Совет, данный Колосенцевым, оказался дельным. Даже не получив еще детализацию звонков с домашнего городского телефона Панкрашиных, Роман Дзюба обнаружил некоторое расхождение: в счетах, присланных для оплаты городского телефона, в графе «услуги внутризоновой связи», указывались соединения с номером, имевшим странный код 51140. Такого кода в детализациях звонков с мобильного Евгении Васильевны не попадалось ни разу. Там все было обычно, коды самые распространенные – 903, 910, 916, 985 и так далее. И точно такие же коды стояли в счетах за городской телефон. Точно такие же, за исключением одного. Почему-то с этим абонентом Евгения Панкрашина разговаривала только с городского телефона, причем никогда не болтала подолгу – от одной до трех минут. На всякий случай Роман полез, по обыкновению, в Интернет и очень быстро выяснил, какая компания сотовой связи предоставляет номера с таким кодом. Компания называлась «Интсат», но толку от этого…
И все равно Роман был уверен: это он, тот самый таинственный и неуловимый, никому не известный любовник Евгении Васильевны Панкрашиной. Она понимала, что муж тщательно изучает детализации звонков, поэтому никогда не связывалась с этим мужчиной при помощи мобильного телефона. Поскольку все счета за городской номер она оплачивала сама, то отлично знала, что номер полностью там не указывается. Да и не проверял Игорь Панкрашин эти счета. Все логично. Теперь осталось только дождаться ответа из Московской городской телефонной сети, и можно будет считать, что любовник Панкрашиной у них в кармане.
В субботу утром Роман Дзюба держал в руках полученный из МГТС документ, из которого узнал не только номер телефона загадочного абонента, но и потрясающий факт: последнее соединение с этим номером из квартиры Панкрашиных имело место в день убийства Евгении Васильевны, в 8.17 утра. Правда, для того, чтобы выяснить, кому принадлежит этот номер, придется оформлять у следователя еще один запрос, на этот раз в компанию «Интсат», но ведь есть и куда более простые пути.
Именно этим простым путем и пошел Роман Дзюба, взяв в руки телефонную трубку и набрав номер, начинающийся с 51140. Он был уверен даже не на сто – на двести пятьдесят процентов, что ответит ему мужской голос.
И ошибся. Голос был женским, молодым и довольно приятным. Представившись и обменявшись с абонентом несколькими фразами, Дзюба выяснил, что номер принадлежит некоей госпоже Нитецкой Веронике Валерьевне, которую с покойной Евгенией Панкрашиной связывали приятельские отношения, не особенно близкие. О гибели Евгении Васильевны она уже знала из новостей, размещенных в Интернете, и искренне сожалела о том, что произошло.
– Когда вы разговаривали с Панкрашиной в последний раз? – спросил Дзюба разочарованно.
Он-то был так уверен, что нашел любовника убитой! А это оказалась очередная приятельница.
– Утром в среду, – тут же ответила Нитецкая, не задумываясь. – Я точно помню. Когда в четверг я прочитала в новостях, что Евгению убили, то подумала, что разговаривала с ней прямо перед смертью, в тот же день. Может быть, я даже вообще была последней, с кем она разговаривала.
– Кто кому звонил, вы ей или она вам?
– Она сама мне позвонила.
– Зачем? У нее что-то случилось? Почему она звонила вам рано утром?
– Ну, для меня это не раннее утро, – заметила Вероника Валерьевна. – Я в это время обычно уже выхожу из дома, чтобы ехать на работу. Евгения сказала, что у нее очень болит шея, буквально голова не поворачивается, а я как-то говорила ей, что у меня есть хороший мануальный терапевт. Вот она и спросила, можно ли попасть к нему на прием.
– И что вы ответили?
– Он сейчас в отъезде, каждую осень на два месяца уезжает в Китай учиться. Так что, к сожалению…
– Евгения Васильевна ничего не говорила вам о планах на тот день?
– Да нет… Насколько я помню, мы говорили только о мануальщике. Обменялись буквально парой фраз, я торопилась на работу, звонок Евгении застал меня уже в прихожей.
– И о планах поехать в рент-бутик сдавать колье она тоже не говорила?
– Куда поехать? – переспросила Нитецкая. – В какой бутик?
– Ну, туда, где дают украшения напрокат, – пояснил оперативник. – Ничего не говорила?
– Нет, – твердо ответила женщина.
– Вы часто встречались с Панкрашиной? – продолжал Роман.
– Нет, не очень. От случая к случаю.
Он поблагодарил и нажал кнопку отбоя. Не может быть, ну не может быть, чтобы он оказался неправ. И если Нитецкая – не ниточка к любовнику Евгении Панкрашиной, то, возможно, это ниточка, ведущая к убийце, кем бы он ни был? Роман потратил еще некоторое время на сбор информации о Веронике Валерьевне Нитецкой. Год рождения 1979, уроженка Свердловска, разведена, в настоящее время владеет небольшой, но крепко стоящей на ногах фирмой по торговле израильской косметикой с Мертвого моря. Ни судимостей, ни каких бы то ни было провинностей перед государством за ней не числилось.
Вот и рухнула последняя надежда. Столько времени убито на тупое просиживание за столом, на изучение и сравнение документов из телефонных компаний, и все оказалось мартышкиным трудом. Ничего. Ни любовника, ни вообще кого бы то ни было подозрительного или хотя бы просто сомнительного.
Может, Антону повезет больше? Генка Колосенцев утром заступил на суточное дежурство в составе оперативно-следственной группы, а Антон собирался пообщаться со своими «источниками» на предмет каналов сбыта краденых ювелирных изделий. Конечно, для перекрытия таких каналов оперативным путем все возможное было сделано еще в среду, в день убийства, но ведь известно, что всех каналов не перекроешь, это просто невозможно, так попытаться получить информацию у знающих людей «изнутри» никогда не лишнее.
Антон Сташис тоже был огорчен: ничего полезного он не выяснил. Хотя если бы он знал, как надеялся на него молодой Дзюба, то расстроился бы, вероятно, еще больше. Четыре человека, с которыми Антону удалось встретиться сегодня, повторяли одно и то же: изделие нигде не засветилось, но глупо ждать, что оно появится в целости и сохранности.
– С такой цацкой только два пути, – говорили ему. – Либо разобрать на части и сбывать отдельно как кучу камней и кучу лома, либо ее взяли под заказ, для коллекционера конкретного. Тогда уж она совершенно точно нигде не всплывет, будет лежать у него в загашнике, как у Скупого рыцаря.
Все встречи прошли в разных концах города, для одной из них даже пришлось в область выехать, и когда Сташис закончил с этой частью запланированной работы, стало понятно, что больше все равно он уже ничего не успеет. Надо ехать домой.
Дома царила полная идиллия: Степа читал няне вслух какой-то текст с экрана компьютера, Василиса в своей комнате, нацепив кимоно, отрабатывала движения: с прошлого года ее отдали в секцию таэквондо, где девочка занималась с неожиданным удовольствием и упорством. Ей так нравились занятия, что она даже дома тренировалась не в обычной спортивной одежде, а в кимоно.
– Не могу заставить его взять книгу в руки, – пожаловалась Эльвира Антону. – Нет – и все. А читать вслух надо непременно. Вот нашли компромисс.
Антон прислушался, но так и не понял, что именно читает его шестилетний сын. Сам он в этом возрасте читал про Незнайку и про приключения Элли и ее друзей в поисках Изумрудного города. Сейчас же все изменилось, и книги уже не те, и читают их на компьютере. Мальчик читал бегло, без запинок, но и без выражения, видно, содержание ему совсем неинтересно, просто повинность отбывает, потому что послушный ребенок.
– Вас покормить? – спросила Эля. – Ужин готов.
– Не надо, занимайтесь, я сам.
Он разогрел стоявшую на плите еду и принялся медленно жевать. Надо собраться с силами и поговорить с Элей, надо прояснить ситуацию до конца, невозможно так мучиться неизвестностью и не понимать, что будет дальше. В конце концов, если все совсем плохо, то надо начинать искать возможности как-то решить проблему.
Он так и сидел на кухне, вытянув длинные ноги и прикрыв глаза, пока не пришла Эля, закончив со Степкой урок чтения.
Антон решился:
– Эля, у вас роман?
Няня усмехнулась и кивнула, усаживаясь за стол напротив него.
– И кто он, я могу спросить?
– Мой сосед, живет через два дома от меня.
– Женат? Или холост?
– Женат. Но собирается разводиться.
– Это он вам так сказал?
Эля помолчала, потом резко подняла голову.
– Антон, я понимаю вас. Вы думаете, что меня завлекли разговорами о будущем разводе и морочат мне голову. Так действительно поступают очень многие мужчины, тут я с вами согласна. Но только не в моем случае. Там и вправду дело идет к разводу.
«Ну-ну, – недоверчиво подумал Антон. – Знаем мы эти разводы».
– И вы ночевали у своего возлюбленного, когда опоздали на работу в четверг?
Эля смотрела на него спокойно и прямо, и ни следа смущения на ее лице Антон не заметил.
– Нет, я действительно ночевала не дома, но и не у него. Я же сказала: его дом находится через два участка от меня, это не такое большое расстояние, чтобы я опоздала на работу. Мы ездили на семейный праздник к его друзьям. И остались там ночевать.
Сердце Антона ухнуло и остановилось. Вот и все. Больше никакой надежды. Если женатый мужчина возит свою подругу на семейные праздники к друзьям, вместо того чтобы ехать туда с законной женой, да еще и ночевать там остается, то дело серьезное, легко не рассосется.
– Вы собираетесь замуж? – на всякий случай спросил он, хотя непонятно, на какой ответ рассчитывал.
– Да, Антон, я собираюсь выйти замуж. Я хочу иметь свою семью и родить своих детей. Простите меня. Я понимаю, что создаю вам огромную проблему. Но я хочу быть честной с вами. Я устала.
Она опустила голову и принялась теребить край скатерти – кружевного синтетического покрывала, лежащего на кухонном столе.
– То есть вы нас бросите сразу после свадьбы? Или не сразу?
– Он не хочет, чтобы я работала няней, – тихо проговорила Эля. – Я бы осталась у вас, если бы он не возражал. Но он возражает. И потом, я ведь хочу родить своего ребенка, так что работать у вас в любом случае не смогу. Простите, – снова повторила она.
– Но как же так?.. – Антон почувствовал себя совершенно растерявшимся. – Как же мы без вас? Дети к вам привязались, они вас любят. Васька, конечно, понимает, что вы всего лишь няня, но Степка… Он ведь свою маму совсем не помнит, слишком мал был, когда она погибла, он вас считает матерью. Если вы уйдете, это будет колоссальная травма для детей. Вы же знаете: когда разводятся родители, дети начинают думать, что это ИХ бросили, потому что это ОНИ недостаточно хороши. И потом, у меня такая работа… Я и прихожу поздно, и дежурства суточные, и ночевать могу не дома – всякое ведь случается. И нанять другую няню я не смогу, мне зарплата не позволит. Что же мне делать? Эля, может быть, вы все-таки поговорите со своим женихом, объясните ему мою ситуацию. Возможно, он изменит свое мнение и позволит вам работать у меня. Ну, хотя бы пока вы сами не родите. Вы ведь еще не завтра рожаете?
– Нет, – Эля улыбнулась. – Еще не завтра. Он даже еще не развелся. Антон, я могу оплачивать вам няню. Хотите?
– Нет, – резко и громко ответил он, выпрямляясь на стуле. – Об этом не может быть и речи.
– Но почему? Вы же принимаете от меня бесплатную работу. Почему вы не можете принять вместо нее денежный эквивалент этой работы? Вы найдете другую няню, если хотите – я помогу вам ее подобрать и буду платить ей зарплату. И все будут довольны.
– Нет, Эля. – Антон покачал головой. – Это невозможно. Я не могу на это пойти. Услуги и доброе отношение я принимал, но деньги от вас я не возьму ни за что. Могу я узнать, чем занимается ваш будущий муж? Хотя, наверное, я напрасно спрашиваю: если у него дом через два участка от вашего, значит, он человек далеко не бедный. Да?
Эля молча кивнула.
– Но хотя бы имя у него есть? Или вы так и будете называть его местоимением «он»?
– Трущёв, Александр Андреевич Трущёв. – Она помолчала и добавила: – Корпорация «Вектор-сервис». Я понимаю, вы хотите навести справки о нем. Вы думаете, что если мой первый муж оказался бандитом и идиотом, то я ничего не понимаю в мужчинах и снова вляпаюсь в какую-нибудь грязь. Проверяйте, ваше право.
«Значит, Трущёв, – подумал Антон с неожиданным для себя ожесточением. – Ладно, посмотрим, что ты за фрукт. Может, по тебе нары уже давно скучают? В любом случае я на тебя обязательно посмотрю. А может, и побеседую с тобой. О жизни и о любви к красивым одиноким соседкам».
Соревнования закончились, команда, за которую играл Геннадий Колосенцев, одержала блестящую победу. Призовые, выделенные спонсорами, будут разделены на пять равных частей, по числу игроков в команде. Призовые были солидными, и даже пятая часть – существенное подспорье.
В зале интернет-кафе столпилось не меньше сотни болельщиков, некоторые из них во время соревнований стояли прямо за спиной у игроков, за которыми хотели понаблюдать, поучиться у мастеров приемам работы с «мышью» и клавиатурой, другая же часть пришла, чтобы оказать моральную поддержку. Геннадий, расплываясь в довольной улыбке победителя, быстро обвел глазами толпу: всегда любопытно посмотреть на тех, кого знаешь в основном по никам – игровым именам, да по голосам. Кое-кого он знал: каждый клан два-три раза в год собирался в каком-нибудь пивном баре для личного знакомства, и, если у Геннадия была возможность, он приезжал на такие встречи. Но возможность провести вечер в пивбаре у оперативника была далеко не всегда, так что тех, кого он мог узнать в лицо, оказалось немного.
Зато самого Колосенцева знали здесь почти все. Во-первых, каждый участник соревнований должен был надеть майку, на которой крупно написан его игровой ник. Даже если тебя не знают в лицо и по имени, то по нику тебя знают все игроки. И во-вторых, Геннадий играл давно, играл хорошо, многократно участвовал в соревнованиях, где его могли видеть в реале, имел блестящую репутацию и пользовался среди игроков большим уважением, за что ему и предоставлена была «админка» – специальная компьютерная программа, позволяющая регулировать ход игры, объявлять голосование при решении спорных вопросов и, что самое главное, «банить» недобросовестных игроков, тем или иным способом нарушающих установленные на игровом сайте правила. «Забаненному» игроку доступ на сайт перекрывался, и если он хотел продолжать играть, то вынужден был покупать новую игру и устанавливать ее. Причем нельзя было решить проблему, просто сменив псевдоним: «банился» не ник, а аккаунт, то есть конкретный зарегистрированный компьютер. И для игроков очень важно, чтобы администратор был внимателен к соблюдению правил, строг и справедлив, не имел любимчиков и не отличался неоправданной злобностью, перекрывая аккаунты просто тем, кто ему по тем или иным причинам не нравился. Именно таким админом и был Геннадий Колосенцев, игравший под ником Пума.
– Пу-ма!!! Пу-ма!!! – ревели болельщики, каждый из которых старался пожать руку игроку, благодаря мастерству которого команда одержала столь убедительную победу, или хотя бы просто похлопать по плечу в знак уважения и одобрения.
Началось награждение, всем игрокам команды-победителя вручили дипломы и памятные медали на широких разноцветных лентах.
Кондиционеры в зале работали исправно, но на такое количество присутствующих их мощность рассчитана не была. Душно. Жарко. Колосенцев стянул через голову майку с логотипом компании-спонсора и крупными буквами «ПУМА» и попытался вспомнить, куда девал свою куртку. Вон она, на вешалке вдоль стены, но ведь к ней еще пробраться нужно…
– Пума, мы в «Орбиту», там столы заказаны, ты идешь?
По обычаю, победу отмечали в какой-нибудь недорогой кафешке поблизости от места проведения соревнований. Впрочем, проигравшие тоже обязательно собирались где-нибудь, иногда даже в том же заведении, что и победители: не так часто удается собраться всем вместе, познакомиться, повидаться, пообщаться. И Колосенцев с удовольствием думал о вечере, который он проведет в обществе таких, как он сам, людей, фанатично влюбленных в игру.
Пробравшись сквозь толпу, судорожно прижимая к груди клавиатуру и «мышь» – единственное свое, что разрешалось приносить на соревнования, он отыскал куртку, оделся, медаль и диплом сунул в сумку и направился к эскалатору: интернет-кафе располагалось на третьем этаже крупного торгового центра, и, чтобы добраться до «Орбиты», нужно было выйти на улицу и пройти метров пятьдесят. Соревнования закончились, когда уже стемнело, холодный северный ветер швырял в лицо горсти мелких дождевых капель, успевавших промерзнуть на воздухе почти нулевой температуры и оттого колких и злых. Едва ступив на тротуар, Колосенцев немедленно натянул на голову капюшон. Жаль, нет перчаток, но можно спрятать руки в карманах, только сумку, в которой лежат драгоценные «клава» и специальная игровая «мышь», придется перевесить по-другому, чтобы не соскальзывала с плеча.
– Пума? – послышался рядом незнакомый голос.
Геннадий поправил ремень сумки, засунул руки поглубже в карманы и посмотрел на заговорившего с ним парня.
– Ну, Пума. А ты кто?
– А я – Михаил. У меня нет ника, я не играю. Разговор есть на пять минут. Можно?
– О чем?
Колосенцев нетерпеливо повел плечами: промозгло, ветер задувает внутрь капюшона, а ведь совсем рядом, в каких-нибудь пятидесяти метрах, уже накрыты столы, и сидят члены клана, и официант вот-вот начнет разносить высокие кружки с пивом…
– Насчет античитерской программы. Интересуешься?
Все было забыто мгновенно – и столы, и официанты с пивом, и игроки, и даже пронзительный ветер.
Читеры – проблема серьезная. Изначально каждый производитель игр зашивает в свою разработку программу, не допускающую к игре тех, кто пытается использовать разные хитрости, позволяющие, например, видеть сквозь стены, стрелять без перезарядки или без отдачи, бегать быстрее, прыгать дальше других. Но ведь компьютерные гении – они на каждом шагу. Равно как и известные на весь мир российские хитрецы-умельцы. Постоянно находились те, кто пользовался читами – программными усовершенствованиями, дававшими возможность иметь преимущества в игре и при этом не оказаться заблокированными античитерской программой самого разработчика. И здесь в процессе игры постоянно возникали конфликты: вроде бы и есть основания подозревать, что какой-то игрок, к примеру, видит противника сквозь стены, потому и стреляет в него так эффективно, едва тот чуть-чуть голову высунет, но, с другой стороны, поди докажи, что это читер, а не просто умелый мастер, обладающий недюжинной интуицией и высочайшей реакцией. Если ты читер, администратор имеет полное право тебя забанить. А если все-таки мастер? А тебе перекрыли доступ к игре на длительный срок, тем самым вынуждая тратить деньги на покупку нового комплекта и его установку? Несправедливо. А ведь от справедливости или несправедливости выносимых решений зависит репутация админа. Репутация, которую Геннадий Колосенцев берег и очень не хотел терять.
– Что за программа? – настороженно спросил он.
– Мой приятель… – начал было Михаил, и в этот момент порыв ветра налетел с такой силой, что у него дыхание перехватило, он закашлялся и сдавленным голосом попросил: – Давай за угол отойдем. Там потише, а то тут мы на самой «розе ветров» стоим.
Они направились в сторону переулка, где и в самом деле ветер был не таким сильным.
– Пума, ты куда? – послышались голоса, когда Колосенцев с парнем сворачивали за угол. – Мы же в «Орбите» собираемся.
Геннадий обернулся и приветственно махнул рукой.
– Я сейчас, через пять минут подойду.
Они остановились в нескольких метрах от угла. Парень по имени Михаил объяснил, что у него есть приятель, талантливый программист, который сделал программу, позволяющую администратору абсолютно безошибочно отличать читеров от истинных мастеров. Но он хочет отдать программу только в хорошие руки, то есть админу с безупречной репутацией. Именно поэтому он и попросил его, Михаила, узнать, когда будет ежегодный лан – соревнования, потолкаться среди народа и поузнавать, кто из админов пользуется уважением и имеет надежную репутацию.
– Вот мне тебя и назвали, – смущенно улыбнулся Михаил. – Сказали, что Пума – самый лучший и как игрок, и как админ. Тебя, оказывается, на всех серваках знают и уважают. Я смотрел, как ты играешь. Ты действительно самый лучший, без базара. Ваша команда сегодня выиграла только благодаря тебе.
– Сколько твой кореш хочет за эту программу?
Михаил пожал плечами.
– Ну, это ты с ним сам договаривайся, это не мой вопрос. Ну так что, нужна тебе программа? Или мне кого-то другого поискать?
– Нужна, – быстро ответил Колосенцев, уже прикидывая в уме, какие преимущества получит, обладая столь редким инструментом. – Давай связывай меня с ним, пусть скажет, где и когда можно пересечься.
Михаил достал телефон. Геннадий стоял чуть поодаль, курил и вполуха прислушивался к разговору: по репликам Михаила можно было догадаться, что встречаться нужно сегодня, потому что завтра рано утром программист собирается куда-то сваливать. Если встречаться сегодня, значит, посиделки в «Орбите» отменяются. Да и черт с ними, античитерская программа во сто крат важнее.
– Слушай, – огорченно произнес Михаил, – они завтра на трех машинах большой компанией отправляются путешествовать по Европе, Колька сейчас собирается в гараж, ему нужно машину в порядок привести перед поездкой, возиться будет несколько часов. Если хочешь, он может программу взять с собой, а ты к нему подъедешь. Или жди, пока он вернется.
– А скоро он вернется из поездки?
– Они месяца на полтора планируют маршрут. Может, дольше получится, если задержатся где-нибудь. Смотри сам, как тебе удобнее.
– Рассказывай, как найти твоего Кольку, – решительно произнес Геннадий. – Я прямо сейчас поеду.
Он достал из сумки блокнот, чтобы записать координаты. Михаил принялся подробно описывать маршрут, которым нужно добираться до гаражного кооператива, где у Кольки стоит машина. Место оказалось где-то у черта на куличках, точного адреса Михаил не знал, но дорогу и все ориентиры мог описать достаточно детально. Он попытался перезвонить приятелю, чтобы уточнить адрес, но тот ответил, что и сам не знает, и вообще, эта захудалая кучка жестяных коробок в районе Кольцевой автодороги, похоже, адреса вообще не имеет, поскольку является самовольной застройкой, которую уже лет пять как грозятся снести и, вероятно, все-таки вот-вот снесут. Михаил снова перечислял перекрестки и повороты, которые нужно миновать, чтобы от того места, где они в данный момент находились, попасть к гаражам, и сожалел, что не может сам поехать с Геннадием и показать дорогу: у него дела, которые нельзя отменить.
– Рядом с гаражами кафешка есть придорожная, вывеска такая голубая с белым, ее хорошо видно, – объяснял Михаил. – Вы с Колькой там посидите, свои вопросы порешаете, а я постараюсь все быстренько закруглить и подскочить к вам. Заодно и Кольке счастливого пути пожелаю. Ну, до встречи, Пума!
Они обменялись рукопожатием, и Колосенцев направился в подземный паркинг торгового центра, где стояла его машина, а Михаил быстро ушел в сторону метро.
– Ничего! – с горечью пожаловался Роман Дзюба Антону Сташису. – Все контакты проверил, все до единого. Нашел только один номер, более или менее подозрительный, но и там оказалась женщина, приятельница Панкрашиной.
– А в чем подозрительность? – поинтересовался Антон.
Они встретились в отделе, где служили Дзюба и Колосенцев, чтобы обменяться полученной за последние сутки информацией. Похвастаться было нечем ни одному, ни другому.
– Понимаешь, Генка мне посоветовал сличить соединения с мобильного и с городского, и вот я нарыл один номерок, с которым соединения были только с городского телефона Панкрашиных, – принялся объяснять Дзюба. – А счета за городской телефон приходят без детализации, чуешь? То есть Великий и Ужасный Контролер Игорь Панкрашин не узнает, что его жена контактирует с владельцем этого номера. Ну, короче, я обрадовался, думал, что любовника нашел. Тем более что последнее соединение с этим номером было утром в день убийства. А там опять баба.
– Кто такая?
– Нитецкая Вероника Валерьевна, семьдесят девятого года рождения, разведена, мелкий бизнес по торговле израильской косметикой, – уныло доложил Роман и добавил: – Или, может, средний. В общем, не мужик.
– Не мужик, – задумчиво повторил следом за ним Антон. – Не мужик. Молодая женщина тридцати трех лет, деловая, одинокая… И почему, интересно, наша потерпевшая звонила ей только с городского телефона, а? Ромка, ты чего, слона не приметил? Что общего может быть у Панкрашиной с этой дамочкой, которая больше чем на двадцать лет моложе? Что тебе сама Нитецкая сказала?
– Сказала, что они приятельницы, – растерянно проговорил Дзюба.
– На какой почве они приятельницы? Вместе посещают кружок кройки и шитья? Нам с тобой за последние дни столько рассказали о Евгении Панкрашиной, что я тебе голову дам на отсечение: уж точно не на почве приобретения косметики они контактировали. Ну-ка бери адрес этой Нитецкой, попробуем застать ее дома, – скомандовал Антон.
– Но она же сказала, что они с Панкрашиной просто приятельницы! – Роман был близок к отчаянию: неужели даже в таком простом вопросе он наделал ошибок? Не выйдет из него толкового сыщика, никогда не выйдет.
– Мало ли что она тебе по телефону сказала. Вот пусть нам в глаза это повторит, а мы послушаем. И посмотрим.
Они по свободным воскресным улицам довольно быстро добрались до дома, где жила Вероника Валерьевна Нитецкая, которая (вот хоть в чем-то повезло!) оказалась дома. Среднего роста, ничем не примечательной внешности женщина, одетая в спортивный костюм из серого велюра, обладала глазами, в которых светились одновременно ум и глубокая печаль. Черты лица ее были правильными, но без косметики казались невыразительными. Длинные волосы забраны в пучок на затылке. Антону показалось, что где-то он эту Нитецкую уже видел, только очень давно, когда она была моложе, свежее, ярче и прическу носила другую. Может, проходила по какому-нибудь делу?
И еще Вероника Валерьевна обладала несомненным обаянием. И самообладанием. Во всяком случае, вопросы о том, где и как она познакомилась с Евгенией Панкрашиной, из колеи ее не выбили. Познакомились они в магазине детской одежды «Юленька», где Евгения Васильевна выбирала подарки для внуков.
– А вы что там делали? – довольно бесцеремонно спросил Дзюба. – Разве у вас есть маленькие дети?
– Нет, – спокойно ответила Нитецкая. – Детей у меня нет. Но у меня есть подруги. А вот уже у подруг есть дети.
Антон отошел чуть в сторону и взглядом дал понять Роману: задавай вопросы, а я помолчу, понаблюдаю.
– И с этого момента началась ваша дружба? – продолжал Дзюба с плохо скрываемым недоверием.
Нитецкая тонко улыбнулась.
– Так бывает. Вас это удивляет? И потом: я не говорила, что мы с Евгенией дружили. Мы приятельствовали. Это не одно и то же.
– Вы часто встречались?
– Нет, не особенно. Примерно раз в месяц, иногда реже.
– Скажите, Вероника Валерьевна, у Евгении Панкрашиной был любовник?
На ее лице мелькнуло удивление, но голос не дрогнул.
– Мне об этом неизвестно. Евгения ничего о нем не говорила. Но мне кажется, что его и не было. Евгения не тот человек, чтобы заводить романы на стороне. С чего вообще вы это взяли?
Роман кинул взгляд на Сташиса, который едва заметно качнул головой: не объясняй ничего, просто задавай следующий вопрос.
– Не было ли таких случаев, когда Евгения Васильевна встречалась с вами, потом уезжала куда-то, потом снова возвращалась к вам?
Глаза Нитецкой слегка прищурились, она о чем-то задумалась, потом вздохнула.
– Ах, вот вы о чем… Нет, такого не было. Этот фокус она проделывала с другими своими подругами. Но не со мной.
«Горячо! – подумал Антон. – Давай, Ромчик, хватай ее за жабры, дожимай!»
– И в чем смысл фокуса? – спросил Дзюба, изо всех сил стараясь выглядеть равнодушным.
– Евгения скрывала свои встречи со мной. Никто не должен был узнать о том, что мы общаемся. И о том, что мы вообще знакомы. Никакого любовника у Евгении не было, это я могу вам гарантировать. Она ездила встречаться со мной.
«Господи! – пронеслось в голове у Антона. – Только не это… Вот для полного счастья мне еще лесбиянок в этом деле не хватало».
Нитецкая снова замолчала, задумчиво разглядывая коротко остриженные, но тщательно наманикюренные ногти, покрытые блестящим бесцветным лаком. Потом подняла голову и смело посмотрела сначала на Романа, затем на Сташиса, слегка качнулась вперед.
– Дело в том, что я являюсь матерью Нины Панкрашиной. Биологической матерью, как теперь принято говорить.
История была столь же печальна, сколь и банальна. Забеременевшая «по страстной любви» шестнадцатилетняя девочка долго не могла решиться признаться родителям, затянула до таких сроков, когда прерывать беременность искусственно уже было нельзя, и родила в 17 лет. Отец ребенка, как это водится, немедленно исчез с горизонта, едва услышав о проблеме. Родители были в ужасе, скандалы дома стали ежедневными, Вероника родила и оставила ребенка прямо в роддоме, после чего ее немедленно отправили в другой город к родственникам, где она и школу закончила, и институт, и работать начала. Вышла замуж, через несколько лет развелась, муж оказался человеком приличным и все имущество разделил пополам, а было этого имущества немало. Теперь Вероника смогла начать свой собственный бизнес, поскольку много помогала мужу и кое-чему научилась, да и связями обзавелась.
О девочке, рожденной в далекой юности и оставленной в роддоме, не забывала ни на минуту. Став старше, горько сожалела о том, что сделала. А года три тому назад решилась: нашла людей, которые за конвертик с деньгами выдали ей всю необходимую информацию. Теперь Вероника Валерьевна знала, что ее девочка носит имя Нина Игоревна Панкрашина. И адрес знала. И даже телефон. Все имеет свою цену. В том числе и тайна усыновления.
Она отправилась к Игорю Николаевичу Панкрашину в офис. Не собиралась ни на чем настаивать, не хотела ничего требовать. Ей нужно было только одно: чтобы ей рассказали, какой выросла ее дочка, какой она стала, что она любит, что читает, как учится, какой у нее характер. И еще фотографии девочки. Или видео. Больше ничего.
Панкрашин страшно кричал на нее. Выставил за дверь со словами, что, если она еще раз посмеет приблизиться к его семье, он устроит ей такие неприятности, что небо покажется с овчинку.
Он был груб и несправедлив. А Вероника Нитецкая была настойчивой.
И спустя какое-то время предприняла еще одну попытку. На этот раз она вступила в контакт с женой Игоря Панкрашина, Евгенией. И действительно, женщины впервые заговорили друг с другом в магазине «Юленька», тут Нитецкая не солгала.
Евгения Васильевна оказалась непохожей на своего мужа.
– Меня Игорь предупредил, что вы можете попытаться встретиться со мной, – сказала она, ничуть не удивившись. – Он строго-настрого велел ни в коем случае с вами не разговаривать, а если вы будете настаивать – обратиться в милицию.
– И вы… обратитесь? – осторожно спросила тогда Вероника.
– Нет. – Евгения Васильевна улыбнулась. – Я вас понимаю. Я мать. Только придется постараться, чтобы муж ничего не узнал, в противном случае будет страшный скандал. Да и вам не поздоровится. Я никогда не настаиваю на своем, даже если уверена, что права. Я просто делаю так, чтобы он не знал. А в данном случае я считаю, что Игорь не прав. Но обсуждать это с ним я не собираюсь.
Они начали встречаться, Евгения Васильевна привозила фотографии Ниночки, домашнее видео, часами рассказывала о девочке.
– И знаете, я поняла, что Евгения стала для Ниночки лучшей матерью, чем могла бы стать я сама. Гораздо лучшей. Ниночка была у Панкрашиных четвертым ребенком, они многому научились и многое поняли, пока растили троих старших. Я бы не смогла так воспитать девочку. И, наверное, не смогла бы дать ей столько любви, внимания и заботы. Молодые матери, как правило, больше заняты собой и карьерой. Так что я была Евгении от души благодарна, – закончила Нитецкая свой невеселый рассказ.
– В день убийства, в среду утром, вы звонили Панкрашиной?
– Нет, что вы, я никогда ей не звонила. Евгения звонила сама, когда это было удобно и безопасно для нее. И только с городского телефона, потому что мобильный муж контролировал.
Ну, об этом оперативники и без нее уже знали.
– Значит, она позвонила в среду утром и…
– И сказала, что есть свежие фотографии Ниночки, которые она хотела бы мне передать. Я собиралась ехать по делам, и мы договорились, что я подъеду к ее дому, и Евгения вынесет мне фотографии.
– И все?
– А что же еще?
– Фотографии можете показать? Или Евгения Васильевна их показала и забрала?
– Пожалуйста, смотрите.
Вероника открыла большую шкатулку, стоявшую на полке книжного шкафа, и достала оттуда несколько фотографий: смеющаяся Нина Панкрашина танцевала в развевающейся широкой юбке не то цыганский, не то испанский танец; Нина с двумя девочками того же возраста возле окна, похоже, в школьном коридоре; Нина и Игорь Панкрашины на улице на фоне деревьев с голыми ветками. На всех фотографиях внизу сбоку пропечатана дата: «11 ноября 2012 года».
– У Ниночки в гимназии был испанский вечер, – пояснила Вероника. – Евгения сделала несколько фотографий для меня.
Антон внимательно разглядывал снимки. Ну конечно, вот почему лицо Нитецкой показалось ему знакомым! Нина была поразительно похожа на мать, только ярче и свежее. Впрочем, если Вероника Валерьевна сделает макияж, то превратится, вероятно, в такую же ослепительную красавицу, как ее дочь.
– Значит, Евгения Васильевна скрывала ваше знакомство не только от мужа, но и от подруг? – уточнил он. – Не знаете почему?
Нитецкая пожала плечами, взяла в руки шкатулку с фотографиями и поставила на место. Руки у нее дрожали.
Но голос был по-прежнему спокойным:
– Мы не настолько близки, чтобы я посмела интересоваться подобными тонкостями. Но Евгения как-то раз обронила несколько слов… Я так поняла, что когда-то в юности вышла какая-то некрасивая история, из которой Евгения вынесла твердое убеждение: никому ничего нельзя доверять, никакими секретами делиться нельзя. Сдадут, продадут или просто сдуру проболтаются. Не стану скрывать, мне было любопытно, что это за история. Но расспрашивать я не стала.
– Почему?
– А вы не понимаете? – Голос Нитецкой зазвенел, в нем появились нотки горького унижения. – Я ведь зависела от Евгении, от ее доброй воли, от ее хорошего отношения ко мне. Стоило мне сказать хоть слово, которое ей не понравится, и она могла развернуться, уйти и больше никогда не появиться. А могла и мужу пожаловаться на меня, сказать, что я ее преследую, и тогда у меня начались бы проблемы и в бизнесе, и в обычной жизни. И если дело дошло бы до полиции, то обязательно встал бы вопрос о том, кто разгласил тайну усыновления и сколько денег я за это заплатила. А это еще и взяточничество. Единственное, что я могла себе позволить, это спрашивать про мою дочь.
Что ж, с этим все понятно. На всякий случай Дзюба спросил, какая у Нитецкой машина и где именно она стояла утром, в среду, 21 ноября, когда Евгения Панкрашина передавала ей фотографии. Машина оказалась именно такой, как описала соседка, небольшой и черной, и стояла ровно там, где ее и видела бабуля со второго этажа.
Настал черед вопросов о колье. Но и здесь оперативников ждало разочарование: ни о каком колье Вероника Валерьевна Нитецкая не слышала. Ни о колье, ни о рент-бутике. Антон не видел в ее позах и жестах ни малейших попыток закрыться: женщина продолжала стоять, слегка покачиваясь, переступая с ноги на ногу, руки на груди не скрещивала, ладони ее спокойно лежали на краю стола.
– Ну, что скажешь? – нетерпеливо спросил Роман, когда они со Сташисом вышли на улицу и сели к Антону в машину. – Она правду говорит?
– Ты же ее видел, – улыбнулся Антон. – При таком сходстве с дочерью сомнений никаких быть не может. И по срокам все совпадает, с Евгенией Панкрашиной Нитецкая вступила в контакт примерно два с половиной года назад, и с этого же времени начались поездки Панкрашиной от подружки куда-то, потом снова к подружке, а потом домой. И по последней встрече, в среду, во дворе, никаких разногласий между показаниями Нитецкой и показаниями свидетельницы.
Роман некоторое время собирался с мыслями, потом осторожно заметил:
– У нее руки дрожали. Очень сильно.
– Я видел, – откликнулся Антон, выворачивая на широкий проспект.
– Значит, она в чем-то лгала, – с убежденностью проговорил Дзюба. – Почему у нее руки тряслись? Я в какой-то момент даже подумал, что она вот-вот шкатулку выронит на пол.
– Да нет, Рома, вряд ли она лгала. Просто ей было неприятно. И немного страшно.
– Страшно? – удивился Роман. – Не понял.
– Ну, смотри: пришли два чужих мужика, и она вынуждена рассказывать им о том, как оставила ребенка в роддоме. Ты что же думаешь, ей шоколадно было такое про себя рассказывать? А потом еще про то, как она взятку давала. Надо отдать ей должное: эта Нитецкая – сильная женщина, не побоялась честно рассказать об этом, хотя и рисковала. Ты наверняка не обратил внимания на то, как она качнулась вперед перед тем, как признаться, что она – мать Нины Панкрашиной. Вероника переместила вес тела на подушечки стоп, а это является сигналом «я решился и открываюсь». Запомни, пригодится. В общем, смелая она дамочка, уважаю. А вдруг мы с тобой начали бы носами крутить? Страшно было – а все равно рассказала. И вот ушли мы с тобой, а она там осталась, сидит и думает: привлекут ее теперь за дачу взятки или нет? Чего ж удивляться, что руки тряслись.
Роман помолчал, рассматривая попадавшиеся навстречу рекламные щиты. Потом резко повернулся к Антону:
– А не могла она убить Панкрашину?
– Могла, – рассмеялся Антон. – Теоретически. Но зачем?
– Из материнской ревности. Тоша, ты обратил внимание, как она говорила, что Панкрашина воспитала ее ребенка лучше, чем смогла бы сама Нитецкая? Да эта Вероника ненавидела нашу потерпевшую за то, что та стала настоящей матерью для девочки, а Нитецкая этой девочке – никто.
Антон некоторое время обдумывал слова Дзюбы, потом кивнул:
– Не очень-то верится. Никакой ненависти я у Нитецкой не заметил, только горечь и раскаяние. Но проверить ее алиби, конечно, надо. Вот завтра с утра и займись.
Дорога до гаражного самостроя действительно оказалась длинной, как и предупреждал новый знакомый Колосенцева по имени Михаил. То есть настолько длинной, что здесь даже погода была другой. Если в районе торгового центра шел дождь, то в этой части Москвы его, похоже, не было не только сегодня, но и вчера. Однако надо отдать должное Михаилу: все ориентиры были указаны последовательно и безошибочно – магазины, рекламные табло, светофоры, перекрестки, повороты… Единственным, чего не нашел Геннадий, оказалось придорожное кафе с бело-голубой вывеской.
«Оно с другой стороны, – сообразил Колосенцев. – Вот эти гаражи, здесь они начинаются, а кафе стоит там, где они кончаются».
Он приткнул машину между деревом и стеной первого же гаражного бокса и начал пробираться между стихийно возникшими рядами гаражей. С нумерацией полная беда, впрочем, Михаил и об этом предупредил.
– Ты не пугайся, – говорил он, когда Геннадий записывал маршрут. – Там первый же гараж имеет номер шесть, потом идет двадцать четвертый, потом первый. Тебе нужен бокс номер восемьдесят семь.
Колосенцев усмехнулся, пытаясь разглядеть в темноте кое-как написанные масляной краской номера. Ну, ясное дело, бокс номер один вырос здесь первым, к нему подъезд удобный. Потом поставили номер два, не рядом, а в таком месте, где тоже легко въезжать и выезжать с учетом оврагов и колдобин. А вот номер шесть не захотел удаляться вглубь от дороги и приткнулся к номеру первому. Двадцать четвертый же вообще втиснулся между двумя огромными деревьями: неудобно, заезжать трудно, но зато близко от дороги. Н-да, на общее освещение владельцы гаражей поскупились… Геннадий остановился, вытащил из кармана листок, заблаговременно вырванный из блокнота, щелкнул зажигалкой, чтобы подсветить, и стал читать наспех записанные объяснения, как найти восемьдесят седьмой бокс: «Направо между 18 и 19, потом прямо до номера 39…» Черт ногу сломит! Да еще темень эта…
Что это? Ему показалось? Или он и впрямь слышит какие-то звуки? Колосенцев остановился, прислушался. Из-за двери одного из боксов доносился слабый голос:
– Помогите… Помогите…
Голос был мужским. И не было в нем смертного ужаса. Только испуг и бессильная тоска.
Геннадий подошел ближе, приложил ухо к довольно-таки хлипкой металлической двери. Все верно, голос доносится именно отсюда. Оглядевшись в поисках подходящего предмета и еще раз помянув недобрым словом отсутствие электрического освещения, он вытащил из-под кучи подгнивших опавших листьев кусок арматуры и без труда взломал замок. Сделал шаг внутрь, нащупал рукой выключатель, зажег свет. В нос шибанул запах нечистот.
На полу, прикованный наручниками к стоящей вертикальной балке, сидел немолодой мужчина, седой, в ярко-красном джемпере и мокрых насквозь брюках.
«Не бомж, – мгновенно оценил Колосенцев. – Хотя и вонища здесь… Джемпер как новенький, а ведь мужик в нем на полу валялся. Так могут выглядеть только дорогие вещи. И шейный платок. Модничает старикан. Бедолага, весь обоссанный, давно, наверное, сидит. А вон и очки валяются».
– Помогите, – тихо и не очень внятно проговорил пленник. – Мне плохо.
Геннадий быстро обвел глазами помещение. В углу стоял инструментальный ящик, в котором нашлось все необходимое, и минут через десять один наручник с обрывком распиленной цепи скользнул вниз по балке, а второй остался на руке мужчины, который сделал неуверенную попытку подняться, но не смог и снова рухнул на пол. Геннадий подхватил его массивное обмякшее тело и выволок из бокса. Рядом валялся пустой деревянный ящик, на который оперативник и усадил освобожденного. Тот судорожно сделал несколько глубоких вдохов.
– Спасибо, – тихо выдавил он.
– Это кто ж тебя так, папаша? – участливо спросил Колосенцев.
– Понятия не имею, – едва слышно ответил мужчина.
– А за что? Тоже понятия не имеешь?
– Догадываюсь, – по голосу Колосенцеву показалось, что тот пытается усмехнуться.
– Уже хорошо, – одобрил он. – И давно ты тут паришься?
– Я… Какой сегодня день?
– Воскресенье с утра было. Вроде пока не кончилось.
– Я помню четверг… – прошелестел слабеющий на глазах мужчина. – Четверг… Больше ничего не помню…
– Э, э, папаша!.. – забеспокоился Колосенцев, когда мужчину качнуло так, что он едва не свалился на землю. – Держи себя в руках. Дыши ровно.
Вообще-то по уму надо было бы немедленно звонить и вызывать наряд, а заодно и «скорую». Но это ж мороки на несколько часов: пока приедут, пока вникнут, пока вызовут дежурную следственно-оперативную группу, следователь начнет вопросы задавать. Мол, что да как, чем взламывал дверь, чем пилил наручники, что сказал потерпевший, в каком месте он сидел, в какой позе? Головняк жуткий! А куда деваться? Похищение человека, незаконное лишение свободы, тут без возбуждения уголовного дела никак. Если же вызвать группу со своего телефона и свалить по-тихому, то еще хуже выйдет: начнут искать, найдут, начальство за мошонку подвесит… А там, совсем рядом, в восемьдесят седьмом гараже, его ждет человек, который готов продать ему античитерскую программу. Это ведь куда важнее! Потому что если умелец-программист по имени Колька не дождется Колосенцева, закончит возиться с машиной и уйдет домой, то где же его потом искать? Ни его телефона, ни телефона Михаила у Геннадия не было. Значит, ждать полтора месяца, пока Колька вернется из своего путешествия, а потом отлавливать его возле гаража. Та еще перспективка!
Нетерпение сжигало Колосенцева-геймера, и Колосенцев-опер послушно отступил. Ну, не так чтобы совсем уж отступил, просто сделал шаг в сторону. Маленький такой шажочек. Практически и незаметный вовсе.
– Папаша, ты пока посиди, воздухом подыши, только смотри, сознание не теряй, а я минут через десять-пятнадцать вернусь и вызову группу, ладно? – Геннадий наклонился к мужчине, который тихонько постанывал. – Дотерпишь? Ты как вообще, ничего?
– Ничего, – проговорил освобожденный пленник сквозь стон. – Идите, молодой человек, я пока отдышусь.
«Ну и ладно, – подумал Геннадий Колосенцев. – Трое суток терпел папаша, наручником прикованный, и еще полчасика потерпит».