- Командир, это корабль, и притом солидных размеров. Возможно, эскадренный миноносец или даже что-нибудь покрупнее.
Стейнмец, который теперь возглавлял колонну, задумался: "Может быть, это японский эскадренный миноносец, если только у них здесь есть крупные корабли, а возможно, и русский". Надо ли объявлять боевую тревогу и готовиться к артиллерийскому бою? А если он отдаст такое приказание, то стоит ли сообщать об этом и другим подводным лодкам? Вдруг это русский, а кто-нибудь нечаянно выстрелит. Вот заварится каша! Решив не объявлять тревоги, Стейнмец крикнул в люк:
- Следите хорошенько за обнаруженной целью! Как можно скорее определите курс корабля и скорость. Немедленно доложите мне, если выяснится, что он идет в нашу сторону.
- Есть, сэр.
"Подождем еще немного", - решил про себя Стэйни.
Тем временем лучи радиолокаторов и глаза сигнальщиков напряженно прощупывали темноту. Кто же там был - японец или русский?
Проходили секунды, минуты ожидания. На некоторых подводных лодках командиры орудий и наводчики проскользнули в свои помещения у пушек, как они говорили, "на всякий случай".
Умолк радиотелефон, с помощью которого подводные лодки держали связь между собой. Необходимо было известить о происходящем "Сидог", которая по-прежнему тащилась в хвосте колонны с вышедшим из строя радиолокатором. С прекращением радиотелефонных переговоров напряжение возросло. Команда "Сидог" чувствовала себя совсем одинокой в этой кромешной тьме.
Казалось, не выдержав такого напряжения, кто-нибудь крикнет: "Боевая тревога, приготовиться к артиллерийскому бою!", но этого не случилось. Закаленные в боях, моряки готовы были, не дрогнув, выдержать любое испытание. К тому же артиллерийская стрельба в этот момент могла бы привести к самым нежелательным последствиям - появлению дозорных кораблей и самолетов-бомбардировщиков.
Из люка донесся голос лейтенанта Линча:
- Командир, по левому борту судно. Приблизиться к нам не пытается, идет прямо, не делая зигзагов.
Неожиданно раздался голос сигнальщика, прозвучавший с явным облегчением:
- Вот оно, сэр, почти на левом траверзе, а освещено, словно ресторан. Конечно, это русский!
Донесение было сделано определенно не по форме, даже без обычной флотской терминологии, но все облегченно перевели дух.
Теперь судно подошло так близко, что были видны все его огни. Командиры подводных лодок, которые раньше уже встречались с русскими судами и даже, бывало, топили их, если на них не было соответствующих огней и знаков, были довольны, что на этот раз все обошлось благополучно.
Никогда еще нам не было так приятно встретить русских. Да и русские не прогадали. Страшно подумать, что могло бы произойти, если бы судно шло с затемненными огнями или случайно направилось в сторону готовых к бою "морских дьяволов". Наши 127-мм орудия и 40-мм автоматы разнесли бы его в клочья, прежде чем оно разобралось бы, в чем дело.
Успокоившись, "морские дьяволы" уже собрались было прокричать "ура", как вдруг русское судно включило 60-сантиметровый прожектор и неторопливо, внимательно начало обшаривать колонны, пока, наконец, длинный белый палец прожектора не уткнулся в "Спейдфиш", которая была возмущена таким бесцеремонным вмешательством в ее личные дела.
- Я уж думал, что этот русский никогда не выключит свой прожектор, рассказывал потом Билл Гермерсхаузен. - Он выключил его как раз в тот момент, когда я уже начал серьезно подумывать, не погасить ли мне его самому.
Всего три дня назад около острова Рэбун "Спейдфиш" потопила, по всей вероятности, русское судно. Поэтому теперь лезть на рожон было, разумеется, неблагоразумно, но при тех обстоятельствах трудно было винить Гермерсхаузена.
- Наш проход через пролив был поистине захватывающим приключением, говорил мне командир "Кревалле" Стейнмец. - Мы шли вторыми в северной колонне, за "Сидог". Мы успели пройти совсем немного, как вдруг "Сидог" резко повернула влево и пошла вдоль колонны. Вскоре от командира "Сидог" Эрла Хайдмэна мы получили приказание занять место во главе колонны - его радиолокатор снова вышел из строя, как это случилось при подходе к Корейскому проливу еще перед началом "операции Барни".
Все шли за нами, а нам не особенно хотелось быть в авангарде. Закончив зарядку батареи, мы увеличили скорость до 18 узлов. Как раз в это время мы и обнаружили русское грузовое судно, о котором здесь уже говорилось. Я приказал всем изменить курс, чтобы хоть немного увеличить расстояние между нами и незнакомцем. Встреча с этим судном несколько смутила сторонников прохождения через пролив в надводном положении.
Позже, достаточно удалившись от русского судна, мы снова легли на основной курс. Все время, пока мы проходили через пролив, видимость не превышала 550 метров. Однако наши индикаторы кругового обзора работали лучше, чем во время больших маневров.
Не могу удержаться, чтобы не вспомнить о том, с какой трогательной предупредительностью ухаживали за мной во время похода. Бывало, стоило мне только протянуть руку, как в ней оказывалась чашка свежего горячего кофе.
32. Задание выполнено, "Уоху"!
На рассвете Эрл приказал всем уменьшить скорость и вернулся на свое место в голове колонны. Заняв место головного, он передал, что его радиолокатор в порядке и что теперь он опять берет командование на себя. Минные заграждения давно остались далеко позади, и Стэйни не удержался от того, чтобы не съязвить:
- Да, вот это храбрец!
Намек Стэйни на силу духа флагмана заставил подводников покатиться со смеху, и нервное напряжение, которое испытывали все, начиная от командиров и кончая последним матросом, разрядилось. Казалось, даже свирепые волны, время от времени проникавшие внутрь подводных лодок, немного смягчились.
Около десяти часов утра "Кревалле" была вынуждена выйти из походного порядка, так как один из тросов противоминного ограждения ее рулей намотался на правый винт. Стэйни сообщил об этом на "Сидог", и Эрл приказал остальным подводным лодкам следовать дальше, а сам со своей "Сидог" оставался рядом с "Кревалле" все время, пока винт освобождали от троса. Сначала была сделана попытка распутать трос, и лейтенант Маззони спустился в воду в легком водолазном костюме. Но вскоре холодная вода и сильное течение заставили отказаться от этого плана. В конце концов винт удалось освободить, давая попеременно то передний, то задний ход. Между прочим, Уолтер Маззони был фармацевтом и поступил на действительную службу в корпус военных врачей из резерва. Среди врачей, пожалуй, только он имел право носить "Значок дельфина" и значок, указывающий на то, что он принимал участие в боевых действиях подводных лодок.
"Спейдфиш" первой пришла к острову Мидуэй. За все время пути от пролива Лаперуза она ни на один оборот не сбавляла хода и на целые сутки обогнала ближайшую к ней подводную лодку. Капитан 3 ранга Джонни Уотерман, первый командир легендарной подводной лодки "Барб", который начал свою службу на ней, когда она еще служила плавучим радиомаяком во время высадки в Северной Африке в ноябре 1942 года, встретил "Спейдфиш" у пирса.
- Как это тебе удалось так быстро добраться сюда, Билл? - спросил он Гермерсхаузена со своим протяжным южным акцентом (он был из Луизианы). Должно быть, ты действительно здорово перепугался!
Особенно интересный и полный отчет о проходе через пролив Лаперуза сделал Боб Риссер, командир "Флайинг Фиш".
"Самым захватывающим и наиболее запомнившимся моментом во всей "операции Барни", - -говорил он, - был наш выход из Японского моря через пролив Лаперуза. В ночь перед началом прохода у нас что-то случилось с радиосвязью, и поэтому мы были не совсем в курсе событий. Нелегко было определить, кто где находится. Однако ко времени прохода через пролив мы наладили наше радио и оно работало превосходно. "Флайинг Фиш" шла в голове южной колонны - весьма почетное, но не очень завидное место.
Трудно описать по порядку все, что произошло в тот вечер. В моей памяти запечатлелись отдельные, не связанные друг с другом события: замечательное сохранение места в строю - никогда еще корабли не следовали друг за другом с такой точностью; наш орудийный расчет, стоящий наготове в кают-компании старшинского состава; отсутствие "Боунфиш"; неожиданный радиолокационный контакт справа по носу, происхождение которого так и осталось неизвестным; наши механики, выжимающие гораздо больше, чем полагалось, из надежных машин "Фербенкс - Морс"; освещенное судно, идущее на запад контркурсом; неожиданно включенный прожектор, неторопливо обшаривший все лодки с первой до последней и так же неожиданно выключенный; бесчисленные чашки дымящегося кофе...
Напряжение было так велико, что я поймал себя на том, что говорю в микрофон чуть ли не шепотом. Мы, вероятно, давно уже вышли из предполагаемого района минных заграждений, но долго еще не могли успокоиться. И только когда наступил холодный туманный рассвет, мы понемногу стали приходить в себя. После того как "Флайинг Фиш" прошла Курильские острова, я лег отдыхать и проспал, кажется, до самого острова Мидуэй".
На борту "Кревалле" проход через пролив и благополучное завершение "операций Барни" были торжественно отпразднованы, когда ее командир Стейнмец впервые за все время прохода через пролив спустился вниз. Он позволил себе это не раньше, чем "Сидог" опять заняла свое место в голове колонны, а минные заграждения остались далеко позади. Случилось так, что этот день совпал с днем второй годовщины вступления "Кревалле" в строй. Стэйни пригласили зайти в кормовой аккумуляторный отсек. Там он застал почти всю команду, кроме вахтенных. В центре стоял торт - и какой! Такого огромного Стэйни еще не доводилось видеть. Среди поздравительных надписей на его глазированной поверхности ярко выделялись большие буквы: "Стоило ли совершать этот поход?"
Как один из тех, кто почти два года занимался его подготовкой, я могу ответить теперь, почти десять лет спустя, с еще большей уверенностью, чем в полные необычайных событий дни 1945 года, - да, поход был необходим, крайне необходим. В результате этого похода был не только нанесен огромный ущерб противнику, уничтожены его последние грузовые суда, прервана доставка грузов с материка и связь с находившейся там армией. Этот поход нанес огромный моральный удар японской армии и всему японскому народу, чье твердое решение выиграть войну или умереть постепенно ослабевало, по мере того как ослабевало могущество японского флота. А ведь в то время еще не была сброшена первая атомная бомба.
К офицерам и матросам соединения "морских дьяволов", живым и мертвым, я обращаюсь со словами самой искренней благодарности. Их мужество, их решительность и искусство вызывают у меня глубокое восхищение и уважение. Они были прекрасными представителями нашего тихоокеанского подводного флота и гордостью всего американского военно-морского флота.
Дух бесстрашных "морских дьяволов" и бессмертной "Уоху" Дадли Мортона незримо витал надо мной, когда я докладывал адмиралу Нимицу об успехе "операции Барни". Вместе с адмиралом мы составили следующую телеграмму:
"Главнокомандующий Тихоокеанским флотом глубоко удовлетворен результатами "операции Барни". Значение операции заключается не только в том, что потоплено много судов и без того уже немногочисленного коммерческого флота противника, но и в том, что она продемонстрировала нашу веру в могущество новой техники, а также умение смело и искусно использовать ее. Вы разбили флот противника в собственном море Хирохито. Адмирал флота Нимиц и я сердечно поздравляем вас с успехом".
Выйдя из штаба адмирала Нимица, я направился на свой флагманский корабль "Холланд", стоявший в бухте Апра.
Стояла прекрасная звездная ночь, прозрачные облачка изредка закрывали луну, набегал легкий ветерок. Я немного постоял у поручней на тихой палубе, наслаждаясь прохладой и размышляя об этом замечательном корабле, старейшей плавучей базе подводных лодок. Когда я впервые увидел "Холланд", старый подводник Честер Нимиц, командир 20-го дивизиона подводных лодок, уже начал свой стремительный подъем по служебной лестнице. Позднее я служил на ней, когда неподражаемый, неугомонный общий любимец адмирал Дикки Эдварде начинал подниматься в гору. Она видела целое поколение подводников. Одни из них возвращались назад с ленточкой "Медали почета" или мечтой многих моряков бело-голубой ленточкой ордена "Морского креста", а другие, ставшие легендарными героями еще до окончания войны, уже никогда не вернутся. Это Гильмор, Кромвель, Дили, Мортон...
Я смотрел на запад, и когда луна скрылась за облаком, передо мною вновь возник призрак "Уоху". Постепенно сливаясь с волнами, она уходила в открытое море. И вдруг я заметил, что теперь другой сигнал развевался на ее сломанном перископе, над заржавевшим и покрытым водорослями корпусом.
Это уже не был сигнал: "Отомстите за нас!" Вместо него при слабом колеблющемся свете я прочел: "Задание выполнено!". И голик - голик, которого не было на перископе "Уоху", когда она возвратилась из Японского моря, гордо возвышался над ее разбитым мостиком.
Теперь я мог сказать с гордостью и грустью: "Спи спокойно, "Уоху"!"
Эпилог
Итак, "операция Барни" завершена. Ускорила ли именно она поражение Японии? Этот вопрос так и не был разрешен ни в военно-морском министерстве, ни даже в штабах флотов.
Но на морских просторах, где торпедисты часто спорят с бородатыми мотористами о своих заслугах, этот вопрос обсуждается часто. Поднимают его, правда, не торпедисты и не мотористы, а спокойные гидроакустики, которым надоели бесконечные споры двух враждующих партий о своем превосходстве.
- Да, да, - говорят они усталым голосом, - мы знаем, что вы, торпедисты, выиграли войну. Но кто провел вас через минные заграждения Корейского пролива, чтобы вы могли хорошенько всыпать Хирохито?
И во время горячих словесных сражений в отсеках, когда подводная лодка совершает длительный переход в подводном положении под бушующими волнами моря, когда молодые стратеги-подводники шумно разрешают мировые проблемы, мнение людей, прошедших через минные заграждения в Японское море вместе с другими "морскими дьяволами", чтобы, как с гордостью сказал Нимиц, "нокаутировать" японцев, всегда имеет вес. Их храбрость подверглась суровому испытанию. На их долю выпала честь впервые испробовать магические лучи гидролокатора в борьбе с минами, которые со всех сторон грозили "морским дьяволам" смертью.