рынки, вокзалы, аэропорты, но они вам не подходят: там охрана, полиция и камеры круглосуточно, а возле общаги никого и ничего, только грязь и тишина. И к реализации этой части плана вы тоже подошли с умом. Откуда-то у вас появилась бутыль с тиофосом, завалялась, видно, на даче у вас или у соседей, вот с нее-то и начался ваш замысел. Кругом все строятся, вокруг полно рабочих, и в основном – именно мигрантов, так что сообразить, как навести подозрение на несчастных работяг, оказалось несложным. Конечно, было бы красиво подбросить бутыль с тиофосом куда-нибудь на участок, где работают обитатели именно этой общаги, тогда уж никто бы никогда не начал сомневаться. Но вы осторожны, Денис Владимирович. Мало ли что? Вы же столько всяких сюжетов придумали и знаете, какие нелепые совпадения случаются. А вдруг у всех, кто работал бы на этом объекте, оказалось железное алиби? Ну прямо такое железное, что ничем его не пробить. Можно было бы, конечно, понадеяться на необъективность и выраженный обвинительный уклон нашего следствия, и основания к этому у нас всех есть, скрывать не буду, но… – она усмехнулась, – вы пошли более правильным путем: вы просто уничтожили эту бутыль. И обрекли нас всех на пожизненные ее поиски. Верно? Мы бы увязли в этом болоте. И до вас дело никогда не дошло бы.
Рыженко сделала паузу, потому что в протоколе писала совсем не так, как говорила. Вслух она произносила монолог, а в протокол записывала «Вопрос» и «Ответ». Ответы она, разумеется, формулировала сама. Не подпишет Фролов – и не надо, всегда можно допросить его еще раз после того, как он погреется в камере. Но чаще всего прием срабатывал.
Закончив формулировать вопросы и ответы, касающиеся тиофоса, она перешла к следующему блоку:
– Но сначала вы ювелира завезли в другой конец Москвы и задушили. Судя по всему, из машины он выходил сам, зачем вам убивать его в машине и потом выволакивать? Мало ли какие следы могут остаться в салоне, да и усилия лишние тратить незачем. Вы предложили ему выйти облегчиться? Скорее всего, иначе он не понял бы, почему надо останавливаться и выходить в лесополосе. Насчет следов вы все продумали, вы даже обратили внимание на то, что от Курмышова дурно пахнет, и подстелили на переднее сиденье кусок полиэтилена, чтобы оно не испачкалось и не провоняло. Но следы все равно остались. По дороге вы мирно беседовали с ювелиром, хотели, вероятно, чтобы он успокоился и перестал вас бояться. Он вам рассказал что-то о себе? Что именно? Впрочем, это неважно. Он успел сказать главное: назвал свою профессию. И это дало вам возможность проявить фантазию и инсценировать убийство по профессиональному мотиву. В кармане нашлась бумажка – рабочий пакет, а если бы и не нашлась, вы бы сами что-нибудь придумали, вы же такой мастер составления детективных сюжетов. А уж потом вы привезли тело Колосенцева в Восточный округ и в темноте аккуратненько вытащили из багажника и бросили возле общежития. Машину оставили неподалеку, потом не поленились, вернулись к трупу и положили ключи от машины в карман куртки. Полная иллюзия того, что Геннадий сам приехал сюда живым и здоровым и уже в этом месте был убит. Гениальное решение. Вы вообще человек не ленивый, и за это вам честь и хвала. Могли бы ведь и на своей машине вывезти Колосенцева и ювелира, но нет, вы использовали машину Геннадия, а потом каким-то образом вернулись к гаражам за своим автомобилем. Но вы все равно не гений, Денис Владимирович. Даже если бы вы не забыли убрать из машины Колосенцева кусок полиэтилена, вы все равно допустили прокол. Еще один. Знаете какой?
Фролов молчал, глядя на Рыженко надменно и при этом словно не видя ее.
– Посмотрите на то, как вы сидите, – улыбнулась она. – Посмотрите-посмотрите. Обратите внимание на места, которыми ваши брюки соприкасаются со стулом. Вы прикрыли полиэтиленом горизонтальную поверхность автомобильного сиденья, но не подумали об обивке передней поверхности подушки этого сиденья. А там следов более чем достаточно.
Фролов опустил голову и послушно принялся рассматривать свои брюки и стул, на котором он сидел. Потом поднял глаза на Рыженко.
– И что? Мало ли кого ваш Колосенцев возил в своей машине? Может, бомжей или алкашей в грязных штанах. Из того факта, что у Колосенцева в машине кто-то обделался, никак не вытекает, что там сидел именно ваш убитый ювелир. Я, видите ли, ролевые игры пишу, а для этого нужно кое-что знать из области криминалистики, – криво усмехнулся он. – И мне достоверно известно, что судебно-биологическое исследование групповой принадлежности выделений практически бесполезно. Даже столь продвинутое и модное молекулярно-генетическое исследование очень редко дает в этих случаях положительные результаты.
– Вы правы, – улыбнулась Надежда Игоревна. – На сто процентов. Но вы забыли, что речь идет о немолодом человеке, всю жизнь посвятившем сидячей работе. А это означает что? Правильно, Денис Владимирович, вы – человек молодой, и такие вещи вам просто в голову не приходят. Знаете такое заболевание – геморрой? Так вот Леонид Владимирович Курмышов страдал геморроем, причем в тяжелой форме, а от трех дней пребывания в сидячем положении на полу гаража болезнь обострилась, и в каловые массы попала кровь. А следовательно, и в следах каловых масс обнаружены следы крови. И молекулярно-генетическое исследование установит их принадлежность конкретному лицу практически со стопроцентной вероятностью. Вот как-то так.
– И все равно игра стоила свеч, – негромко проговорил он. – Столько драйва в моей жизни никогда не было.
– А уж сколько драйва у вас впереди, – весело заметила Рыженко, – когда вы окажетесь сначала в камере следственного изолятора, а потом на зоне! Знаете, Денис Владимирович, я вам даже немного завидую. Вы – человек, у которого все получается. Вы хотели драйва и острых ощущений? Так вы их получите. Это я вам обещаю.
Антон и Дзюба сидели здесь же, в кабинете, но в допросе не участвовали, только слушали и наблюдали. Рыженко уже распечатывала протокол, когда у нее на столе зазвонил телефон. Надежда Игоревна взяла трубку.
– Да… Да, хорошо, я сейчас закончу допрос и зайду к вам.
По тому, какой взгляд она бросила на оперативников, стало понятно, что хороших новостей ждать не приходится.
Фролова увели. Антон и Роман потянулись было за своими куртками, но Рыженко жестом остановила их:
– Подождите меня, не уходите. Я скоро вернусь.
Вернулась она действительно довольно быстро. На губах Надежды Игоревны играла горькая усмешка.
– У меня забирают дело Фролова и передают другому следователю.
– Почему? – взвился Роман. – Вы же провели следствие, вы только что допросили виновного, вы…
– А ты не понимаешь? – Рыженко посмотрела на Дзюбу тепло и как-то по-матерински. – Господи, Ромка, какой же ты хороший парень. Испортит тебя наша страна идиотов. Или вообще искалечит.
Более искушенный и опытный Антон все понял сразу.
– Значит, все-таки занесли… От Михалева?
Рыженко кивнула.
– Естественно. Так что теперь в деле об убийстве ювелира Курмышова не будет ни слова ни про Григория Дубинюка, ни про похищение, ни про гараж, в котором держали ювелира, а будет написано, что свидетелем убийства Колосенцева оказался случайный прохожий по фамилии Курмышов, который и был убит Фроловым в целях сокрытия преступления. А нет Дубинюка в деле – нет и Волько. Уж ради своего кумира Михалев расстарался. Вот и вся история.
И снова Алексей Юрьевич Сотников ехал в машине, присланной за ним Олегом Цырковым. Олег позвонил и попросил приехать, упомянув, что Илья Ефимович тоже приглашен. Зачем? Не сказал. Сотников, конечно, тут же перезвонил Горбатовскому, но и тот оказался не в курсе. Никакого изделия, которое можно было бы представить на обсуждение, ни у одного, ни у другого ювелира не было. Алексей Юрьевич терялся в догадках. Девять дней со дня смерти Лёни уже прошли, а сороковины еще не наступили, значит, не в Курмышове дело. Тогда в чем?
– У меня предложение, – начал Олег, когда Сотников и Горбатовский уселись на свои привычные места, в кресла вокруг низкого широкого стола. – Я бы хотел, чтобы у вашей дочери, Илья Ефимович, осталась память о Леониде Константиновиче. И я прошу вас, Алексей Юрьевич, придумать и сделать траурное изделие. Я его оплачу, сколько бы оно ни стоило. А Илья Ефимович подарит Карине от всех нас, от людей, которые искренне любили Леонида Константиновича и уважали его как мастера.
По тому, как нервно дернулось лицо Горбатовского, Алексей Юрьевич понял: его друг далеко не в восторге от предложения Цыркова. Не хочет Илюша, чтобы у его дочери оставалось хоть что-то в память о Лёне. И самой памяти о Лёне он не хочет.
– И как вы видите это изделие? – спросил Сотников.
– Ну, я думаю, что-нибудь традиционное, как в девятнадцатом веке. Черное эмалевое поле с крестом или с символической незабудкой. Но я ни на чем не настаиваю, – поспешно добавил Олег. – Вы наверняка предложите что-то оригинальное. Мне только хочется, чтобы это была не современная идея, а старинная.
Да, идея-то неплоха, но кресты и незабудки… Сотников поморщился. Слишком прямолинейно. Он любит сложные ассоциативные связи, а незабудка – это очень уж в лоб. И потом, незабудки на траурных изделиях в девятнадцатом веке делали либо из половинок жемчужин, либо из бриллиантов. Работать с бриллиантами он не любит, а на жемчуг Цырков ни за что не согласится, он наверняка хочет, чтобы подарок в память о Курмышове получился дорогим.
– Вы не возражаете, если я подумаю над использованием в изделии слова «Mizpah»? – спросил он.
– А что это? – вскинул брови Цырков.
– Это слово означает эмоциональную связь между людьми, которые разлучены, – пояснил Алексей Юрьевич, – и в девятнадцатом веке очень часто использовалось в ювелирных изделиях. Правда, как правило, со смыслом: «Я всегда буду рядом с тобой». Но мне кажется, что в рамках поставленной вами задачи это более чем уместно. Как ты думаешь, Илюша?
Горбатовский недовольно нахмурился, потом лицо его внезапно прояснилось, глаза сверкнули.
– Хорошая идея, Алёша. Я поддерживаю.
Вот, значит, как! Быстро сориентировался Илья. Он-то прекрасно знает канонический текст: где бы ты ни был, какой бы дорогой ни шел, в богатстве и славе или в отчаянии и болезни, я всегда буду рядом с тобой. Илья подарит изделие, сделанное Сотниковым, своей Карине с вполне определенно читаемым посылом: я, твой отец, всегда буду рядом с тобой, ты всегда найдешь во мне защиту, поддержку и утешение.
И никакого Лёни Курмышова…
Антон Сташис медленно шел по направлению к детской поликлинике. Надо пробовать… Эля назвала двух врачей, они, правда, работают в разные смены, но хотя бы с одной из них можно сегодня познакомиться. Это же нормально, когда отец ребенка приходит к педиатру поговорить о здоровье малыша, правда? Ничего подозрительного. Отец – человек занятой, в поликлинику Степку приводит няня, она же и с врачами общается. А он хочет получить информацию из первых рук. Все нормально. Может, окажется, что эта женщина не очень противная… Или даже совсем не противная…
Нет, как-то это мерзостно. Гадостно. Неправильно. Но что же делать-то?
Из задумчивости его вывел резкий звук автомобильного сигнала. Антон покрутил головой и увидел, как чуть впереди притормаживает у тротуара машина. Чего он сигналил-то? Идет себе по тротуару человек, никого не трогает, ничего не нарушает.
– Сташис! – послышался знакомый голос.
Из машины выскочил Владислав Стасов, тот самый владелец частного детективного агентства, для дочери которого Зарубин искал старый учебник криминологии.
– Ну вы даете, Владислав Николаевич, – расхохотался Антон, обрадованный тем, что поход в поликлинику откладывается хотя бы на пять минут. – Так инфаркт можно заработать.
– А я смотрю – идет кто-то до боли знакомый. – Стасов стиснул его в медвежьих объятиях. – Идет себе, мечтает о кренделях небесных. Ты далеко собрался? Тебя подбросить?
– Да мне тут рядом, – пробормотал Антон, – в детскую поликлинику.
– С детьми проблемы? – обеспокоился Стасов. – Может, помощь нужна?
– Да нет, я так… – и чтобы уйти от скользкой темы, Антон тут же перескочил на другое: – Кстати, я забыл вам сказать: владелец учебника очень просил быть с книгой поаккуратней, это раритет по нынешним временам.
– А, да, – спохватился Стасов. – Иди сюда, я тебя с Лилькой познакомлю. Это моя дочь, для которой ты учебник доставал. Лиля! Выйди на минутку!
Дверь машины открылась, вышла высокая крупная девушка в меховом жакете и джинсах. На Антона весело и дружелюбно глянули широко распахнутые огромные серые глаза, в которых плескались улыбка и готовность рассмеяться. На какой-то миг ему показалось, что он готов буквально утонуть в этих глазах.
– Лиля. – Девушка протянула ему руку. – А я знаю, вы Антон, папа про вас много рассказывал. Спасибо вам за учебник. И вашему товарищу, владельцу учебника, передайте, пожалуйста, от меня огромную благодарность.
Он прикоснулся к ее руке.
И в этот момент отчетливо понял: в поликлинику он не пойдет. И в школу тоже.