— На ваше имя пришла продовольственная посылка, но министр не разрешает ее выдавать, — сообщил он то, что мне было уже давно известно.
Я промолчал. Молчал и начальник тюрьмы — ему было предписано наблюдать за реакцией Лонсдейла и детально информировать об этом контрразведку. Там все еще надеялись «сломить» упрямого заключенного.
— Скажите, как мне с нею поступить, — наконец не выдержал начальник. — Я ее должен куда-то деть...
— Пошлите ее Фреду Снеллингу, — равнодушно ответил я.
Фред Снеллинг стоил того, чтобы познакомиться с московской гастрономией. Он работал в аукционе, специализировался на продаже букинистических книг и был большим специалистом в своем деле. Я поддерживал с ним дружеские отношения, так как Фред охотно поставлял мне нужные книги. Да и сам Фред внушал уважение; у него были определенные принципы, которых он твердо придерживался. Снеллинг написал несколько книг о спорте, но потом удивил всех, опубликовав в 1964 году сенсационный боевик «007, Джеймс Бонд: отчет». Ловкий издатель оформил книгу «под подлинного» Джеймса Бонда. Пока читатели разобрались, что к чему, только в США было продано свыше миллиона экземпляров. Снеллинг прислал мне первое английское издание с посвящением, и я с интересом листал книгу, в которой весьма юмористически рассказывалось о знаменитом супермене. Главы назывались претенциозно: «Его предшественники», «Его образ», «Его женщины», «Его противники», «Его будущее».
Через неделю Фред сообщил мне, что получил посылку и благодарит за нее.
Уже после освобождения я спросил у жены, что именно она посылала в тюрьму. Жена перечислила все. Вспомнила, что положила туда черную икру.
Тогда же я встретился и с Фредом.
— Ну, как, дружище, — поинтересовался я после взаимных приветствий. — Понравилась тебе черная икра?
Я был уверен, что Фред икры до этого никогда не пробовал.
— В посылке не было никакой икры, — не без удивления ответил Фред.
Английские власти остались верными себе. Видимо, я так и не узнаю никогда, чей стол украсил предназначенный мне деликатес.
В августе 1963 года жизнь снова предоставила мне возможность выйти на ринг: Фред Снеллинг сообщил, что в Англии снимают фильм «Сеть шпионов» и что в его основу положено дело Лонсдейла. В ближайшее время фильм должен выйти на экран, а пока широко рекламируется прессой. Я легко представил, что это будет за лента, и решил помешать ее выходу на экран.
Формально в Англии для выпуска фильма о живом человеке требуется его разрешение. На заключенных это правило распространяется лишь теоретически, особенно если у них нет родственников на воле.
На следующий же день я подал петицию с просьбой разрешить проконсультироваться по этому вопросу с бирмингемским адвокатом. Указывая, что выпуск фильма ожидается в самом ближайшем будущем, я просил не тянуть с ответом. Прождав две недели, написал Джонсону-Смиту, чтоб тот подтолкнул министра. Прошло еще три недели. Мой депутат молчал, и я начал думать, что получу ответ уже после выхода фильма. Поэтому решил обратиться к своим адвокатам. Письмо было задержано: необходимо, сказали мне, дождаться ответа на предыдущую петицию. Наконец в октябре пришел ответ: мне отказывали в свидании с адвокатами. Но одновременно мне разрешали послать письмо в киностудию.
Я немедленно направил адвокату и в киностудию решительный протест против того, чтобы кто-либо изображал меня в фильме и использовал мое имя в сенсационных целях. В заключение я пригрозил передать дело в суд.
Как это ни странно, хотя, быть может, это было вполне закономерно, первым пришел ответ от адвокатской фирмы, представляющей интересы кинокомпании: «Наши клиенты действительно сняли фильм, рассказывающий о событиях, связанных с Вашим судебным процессом... События, которые касаются конкретных лиц, во всех своих существенных деталях основываются на неопровержимых фактах...»
К этому времени в газетах уже появились сообщения о том, что фильм выйдет на экран в конце октября (но фактически он появился лишь спустя шесть месяцев. Как оказалось, после моего письма студия была вынуждена подвергнуть фильм «чистке», он был сокращен на 15 минут. Все вырезанные сцены в основном касались вымышленных эпизодов из личной жизни разведчика. Это, конечно, в какой-то степени снизило интерес зрителей, которые привыкли видеть на экране «клубничку»). Многие мои знакомые, видевшие фильм, были единодушны: он поразил их лишь низким качеством. «Нужно обладать огромным талантом, — писала одна из газет, — чтобы ухитриться выпустить столь скучный фильм о столь интересном деле».
О чем шла речь в фильме? «Сеть шпионов» в псевдодокументальной манере рассказывала о так называемом Портлендском деле. Сценарий был основан на материалах судебного процесса и поэтому далек от истины. Показания Джи и Хаутона авторы приняли за чистую монету. Все действие разворачивалось в течение трех недель: от «начала» работы Хаутона до ареста. Британские налогоплательщики должны были убедиться, как здорово действует их служба безопасности. В заключительных кадрах были выражены все идеи, вдохновившие авторов и постановщика: купол «Олд Бейли», статуя Фемиды и мрачный голос за кадром: «Кто знает, быть может, такой же опасный шпион находится среди нас, в этом самом зале и даже в вашем ряду!» «Сеть шпионов» была вкладом определенных английских кругов в атмосферу шпиономании, которую после моего ареста старались раздуть в стране.
Покончив с кино, я принялся за прессу. 10 ноября 1963 года в газете «Санди экспресс» я с изумлением прочитал, что якобы написал своей жене, что буду дома значительно раньше, чем через четверть века. В частности, в газете говорилось: «В письме из Бирмингемской тюрьмы человек, который возглавлял портлендскую шпионскую группу... советовал своей жене не терять надежды, так как переговоры о его освобождении уже ведутся».
Конечно, я знал, что такое возможно, и не терял надежды на то, что обстоятельства могут сложиться в мою пользу. Я не сомневался, что на Родине обо мне помнят, думают, делают все возможное, чтобы вызволить из неволи. И неколебимая вера эта помогала переносить испытания, выпавшие на мою долю. Но я никогда не затрагивал этой темы в письмах к жене или кому-либо иному.
Между тем статья называлась крикливо: «Лонсдейл пишет жене: скоро буду дома». Помещена она была под крупным заголовком на центральной, самой «почетной» полосе толстой воскресной газеты, где обычно отводится место самым интересным материалам.
Сочинения, опубликованные в «Санди экспресс», легко опровергались, поскольку переписка с женой проходила через тройную цензуру. И все же, тщательно взвесив все обстоятельства, я решил прежде всего заручиться поддержкой так называемого Совета по делам прессы, в функции которого входит следить за «моральным обликом» английской печати. В письме в Совет я попросил ответить на два вопроса:
— Могут ли английские газеты публиковать содержание частных писем без согласия их авторов?
— Могут ли английские газеты фабриковать содержание личных писем?
После обычных проволочек, к которым к тому времени я уже почти привык, я получил ответ от секретаря Совета по делам прессы полковника Клиссита (тот факт, что в секретарях Совета состоит полковник, отнюдь не означает, что Совет — военная организация. В Англии отставных офицеров принято называть по их званию — но только от капитана и выше — до конца жизни).
Письмо было кратким и конкретным — лучшего я и желать не мог. Полковник писал:
«Частные письма или их содержание не могут публиковаться без согласия их авторов (основание — закон об авторском праве 1956 года).
Публикуя фабрикацию, владельцы газеты будут вынуждены выплатить компенсацию в соответствии с решением суда».
Таким образом, получалось, что если б «Санди экспресс» продолжала настаивать, что она опубликовала выдержку из подлинного письма Лонсдейла, то она была бы вынуждена выплатить компенсацию на основании пункта первого.
Если же она признает, что письмо сфабриковано, то она будет отвечать за это в соответствии с пунктом вторым. Как говорится, куда ни кинь, везде клин.
Передав необходимые документы адвокату, я поручил ему заняться этим делом. Случайно или умышленно, адвокат не понял его и повел дело так, что дал возможность «Санди экспресс» затянуть иск. Вскоре обстоятельства сложились таким образом, что я должен был заняться иными, более приятными делами, и адвокат, не дожидаясь новых указаний, прекратил атаку. А жаль: были все основания притянуть «Санди экспресс» к ответу.
Из письма англичанина Бриага Марриринера Галине Молодой:
С 1962 по 1965 год я отбывал пятилетнее наказание за грабеж с применением насилия. Думая недавно о пережитом в тюрьме, я вспомнил Гордона Лонсдейла, с которым соприкоснулся в тюрьме Винсон Грин в Бирмингеме. Я провел много часов, беседуя с Гордоном на прогулках, и нашел, что он выдающийся человек, очень смелый и приятный, хотя, к моему изумлению, убежденный приверженец коммунистической системы...
Истинная причина моего письма заключается в следующем: я вспомнил, что Гордон рассказал мне о том, что у него в России есть жена и дети. Я никогда о них не думал и даже не знаю, жива ли еще его жена. Если она жива, наверное, она рада будет прочитать о той дани уважения, отдаваемой иностранцем, который знал ее мужа в наихудших из всех возможных обстоятельствах — в британской тюрьме, отбывающим наказание в 25 лет. Тем не менее он никогда не переставал улыбаться. Он всегда был приветлив...
Лучше всего я помню его по одному эпизоду. Мы работали в «Звездной» мастерской, изготовляя кисти для красок. Было очень жарко, и мы были скучены в тесном помещении. Все были раздражены. Работавший напротив меня человек действовал мне на нервы своими саркастическими замечаниями. В конце концов я не выдержал и вскочил, чтобы ударить его. (За это я был бы посажен на хлеб и воду). Я — крупный мужчина ростом 6 футов 4 дюйма и весом 102 кг; однако Гордон тут же оказался между нами и заявил: «Не будьте дураками. Не давайте тюремщикам повода для удовлетворения». Мы оба сели на место.
Гордон тихо, уверенно, без лишнего шума разрядил обстановку. Своим поступком он ничего не выгадывал, а фактически рисковал сам.
Госпожа Лонсдейл! Ваш муж — настоящий, хороший, храбрый человек...
ГЛАВА XXXII
Английская контрразведка незримо присутствовала в каждой тюрьме, в которой я побывал. Шаг за шагом МИ-5 преследовала меня, стараясь заставить сдаться. Особый режим, самые скверные тюрьмы, дискриминация, психологическая обработка...
Борьба продолжалась.
Она шла теперь в условиях, неблагоприятных для меня. Я был один. Один против мощного, освященного веками тайной работы аппарата МИ-5.
Контрразведчики уже поняли, что поторопились с моим арестом и упустили возможность раскрыть действительный объем моей деятельности. Теперь они старались исправить ошибку. Но, увы, человек, начиненный секретными сведениями, которых просто жаждала МИ-5, хотя и находился в ее руках, по-прежнему ничего не говорил.
Вначале был период выжидания — ко мне присматривались и «подбирали ключи». Потом резко «закрутили гайки» — ухудшили режим и тут же стали проверять мое настроение. Авось что-нибудь да выйдет. Делалось это крайне примитивно. Вдруг среди тюремщиков попадался некий сердобольный, располагавший к себе дядя. Дядя будто невзначай заводил со мной беседу, бросал: «Жаль мне вас, через 16 лет я уйду на пенсию, а вы все еще будете гостем Ее Величества...» — и пытливо присматривался, как я на это реагирую.
Потом мне стали подставлять других заключенных — у каждого из них был свой заманчивый план побега. Загвоздка всегда была в одной мелочи: я должен был сообщить адрес человека, у которого можно было спрятаться после побега...
Сначала все это не слишком раздражало: тюремная жизнь скучна и монотонна. А в этих, пусть даже весьма примитивных, приемах, с которыми пытались «подойти» ко мне, было свое разнообразие. Но потом я справедливо посчитал топорность этих попыток явным неуважением к своей профессиональной квалификации. Методы МИ-5 свидетельствовали о негибкости и тенденции к шаблону и стереотипу. Главным средством считались деньги — западные специальные службы почему-то свято убеждены в том, что деньги купят все. Конечно, мне были известны случаи, когда такой подход позволял английской контрразведке добиваться успеха. Но это вовсе не давало оснований делать вывод, что найден какой-то универсальный, безотказный метод. Первый ход контрразведка сделала через месяц после процесса. В одну из суббот апреля 1961 года меня посетила госпожа Бейкер. Само собой разумеется, миловидная Молли Бейкер не работала на МИ-5. Она была моим партнером по фирме, торговавшей «электронным сторожем». Это был «молчаливый», или, как еще говорят в Англии, «спящий», партнер, что означало: госпожа Бейкер вложила определенную сумму денег, но активной роли в делах фирмы не играет, а лишь принимает участие в заседаниях правления наравне с другими пятью партнерами. Фирма не платила ей жалованья, гарантируя равную долю прибыли.
При милой внешности эта приятная женщина лет сорока обладала деловым складом ума. Это был ее второй визит в тюрьму, и, как и первый, он был связан с моим выходом из фирмы.
— Куда мы идем? — поинтересовался я у тюремщика, сопровождавшего меня.
— В зал, — лаконично ответил тот.