Перед выступлением в поход я говорил на станции Пугу, во время остановки поезда, с губернатором Шнее, проезжавшим в Морогоро. Он казался очень удивленным враждебными действиями со стороны англичан и вполне был согласен с моим намерением атаковать неприятеля у Кондучи, По дороге туда я встретил двух чиновников Дар-эс-Саламского управления, которые мне показали официальный документ о переговорах относительно передачи Дар-эс-Салама англичанам. Так как губернатор мне об этом ничего не сообщил, и, кроме того, я очень торопился, то я только бегло взглянул на бумагу. Мне не приходила мысль, что здесь может быть речь о договоре, одобренном губернатором Когда же войска ночью достигли гор в 16 километрах севернее Дар-эс-Салама, и мы на следующее утро увидели гавань и расположенные перед ней английские крейсера, то выяснилось, что сообщение о попытке десанта в Кондучи было ошибочным. Мы твердо установили, что английские корабли имели сообщение с берегом, и мне стало теперь ясно, что с неприятелем ведутся переговоры.
Тогда я направился к городу, и, так как можно было опасаться, что поспешность в данный момент может, по всей вероятности, привести к заключению невыгодного для нас договора, я послал вперед капитана Тафеля. Он должен был объявить, что я принимаю исполнительную власть и что сношение с неприятелем должно происходить исключительно через меня. Только через капитана Тафеля я узнал, что действительно, по распоряжению губернатора, проходят переговоры. Мое вмешательство губернатором, которому принадлежало право использования колониальных частей, одобрено не было, но верховная военная власть предоставлялась ему, конечно, в расчете на совершенно другие обстоятельства.
Практически в данный момент это не имело никаких последствий. Только несколько английских морских отрядов побывало на берегу и уже вернулось на корабли. Но настоящий солдат не мог допустить, что здесь перед глазами большей части армии, силой в тысячу человек, заключался договор, который запрещал нам всякие враждебные действия в Дар-эс-Саламе, в то время как со стороны неприятеля это обстоятельство принимал на себя только командующий флотом. Таким образом, мы были бы связаны, неприятель же фактически сохранял свободу действий. Он мог маневрировать, осуществлять разведку и затем - как он это скоро и сделал - открыть операции против Дар-эс-Салама.
"Кенигсберг" уже несколько дней тому назад вышел из гавани Дар-эс-Салама, а лежавшее в гавани измерительное судно "Меве" было взорвано своим командиром 8 августа. Это означало для нас ценное увеличение сил на суше, так как командир "Меве" морской капитан Циммер поступил теперь в мое распоряжение. Морской обер-лейтенант Горн отправился 9 августа с 30 матросами в Кигому, где принял и вооружил небольшой пароход "Гедвиг фон-Виссман". Он охотился на Танганьике за бельгийским пароходом "Делькоммун", который 22 августа захватил врасплох и повредил, и таким образом обеспечил за нами чрезвычайно важное господство на озере Танганьика. Быстрая переброска войск, расположенных у Центральной железной дороги на Бисмаркбург или на Узумбуру, зависела, безусловно, от наличия постоянного и беспрепятственного транспорта по Танганьике, и это сыграло большую роль в дальнейшем ходе операций.
На севере колониальной области стоявшая в Аруше 1 рота была усилена 13 ротой, прибывшей из Кондоа, и ротой, сформированной из полицейских аскари в Неймоши. Точно так же и большая часть европейцев северного округа была сведена в отряд под командой капитана фон-Принца. Эти войска находились, главным образом, в области Неймоши. Лежащая восточнее на английской территории Тавета была занята неприятелем. Было очень важно быстро захватить этот пункт, владение которым давало неприятелю возможность угрожать нашим европейским поселениям северных областей. Потребовалось немало времени, пока удалось двинуть туда войска. Многие думали, что мы на основании договора обязаны оставаться нейтральными, и имели мало доверия к моим распоряжениям. В результате слабо занятая неприятелем Тавета была взята только 15 августа.
Ведение боя показало, что войска нуждаются еще в длительном обучении совместным действиям в закрытой местности, поросшей кустарником. Командование на севере принял капитан Краут, который случайно находился в северо-западной пограничной области для проведения границы. В следующие дни удалось также убедить и губернатора, обладавшего высшей военной властью, согласиться на переброску главных сил обороны к Северной железной дороге.
Это само по себе простое передвижение требовало в условиях данной обстановки значительной подготовки. Можно было найти очень мало немцев, которые настолько хорошо знали бы всю область между Дар-эс-Саламом - Морогоро, с одной стороны, и Танга - Корогве - с другой, чтобы быть в состоянии дать верные сведения в отношении дорог и условий снабжения. Было необходимо послать офицеров-разведчиков, чтобы таким способом определить число дорог, годных для подвоза. Однако, нельзя было проверить результаты этой разведки, а нужно было начать марш. По предположениям европейцев, область была редко населена, и по имеющимся сведениям местные средства едва ли могли дать продовольствия и воды на часть больше роты. Поэтому не представлялось возможным без приготовлений и глубокого эшелонирования направить по одной дороге колонну более, чем в роту. В то время не было еще опыта быстрого сбора продовольствия, который армия приобрела к концу войны, В общем дело сводилось к тому, что марш и снабжение роты в местной обстановке требовали примерно таких же усилий, как и дивизии в германских условиях. При этом передвижении нужно было считаться с опасностью, что роты известное время будут недосягаемы для приказаний. Единственная телеграфная линия от Центральной железной дороги на север шла непосредственно вдоль побережья и в любое время могла быть прервана, если бы неприятель захотел это сделать.
Быстрота, с которой директор почт Роте и секретарь Крюгер, идя навстречу потребностям армии, приступили к постройке новой проволочной линии Морогоро Гандени - Корогве и при этом, под давлением обстоятельств, временно отказались от обычной для тропиков прочности, - эта быстрота дала возможность проложить линию в несколько недель. В мирное время, во избежание порчи линий термитами, ставились основательные железные телеграфные шесты, которые, из-за многочисленности как раз в этой области жирафов, должны быть очень высоки и снабжены крепкой телеграфной проволокой. Эта же вынужденная легкость постройки и проводки кабеля имели следствием беспрерывную порчу и ремонт линии.
Между тем полученные донесения о движении мелких неприятельских партий у Яссини, в двух переходах севернее Танги, укрепили во мне уверенность, что неприятель намерен высадить здесь десант для быстрого затем вторжения внутрь страны вдоль Северной железной дороги. Отдельные роты, выступившие из различных пунктов участка железной дороги Дар-эс-Салам-Мпапуа, находились на марше, сосредоточиваясь, главным образом, у Гандени, несколько же частей направлялись на участок Танга-Корогве, когда я 23 августа, в Пугу, был вызван после обеда по телефону обер-лейтенантом фон-Шаппюи, который находился у Багамоджо с 17 полевой ротой. Он сообщил мне, что небольшой английский крейсер появился перед Багамоджо, предложил местному начальнику гражданского управления разрушить телеграфную станцию и угрожал в противном случае обстрелять город. Я приказал капитану фон-Шаппюи немедленно принять на себя всю полноту власти и силой воспрепятствовать десанту неприятеля. Поэтому лодка с военного корабля, которая под парламентерским флагом хотела пристать к берегу, была отослана обратно, и в результате город был обстрелян. Это доставило большое развлечение роте и туземцам, так как удачных попаданий почти не было.
В конце августа командование отправилось по железной дороге в Кимамба у Морогоро. По дороге генерал Вале, который из Морогоро руководил этапным делом, пожелал мне удачи в решительном бою, которого мы ожидали в окрестностях Гандени и для участия в котором направлялся также его сын. Затем командование двинулось дальше на Гандени на двух реквизированных автомобилях. После 30 километров езды пришлось отказаться от этого способа передвижения, так как намеченный ремонт дороги еще не был завершен. Капитан фон-Гаммерштейн и я продолжали дальнейший путь на велосипедах и обгоняли на походе одну роту за другой. Предполагаемый десант неприятеля не подтвердился, и в начале сентября мы прибыли в Корогве. Между тем в Танге появился английский крейсер и утащил стоявшие там катера.
Теперь нужно было организовать подвоз и снабжение армии на севере. Прежний полевой интендант капитан Шмидт выбыл вследствие болезни, и найти подходящего человека было трудно. По счастливой случайности нашелся заместитель в лице отставного капитана Фейльке - долголетнего опытного руководителя плантациями в Узамбаре, который находился в окрестностях Танги, где он предоставил себя в распоряжение армии. Бывший адъютант 8 егерского батальона, этот 52-летний опытный и ловкий офицер наилучшим образом соединял военное образование. необходимое для тяжелого поста интенданта, с хозяйственными способностями. Он явился немедленно, и мы оба поехали в Неймоши, шде я встретил капитана Краута. В предгорьях Килиманджаро малая война уже была подготовлена: там имелись продовольственные склады. Наши дозоры ходили через Тавету в направлении британской Угандской железной дороги, и дело уже доходило до многочисленных мелких стычек.
Но войска не обладали еще в то время необходимым для дальних поисков опытом, который позднее приводил к удачным разрушениям железной дороги. Первые дозоры достигли Угандской дороги наполовину истощенными и были взяты в плен, Я отправился из Неймоши в лагерь на реке Химо, где на укрепленной позиции находился капитан фон-Принц. Он сопровождал меня к Тавете, занятой выдвинутым вперед офицерским постом. Мы могли теперь обсудить на месте перевод сюда главных сил северной группы. Местное очень многочисленное туземное население всецело доверяло поставленному армией европейскому управлению; жители продавали свои продукты на базаре; настроение было очень благоприятное.
Это было важно, так как с самого начала войны во многих местах возникло опасение туземных восстаний. В районе Центральной железной дороги появились дикие слухи о возмущении вахехе - одного из тех воинственных племен, которые в районе Иринги так долго сопротивлялись германскому владычеству, а у Килиманджаро опасались восстания вадшагга. Многочисленные черные рабочие на европейских плантациях Северной области считались администрацией тоже неблагонадежными по причинам продовольственного характера. Однако, все эти опасения в общем не оправдались. Позднее грамотный пленный английский аскари сказал мне прямо: "Ты ведь знаешь, что туземцы всегда стоят за того, кто сильнее", а английский масай выразился откровенно: "нам безразлично, кто наши господа - англичане или немцы".
Только позднее, после вторжения неприятеля, туземцы начали представлять для нас опасность; тогда она была, разумеется, очень велика. Туземец обладает хорошим чутьем на то, когда фактическая власть переходит из одних рук в другие.
После возвращения на короткое время в Корогве командование перешло в Неймоши и вскоре затем в Тавету. Три из прибывших к Северной железной дороге рот сосредоточились у Танги, остальные пять были направлены в область Килиманджаро. Вблизи Дар-эс-Салама остался только капитан фон-Карнацкий с вновь сформированной 18 ротой.
В следующий период были начаты действия различных летучих колонн, силой в роту, цель которых состояла в том, чтобы оттеснить неприятельские отряды, удерживавшие, по полученным донесениям, пункты с источниками воды приграничной английской области, нанести им потери и этим облегчить действия наших патрулей против Угандской и Магадской железных дорог. Так, в конце сентября капитан Шульц двинулся со своей ротой из Килиманджаро вниз по реке Тсаво, пробился к Угандской дороге и там натолкнулся на противника силой в несколько рот, которые, вероятно, были переброшены по железной дороге. Севернее Килиманджаро капитан Тафель преследовал со своей ротой и отрядом европейцев силой в 50 человек английскую конную колонну, но был затем атакован ею в густом кустарнике в своем лагере у горы Энгито.
Это был первый сравнительно серьезный бой наших аскари на севере. Хотя неприятель состоял из английских и бурских фермеров, то есть хороших наездников и стрелков, которые были привычны к жизни в степи, наши аскари так энергично перешли в наступление с примкнутыми штыками, что противник, силой в 80 европейцев, около 20 человек оставил на месте убитыми, и, таким образом, вместе с раненными, его потери можно определить, по крайней мере, в половину всего отряда.
Точно так же, как и у Килиманджаро, действия капитана Баумштарка, который командовал тремя сосредоточенными у Танги ротами, привели к боям в пограничной области между Яссини и Момбасой. Цель всех этих предприятий заключалась в то же время в том, чтобы создать необходимую ясность в сведениях об этом неизвестном районе военных действий. Таким образом, постепенно, была получена точная картина страны и населения. Английская пограничная область была вдоль самой границы густо населена и богато застроена. Дальше вглубь она имела характер безводной степи, покрытой местами густым кустарником. Среди степи подымалось несколько горных хребтов, которые очень часто представляли собой скалистые массивы.
После опраций наши войска были расположены в нескольких укрепленных лагерях восточнее Килиманджаро, командование же, вследствие трудности связи, скоро вернулось из Таветы в Неймоши.
Проволочную связь между Неймоши и Таветой прибывший позже директор полевой почты мог характеризовать только как сносную. Изоляторами служили отбитые горлышки от бутылок, прикрепленные на кольях или на ветках от деревьев; проволока была взята из изгородей на плантациях. Однако, повреждения были настолько значительными, что широкий обмен сведениями и донесениями долго продолжаться не мог.
Наша связь с внешним миром с началом войны была почти что отрезана, и хотя вначале мы принимали радио-передачу из Камины, а также при благоприятном состоянии погоды - сообщения по радио из Науена, но обычно для получения новостей мы были вынуждены перехватывать неприятельские разговоры по радио и захватывать неприятельскую почту или другие документы.
Глава четвертая. Ноябрьские бои у Танги (Октябрь - ноябрь 1914 года)
Разведка у Танги. Появление английского десантного корпуса. Сосредоточение всех наличных войск. Первый бой у Рас-Казоне. Разведка в оставленной Танге. Описание вероятного поля боя. Распределение рот. Высадка неприятеля. Атака. Тяжелое положение обороняющихся. Контрудар резервных частей. Беспорядочное бегство неприятеля. Неудачное преследование. Огромные английские потери. "Дрессированные пчелы". Переговоры о выдаче раненых. Большие трофеи, Собственные потери. В лазарете. События у горы Лонгидо
Добытые английские газеты указывали, что Германия особенно мучительно почувствовала бы потерю своих колоний, и что германская Восточная Африка самая "ценная добыча". Перехваченная почта сообщала о предстоящем прибытии индусского экспедиционного корпуса в 10.000 человек. Так как я, уже по другим соображениям, всегда считался с вероятностью неприятельского десанта в крупном масштабе в окрестностях Танги, то в конце октября отправился туда, объездил всю местность в захваченном с собой автомобиле и договорился на месте с капитаном Адлером, командиром 17 роты, а также и с окружным чиновником Аурахером. К счастью, он согласился с тем, что, при серьезной угрозе Танге, необходимо прежде всего действовать совместно. Это имело большое значение, особенно потому, что, согласно указаниям губернатора, необходимо было при всех обстоятельствах избежать обстрела Танги. Таким образом, взгляды на то, как следует поступить в данном случае, могли быть самыми разнообразными.
Спустя несколько дней после моего возвращения в Неймоши, 2 ноября, из Танги телеграфировали, что 14 неприятельских транспортных судов и 2 крейсера появились перед городом и потребовали его безоговорочной сдачи. Переговоры об этом затянулись, так как окружной чиновник Аурахер, который отправился на корабль, сказал, что он должен запросить особые инструкции, и предотвратил предполагаемую бомбардировку замечанием, что Танга - открытый и неукрепленный пункт. Капитан Баумштарк, находившийся с двумя ротами в пограничной области севернее Танги, был немедленно двинут на Тангу. Одновременно перебросили усиленными переходами к Неймоши из Таветы и Килиманджаро обе европейские роты и роту аскари. Большую помощь оказали нам два грузовых автомобиля, которые при этом передвижении войск служили для подвоза продовольствия на участке Неймоши-Тавета. Я решил сосредоточить возможно ближе к Танге против вполне вероятного десанта все части, какие можно было использовать. Даже при усиленных переходах войск этот план мог быть выполнен только при условии, что Северная железная дорога увеличит свою пропускную способность до крайних пределов. А это было чрезмерное требование при наличном числе паровозов. Их насчитывалось всего восемь.
Этот участок длиной около 300 километров - узкоколейная железная дорога, по которой при полном составе поезда от 24 до 32 осей можно было отправить только одну роту с обозом или две роты без обоза и без носильщиков. Только содействием всех имеющих отношение к этим перевозкам лиц, сопровождавших поезда у Танги до поля сражения и в полосе обстрела, можно объяснить, что эта задача вообще смогла быть выполнена. Еще 2 ноября были переброшены по железной дороге расположенные в самом Неймоши войсковые части (всего - полторы роты), а 3 утром ноября - штаб со следующей ротой; три остальные роты последовали позднее. Таким же способом были стянуты в Тангу и все мелкие формирования железнодорожной охраны. Настроение отъезжающих войск было блестящим. Однако, это отчасти следует приписать тому, что аскари не отдавали себе ясный отчет в серьезности положения, отчасти же тому, что для них поездка по железной дороге при всех обстоятельствах являлась большим удовольствием.
Командование прибыло в Корогве 3 ноября, вечером. Я отправился в устроенный там лазарет и разговаривал с ранеными в бою у Танги, вернувшимися в тот же день. Один из них, обер-лейтенант Меренский, сообщил мне, что 2 ноября у Танги происходили стычки между сторожевыми охранениями и между патрулями в окрестностях Рас-Казоне, и что 3 ноября подошедший к Рас-Казоне неприятель, силой, по-видимому, в несколько тысяч человек, атаковал 17 роту восточнее Танги. Эта рота, усиленная европейцами и полицейскими аскари из Танги под командой обер-лейтенанта Аурахера, сдерживала наступление, пока не вмешались прибывшие первыми из Неймоши полторы роты, которые были немедленно направлены против левого фланга неприятеля и отбросили его. Обер-лейтенант Меренский считал, что неприятель совершенно разбит и повторение атаки маловероятно.
Когда командование 4 ноября в 3 часа утра высадилось из вагонов в 6 километрах западнее Танги и там встретило капитана Баумштарка, я не мог еще составить ясной картины положения по тем отрывочным телеграммам, которые были мною получены во время переезда.
Капитан Баумштарк иначе оценивал обстановку и считал, что при значительном превосходстве противника в случае повторения атаки удержать Тангу будет нельзя. Поэтому к вечеру он собрал в 6 километрах западнее Танги свои две роты, прибывшие с севера, и части, которые накануне принимали участие в бою у Танги, а в самом городе оставил только патрули. Свободна ли Танга или же занята неприятелем - об этом не было никаких сведений. Сильные офицерские патрули были тотчас же посланы через Тангу на Рас-Казоне. К счастью, мы захватили с собой несколько велосипедов, и, таким образом, я мог быстро добраться до вокзала Танги с капитаном фон-Гаммерштейном и вольноопределяющимся военного времени Лесселем. От встреченного здесь передового поста 6 полевой роты я также не мог узнать ничего нового о неприятеле и поехал дальше через опустевшие улицы города. Город был совершенно оставлен, и белые дома европейцев резко выделялись при ярком свете луны на улицах, по которым мы проезжали. Таким образом, мы достигли гавани на противоположном конце города.
Танга была свободна от неприятеля. В 400 метрах перед нами лежали ярко освещенные транспортные суда, на которых царило большое оживление; не могло быть никаких сомнений, что готовится десант. Я пожалел. что наша артиллерия мы имели также 2 орудия образца 73 г. - еще не прибыла. Здесь при ярком лунном освещении и на таком близком расстоянии она могла бы стрелять успешно, несмотря на присутствие неприятельских крейсеров.
Затем мы поехали дальше на Рас-Казоне, где оставили в правительственном госпитале свои велосипеды, и пошли пешком к морскому берегу, у которого, совсем перед нами, лежал английский крейсер. На обратном пути, у госпиталя, нас окликнул, по-видимому, индусский пост - мы не могли понять языка, - но мы ничего не увидели. Мы сели на велосипеды и поехали обратно. Начинало светать, и слева от себя мы услышали первые выстрелы. Это был офицерский патруль лейтенанта Бергмана 6 полевой роты, который западнее Рас-Казоне наткнулся на патруль противника. Один из моих велосипедистов был послан к капитану Баумштарку с приказом немедленно выступить со всеми своими частями к вокзалу Танги. Для принятого мною плана предстоящего боя местность имела решающее значение. На севере дома расположенной у гавани европейской части города давали укрытие от взоров, а следовательно, и от артиллерийского огня близлежащих крейсеров. Город был окружен многочисленными кокосовыми пальмами и каучуковыми деревьями, которые простирались почти до Рас-Казоне и между которыми, кроме туземной чисти города, были также разбросаны и несколько туземных плантаций. Мелкий кустарник имелся только в немногих местах, и местность была совершенно ровная.
Представлялось наиболее вероятным, что противник произведет давление на нашем южном, т. е. правом, фланге, не только если он высадится в Рас-Казоне, но и при одновременной высадке сразу в нескольких пунктах, например, также у Мвамбани. Точно так же и для нас местность южнее Танги давала больше свободы действий. Я решил принять предполагаемый удар противника, заняв восточную окраину Танги и эшелонировав сильные резервы за своим правым участком для контратаки во фланг противнику.
При постановке частных задач необходимо было принять во внимание особенности каждой части армии. В то время каждая рота имела еще свой особый отпечаток, в зависимости от своего состава и условий формирования. Лучшей роте, 6 полевой, которая в мирное время получила в Уджиджи тщательную подготовку и в пулеметной стрельбе, было поручено занять широким фронтом восточную окраину Танги. Правее и уступом сзади нее, вне Танги, был эшелонирован батальон Баумштарка, в составе 16 и 17 полевых рот, образованных из полиции и сводной роты из мелких отдельных формирований. Еще правее и уступом назад, у телеграфной линии Танга-Пангани, оставались в моем распоряжении три хороших роты из европейцев, а именно 7 и 8 колониальные роты с 3 пулеметами и 13 полевая рота с 4 пулеметами. Само командование осталось вблизи дороги Танга-Пангани и включилось в проходящую здесь телеграфную линию. 4 и 9 полевые роты, а также батарея капитана Геринга из 2 орудий 73 года находились еще на походе, и время их прибытия было неизвестно. Это расположение оставалось в общем без существенных изменений и после обеда. Под палящим солнцем береговой полосы мы очень страдали от жажды, которую утоляли соком молодых кокосовых орехов. Кроме того, в Танге имелись еще обычные напитки, и мы располагали вином и сельтерской водой. Войскам были даже доставлены мясником Грабовым теплые сосиски.
За всем происходящим у неприятельских судов велось непрерывное и зоркое наблюдение. Считали каждую лодку, которая от них отваливала, и ее экипаж. Я оценивал силы неприятеля, высадившегося до обеда, в 6.000 человек. Но и при такой, слишком еще низкой, оценке противника я должен был поставить себе вопрос: следует ли мне с моими тысячью винтовками рискнуть и принять решительный бой? По многим причинам я ответил на этот вопрос утвердительно. Было слишком важно помешать неприятелю закрепиться у Танги. Иначе мы уступали бы ему лучшую базу для операций против северных областей. При своем движении он имел бы в Северной железной дороге отличное вспомогательное средство для наступления, и все новые войска и боевые средства могли бы быть им легко и неожиданно переброшены против нас. При таких условиях можно было с уверенностью ожидать, что мы не будем в состоянии удержать область Северной дороги и нам придется отказаться от столь удачного до сих пор способа ведения войны на границе с английскими колониями. Перед этими вескими и реальными соображениями должен был отойти на задний план приказ губернатора - избежать обстрела Танги при любом развитии ситуации.
Некоторые данные были также в нашу пользу. Еще раньше, в восточной Азии, мне пришлось лично познакомиться с неповоротливостью английских частей во время передвижений и в бою, и надо было ожидать, что затруднения для них возрастут во много раз на очень закрытой и совершенно незнакомой для неприятельского десанта местности. Малейшее нарушение порядка должно было повлечь за собой очень крупные последствия. Я рассчитывал использовать слабые стороны противника ловким и быстрым маневрированием своих частей; европейцы были хорошо знакомы с окрестностями Танги, а аскари чувствовали себя в кустарнике, как дома.
Конечно, в случае неудачи было бы очень плохо. Уже раньше мой активный способ ведения войны не находил одобрения, и если бы к этому еще прибавилось крупное поражение в бою, то я, вероятно, окончательно потерял бы доверие войск. Точно так же и со стороны руководящих учреждений меня ожидали бы в дальнейшем большие затруднения. Приходилось принимать решение в тяжелой военной обстановке, которая совершенно напрасно усложнялась тем, что мне, ответственному руководителю, не было предоставлено достаточной свободы. Но ничего не поделаешь. Необходимо было рисковать всем.
Еще утром я лично приказал капитану фон-Принцу продвинуться к Танге с его двумя ротами европейцев, чтобы иметь возможность быстро и, не ожидая особых распоряжений, ввязаться в бой при нападении противника на роту аскари, расположенную на восточной окраине города. Я уже начал сомневаться, состоится ли вообще нападение противника в тот же день, когда в 3 часа пополудни один из аскари со своей простой и вместе с тем воинской выправкой доложил: "Адуи таджари" (неприятель готов). Этого краткого донесения я никогда не забуду. В следующий момент одновременно по всему фронту вспыхнула ружейная перестрелка. При быстром развитии боя о постоянно меняющейся обстановке можно было судить только по направлению ружейной трескотни. Было слышно, как огонь с восточной окраины Танги перекинулся в город; это означало, что 6 рота отброшена. Неприятель, в 20 раз сильнее нас, проник в город до самого вокзала. Капитан Принц немедленно бросился вперед со своими двумя европейскими ротами, сразу остановил отход бравых аскари и помог им перейти в наступление. Британский Северо-Ланкастерский полк, состоящий только из старослужащих европейцев, силой в 800 человек, был отброшен с тяжелыми потерями. Точно так же наступавшая между этим полком и берегом моря индусская бригада (кашмирские стрелки) после упорного уличного боя оказалась выбита из захваченных ею домов.
Южнее Танги капитан Баумштарк подкрепил фронт своей ротой, и я наблюдал, как после примерно часового боя аскари начали отходить между пальмами к дороге Танга-Пангани. Европейцы из штаба немедленно бросились туда и остановили этих людей. Я как сейчас вижу перед собой вспыльчивого и упрямого капитана фон-Гаммерштейна, когда он, полный возмущения, бросил пустую бутылку в голову одному из отступавших аскари. В конце концов, большая часть из сражавшихся здесь рот было молодыми, только что сформированными частями, которые смешались, попав под сильный неприятельский огонь. Но, когда мы, европейцы, появились перед ними и начали над ними насмехаться, они скоро пришли в себя и убедились, что не всякая пуля попадает цель. Но в общем натиск, который производился противником на нашем фронте, был все-таки настолько сильным, что я не считал возможным медлить дальше с выполнением своего плана и решил приступить к контрудару. Для этого в моем распоряжении была только одна единственная рота, но это была хорошая, 13 полевая рота. 4-я же рота, которую я с нетерпением ожидал с минуты на минуту, еще не прибыла.
До сих пор, судя по ходу боя, неприятель на своем открытом левом фланге не продвигался на юг дальше наших правофланговых частей. Таким образом, сюда именно и был направлен сокрушительный контрудар, и каждому участнику должен быть памятен момент, когда пулеметы 13 роты открыли фланговый огонь и привели к быстрому перелому боя. Весь фронт поднялся и бросился вперед с радостным криком. Между тем, прибыла также и 4 рота. Хотя, вследствие недоразумения, она и не была сразу направлена с похода южнее 13 роты, чтобы усилить обходное движение, а заняла место между этой ротой и остальным фронтом, ей до наступления темноты все-таки удалось принять участие в развитии успеха. Неприятель обратился в дикое бегство густыми толпами, и наши пулеметы перекрестным огнем с фронта и флангов косили целые роты, человека за человеком. Несколько аскари явилось к нам, сияя от радости, с английскими винтовками за спиной и с пленными индусами. Однако, тех наручников для немецких пленных, которые мы нашли у индусов, никто из нас на них не надел.
Представьте себе этот момент: в густом лесу все части многократно и беспорядочно перемешаны - свои с вражескими; раздаются нестройные крики на различных языках, и ко всему этому надо добавить быстро опускающуюся тропическую ночь. Тогда станет понятно, что организованное мною преследование совершенно не удалось. Я находился на правом фланге и быстро двинул ближайшие части в направлении на Рас-Казоне для энергичного преследования. Затем я отправился на левый фланг. Там я не нашел почти никого из наших людей, и только спустя более или менее продолжительное время я услышал в ночной темноте шум от сапог, подбитых гвоздями. Это был отряд аскари. Я был рад получить воинскую часть и несколько разочаровался, так как это был отряд с правого крыла под командой лейтенанта Лангена, который сбился с направления на Рас-Казоне и, таким образом, очутился на нашем левом фланге. Но этого было мало. Неизвестно почему войска сочли, что по приказу командования им необходимо опять отойти в прежний лагерь западнее Танги. Только ночью, на вокзале, мне удалось выяснить, что почти все роты выступили туда. Само собой разумеется, они получили приказ о немедленном возвращении, К сожалению, благодаря этому произошла такая задержка, что мы упустили возможность еще ночью при лунном свете обстрелять неприятельские суда прибывшей батареей капитана Геринга.
Только утром 5 ноября войска, сильное утомление которых было вполне понятно, прибыли опять в Тангу и снова заняли в общем положение прошлого дня. Оказать немедленно давление всеми силами на неприятеля у Рас-Казоне было бы нецелесообразно ввиду того, что местность там была совершенно открытая, и оба крейсера находились здесь в непосредственной близости. Однако, сильным патрулям и отдельным ротам, которые были выдвинуты на Рас-Казоне, чтобы тревожить противника, удалось все-таки внезапно обстрелять пулеметным огнем отдельные неприятельские отряды, несколько его лодок, а также палубу находившегося у госпиталя крейсера. В течение дня все больше укреплялось впечатление, что неприятель потерпел очень сильное поражение. Хотя вначале его потери в полном объеме известны быть не могли, но примерную оценку мы могли сделать как по часто встречавшимся грудам многих сотен павших, так и по запаху разложения, который, благодаря действию тропического солнца, окутывал всю местность. Мы оценивали потери очень осторожно - около 800 убитых, но теперь я думаю, что это слишком низкая оценка. Один высший английский офицер, который был знаком с результатами этого сражения, передавал мне позже по поводу другого боя, английские потери в котором он определял в 1.500 человек, что потери у Танги были значительно больше этой цифры. Теперь я считаю, что определять эти потери в 2.000 человек было бы слишком низкой оценкой. Еще более сильным было моральное потрясение неприятеля. Он почти начал верить в духов и привидения: уже спустя несколько лет меня спрашивали английские офицеры, употребляли ли мы при Танге дрессированных пчел, но, пожалуй, я могу сейчас признаться, что в одной из наших рот в решительную минуту все пулеметы были выведены из боя этими "дрессированными пчелами", так что мы от этого способа дрессировки пострадали, точно так же, как и англичане.
Неприятель чувствовал себя плохо и был действительно совершенно разбит. Его части бежали в диком беспорядке и, сломя голову, бросались в катера. Вероятность нового боя вообще не учитывалась. Из опроса пленных и найденных официальных английских документов выяснилось, что сводный англо-индийский экспедиционный корпус, силой в 8.000 человек, был совершенно разбит нашими войсками, чьи силы немногим превышали число в 1.000 человек. Только вечером нам стали вполне ясны размеры этой победы. Вечером явился английский офицер-парламентер, капитан Мейнертсгаген, и вступил в переговоры с посланным мною капитаном фон-Гаммерштейном о выдаче раненых. Капитан Гаммерштейн отправился в госпиталь, который был переполнен тяжело ранеными английскими офицерами, и от моего имени объявил, что они могут быть взяты англичанами под честное слово не сражаться против нас в эту войну.
Трофейное оружие дало возможность вооружить по-современному больше 3 рот; при этом особенно пригодились нам взятые пулеметы. Настроение войск и доверие к начальникам сильно поднялись, и я одним ударом освободился от большей части затруднений, которые тяжелым тормозом лежали на командовании. Продолжительный огонь судовых орудий, безрезультатный вследствие закрытой местности, перестал пугать наших бравых чернокожих. Материальная добыча была значительна. Кроме 600.000 патронов, неприятель бросил все наличное телефонное имущество и так много обмундирования и снаряжения, что их могло хватить, по крайней мере, на год для удовлетворения наших потребностей, особенно в теплых шинелях и шерстяных одеялах.
Наши собственные потери оказались незначительны. Было убито около 16 европейцев, в том числе отличный офицер капитан фон-Принц, 48 аскари и носильщиков пулеметов. Европейцы были погребены в общей братской могиле в тени чудесного дерева, где теперь их имена нанесены на простую дощечку.
Уборка поля битвы и погребение убитых потребовало нескольких дней напряженной работы всей армии; улицы были буквально усеяны убитыми и тяжело ранеными. Последние на непонятном языке просили о помощи, которую при всем желании не всегда можно было оказать немедленно.
На нашем главном перевязочном пункте, расположенном вне Танги, наш санитарный личный состав самоотверженно ухаживал за своими и неприятельскими ранеными под огнем тяжелых судовых орудий. Еще вечером 4 ноября я посетил раненых. Это было тяжелое зрелище. Я не предвидел, что лейтенанту Шоттштадту, который сидел на стуле, тяжело раненый в грудь, осталось жить всего только несколько минут. Английский лейтенант Кук, 101 индусского гренадерского полка, лежал тут же с тяжелым ранением ноги. Рана этого цветущего молодого офицера, который попал к нам в руки в месте горячего боя на индусском левом фланге, не могла изменить его веселого настроения. Так же, как и большую часть остальных раненых, его в течение 9 месяцев лечил в полевом лазарете в Корогве наш лучший хирург, штабной врач, доктор Миллер. Он начал уже ходить, когда, к сожалению, несчастный случай на лестнице привел к смертельному исходу.
Дни боев у Танги впервые предъявили значительные требования к уходу за ранеными. С этой целью в Корогве, а также и в других пунктах Северной железной дороги были устроены лазареты, куда больные могли быть доставлены без пересадки по железной дороге. Для перевозки не было особого постоянного санитарного оборудования, но никогда не представляло больших затруднений создать все необходимое.
Несмотря на явную неудачу у Танги, можно было ожидать, что англичане не смирятся с таким положением. И после своего поражения противник во много раз превосходил нас численно; поэтому попытка десанта в другом месте была вполне вероятна. Однако, поездка на велосипеде 6 ноября в северном направлении к бухте Манза убедила меня, что неприятельские суда заходили сюда, по-видимому, только для ухода за своими ранеными и для погребения умерших и не имели целью никакого десанта. Затем флотилия ушла в направлении на Занзибар.