Часть вторая. Становление
1. Будние дни
В Ростове мы пробыли один день. Побывали в цирке, смотрели интересную программу с участием знаменитого Кио, сами дали несколько концертов художественной самодеятельности. Усталые, но довольные поездкой, поздно вечером того же дня вернулись в родной Новочеркасск. После войны наше училище каждый год в октябрьские и майские праздники ездило в Ростов для участия в торжественных парадах Северо-Кавказского военного округа.
И снова напряженные будни. Нас хорошо кормили, прекрасно одевали, все самое лучшее страна старалась дать детям. Отрывала от фронта, экономила на снарядах, танках, чтобы эти средства использовались на спасение от голода и нужды своего подрастающего поколения. И Родине-матери удалось это сделать.
Помню, как мы ликовали в конце весны 1944 года, когда все наше училище переобули в новые, красивые ботинки, присланные из США, как дар американского народа советским детям! Правда, радость наша несколько померкла, поскольку после первого же обильного дождя подметки этих ботиночек совершенно раскисли. Оказалось, что подметки были сделаны из прессованного картона. Дело поправили наши училищные умельцы-сапожники: Алексеев, Дукин и Доронин ловко прибивали к американским ботинкам добротнее русские подметки из кожи. Мы были рады и этому, ведь дареному коню в зубы не смотрят. Зато американская тушенка, бекон, сгущенное молоко, яичный порошок, даже финики, которые шли в рисовую кашу, были отменны. И все это шло нам из США, как нам тогда говорили, безвозмездно. Однажды по какому-то случаю нам дали по шоколадке каждому, а на обертке надпись: "Маленький подарок Советским детям от евреев Мексики". Да, такое не забывается и никогда не забудется ни детьми той поры, ни нашим советским народом!
Зимний период обучения выявил недостатки нашего воспитания и обучения. Чтобы так напряженно заниматься, нужно было иметь крепкое ребячье здоровье, а этого как раз нам и не хватало. Ведь пришли мы сюда слабенькими, хилыми, отнюдь из сытой жизни. Хорошее питание, однако, не давало хорошего здоровья. Мы часто болели в слякотную, а порой и в морозную зиму и весну 1944 года. Наша маленькая санчасть во главе с военным врачом майором мед. службы Янкиным и его верным помощником старшим лейтенантом Бестаевым всю зиму была переполнена болевшими ребятами. Мест в санчасти не хватало, и больных отправляли в военный, госпиталь.
Зиму мы занимались в основном в помещении, поэтому командование училища поставило перед коллективом задачу закалить ребят в период весенне-летнего обучения физически, сделав основной упор на занятия на свежем воздухе. Учебную программу было решено продлить до осени.
Семь часов утра. Горнист играет утренний подъем. Через несколько минут все училище в одних трусиках и ботинках выстраивалось на плацу для физзарядки. Под старинный полонез, который исполнял наш оркестр, мы делали физические упражнения, затем под кавалерийский марш Котовского пробежка вокруг плаца с постепенным переходом на спортивный шаг. И очень часто во главе бегущей спортивной трусцой колонны ребят бежал человек крепкого телосложения с лихими усами в генеральских бриджах, державшихся на подтяжках поверх майки. При беге наш "Батя" часто оборачивался: не отстают ли его питомцы.
Конечно же в училище, как и в любом большом коллективе, находились "сачки", отлынивающие от физзарядки. Самым хитрым и умным "сачком" среди нас был Витя Гузеев. Как только начиналось построение на физзарядку, так среди нас не оказывалось нашего Гузея! Долго наши старшины не могли понять, куда же прячется этот шустрый, маленький Гузеев? Он, будто бы прикрытый шапкой-невидимкой, исчезал при общем построении. И все же он попался. Оказалось, его "шапкой-невидимкой" была обыкновенная суворовская шинель самого высокого из нас - Вали Баканова. Как только раздавалась команда на построение, наш Витек быстро нырял в шинельную, становился под вешалку, на которой висел длинный ряд шинелей, прикрывался самой большой и стоял не шелохнувшись, пока не стихнут голоса. Наш Гузей, конечно же был наказан, хотя командир роты во всеуслышанье отметил его находчивость и умение маскироваться.
Самое смешное и курьезное состоит в том, что Витя Гузеев всю свою суворовскую и курсантскую жизнь категорически игнорировал утреннюю физзарядку, хотя, повзрослев и вытянувшись, увлекся, как и все мы, спортом, стал отличным спортсменом. Он был хорошим гимнастом, отличным штангистом, хорошо играл в футбол. Вряд ли теперь не то что шинель - плащ-палатка последнего размера прикроет этого могучего, гренадерского роста полковника Виктора Ивановича Гузеева.
После утренней физзарядки - заправка коек, туалет, обязательное, неукоснительное обливание холодной водой, приведение в порядок помещения, своего обмундирования. После 2 - 3 уроков - второй завтрак. А после всех уроков в классе - занятия на воздухе: час строевой подготовки, остальное время - спортивные игры, в основном лапта, городки, "чижик".
Поначалу, во дворе НИМИ, у нас не было ни спортивного плаца, ни спортинвентаря, даже спортплощадок. В то время, когда мы, мелюзга, занимались своими детскими играми во дворе, сражались на деревянных саблях, играя в войну, наши старшие товарищи занимались серьезным делом.
В училище была своя небольшая конюшня и около двух десятков строевых лошадей. И наши старшенькие с форсом гарцевали на них, ездили то рысью, то галопом, брали барьеры. Под руководством опытного кавалериста, капитана Тимошенко, они занимались конным спортом. А в свободное время обихаживали своих пегих, вороных или белых лошадок, чистили их стойла, конюшню, кормили. За старшими ребятами уже числилось оружие - настоящие винтовки системы Мосина образца 1898/30 года, и они уже ходили на стрельбище.
2. Дронов - наш друг и будущий кинорежиссер
Так как кино демонстрировалось в училище только по субботам и воскресеньям, в будние дни офицеры-воспитатели "крутили" нам диапозитивы или пленки на стареньком кинопроекторе. Сказки "Три поросенка", "Маугли", "Дикие лебеди" тоже пользовались у нас популярностью. Но этих пленок и диапозитивов было слишком мало. И тогда у Вити Дронова из старшего подготовительного класса созрела идея создать свой кинопроектор и свой фильм. Патрон с лампочкой, шнур с вилкой пришлось выклянчить у старшины, картонный ящик - не проблема. Долго возился с механизмом увеличения и передвижения ленты, но после долгого, солидного осмысления все же добился своего. Рисовали на ленте простой бумаги рисунки, промасливали ее своей порцией сливочного масла со второго завтрака и - кино!
Дронов сам был неплохим рисовальщиком, а тут еще ребята его отделения, увлеченные Витиной идеей, видя его неказистое детище, его проектор, готовый к работе, помогли разработать шутливый сценарий будущего фильма и нарисовать на бумажной ленте необходимые рисунки. Через некоторое время мы просмотрели свой фильм под названием "Наши клички". "Пропечатали" в этом фильме и офицера-воспитателя Павла Григорьевича Белобровца, во взводе которого в творческих муках рождался этот "фильм". Однажды Павел Григорьевич написал в ротную стенгазету статью, в которой резко критиковал своих подчиненных. Критика была справедливой, но ребята были уязвлены не критикой, а анонимностью автора. Ведь всем было известно, кто написал статью, зачем же скрывать свою фамилию под псевдонимом "Око"? Так и, прилипло "Око" к старшему лейтенанту Белобровцу. На одном из вторых завтраков было молоко в бутылках, ребята посдирали с бутылок этикетки и, отрезав в слове "молоко" первые три буквы, расклеили оставшиеся бумажки со словом "око" в коридоре, классе, даже на качающемся маятнике больших часов, стоявших в главном училищном коридоре...
Мог ли тогда, летом 1944 года Витюша Дронов даже подумать о том, что это его случайное увлечение станет впоследствии делом и смыслом его жизни? Ныне Виктор Иванович Дронов, подполковник запаса, режиссер и кинооператор военной студии. На его счету немало научно-популярных фильмов о космических спутниках связи, учебных фильмов, на которых учатся и воины Советской Армии, и курсанты военных училищ, и даже слушатели академий.
Наш Дроныч всегда был с фотоаппаратом, и обычно ребята просили его сфотографировать их. А кому Витя отказывал? И я часто бессовестным образом эксплуатировал безотказность и доброту Виктора, хоти и не был его другом.
Когда он только успевал отпечатывать сотни фотографий своих просителей? Ведь на нем лежало столько обязанностей и всевозможных общественных, комсомольских поручений и нагрузок.
Годы не изменили нашего Дроныча. Такой же мягкий, деликатный и безотказный. Всегда поможет и в беде, и в повседневной жизни. Какое счастье иметь таких друзей!
3. Экскурсии
Очень часто мы совершали дальние прогулки в центральный городской сад или к речке Тузловке, что протекает у подножия холма, на котором стоит наш город Новочеркасск - столица Донского казачества. Или ходили на обширный травяной луг за Тузловкой, где раздевались до трусиков и играли на траве, устраивали различные состязания. Купались в неглубокой реке, бесстрашно ловили здоровенных раков (их в ту пору было превеликое множество). За лето большинство из нас научилось плавать, и под бдительным оком офицеров, старшин, а также наиболее развитых своих товарищей мы барахтались в теплой воде. Дисциплина во время купания была жесткой. Одно отделение купается 15 минут, другие лежат на солнышке, загорая и наблюдая за купающимися, терпеливо ожидая своей очереди. Как только последний из купавшихся выходил из воды и ложился в отведенном отделению месте, раздавалась команда: "Второе отделение, в воду!" и мы с шумом и криком устремлялись к воде.
Иногда мы ходили на экскурсии по предприятиям нашего города. Один раз мы побывали в городской типографии, где печатались настоящие газеты, разные брошюры, потом посетили стекольный завод, побывали на заводе револьверных станков, где работало очень много молодежи, наших сверстников - ребят и девчат лет 15 - 16-ти. Они работали на различных стайках, ковали Победу вместе со взрослыми, работая для фронта. Мы с любопытством смотрели на их работу, завидовали их умению делать настоящие детали к настоящим станкам. Нам тоже очень хотелось стать полезными Родине, и мы завидовали этим ребятам. А юным работягам, смотрящим с высоты своего рабочего положения на нас, сытых, в красивой форме, очевидно, также было завидно. Мы это прекрасно чувствовали и понимали.
С большой охотой мы посещали госпитали, где лежал раненные на фронте воины, и хотя вид искалеченных войной людей был нелегким зрелищем для детской психики, выступали со своими концертами на маленьких, временных сценках госпитальных клубов, переполненных ходячими ранеными и выздоравливающими. А для неходячих, прямо в палатах, пели песни, читали свои стихи.
Надо было видеть, с каким удовольствием и вниманием смотрели перебинтованные, покалеченные войною люди, совсем еще молодые, и перешагнувшие зрелый возраст - на свое будущее в суворовской форме, как мягчали суровые лица, разглаживались жесткие морщины, как теплели глаза!..
4. Мой дорогая мама
В одно из воскресений лета ко мне подбежал кто-то из моих товарищей и сообщил неожиданную новость: ко мне приехала моя мама и ожидает меня в комнате для свидание В груди ощутился какой-то холодок, я неожиданно для себя разволновался и опрометью бросился туда. За восемь месяцев пребывания в училище, честно говоря, я не очень-то скучал по маме. Она была далеко, новизна каждодневных впечатлений, дружный и шумный ребячий коллектив, учеба как то заслонили самое дорогое для меня существо, на свете, короткие письма из дома были не в счет. С робостью я переступил порог комнаты, полной народа, где стоял веселый шум, сделал несколько шагов и стал глазами искать среди посетителей маму и не нашел ее! Я, грешным делом, подумал, что это розыгрыш моих друзей, резко повернулся и хотел выбежать из комнаты. И тут у самых дверей я увидел мою красивую маму! Она стояла у двери, изумленно глядела на меня, молча улыбалась и плакала. Так мы стояли несколько мгновений друг перед другом, затем я оказался в ее объятиях. Она смеялась сквозь слезы, ощупывала меня, вертела в разные стороны и даже зачем-то понюхала мою стриженую голову. Она узнавала меня и не узнавала! Перед ней все же был ее сын, ее сорванец Николка, розовощекий, пухленький, в аккуратной суворовской форме.
Холодок отчуждения быстро прошел, мы смеялись, вспоминая прошлое, рассказывали, перебивая друг друга, про свое житье Мама привезла из дома кучу новостей, и все хорошие. И живут они распрекрасно (?), и по карточкам все дают: хлеб, крупу и даже сахар. Так что нечего за нее беспокоиться (мама, конечно же, лукавила, и я это прекрасно понимал). Самая сногсшибательная новость, привезенная мамой из дома, - наша Раиса принесла потомство: двух козлят - Борьку и Люську! Я, в свою очередь, захлебываясь, рассказывал маме, какие у меня славные товарищи, героические офицеры-воспитатели, как здесь все замечательно и как мы хорошо живем. По моей розовощекой физиономии мама понимала, что это все так и что ее сын не врет.
Я глядел на свою красивую маму, отмечая новые морщинки на ее прекрасном лице (в ту пору быстро старели наши мамы), замечая усталость в ее глазах... Чуть позже я узнал, с каким большим трудом отпросилась она с работы на двое суток, чтобы съездить и проведать свое чадо, по которому очень истосковалась, с каким трудом влезла в переполненный вагон-теплушку и ехала до Новочеркасска с двумя пересадками. Кто ездил в ту пору по железной дороге, тот прекрасно знает, что это такое.
Несколько часов свидания с мамой пролетели, как одна минута, и она стала собираться в обратную дорогу. Я проводил ее до центрального выхода и долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом. Она шла, часто оглядывалась и плакала. И у меня на душе было нехорошо. Все же я был еще ребенок. Чувствуя комок в горле, я побежал к себе наверх, заперся в шинельной и, уткнувшись в полу чьей-то шинели, дал волю слезам. Тогда только я понял, почему мои товарищи по роте после отъезда родителей, приезжающих проведать их, запирались в шинельной.
Но жизнь брала свое. В хороводе быстротекущих дней детская печаль быстро забывалась, а слезы высыхали.
5. Из книг в жизнь
Именно в первый год учебы я пристрастился на всю жизнь к чтению. Первой была толстенная книга под названием "Водители фрегатов". Джеймс Кук, Крузенштерн, Дрейк буквально очаровали меня! Мог ли я тогда предположить, что более четверти века спустя буду ходить теми же курсами, какими ходили эти отважные мореплаватели, что и над моею головою так же, как и над их будет таинственно мерцать в ночном небе Южный Крест, что сердце мое будет также трепетать при виде далекого берега после долгих, тяжких месяцев плавания по пустынному океану. Мыс Горн, Мыс Доброй Надежды, Гренландия и айсберги Антарктики, пролив Дрейка и Великий океан - в каких самых фантастических снах мальчишке могло присниться такое, что много лет спустя стало моей повседневной жизнью на долгие годы! Именно в морях начал я писать эти воспоминания, уступив просьбам младшей сестренки Вали, просившей рассказать ей о моем детстве, о котором она ничего не знала. Весной 1980 года, идя к берегам Антарктиды, мы попали в жесточайший шторм, длившийся неделю. В этом памятном мне урагане я и начал писать, за два месяца написал, а потом и отослал сестренке свои первые тридцать листов убористого текста. И на восемь лет забыл о написанном...
К числу первых прочитанных книжек относится "Они сражались за Родину". Первые главы романа, вышедшие в 1944 году, я читал с упоением, буквально проглотил ее, все понял и осознал, ибо был очевидцем тех боев, в тех местах, где воевали шолоховские герои - Лопатин, Стрельцов. Я был очарован и сочной, колоритной речью персонажей романа. На этом языке, сколько себя помню, говорили все окружающие меня люди: и родственники в хуторах и городках края, в котором я родился и вырос, и знакомые шахтеры, и вовсе незнакомые люди.
С тех лет мой великий земляк стал моим любимейшим писателем, имя которого произношу с благоговением.
Книгочеев в нашей роте было много, с книгами мы не расставались ни днем, ни ночью. Брали их в наши дальние прогулки, чтобы почитать на природе, пряча их под нашими гимнастерками, так как держать книги в строю не разрешалось. А на ночь клали их себе под подушку.
6. Первая любовь
Другим увлечением тех детских лет, начавшимся весной 1944 года, была музыка. Одни записывались в струнный оркестр, тренькали на балалайках, мандолинах, а мне почему-то понравился рояль - этакое черное, как жук, несуразное чудище, из которого можно извлекать музыку. Может быть, тут сыграло мальчишеское, а может, неосознанное еще классовое самолюбие: неужели дворянам и прочим буржуям из фильмов можно играть на рояле прекрасную музыку, а нам, детям рабочих и крестьян, нельзя? Тресну, а научусь играть на рояле не хуже того киношного белого офицера! Мальчишеская самолюбивая цель вскоре переросла в стойкое и долгие увлечение. Но здесь меня поджидала беда, которая чуть было не погубила мой интерес к музыке. Неожиданно для себя я влюбился в нашу преподавательницу музыки Галину Макаровну Листопадову. Когда я впервые открыл дверь класса, куда пришел проверить свой слух и музыкальные способности, я буквально остолбенел! Мне навстречу шло дивное существо, так поразительно красива была совсем еще молоденькая наша преподавательница, стройная, тоненькая, как березка.. Я не мог оторвать глаз от ее лица, от ее огромных черных глаз под тоненькими стрелками бровей.
На первых нескольких занятиях я не понимал, что со мною происходит. Вроде бы и соображаю нормально, как и все мои товарищи по роте, а приду на занятия к Галине Макаровне, ничего не идет в голову, никакие объяснения не лезут в мою башку, чувствую себя балдой и от этого еще больше теряюсь. Страшно хотелось глядеть на ее лицо, в ее огромные, черные глаза под соболиными бровями. Но я не мог поднять свой взор, боясь, что она заметит в нем изумление, восторг, все поймет и рассмеется. А когда она своими тонкими изящными пальчиками пыталась поправить мои пальцы, с обкусанными ногтями и заусеницами, неумело нажимавшими клавиши, я конфузился, отдергивал руку, краснел и еще больше терялся. Постепенно я пришел к мысли, что я просто, как последний слабак, как хлюпик, влюбился в эту девушку и ужаснулся. А тут еще мой горький жизненный опыт подтвердил великий грузинский поэт Шота Руставели в своей поэме "Витязь в тигровой шкуре", которую я только что одолел и все хорошо понял. Надо же, Автандил, такой героический парень, храбрейший витязь, на протяжении долгого времени мучается из-за какой-то девчонки! Ему бы бить персов, напавших на его любимую Грузию, а потом идти на помощь Дмитрию Донскому, в его борьбе с проклятыми татарами, а он терзается, переживает из-за этой самой любви!
И ведь недаром мудрый Шота горько предупреждает в своей толстенной поэме:
Будь от женщины подальше, хоть и труден сей обет.
В душу влезет; завладеет, от нее спасенья нет!
И внезапно вам изменит...
Горе женщине доверить хоть какой-нибудь секрет.
И, чтобы избавиться от своей слабости и быть в собственных глазах мужчиной, я решил бросить занятия по классу фортепиано и заняться балалайкой. Тоже ведь музыкальный инструмент, хоть и о трех струнах. Но не тут-то было! Наш "папа" Маняк зорко следил за каждым своим сынком и, прознав, что я перестал посещать уроки музыки, вызвал меня в канцелярию и провел тщательное расследование. Объяснить ему суть дела, значит расписаться в своей слабости, и я стал плести какую-то чепуху. Маняк подвел итог расследования: "Ты отъявленный лентяй, да и к тому же неблагодарный поросенок. Встать! За мной шагом марш!" - скомандовал он решительно. Зная, куда он меня поведет, я уныло поплелся за ним.
Сдав отъявленного лентяя улыбавшейся Галине Макаровне, Маняк стал о чем-то говорить с ней и я не узнал его голоса! Что может сделать только лишь присутствие молодой, красивой девушки с настоящим решительным и храбрым командиром!
С этого дня произошло мое "выздоровление". Я стал спокоен, внимателен к объяснениям Галины Макаровны и уже не отдергивал своих пальцев, когда она поправляла их на клавишах. А однажды я заметил, как исподтишка зыркал на нее мой товарищ Толик Бородаенко, который также занимался у Галины Макаровны, и какое у него было восхищенное выражение глаз. И другие ребята постарше нас с Толиком были поражены тем же самым "недугом". В этом я точно убедился.
Но Галина Макаровна была тонким педагогом, со всеми была ровна, терпеливо обучала нас музыкальной грамоте, заставляла развивать пальцы разными гаммами, арпеджио, сокрушалась над видом ссадин и царапин на наших пальцах. Обычно она играла какую-нибудь красивую мелодию, просила выбрать из сыгранного, что кому понравится, а затем уже шел разговор о выбранной тобою мелодии и разучивание. Она прекрасно играла, и мы часто просили ее сыграть что-нибудь красивое. Так мы, благодаря Галине Макаровне Листопадовой, вплотную познакомились с произведениями Глинки, Чайковского, Бетховена и других великих музыкантов мировой музыкальной классики.
Трудовой, напряженный день кончался вечерней прогулкой, вечерней перекличкой и пением гимна. В 1944 году государетвенным гимном вместо "Интернационала" стал другой гимн, с иной музыкой и обязательным пением на вечерней поверке. Вся Красная Армия, исключая, конечно, фронтовые соединения, участвующие в боях, все военные подразделения в тылу, в одно и то же время пели Гимн Советского Союза.