58266.fb2
детей, которых формирует ласковое воспитание нашей бестолковой жизни. Наш
народ говорит, что "за битого двух небитых дают". Имея понятие о дикости
семейных отношений в некоторых слоях нашего общества, мы должны сознаться, что это изречение совершенно справедливо и проникнуто глубокою практическою
мудростью. Пока в нашу жизнь не проникнет настоящий луч света, пока в массах
народа не разовьется производительная деятельность, разнообразие занятий, довольство и образование, до тех пор битый непременно будет дороже двух
небитых, и до тех пор родители в простом быту постоянно будут принуждены
бить своих детей для их же пользы. И польза эта вовсе не воображаемая. Даже
в наше просвещенное время детям простолюдина полезно и необходимо быть
битыми, иначе они будут со временем несчастнейшими людьми. Дело в том, что
жизнь сильнее воспитания, и если последнее не подчиняется добровольно
требованиям первой, то жизнь насильно схватывает продукт воспитания и
спокойно ломает его по-своему, не спрашивая о том, во что обходится эта
ломка живому организму. С молодым человеком обращаются так же, как и со
всеми его сверстниками; других ругают - и его ругают, других бьют - и его
бьют. Привык или не привык он к этому обращению - кому до этого дело? Привык
- хорошо, значит выдержит; не привык - тем хуже для него, пусть привыкает.
Вот как рассуждает жизнь, и от нее невозможно ни ожидать, ни требовать, чтобы она делала какие-нибудь исключения в пользу деликатных комплекций или
нежно воспитанных личностей. Но так как всякая привычка приобретается всего
легче в детстве, то ясно, что люди, воспитанные лаской, будут страдать в
своей жизни от одинаково дурного обращения гораздо сильнее, чем люди, воспитанные палкой. Воспитание палкой нехорошо, как нехорошо, например, повсеместное развитие пьянства в нашем отечестве; но оба эти явления
составляют только невинные и необходимые аксессуары нашей бедности и нашей
дикости; когда мы сделаемся богаче и образованнее, тогда закроется по
крайней мере половина наших кабаков, и тогда родители не будут бить своих
детей. Но теперь, когда мужик действительно нуждается в самозабвении и когда
водка составляет его единственную отраду, было бы нелепо требовать, чтобы он
не ходил в кабак; с тоски он мог бы придумать что-нибудь еще более
безобразное; ведь есть и такие племена, которые едят мухомор. Теперь и палка
приносит свою пользу, как приготовление к жизни; уничтожьте палку в
воспитании, и вы приготовите только для нашей жизни огромное количество
бессильных мучеников, которые, натерпевшись на своем веку, или помрут "от
чахотки, или превратятся понемногу в ожесточенных мучителей. В настоящее
время вы имеете в каждом русском семействе два воспитательные элемента, родительскую палку и родительскую ласку; и то и другое без малейшей примеси
разумной идеи. И то и другое из рук вон скверно, но родительская палка
все-таки лучше родительской ласки. Я знаю, чем я рискую; меня назовут
обскурантом, а заслужить в наше время это название - почти то же самое, что
было в средние века прослыть еретиком и колдуном. Я очень желаю сохранить за
собою честное имя прогрессиста, но, рассчитывая на благоразумие читателя, надеюсь, что он понимает общее направление моей мысли, и, вооружившись этим
упованием, осмеливаюсь уклоняться от общепринятой рутины нашего дешевого
либерализма. Палка действительно развивает до некоторой степени детский ум, но только не так, как думают суровые воспитатели; они думают, что коли
посечь ребенка, так он запомнит и примет к сердцу спасительные советы, раскается в своем легкомыслии, поймет заблуждение и исправит свою греховную
волю; для большей вразумительности воспитатели даже секут и приговаривают, а
ребенок кричит: "Никогда не буду!" и, значит, изъявляет раскаяние. Эти
соображения добрых родителей и педагогов неосновательны; но в высеченном
субъекте действительно происходит процесс мысли, вызванный именно ощущением
боли. В нем изощряется чувство самосохранения, которое обыкновенно дремлет в
детях, окруженных нежными заботами и постоянными ласками. Но чувство
самосохранения составляет первую причину всякого человеческого прогресса; это чувство, и только оно одно, заставляет дикаря переходить от охоты к
скотоводству и земледелию; оно кладет основание всем техническим
изобретениям, всякому комфорту, всем промыслам, наукам и искусствам.