– Ну и что тебе рассказал юбиляр Букарин? – спросил Антон, встретившись на следующий день после обеда с Дзюбой, который с утра должен был раздобыть списки приглашенных на прием 20 ноября. – Списки принес?
Роман молча вынул из сумки файл с распечатанным списком, состоящим из нескольких сотен имен.
– Круто! – присвистнул Антон. – Мало нам не покажется. А рассказал что-нибудь?
Николай Букарин очень переживал по поводу убийства жены Игоря Панкрашина, поскольку относился к последнему весьма тепло и всячески демонстрировал готовность оказать любую посильную помощь. В ответ на просьбу предоставить список приглашенных немедленно вызвал помощника и велел подготовить требуемую бумагу. Даже предложил кофе, от которого Дзюба, естественно, не отказался: кофе он не особо любил, предпочитал чай, но ведь у хороших хозяев вместе с кофе подают что-нибудь съедобное…
– А зачем вам списки моих гостей? – полюбопытствовал Букарин.
– Хотим установить, с кем могла контактировать Евгения Васильевна, – охотно пояснил Дзюба, размякший при виде принесенных хорошенькой секретаршей вазочек с пышными творожными треугольничками. – Мы опросили мужа погибшей и еще кое-кого, и получается, что она за весь вечер разговаривала только с Аллой Анищенко, еще с двумя дамами, которые стояли вместе с Анищенко, и с Виктором Волько, а больше ни с кем. Как-то странно получается. Неужели действительно среди такого количества гостей у Евгении Васильевны не нашлось других собеседников?
При упоминании имени певца лицо Букарина исказила гримаса презрения.
– С Волько? – переспросил он недоверчиво. – Интересно, о чем это жена Игоря могла с ним разговаривать? Вы у самого Волько спрашивали?
– Спрашивали, – подтвердил Роман. – Он ее не помнит. Совсем не помнит. А она, между прочим, от Волько была в полном восторге, говорила приятельницам, какой он чудесный, милый, обаятельный и дружелюбный.
На этот раз презрительное выражение лица бизнесмена сменилось неподдельным изумлением.
– Да что вы? Прямо так и сказала? Ну надо же! Знала бы она, какой он милый и обаятельный на самом деле! Полный урод! Обещал спеть пятнадцать номеров, деньги взял за пятнадцать, договорились на три выхода по пять номеров с перерывами на полчаса, чтобы певец мог отдохнуть. Так он первые пять спел, поел, попил, вторые пять отпел, вышел в зал, протусовался минут десять или чуть больше – и только его и видели. А деньги? Мои помощники с его продюсера три шкуры спустили, неустойку потребовали.
– И что, заплатили?
– А куда они денутся? – усмехнулся Букарин. – Нарушили договор – платите.
– Не знаете, почему Волько уехал? – спросил Роман. – Он что, всегда такой необязательный?
Букарин пожал плечами.
– Да фиг его знает. Продюсер ничего не объяснил, краснел, потел и извинялся.
– Может, он перепил во время перерыва и понял, что не может петь? – высказал предположение оперативник.
– Может быть, – согласился Букарин.
– А может, ему кто-то позвонил и сообщил что-то тревожное или неприятное? – продолжал на ходу фантазировать Дзюба.
– Тоже может быть. Знаете, в этой жизни все может быть. Но приличные люди так не поступают. Надо было подойти, поставить в известность, извиниться, сказать, что финансовая сторона будет улажена. Вот так поступают приличные люди. А не убегают, поджав хвост и не попрощавшись. И вот надо же, такие уроды могут на кого-то произвести хорошее впечатление! Я эту публику знаю, для них любовь поклонников – это эликсир жизни, ради их любви они готовы притворяться хоть ангелами, хоть дьяволами, лишь бы их любили. И улыбаться будут, и приятные слова говорить, и слушать внимательно, и сочувствовать, чтобы про них потом с нежностью другим рассказывали. А на самом деле гниды гнидами…
Антон выслушал рассказ Дзюбы внимательно. Пожалуй, здесь есть о чем подумать. И Алла Анищенко, и Николай Букарин отзывались о Викторе Волько в самых нелицеприятных выражениях, да и сам Антон видел его. Действительно, ничего особенно приятного в этом человеке не было. А вот Евгении Васильевне он понравился. Почему? То ли потому, что Виктор Семенович специально старался произвести как можно более хорошее впечатление, то ли потому, что Евгения Панкрашина действительно не умела разбираться в людях, как и утверждал ее супруг. Она во всех видела только хорошее и ни в ком не подозревала второго дна, ко всем была добра… С другой стороны, эта ее патологическая недоверчивость, скрытность, готовность к тому, что «продадут и сдадут или сдуру проболтаются». Нет, наверное, здесь все-таки нет противоречия. В представлении Евгении Васильевны все люди изначально хорошие, и если не доверять им свои тайны, то ничего плохого от них и ждать не следует. Могла ли она с таким подходом завести какое-нибудь сомнительное знакомство?
Дзюба, похоже, думал примерно в том же направлении, потому что спросил:
– Может быть, кто-то втерся к Панкрашиной в доверие и убил?
– Может быть, – кивнул Антон. – Но зачем? Кому она мешала, тихая, спокойная, всегда в хорошем настроении, мягкая, добрая? К тому же не болтливая. И небогатая. Никакого имущества муж на нее не переписывал. Жизнь ее не застрахована. У нее ничего нет. Вообще ничего. Она бедна, как церковная крыса, с юридической точки зрения. Материальную выгоду от ее смерти получают только дети, они наследуют в равных с отцом долях «супружескую долю». Но тут вроде бы все проверили.
Роман выглядел сегодня хуже, чем накануне, и Антон понимал, что вчера парень испытал шок, поэтому еще как-то держался, а после ночи, наверняка бессонной и проведенной в переживаниях из-за гибели Колосенцева, ему, судя по всему, совсем хреново.
– Что по Генкиному делу? – спросил он участливо. – Есть какие-то подвижки?
Дзюба начал рассказывать, и Антону показалось, что тот в полном отчаянии: все делается не так, никто не хочет взять мозги в руки.
– Ты представляешь!.. – с волнением и одновременно с горечью говорил Роман. – Они – я с ребятами поговорил, спросил, оказалось, что они, как и Сергей Кузьмич, даже не подумали о том, что Гена был на машине, даже искать ее не начинали. Я спросил, мне сказали, что рядом с местом обнаружения трупа машины не было. Значит, его кто-то привез туда, он с кем-то приехал. Кто привез? Почему им этот вопрос в голову не приходит?
– Ну, а они что ответили?
– Послали сам знаешь куда. Меня за человека не считают, говорят, что я совсем зеленый, и у меня в голове один Интернет.
– Но искать-то машину начали?
Роман безнадежно махнул рукой.
– Да говорят, что начали, только я им не верю. У них одна версия – гастарбайтеры, они на нее все силы бросили. И знаешь почему? Потому что убийство Гены ведет следак, у которого гастарбайтеры в прошлом году ремонт делали. И этот ремонт ему боком вышел, так он теперь всех рабочих-иностранцев ненавидит и считает источником всех бед в нашем городе. Вот и вся песня.
Антон удрученно покачал головой: от личных мотивов никуда не денешься даже в таком деле, как правосудие.
Внезапно он вспомнил про учебник по криминологии, который искал Стасов для своей дочери. Интуиция его не подвела: конечно же, этот учебник у Дзюбы был, стоял дома на полке, среди огромного количества других учебников и монографий по юриспруденции. Роман обещал учебник принести, но непременно с возвратом.
Ваган Араратян, начальник производства ювелирной фирмы «Софико», чувствовал, как пульсирует кровь в затылке – снова поднимается давление. Ну почему, почему эти полицейские такие злые? Почему они не понимают, что взрослый разумный человек не может вот так взять и пропасть ни с того ни с сего? Битый час он стоит здесь, у окошка дежурной части, и пытается доказать, что Леонида Константиновича нужно начинать искать. А слушать Вагана никто не хочет.
Он набрал в грудь побольше воздуха и начал все сначала:
– Вы поймите, он еще в пятницу на фирме не появился, а у него переговоры были назначены, очень важные переговоры. Леонид Константинович за производство болеет, это же его доход, не мог он просто так взять и загулять.
– По пятницам кто угодно может загулять, – флегматично ответствовал сонный дежурный.
– Но сегодня уже вторник! По вторникам Леонид Константинович всегда возит изделия в инспекцию пробирного надзора, всегда, понимаете? Сколько существует наша фирма «Софико», столько он по вторникам сдает новые изделия и забирает те, которые получили пробу. Это незыблемо, понимаете?
– Да у бабы он, ваш шеф, это ж коню понятно, – недовольно отмахнулся дежурный, которому Ваган помешал разгадывать сканворд.
– Звонили, – вздохнул Ваган. – И подруге его звонили, и всем друзьям. Никто не знает, где он. И никто с ним начиная с вечера четверга не разговаривал. И телефон не работает.
– Что ж у него, семьи совсем нет? – полюбопытствовал дежурный. – Почему они-то не забеспокоились? Наверняка ведь знают, что с ним все в порядке, раз не ищут.
– Ну совсем нет семьи, дорогой, ну вот совсем нет, – начал горячиться Араратян, понимая, что еще немного – и гипертонического криза не избежать. – Один он как перст. Родители старенькие совсем, им под девяносто уже, они привыкли, что сын подолгу не появляется. Да и куда они пойдут заявлять? Они из дому давно не выходят. Жены нет, дети в другом городе, один он живет. И ключей от его квартиры ни у кого нет. Вы же полиция, что ж вы такие бессердечные-то! – в отчаянии выкрикнул Ваган и неожиданно для самого себя расплакался.
И тут произошло чудо. Дежурный молча придвинул к себе журнал и начал что-то записывать, потом протянул через прорезь в окошке из пуленепробиваемого стекла листок бумаги и объяснил, что и как нужно написать.
Спустя некоторое время информационные базы пополнились сведениями о розыске Леонида Константиновича Курмышова, владельца ювелирной фирмы «Софико».
Роману нужно было заехать к себе в отдел, и они расстались с Антоном до вечера, договорившись встретиться часов в восемь: у каждого из них помимо убийства Панкрашиной были и другие преступления, работы по которым никто не отменял.
В отделе первым же, кого встретил Дзюба, оказался подполковник Зарубин, приехавший поговорить по душам с начальником Колосенцева. Сергей Кузьмич вел себя так, словно и не орал накануне на Романа, напротив, выказывал полную доброжелательность и готовность пообщаться.
– Ну что, салага, – подмигнул он, – учебничком-то поделишься? Мне Тоха сказал, что у тебя есть.
– Конечно, – кивнул Роман. – Завтра принесу и Антону передам. Только вы там предупредите, чтобы не потеряли, все-таки издание старое, его найти трудно.
– Да уж как-нибудь, – хмыкнул Зарубин.
– А что там насчет Гены? – поинтересовался Дзюба.
Зарубин огляделся по сторонам и сморщил нос.
– Ну и коридоры у вас, тут стометровку бегать хорошо, а к разговорам как-то не располагают. Пойдем-ка приткнем куда-нибудь бренные тела.
– Можно к нам в кабинет, – обрадованно предложил Роман. – Там сейчас никого нет, наверное.
Кабинет действительно оказался пустым. Зарубин быстро огляделся и перевел на Романа вопросительный взгляд, который можно было истолковать только в одном смысле: где стол Колосенцева? Дзюба, не говоря ни слова, указал глазами на стол у самого окна. Подполковник слегка кивнул и занял место за другим столом.
Дзюба гостеприимно предложил чаю, но Зарубин отказался:
– Меня уж твой шеф так напоил – сейчас из ушей польется.
По убийству Колосенцева работа шла в рамках версии о гастарбайтерах. Первым делом выяснили, кто из проживающих в общаге уехал из Москвы в ночь гибели Колосенцева или утром, то есть сразу после убийства, вот они и являются первоочередными подозреваемыми. Восемь человек, как выяснилось. Но беда вся в том, что это ребята из других государств: уехали в Молдову, Украину, Таджикистан и Узбекистан, так что найти их – дело небыстрое.
– Это тебе не советская власть, когда все мы были одной страной, – сокрушенно говорил Сергей Кузьмич. – При советской-то власти сел в самолет, прилетел, явился в местную управу, доложился – и работай спокойно, а иногда и докладываться не надо было. Теперь не то, теперь приходится официальные запросы слать и терпеливо ждать, пока на них ответ придет, а работать на своей земле полицейскому-иностранцу ни одна уважающая себя суверенная держава в жизни не позволит. Удавится, а не позволит. – И шепотом добавил, сделав страшные глаза: – Знаешь, почему СССР развалился? Потому что кому-то стало выгодно, чтобы преступления не раскрывались быстро. Наркотрафик – это, конечно, часть затеи, но и другие преступления тоже имеют место быть, и вот их совершать – теперь одно удовольствие, если ты не гражданин России.
Дзюба оторопело смотрел на Зарубина и не мог понять, шутит подполковник или нет.
– А геймеров опросили? – задал он вопрос, интересовавший его больше всего.
– Опять ты про свое! – крякнул Сергей Кузьмич. – Ну, опросили, опросили, успокойся.
– И что они сказали?
– Слушай, ты как персонаж из старого анекдота: «Вы выходите на следующей остановке? А впереди вас тоже выходят? А вы у них спрашивали? И что они вам сказали?»
– Так что они сказали? – стиснув зубы, чтобы не дать себе волю, повторил Роман.
Один из опрошенных свидетелей, присутствовавших на соревнованиях, молодой человек по фамилии Фролов, дал довольно подробные показания, а другие геймеры их полностью подтвердили. После окончания соревнований Геннадий Колосенцев и какой-то незнакомый парень стояли в стороне, за углом торгового центра, в переулке, о чем они разговаривали – никто не слышал, но то, что они стояли, – точно. Геймеры шли в кафе «Орбита» праздновать победу, Геннадия окликнули, он сказал, что через пять-десять минут присоединится к остальным. Парня описали приблизительно, сейчас все молодые мужики в свободное от работы время выглядят примерно одинаково: куртка с капюшоном, какие-то штаны, может, джинсы, какая-то обувь, не босиком же он стоял. Да и стемнело уже. Кроме того, был сильный ветер с дождем, и все, кто мог, натянули на головы капюшоны, в том числе и Колосенцев, и его собеседник.
– Сергей Кузьмич, можно мне самому поговорить с этим Фроловым?
– Зачем? – не понял Зарубин. – Ты же не работаешь по делу. Все, что нужно, ребята у него спросили, можешь не сомневаться. Или ты опять решил, что ты самый умный, а мы все пальцем деланные?
– Я бы насчет конфликтов в игре у него спросил.
– Опять ты за свое!
– Ну Сергей Кузьмич!.. – взмолился Дзюба. – Ну пожалуйста, вам же это не помешает, а мне полезно будет. Мало ли как жизнь сложится. Вы же сами знаете, были случаи, когда из-за этого убивали.
– Так то подростки! А у нас взрослый мужик.
– Ну и что? – не сдавался молодой опер. – А в будущем? Вдруг еще такое убийство случится, и как раз на нашей территории, а я уже буду знать, что к чему. Как говорится, буду в теме. Вы же сами говорите, что этот Фролов самый толковый из всех, кого опрашивали.
Роман потратил на уговоры еще несколько минут и в конце концов уломал-таки подполковника Зарубина, который дал ему телефон свидетеля по имени Денис Фролов.
Окрыленный удачей, Роман помчался на встречу со Сташисом. Он так и не оставил идеи овладеть некоторыми приемами, которыми пользовался Антон. Правда, говорили они об этом два года назад, но почему бы не попробовать? Антон энтузиазма Дзюбы отчего-то не разделял.
– Брось ты, Ромка, ну какой из меня учитель и тем более наставник? Я сам еще мало что умею, – отговаривался он.
– Нет, ты мне в тот раз говорил, объяснял, я хотел научиться, но ты не стал меня учить и сказал, чтобы я собственные методы развивал. А я их пока не нашел. Ну пожалуйста, научи меня.
– Ладно, – сдался Антон. – Я тебе приблизительно покажу, как это срабатывает. А там посмотрим. Может, этот метод только для меня годится, а тебе не подойдет совсем.
– А давай, например, с Фроловым попробуем, – обрадовался Дзюба.
– Это кто – Фролов? – нахмурился Антон.
Среди фигурантов по делу Панкрашиной такой фамилии не мелькало.
– Это свидетель по Генкиному делу… Ты не думай, – заторопился Роман. – Это не самодеятельность, мне Сергей Кузьмич разрешил с ним побеседовать. Если не веришь – спроси у него. Он и телефончик мне дал сам.
– Да верю я, верю, – рассмеялся Антон. – Ты мертвого уговоришь, Ромка, тебе не оперативной работой надо заниматься, а политикой. И когда ты планируешь провести первый открытый урок?
– Да хоть сегодня! Давай я сейчас позвоню Фролову, и, если он может, прямо сегодня и встретимся.
Антон уже жалел о том, что согласился тратить время на какого-то геймера. Конечно, убийство оперативника – это серьезно, но кто сказал, что собственные дети значат меньше? Он мог бы, например, поехать домой и провести время со Степкой и Васей, поиграть с ними или хотя бы вместе мультики посмотреть. Отец называется! А он вместо этого будет сидеть и слушать, как Ромчик Дзюба в тренировочных целях ведет оперативный опрос. Глупость какая-то! Одна надежда: Антону повезет, и свидетель по фамилии Фролов не сможет сегодня с ними поговорить.
Но Антону не повезло.
Договорились встретиться в тихом малолюдном баре неподалеку от метро: с тех пор, как именно в этом заведении почему-то запретили курение, посетителей совсем не стало, и всегда можно было рассчитывать на свободный столик и спокойный разговор. А отсутствие шума особенно важно в тех случаях, когда запись разговора ведется на диктофон. Антон давно заприметил это уютное местечко, переориентированное в последнее время преимущественно на семьи с детьми: молочные коктейли, фруктовые разноцветные соки, десерты в виде персонажей мультфильмов и сказок, сладкие блинчики и все прочее, что с таким удовольствием потребляет малышня. Днем, особенно в выходные дни, здесь бывал занят каждый столик, а вот по вечерам – благодать.
Дзюба, едва войдя внутрь, смущенно покосился на Антона.
– Давай, – улыбнулся Сташис. – Не стесняйся, пока твой свидетель доедет, ты успеешь попробовать все, что понравится.
Понравилось Дзюбе многое, особенно шоколадный торт, который он предварил двумя порциями горячего яблочного штруделя с ванильным мороженым. Когда появился свидетель, стол был убран, и никто не сказал бы, что еще несколько минут назад здесь безумствовал вечно голодный молодой сыщик.
Денис Фролов, неброский, но симпатичный мужчина примерно одного с Антоном возраста, улыбчивый и энергичный, против применения диктофона ничего не имел. Дзюба начал задавать вопросы, а Антон молча сидел рядом и делал пометки в блокноте, то и дело поглядывая на часы: он с точностью до минуты описывал поведение Фролова, его позы, изменения выражения лица, вообще любые реакции.
– Я вроде все уже рассказал вашим сотрудникам, – заметил Фролов. – Или вы их перепроверяете?
– Ни в коем случае, – помотал головой Дзюба. – Я буду спрашивать о другом. Меня интересуют конфликты, которые могут случаться между игроками.
– Конфликты? – Брови Фролова полезли на лоб. – Неужели вам это интересно?
– Интересно. Я сам не геймер, – пояснил Роман. – Поэтому мои вопросы могут показаться тебе глупыми, но ты уж потерпи, Денис. Я разобраться хочу. Какого рода конфликты бывают? Из-за чего? Насколько серьезные? Как они разрешаются?
– Понял. – Фролов уже вполне серьезно кивнул и с сожалением объяснил, что сам он играет не очень давно, поэтому вряд ли может быть полноценным экспертом в этих вопросах, и лучше бы Роману поговорить с кем-нибудь знающим, например, с администратором или с опытным геймером. Но из того, что он сам наблюдал, можно назвать беспрестанную ругань из-за подозрений в читерстве и из-за нарушений правил, установленных на сайтах. Еще бывают скандалы из-за борьбы за спонсоров, ведь поддержание сайтов требует определенных финансовых вливаний. Могут рассобачиться вдрызг из-за несогласия с решением админа. Ругаются, оскорбляют друг друга и вслух, во время игры, и в чатах.
– Вы почитайте чаты – сразу все поймете, – посоветовал Фролов.
Судя по тому, что Роман промолчал, Антон понял, что про чаты оперативник не подумал, иначе давно уже нашел бы возможность почитать переписку игроков.
– А могут быть конфликты, которые проходят мимо внимания общественности? – задал Дзюба следующий вопрос. – То есть конфликт есть, и серьезный, но о нем никто не знает?
– Конечно, – пожал плечами Денис. – Начало свары обычно все слышат, а потом геймеры переходят в «личку» и уже там выясняют отношения. К личной переписке никто из посторонних доступа не имеет.
– Насколько серьезны эти конфликты? Убить из-за них могут?
– Да запросто! – тут же отозвался Фролов, потом смущенно улыбнулся и уточнил: – Во всяком случае, мне так кажется, исходя из уровня агрессивности и интеллекта некоторых игроков.
Антон увидел, как напряглось лицо Дзюбы: он подошел к самому важному для себя моменту.
– Некоторых игроков, говоришь? А кого именно? Можешь назвать самых злобных, тупых и агрессивных?
Фролов призадумался, потом начал неуверенно перечислять:
– Ну, например, Лопатой-не-убьешь, или Шкатулка, или вот еще Рикки.
– Как ты сказал? – изумленно переспросил Роман. – Лопатой-не-убьешь? Это что?
– Это ник такой, – улыбнулся Фролов. – У нас народ знаешь как изощряется? Например, есть игрок с ником Дети хоронят коня.
«Да, – подумал Антон, наблюдая одновременно за Фроловым и за Дзюбой. – Геймеры – это совсем особенные люди, и мозги у них устроены не так, как у остальных людей. Отдельное сообщество со своей субкультурой, своим языком и своим моральным кодексом. Может, Ромка не так уж и не прав в своем стремлении их узнать и хоть немного понять. Сегодня они просто свидетели, а завтра, глядишь, и фигуранты по делу, к ним придется подходы искать и просчитывать их поведение, а как просчитаешь, если не понимаешь их менталитета?»
– А как этих, ну, Рикки и Лопату, на самом деле зовут? – спросил Дзюба.
– Понятия не имею.
– А вообще вы знаете друг друга в лицо или хотя бы по именам?
– Далеко не всегда, – покачал головой Денис. – Если кто-то в разговоре скажет свое имя – тогда знаем. Бывает, люди находят общую тему, общий интерес, обмениваются телефонами и общаются лично уже вне игры. Или в личке переписываются, или встречаются в реале. Ну и, конечно, каждый клан один-два раза в год собирается, снимают зал в хорошей пивнухе и приходят лично познакомиться, кому интересно. Но поскольку я недавно играю, то на такой сходняк еще не попадал. Так что почти ничего ни о ком не знаю.
– Не знаешь, значит? А как же ты Пуму в сумерках за углом разглядел, да еще в капюшоне? Или ты был с ним знаком?
– Нет, – рассмеялся Фролов. – Но я его заприметил, он же лучший игрок не только на нашем серваке, но и на всем сайте. И на других сайтах у него рейтинг очень высокий, он всегда в пятерке сильнейших. И когда я пришел на лан, то сразу стал искать глазами Пуму, хотел посмотреть на живую легенду. По майке его и нашел. Я вообще ничего о нем не знал, только ник, а пока за игрой смотрел, мужики говорили, что он в розыске работает и зовут его Геной. Наверное, они его давно знали.
– Как же ты его узнал на улице? – не унимался Роман.
«Как, как… Да по куртке», – подумал Антон, бросив недовольный взгляд на Дзюбу».
У Колосенцева куртка приметная, на первый взгляд такая же, как у других, темная, с капюшоном, но на обоих рукавах фосфоресцирующие наклейки с каким-то непонятным лейблом. При дневном свете в глаза не бросаются, а в темноте Геннадия было за версту видно.
Так и оказалось. Денис Фролов тоже обратил внимание на куртку, в которой капитан команды-победителя выходил из интернет-кафе.
– Я видел, как Гена спустился по эскалатору, потом на улице к нему парень подошел, Гена капюшон накинул, и они с тем парнем за угол свернули. Я еще постоял с мужиками немного, парой слов перекинулся, потом мы в кафе пошли, и я увидел за углом Гену с этим чуваком.
В бар вошли двое: девочка лет пятнадцати вела за руку парнишку лет примерно десяти. В другой руке парнишка нес футляр со скрипкой.
«Сестра ведет братика из музыкальной школы, – решил Антон и улыбнулся. – В виде поощрения она решила угостить его чем-нибудь вкусненьким».
Парочка уселась за столик поближе к витрине с десертами, девочка стала снимать пальто, а ее брат, не раздеваясь, прилип к витрине и начал что-то возбужденно говорить, тыча пальцем в стекло. Официантка по ту сторону витрины улыбнулась и кивнула. Антон дождался, когда официантка повернет голову в его сторону, и кивнул ей, приглашая подойти. Не будет ничего плохого, если он принесет домой десерты для детей. Хреновый он отец, мало времени проводит со Степкой и Васькой, но хоть так…
– И упакуйте навынос, пожалуйста, – шепотом попросил он девушку, чтобы не мешать разговору Дзюбы со свидетелем.
Наконец Роман закончил удовлетворять свое любопытство в части жизни геймеров.
– Ребята, а вы со мной какими-нибудь интересными историями не поделитесь? – неожиданно спросил Фролов, когда Антон уже расплатился за десерты и все трое начали одеваться.
– Какими историями? – нахмурился Дзюба.
– Да понимаете, я вот собрался детективчики начать кропать, надо же как-то на жизнь зарабатывать, а платят за них хорошо, я узнавал. Спрос высокий, тиражи большие. А работа – не бей лежачего, практически каждый может навалять. Только я в этой сфере ни бум-бум, – признался Фролов.
Дзюба покосился на Сташиса и помотал рыжей головой.
– Да я еще мало работаю, в моей практике никаких особо интересных дел не было. И потом, я же на земле, у нас если что громкое или заковыристое – сразу на Петровку забирают, мы, опера с земли, ребята незатейливые. Вот если только Антон согласится тебе материальчик подкинуть, он все-таки в МУРе… А я так, на подхвате.
Фролов перевел вопросительный взгляд на Сташиса. Вот только этого еще не хватало! Да если у Антона найдется лишняя свободная минутка, он лучше детям ее посвятит. Или делом займется. Некогда ему лясы точить с любителями срубить бабла влегкую на кое-как сляпанном криминальном чтиве. Но Денис смотрит на него, ждет ответа, надо что-то сказать, а то невежливо получится.
– Да нам рассказывать-то не положено, сроки еще не вышли, – неопределенно ответил он в надежде на то, что никто не станет уточнять, какие такие сроки и куда не вышли. – Но если хотите, я могу вас познакомить с очень опытным сыщиком, который много лет проработал в уголовном розыске, сейчас он в отставке. Вот он-то точно знает множество интересных историй, которые за давностью лет уже можно рассказывать.
Вот! Антон страшно гордился своей находчивостью. Он подсунет этому горе-беллетристу Стасова. Завтра Ромка принесет учебник, и Антон сам его отвезет Владиславу Николаевичу, заодно и спросит разрешения дать Фролову координаты бывшего опера, а ныне – частного детектива.
Из «сладкого» бара вышли вместе. Фролов машину поставил прямо у входа, и сразу уехал, а оперативникам пришлось прогуляться до соседней улицы, где стояла машина Антона.
– Ну? – нетерпеливо спросил Роман. – Когда ты будешь меня учить?
Антон мысленно прикинул: уже поздно, одиннадцатый час, надо отпустить Элю.
– Если хочешь сегодня, то придется поехать ко мне домой, – твердо сказал он. – У меня дети, надо няню отпустить.
– Поехали! – тут же с готовностью откликнулся Дзюба.
Антон завел двигатель и позвонил домой.
– Степа спит, – вполголоса доложила Эльвира, – Васю никак не могу уложить, она какую-то идею для нового проекта вынашивает, в Интернете копается. Говорит, что обещала учительнице завтра точно сказать, какой проект будет делать, поэтому не ляжет спать, пока не определится.
– Опять про лошадей? – вздохнул Антон.
Десятилетняя Василиса была помешана на лошадях и уже третий год подряд готовила свои школьные презентации только об этих замечательных животных.
– Опять, – подтвердила Эля.
– Хорошо, пусть занимается. Вы пока начинайте собираться, я скоро приеду и вас отпущу.
Трудно быть отцом-одиночкой. Непонятно, как себя вести с детьми, как их воспитывать. Кто знает, что лучше для ребенка: строго соблюдать режим и ложиться спать в десять вечера или самозабвенно и увлеченно заниматься тем, что, вполне возможно, станет его профессией, делом всей его жизни?
Дорога к дому Антона не заняла много времени. Перед самым подъездом был припаркован дорогой внедорожник, возле него, привалившись к капоту, стоял Александр Андреевич Трущёв. Значит, ждет свою ненаглядную. Интересно, давно ли?
Заметив Антона, бизнесмен кивнул ему. Антон в ответ протянул руку, мужчины обменялись рукопожатием.
– Эля сейчас выйдет, – сказал Антон.
Они с Романом вошли в подъезд.
– Это кто был? – спросил Дзюба почему-то шепотом.
– Это моя погибель, – горько усмехнулся Антон. – Няня моих детей собирается за него замуж. И у меня работать больше не сможет. Вот как-то так…
Эля вышла им навстречу, уже сменив домашний «рабочий» костюм на вполне цивильную одежду, и тут же приложила палец к губам.
– Я сказала Васе, что папа скоро придет, и она на всякий случай улеглась. Знает, что вы будете сердиться, – тихонько проговорила она, улыбаясь. – И по-моему, мгновенно уснула. Здравствуйте, Роман. Давно вы у нас не были.
– Два года, – развел руками Дзюба. – Не приглашали.
– Вас покормить? Я приготовила, все стоит горячее…
– Спасибо, Эля, мы сами. Вы идите, вас там Александр Андреевич уже ждет.
Няня смутилась и отвела глаза. Быстро оделась, схватила сумку, открыла дверь.
– Завтра, как обычно, в семь? – спросила она на прощание.
– Да, – усмехнулся Антон. – Если опять не опоздаете.
Они на цыпочках прошли в кухню и притворили дверь, чтобы голосами не разбудить детей. Роман повел носом и жалобно всхлипнул.
– Я сейчас умру, – простонал он. – Этот запах я не перепутаю ни с чем. Такое жаркое с черносливом готовит только моя мама.
Он не ошибся, в чугунной утятнице в духовке томилось именно это блюдо, которое было уничтожено двумя зверски голодными сыщиками в считаные минуты и заполировано миской квашеной капусты.
Роман достал диктофон, Антон – блокнот. Наглядный урок начался.
Однако вопреки ожиданиям Дзюбы никаких невероятных откровений из беседы с Фроловым не получилось. Оно и понятно, Денис не был ни подозреваемым, ни обвиняемым, он не пытался ничего скрыть или о чем-то солгать, он просто рассказывал то, что видел или знал.
– Но вот на что обрати внимание, – говорил Антон. – Существуют внешние проявления сосредоточенности или, наоборот, рассеянности внимания. В любом разговоре, если у человека нет цели солгать или не подставиться, наступают моменты, когда ему делается откровенно скучно, внимание рассеивается, человек отвлекается и начинает думать о своем. Это нормально. Так и должно быть. А у Фролова за все время беседы ни одного такого момента не было, он с первой до последней секунды был сосредоточен и внимателен.
– И как ты это объясняешь? Почему ему были интересны все мои вопросы? – с любопытством спросил Дзюба.
– Ты не понял, Рома, – рассмеялся Антон и сунул в рот несколько маленьких фигурных соленых крекеров. – Ему не вопросы твои были интересны, а их логика, их последовательность, их связанность друг с другом или, наоборот, резкие переходы от одного аспекта к другому.
– Почему?
– Ну, он же сам сказал, что хочет писать детективы, вот и учится, наблюдает, как опера опрос проводят, ему для будущей нетленки пригодится.
Дзюба озадаченно почесал затылок.
– То есть получается, что мы его опрашивали, а он изучал методы нашей работы?
– Вот именно. Поэтому и был внимателен и сосредоточен, не отвлекался. Мы работали – и он работал.
– То есть он нас с тобой использовал, да? – Глаза Романа недобро сузились.
– Да, – весело подтвердил Сташис. – И ничего плохого в этом нет. Мы ведь тоже его использовали, и даже дважды: и для получения информации о конфликтах, и для тренировки.
Дзюба набычился, на скулах шевельнулись желваки.
– Ненавижу, когда меня используют.
– И зря, – пожал плечами Антон. – Все люди так или иначе используют друг друга. Просто потому, что люди нужны друг другу. Нужны по самым разным причинам и соображениям. Если бы не были нужны, они бы не общались. Если бы не общались – не родился бы язык как средство общения. Раз мы все разговариваем, раз существуют с незапамятных времен самые разные языки, значит, потребность друг в друге – это норма человеческой цивилизации. Там, где потребность, – там ее удовлетворение, а где удовлетворение потребности – там уж рядом и использование. Не надо так комплексовать по этому поводу, Ромка. Нет ничего плохого или унизительного в том, чтобы быть кому-то полезным.
Дзюба смотрел на него с недоверием.
– А почему тогда считается неприличным кого-то использовать? Без конца слышу: он негодяй, он меня использовал, или она сука, она меня использовала… Само слово какое-то неприятное.
– Ромка, это все иллюзия, – вздохнул Антон. – Нормальное слово. Не парься.
Когда он закрыл дверь за Дзюбой, оказалось, что уже час ночи. Сна не было. Антон ворочался с боку на бок и перебирал в голове возможные варианты развития событий после того, как Трущёв, наконец, оформит развод и начнет готовиться к свадьбе с Элей. Все иллюзии, все обман. Он почему-то был уверен, что такое устройство его семейной жизни может длиться годами, пока дети не вырастут. Эля всегда будет чувствовать себя ответственной за Степку и Василису, оставшихся без матери по вине ее мужа, и будет счастлива хоть чем-то помочь. С чего он взял, что так будет всегда? Почему ему не приходило в голову, что Эле такая жизнь может надоесть? Что она просто устанет, в конце концов? Что она захочет иметь собственную семью и собственных детей? Что она полюбит мужчину, который не согласится с таким распорядком жизни? Ему казалось, что он хорошо знает няню, и от нее ничего подобного ожидать не придется. А выяснилось, что он совсем ее не знает. Он видел ее такой, какой ему было удобно: умной, красивой, доброй, ответственной и очень-очень виноватой. И ничего другого видеть в этой женщине не хотел.
Все оказалось иллюзией…