Из военного дневника начальника генштаба вермахта генерал-фельдмаршала Франца Гальдера
К вечеру 6 февраля наш лыжбат прибыл в расположенный на восточном берегу Волхова Селищенский Поселок. Опять пепелища, пепелища и пепелища... Уцелевшие избы переполнены местными жителями и военными.
Среди одноэтажных деревянных домишек чужеродно возвышается длинная-предлинная махина из красного кирпича. Фабрика не фабрика, замок не замок, крепость не крепость... Восточная стена загадочного сооружения украшена высокими колоннами в классическом стиле.
В "красную махину" нас тоже не пустили. Оказалось, в ней разместился пр_ифронтовой госпиталь. Одна старушка дала нам добрый совет:
- Вы, сынки, еще раз наведайтесь в Аракчеевскую казарму и пошукайте ход в подвалы. Они аграма-а-ад-ные, немцы в них своих коней держали.
Аракчеевская казарма! Теперь-то я сообразил, что это за циклопическое красное здание. Вспомнил, что при Александре I и Николае I в Новгородской губернии были сосредоточены крупнейшие военные поселения, которые долгое время опекал всесильный временщик Аракчеев. Значит, эта каменная громада - памятник аракчеевщины. Нынешнее официальное название - Селищенские казармы, но старые люди не забыли еще и прежнего наименования.
За грудой кирпичного боя действительно оказался вход в обширнейшие подвалы. В подземельях свободно разместился весь наш лыжбат. Темно, то и дело вспыхивают огоньки спичек. Очень нужны фонарики, но их имеют только некоторые командиры. Чрезвычайно трудно достать батарейки.
Поверх плотно утоптанного конского навоза натрушены солома и сено, настелены еловые лапки. По всему видно, что до нас здесь переночевала не одна тысяча маршевиков.
В двух-трех местах возвышаются пирамиды битого кирпича и мусора: здесь снаряды, а скорее всего, авиабомбы прошили казарму сверху донизу. По скрипу над проломами легко догадаться, что они прикрыты досками. Но над одной из пирамид зияет отверстие, и из него время от времени что-то сыпся. Видимо, этот специально оставленный люк служит санитаркам мусорной ямой.
Когда мы разместились, нашлись любопытные, которые, несмотря на усталость, решили разведать обстановку. В их числе оказался и я. Взобравшись на пирамиду и высунувшись по пояс из люка, я увидел необычайно больших размеров зал. Высокие стрельчатые окна забиты досками, заложены мешками с песком и кирпичами, задрапированы картоном и старыми одеялами. Полумрак. Кое-где на стенах висят самодельные застекленные фонари, на подоконниках стоят небольшие керосиновые лампы, коптилки. Раненые лежат на койках самых разнообразных фасонов - видимо, собранных в окрестных разрушенных домах, - а также на грубо сколоченных дощатых нарах или прямо на носилках.
Раненые поверх одеял укрыты шинелями и ватниками, многие лежат в верхней одежде. Между рядами коек снуют белые и серые халаты. Далеко-далеко, в самом конце зала, время от времени открывается дверь и из помещения какого-то специального назначения вырывается сноп электрического света.
Неподалеку от люка около одной из коек хлопочет пожилая женщина в белом халате, со шприцем в руках. Заметив меня, она сказала:
- А-я! Опять белое привидение из подземного царства!
Я хотел было кое о чем спросить женщину, но в это время сильно застонал раненый, и она занялась им. Уступив наблюдательный пункт стоящему в очереди "белому привидению", я пошел спать.
В два часа ночи я на пару с Авениром заступил на пост у входа в подвалы. Крепко я разоспался, очень уж не хотелось вставать. Но на свежем морозном воздухе сонливость сразу же уучилась, и я невольно залюбовался звездным небом и величественной панорамой, открывшейся перед нами с вершины холма, на котором расположены Селищенские казармы.
На востоке во всей своей красе сверкает Орион, левее и ниже его таинственно мерцает Сириус. На западе Лира и Лебедь, спустившись с околозенитных высот, нависают над горизонтом. Казалось бы, эти созвездия, которые наши далекие предки нарекли столь поэтическими именами, благословляют обитателей планеты Земля на мир и покой. Но - нет! Именно под Лирой и Лебедем горизонт полыхает багровым пламенем, и оттуда доносится гул большого боя.
Из "надземного царства" спустился вниз и стал рядом с нами высокий мужчина. Тоже в белом наряде, но иного покроя: без капюшона и шаровар. Иначе говоря, во врачебном халате. Закурил и нам предложил по папиросе. Авенир с охотой угостился, а я поблагодарил и отказался - некурящий. Мы считаемся не часовыми на посту, а дневальными и поэтому не отказываемся от беседы с незнакомым пока человеком в белом халате.
- Вы врач из этого госпиталя?
- Да, врач... Сейчас у нас хирургическая страда. Вон из тех мест, - наш собеседник описал рукой дугу, указывая на далекие очаги багрового зарева, непрерывным потоком поступают раненые. Немало и обмороженных. Попадаются одновременно и раненые и обмороженные. Работаем - прямо с ног валимся. Вот воспользовался небольшой паузой, вышел на свежий воздух...
- Вы представляете себе, как сейчас проходит линия фронта? Как далеко от нас вон то зарево? За какие селения идет бой?
- Более или менее. Раненые привозят нам самые свежие и достоверные фронтовые новости. Нам нет нужды передвигать на карте красные флажки. Выйдешь ночью из хирургической - и перед тобой гигантская панорама в натуре.
...Начнем хотя бы справа. Еще 28 января войска 59-й армии освободили селения Кипрово и Пересвет-Остров. Это к северо-западу от нас, на том берегу Волхова. Затем наше продвижение вперед на этом участке застопорилось: из соседней деревушки Вергежи немцев выбили только вчера днем. Сейчас они отчаянно контратакуют. От Селищенского до Пересвет-Острова по прямой более двенадцати километров...
- Пересвет... Пересвет... - повторил я несколько раз. - Очень знакомое слово! От него так и веет былинной стариной.
Сообща мы вспомнили, что Пересвет и Ослябя - два русских витязя, начавших Куликовскую битву поединком с ордынским богатырем Челубеем. Это описано в "Задонщине".
- Передвинемся сейчас влево, к самому яркому и обширному зареву, продолжал врач. - Прямо на запад от нас, в девяти километрах от Селищенского, - железнодорожная станция и поселок Спасская Полнеть. Сейчас части 2-й ударной ведут бой в двух-трех километрах от станции. Значит, от нас до большого зарева шесть-семь километров.
... Вообще события здесь развивались так. Волховский фронт форсировал Волхов на протяжении двадцати четырех километров. Но, пройдя девять-десять километров, наши войска уперлись во вторую линию укреплений - вдоль шоссе и железной дороги Новгород - Чудово. Здесь прорвать оборону пока что удалось всего лишь на четыре километра. Для армии это чрезвычайно узкие ворота! Поэтому Волховский фронт сейчас прилагает все усилия, чтобы одновременно выполнить две задачи: одними частями 2-й ударной продвинуться как можно дальше в глубь прорыва, другими - во что бы то ни стало расширить ворота. 2-й ударной помогают 59-я и 52-я армии. Левый опорный столб этих ворот, или, как говорят во многих областях России, левая верея, уже установлен. Это станция и поселок Мясной Бор. Из них немцев выбили 24 января. А вот правую верею - я имею в виду Спасскую Полисть - пока что не удается закрепить.
...Итак, продвинемся влево от большого зарева. Там, на юго-западе от нас, - Мясной Бор. Хотя станция и поселок уже в наших руках, в соседних деревушках продолжают упорно сопротивляться блокированные вражеские гарнизоны. Бои там такого же масштаба, как у Спасской Полисти. Зарево выглядит намного слабее, потому что Мясной Бор расположен от Селищенского значительно дальше, чем Спасская Полнеть.
... На десятки километров западнее ворот тоже идут жаркие бои. Но нам уже не видны те далекие зарева, и гул сражений у Большого Замошья, Финева Луга, Сенной Керести заглушает более близкая канонада.
- Выходит, перед нашим лыжбатом, как в сказке, три дороги - три судьбы, задумчиво сказал Авенир. - То ли к Спасской Полисти - устанавливать правую верею, то ли к Мясному Бору - укреплять левую верею, то ли через раскрытые ворота с ходу двинем в глубинку прорыва.
Итак, в Малой Вишере с обстановкой на Волховском фронте нас познакомили "солдатский телеграф" и коммиссар Емельянов. Здесь же военврач показал, как это выглядит на местности.
Затем наша беседа совершенно неожиданно соскользнула в иное русло.
Аллах ли там среди пустыни
Застывших волн воздвиг твердыни.
Притоны ангелам своим...
М. Ю. Лермонтов.
Немного о поэзии
А где же вы оперируете? - спросил я военврача и тут же сообразил: - Ах, да! Видимо, в той комнате, где горит яркий электрический свет?
- Да. Мы приспособили для этой цели бывшую гарнизонную церковь. Вам свет показался ярким, а нас, хирургов, он не удовворяет. Ни движок, ни аккумуляторы не дают нужного накала.
- Операционная - в гарнизонной церкви Аракчеевской казармы... Ну и ну! воскликнул я. - А какое назначение в казарме имел такой гигантский зал? Ведь побольше любого университетского актового зала.
Хирург усмехнулся.
- Это не зал, а крытый манеж. Между прочим, более ста назад на этом манеже упражнялся в верховой езде гвардейский корнет Михаил Лермонтов.
- Вот как! - удивился я. - Это для меня новость! Военную службу Лермонтова я привык связывать только с Кавказом.
- Я тоже не ахти какой лермонтовед. Но меня просвещает хозяин, у которого вместе с товарищем снимаем комнатку. Очень грамотный старичок, краевед. Так вот, оказывается, в феврале 1838 года, после кавказской ссылки, Лермонтова перевели в Новгородскую губернию, в лейб-гвардии гусарский Гродненский полк. Здесь, в Селищенских казармах, он жил в доме для холостых офицеров. Здесь же написал вольный перевод сонета Адама Мицкевича "Вид гор из степей Козлова..."
От Волхова с натужным завыванием моторов подымаются в гору несколько грузовиков. Они следуют один за другим, колонну замыкает крытая санитарная машина. Вот ведущий грузовик поравнялся с нами, из кабины высунулась голова шофера.
- Где тут раненых принимают?
- Проезжайте немного вперед и за углом поверните влево, - ответил мой собеседник. - Остановитесь против высоких колонн. Издалека ли едете?
- Даже очень издалека - из самой Новой Керести. А до нее раненых и обмороженных на лошадях подвозят...
Вернувшись в "подземное царство", я уснул не сразу. Пытался представить себе, что происходит сейчас далеко-далеко, западнее неведомой мне Новой Керести. И еще думал о том, что происходило наверху, в манеже, сто с лишним назад.
А когда уснул, мне приснился невероятный винегрет. Будто лежу на операционном столе, надо мной висит церковное паникадило. Свет от него слабый, и я знаю почему: аккумуляторы не обеспечивают нужного накала. Врач - тот самый, который только что рассказывал о Лермонтове, - готовится ампутировать мои отмороженные ноги. Ему ассистирует другой врач, Григорий Петрович коллега моей жены по Могилевской психолечебнице. Вокруг горят свечи, пахнет ладаном. Власатый, брадатый и горластый поп размахивает кадилом и, сотрясая своды церкви, скорбно выводит: "Со святыми упокой!" А в полуоткрытую дверь операционной видно, как на манеже по дорожке-эллипсу гуськом гарцует группа гвардейских офицеров. На киверах у них высокие плюмажи величиной с городошную биту. Впереди - лейб-гвардии корнет Лермонтов...