истине, составляют только частные проявления и тончайшие видоизменения того
самого чувства, которое побуждает нас избегать боли и опасности. Мы
чувствуем, что некоторые ощущения освежают и укрепляют нашу нервную систему; когда мы долго не получаем этих ощущений, тогда организм наш расстроивается, сначала очень легко, однако так, что это расстройство заставляет нас
испытать какое-то особенное ощущение, известное под названием скуки или
тоски. Если мы не хотим или не можем прекратить это неприятное чувство, то
есть если мы не даем организму того, что он требует, тогда он расстроивается
сильнее, и чувство делается еще неприятнее и томительнее. Для того чтобы
постоянно чем-нибудь затыкать рот нашему организму, когда он таким образом
начинает скрипеть и пищать, мы, то есть люди вообще, стали смотреть вокруг
себя, стали вглядываться и прислушиваться, стали двигать самым усиленным
образом и руками, и ногами, и мозгами. Разнообразное двигание совершенно
соответствовало самым прихотливым требованиям неугомонной нервной системы; это двигание так завлекло нас и так полюбилось нам, что мы занимаемся им
теперь с самым страстным усердием, совершенно теряя из виду исходную точку
этого процесса. Мы серьезно думаем, что любим изящное, любим науку, любим
истину, а на самом деле мы любим только целость нашего хрупкого организма; да и не любим даже, а просто повинуемся слепо и невольно закону
необходимости, действующему во всей цепи органических созданий, начиная от
какого-нибудь гриба и кончая каким-нибудь Гейне или Дарвином.
IX
Если чувство самосохранения, действуя в нашей породе, вызвало на свет
все чудеса цивилизации, то, разумеется, это чувство, возбужденное в ребенке, будет в малых размерах действовать в нем в том же направлении, Чтобы
привести в движение мыслительные способности ребенка, необходимо возбудить и
развить в нем ту или другую форму чувства самосохранения. Ребенок начнет
работать мозгом только тогда, когда в нем проснется какое-нибудь стремление, которому он пожелает удовлетворить, а все стремления, без исключения, вытекают из одного общего источника, именно из чувства самосохранения.
Воспитателю предстоит только выбор той формы этого чувства, которую он
пожелает возбудить и развить в своем воспитаннике. Образованный воспитатель
выберет тонкую и положительную форму, то есть стремление к наслаждению; а
воспитатель полудикий поневоле возьмет грубую и отрицательную форму, то есть
отвращение к страданию; второму воспитателю нет выбора; стало быть, очевидно, надо или сечь ребенка, или помириться с тою мыслию, что в нем все
стремления останутся непробужденными и что ум его будет дремать до тех пор, пока жизнь не начнет толкать и швырять его по-своему. Ласковое воспитание
хорошо и полезно только тогда, когда воспитатель умеет разбудить в ребенке
высшие и положительные формы чувства самосохранения, то есть любовь к
полезному и к истинному, стремление к умственным занятиям и страстное
влечение к труду и к знанию. У тех людей, для которых эти хорошие вещи не
существуют, ласковое воспитание есть не что иное, как медленное развращение
ума посредством бездействия. Ум спит год, два, десять лет и, наконец, доспится до того, что даже толчки действительной жизни перестают возбуждать
его. Человеку не все равно, когда начать развиваться, с пяти лет или с
двадцати лет. В двадцать лет и обстоятельства встречаются не те, да и сам
человек уже не тот. Не имея возможности справиться с обстоятельствами, двадцатилетний ребенок поневоле подчинится им, и жизнь начнет кидать это
пассивное существо из стороны в сторону, а уж тут плохо развиваться, потому
что когда на охоту едут, тогда собак поздно кормить. И выйдет из человека
ротозей и тряпка, интересный страдалец и невинная жертва. Когда ребенок не
затронут никакими стремлениями, когда действительная жизнь не подходит к
нему ни в виде угрожающей розги, ни в виде тех обаятельных и серьезных
вопросов, которые она задает человеческому уму, - тогда мозг не работает, а
постоянно играет разными представлениями и впечатлениями. Эта бесцельная
игра мозга называется фантазиею и, кажется, даже считается в психологии
особенною силою души. На самом же деле эта игра есть просто проявление
мозговой силы, не пристроенной к делу. Когда человек думает, тогда силы его
мозга сосредоточиваются на определенном предмете и, следовательно, регулируются единством цели; а когда нет цели, тогда готовой мозговой силе