Мюриел Спарк начала писать прозу уже в зрелом возрасте: первый ее роман, "Утешители", появился в 1957 году, когда ей было 39 лет. Быть может, поэтому ее творчество напрочь лишено той зыбкой неопределенности и романтической возвышенности, которыми обычно грешат первые произведения начинающих.
Мюриел Спарк полна противоречий. Непревзойденная выдумщица и фантазерка, она больше всего озабочена правдой. Неутомимая в описании распада и разложения, она больше всего озабочена гармонией. На первый взгляд легкомысленная и озорная, она больше всего озабочена глубиной замысла. Четкая в конструкции, она более всего озабочена убедительностью мимолетных деталей.
Эти противоречия до сих пор сбивают с толку английскую критику, которая никак не может найти для Спарк подходящее место в строго-иерархической литературной табели о рангах и жанрах. Но действительно — как оценить роман, начинающийся, как шутка, а с полдороги превращающийся в трагедию, в драму предательства и коварства? Как быть с автором, который заставлял тебя доверчиво хихикать над симпатичными слабостями героев, чтобы в конце показать, что все они — грязные негодяи, недостойные ни улыбки, ни снисхождения?
Мнение самой Спарк о природе творчества ничуть не помогает прояснению противоречий ее творческой манеры. "Каждая литературная история для меня, — говорит Спарк, — своего рода притча. Между писателем и читателем существует соглашение о том, что все описанное не является правдой. Конечно, в результате рождается какая-то правда, - но это не правда факта. Роман — это придумка; создатели романов - профессиональные выдумщики и обманщики; искусство романиста — это в значительной степени искусство лжи, и чем изощреннее ложь, тем лучше роман, ибо вымысел не менее удивителен, чем правда".
Книги Спарк немногословны и точны — в конструкции и деталях. Мир их замкнут, он населен немногочисленными героями, которые связаны запутанными и давними отношениями. Фон их — история последнего тридцатилетия с ее трагическими событиями и не менее трагическими судьбами. "Зенит мисс Джин Броди" начинается в Эдинбурге на заре фашизма. "Девушки скромного достатка" с трудом сводят концы с концами среди лондонских развалин Накануне окончания Второй мировой войны. Героиня "Ворот Мандельбаума" запутывается в сетях собственных авантюр в Израиле времен процесса Эйхмана, этого послесловия к истории фашизма.
Деспотическая мисс Броди, поборница идей элитарной школы, где ученики разделены на избранных и изгоев, выбирает среди своих учениц шестерых, чтобы перекроить их на свой манер, отлить в нужную форму и превратить в ударный кулак. Мисс Броди не скрывает источники своего педагогического вдохновения:
"Это лето я провела в Италии, я видела Муссолини, одного из величайших людей нашего времени". Следующее лето мисс Броди проводит уже в Германии и возвращается оттуда еще более очарованная. Ее трагикомическое соперничество с Муссолини, Гитлером и Франко на поприще создания собственных штурмовиков (или штурмовиц?) зловеще оттеняется реальными событиями, происходящими в большом мире.
Невозможно рассказать о Мюриел Спарк, не пересказав хотя бы одного ее романа, его запутанной, почти детективной структуры, в которой постепенно, сквозь стремительно увлекающее нагромождение событий открывается притчевая, символическая их основа. Вот казавшийся почти определенным образ "фашистки" мисс Броди начинает двоиться: она влюбляется в школьного учителя рисования, но, не желая разрушать его семью, намеревается подсунуть ему в любовницы не себя, а свою любимую ученицу. Но любовницей учителя становится другая — дурнушка Сэнди, подосланная следить за парочкой. И непонятно, в сущности, зачем Сэнди понадобилось соблазнять учителя, — уж не затем ли, чтобы вырваться из-под жуткой, гипнотической власти мисс Броди, которую ощущают в школе все — и школьницы, и учителя? А вырваться можно только невероятной ценой, — и Сэнди совершает грязный поступок, донос, в результате которого униженная мисс Броди вынуждена покинуть школу. Сюжет романа обращен вспять - это не история предательства, а история почти детективных попыток мисс Броди найти предательницу. Но вот и сюжет, казалось бы, исчерпан; виновник найден, вывернутая наизнанку "справедливость" восторжествовала; однако именно тут-то и начинается притча: самое жестокое поражение мисс Броди оборачивается самой большой ее победой и предавшая ее Сэнди оказывается самой верной ее ученицей, ибо выясняется, что весь ее бунт был не более, чем негативной формой подчинения. Чтобы как можно дальше отойти от ревностной кальвинистки мисс Броди, Сэнди запирает себя в католический монастырь, общается с людьми только через решетку, а на вопрос, кто больше всего повлиял на ее жизнь, признается: мисс Джин Броди.
В католицизм обращается и родившаяся от еврейской матери героиня "Ворот Мандельбаума" (так назывался до 1967 года узкий проулок, отделявший Западный Иерусалим от Восточного), приезжающая в Святой Город, чтобы найти там себя и свои корни. Она не находит ответа в этом чуждом ей мире: все люди, населяющие его, разбиты на группы, а те, в свою очередь, раздираются внутренними противоречиями; и не сам человек важен для окружающих, а его принадлежность к той или иной — социальной, религиозной, национальной — группе. Разноязыкий Иерусалим становится притчевым символом сегодняшнего мира, каким его видит Мюриел Спарк, - мира отчуждения и непонимания.
Но было бы неправильно думать, будто творчество Спарк — только причудливые впечатления "поэта" (как она себя называет) , в которых пестрота окружающего мира преображена в пестроту сюжетных событий. Тем и выделяется творчество Спарк на фоне современной западной культуры и тем оно для этой куль¬туры значимо, что почти в каждой своей книге Спарк пытается отыскать - в бытовых подробностях, в сутолоке случайных событий, в пестроте житейской банальности — некие предначертания высшей воли и высшего смысла. Какая-то исступленная вера в наличие высшего, не человеком продиктованного порядка заставляет ее искать — и находить — гармонию в бессмысленном, на первый взгляд, и жестоком потоке человеческой жизни. Она верит, что кажущаяся бесформенность и абсурдность человеческого существования — не более, чем видимость, поверхностное впечатление от истинного бытия, которое мы — простые смертные — не в силах охватить разумом. И лишь редкие минуты прозрения, прорыва сквозь эту загрязненную поверхность приносят истинную радость, придают смысл земной и заземленной суете нашей кратковременной жизни. "И все это вдруг повторилось однажды, когда солнце пунцовым диском маячило сквозь голые ветви Кенсингтонского парка, и конькобежцы на замерзшей глади Круглого пруда были с ног до головы забрызганы его алыми отблесками, пока они грели одна о другую застывшие руки в варежках и плавно скользили по темно-белому льду. Значит, он долгие годы хранил этот образ в душе, чтобы образ этот вернулся к нему неслышно, как вор в ночи, как сладостный свидетель его безумия, и напоил его красотой и восторгом, — светлым, как случайная память о детстве".
Мюриел Спарк сурова и беспощадна к своим героям: минуты красоты и слияния с высшей гармонией редко посещают участников ее литературных забав: куда чаще они поглощены той вздор¬ной возней, которая составляет их повседневное существование. А повседневное существование хаотично и жестоко, и человеку непросто пробраться к себе сквозь чересполосицу и сумбур враждебного ему мира. Спарк видит единственный выход из этой безжалостной игры мира с человеком: "Или вера охватывает ВСЕ стороны нашей жизни, или ее нет вовсе. Всегда можно подобрать свидетельства того, что все наши попытки отличить истину от фальши, кощунство от благодати — смешны и инфантильны. Или вся жизнь объединяется волей Божьей, или вся она рассыпается в прах. Всегда происходят события, которые откатывают в сторону камень, скрывающий зияющую дыру в центре вселенной, ведущую в никуда, в бездонную пропасть. Эти события заставляют людей поспешно отшатываться и озираться вокруг в поисках реальных ценностей. И те, кому посчастливилось их найти, должны сделать выводы".
... Случилось так, что один из самых ранних романов Мюриел Спарк, "Мементо мори", я прочла одним из последних. И в этой перевернутой перспективе творчество Спарк вдруг открылось мне во всей его глубокой цельности, объединенное главной мыслью — о Боге и Смерти. Герои "Мементо мори"— обитатели дома престарелых, которых неожиданно начал донимать загадочный преследователь: он звонит им всем по очереди, произнося в телефонную трубку лишь четыре слова: "Помни, ты скоро умрешь". Собственно, факт этот всем известен, и особенно естественно задумываться над ним избранным Спарк героям. Но в том-то и состоит абсурдность нашей натуры, что мы не хотим, не желаем, не намерены помнить о смерти. Ни один из корреспондентов таинственного Голоса не хочет слышать его краткого и убедительного предостережения; все они — как, впрочем, и все мы — живут в слепой надежде на бессмертие, на бесконечность существования; все их помыслы и желания сосредоточиваются на поисках того, кто звонит, а не попытке привести в порядок перед концом свои земные дела. Горстка стариков, застигнутых пугающим голосом, продолжает свое обычное, нелепое существование — со склоками в очереди за обедом, с мелким шантажом, с ревностью и завистью. Только двое находят в себе силы не прятать головы под крыло, а принять мысль о неизбежности как призыв подвести последние итоги.
Такова, видимо, сила трезвой объективности Спарк: я не испытывала жалости и сострадания к этим немощным старикам. Я всматривалась в их мир, как в некий микрокосм, воплощающий универсальные законы нашего бытия: общие нам беды и заботы, общие пороки и слабости. Общую неизбежность Смерти, в от блеске которой существование становится таким трагичным и комичным одновременно.
Два этих полюса бытия - Бог и Смерть, высшая надежда и высшая неизбежность — словно два центра гигантского притяжения, искривляют в романах Спарк пространство и время, обычной жизни, .нарушая последовательную связь событий и вдвигая будущее в прошлое. И внезапно мне открылось, что это, на первый взгляд, искаженное пространство — время, в. котором живут герои Спарк, есть, в сущности, единственно подлинный мир существования нашего духа - прошлое и будущее как бы отбрасывает цветную тень на все, происходящее сейчас, окрашивая все наши действия и поступки. Словно тень прошедшего и грядущего, подчеркивая то, что было, то, что будет, и то, что могло бы быть, очерчивает силуэт происходящего сию минуту,, меняя «го про¬порции и перспективы. Плоская и одноцветная сиюминутность под пером Спарк превращается в трехмерную цветную объемность бытия, и оттого каждый его поворот, поступок, событие наполняются значимостью, ответственностью, высшим смыслом,
И вот передо мной — один из последних романов Спарк "Теплица на берегу Ист-Ривер"..Его герои, Поль и Эльза Хезлетт, погибли совсем молодыми — от немецкой бомбы, в Лондоне, в самом конце второй мировой войны. Но вот отгремела война, а Поль и Эльза, как и намеревались при жизни, переехали в Нью-Йорк, как и мечтали — поселились там в доме на берегу Ист-Ривер, ведут непонятную, пугающую, призрачную жизнь после смерти — жизнь в необычном, только в мечтах осуществимом богатстве, в жарко, необычайно жарко натопленной квартире, у них рождаются дети, этакие вполне современные железобетонные роботы, с которыми у родителей складываются вполне современные от¬ношения; и дом на берегу Ист-Ривер так же посещают старые друзья, связанные с Полем и Эльзой воспоминаниями о лондонских днях, о совместной, работе и совместной — как выясняется к концу книги — гибели от той же бомбы. Повествование, точно маятник, ритмично раскачивается, уводя нас то в эпическое на¬стоящее с его мелкими заботами, случайными встречами и торопливыми нью-йоркскими буднями, то в романтическое прошлое великой войны, когда все были молодыми. Прошлое монотонно, как маятник, наплывает на настоящее, а на них ложится отблеск, точнее — тень непостижимого будущего: тень Эльзы, живущая в романе непонятной собственной жизнью, превращая потустороннее в материальное. Потустороннее — это память, которая тревожит Поля, воспоминание о низком поступке его подлинной жизни: некогда в Лондоне, терзаемый ревностью, он донес на немецкого военнопленного, с которым Эльза крутила любовную интрижку.
К тени Эльзы присоединяются мистические тени Поля и умершего в тюрьме любовника, и их хоровод раскачивает по возрастающей амплитуде маятник мечущегося между прошлым и на¬стоящим повествования о загробной жизни героев, таких живых, горячих и запутавшихся в своих страстях, среди такого леденяще мертвенного однообразия их нью-йоркского быта. И пока Эльза и Поль прикованы к этому сиюминутному нереальному однообразию, тени, увлекаемые несбыточными мечтами, разыгрывают иной вариант их жизни: тень Эльзы устремляется в Европу за тенью возлюбленного в надежде хоть на миг задержать в горсти его протекающую сквозь пальцы призрачную сущность; а за ней устремляется тень безутешного Поля, надеясь удержать в горсти ее протекающую сквозь пальцы сущность — и тем освободиться от тяжкого чувства вины.
В жарко натопленной квартире на берегу Ист-Ривер Поль и Эльза стареют, все дальше уходя в будущее, удаляясь от удаляющихся все дальше в прошлое своих теней - таких юных, таких нестареющих, что невольно закрадывается подозрение: не есть ли сама смерть Поля и Эльзы тоже исполнение какого-то скрытого даже от себя желания? Не предпочли ли они умереть молодыми, лишь бы избежать ответственности за свои преступления, грехи и ошибки? Не есть ли комически бесцельное, призрачное нью-йоркское их существование, равно как и трагическая одержимость их теневого бытия - лишь безнадежная попытка настоящего, суетного, неподлинного, пустого и нереального настоящего, подменить собой осмысленность прошлого и будущего?
Озадачив и смутив меня необъяснимым и непознаваемым, Мюриел Спарк снова заставила мое сердце сжаться в предчувствии высшей ответственности, в ослепительной догадке о смысле жизни и смерти. Но я благодарна ей за этот толчок в сердце: разве тот, кто это ощутил и над этим задумался, не сделал тем самым первый шаг на пути познания?