Кажется, какие простые слова! Нужно только помнить, в какое время, в каких условиях писались они и произносились, тогда станет понятно, сколь важно было их значение для людей.
Все, кто бежали в лес честно, кто прошли проверку боем, - врастали в нашу жизнь. Разумеется, тем, которые приходили с оружием или приносили ценные сведения о враге, мы были особенно рады.
Мы имели своих надежных товарищей в селах, в районе, на железнодорожных станциях, в мастерских, на мельницах, куда нередко отвозили молоть пшеницу и рожь.
К нам приходили за советом, а иногда и за практической помощью не только местные жители, но и партизаны из соседних отрядов.
Надо сказать, что к этому времени кипучую деятельность развил Роман Лопухин. В медицинском взводе у него появились инструменты для операций, медикаменты, перевязочный материал.
Однажды явился к нам партизан из диверсионной группы. Очень взволнованный, он рассказал:
- Мы подрывали воинский эшелон, ночью все были на операции, а когда возвращались в лес, напоролись на засаду, нас обстреляли. Командир группы ранен, очень мучается, а врачей у нас нет. Товарищи, выручите и помогите!
Мы сидели в это время у костра и беседовали. Стоял ясный морозный день. Для партизан такие дни опасны. В лесу могут появиться немцы.
Роман Александрович был с нами и все слышал. Он выжидающе посмотрел на Музылева, перевел взгляд на меня.
Я сказал:
- Роман Александрович, по-моему, надо помочь. Надо сказать, что, когда какое-либо дело касалось нас, сравнительно недавно сбежавших из лагеря, Музылев держался подчеркнуто деликатно, почти никогда не разговаривая в тоне приказа. К другим-то "старым" партизанам или новичкам он бывал весьма строг, требователен, случалось и соленым словцом благославлял.
Вот и сейчас он не отдавал приказа Роману, но поглядел на него явно одобрительно, когда тот стал собираться и набивать свою медицинскую сумку.
Мне не хотелось отпускать Романа одного, я сказал, что поеду с ним, чему он очень обрадовался. Мы сели в санки и покатили к раненому командиру.
Небольшая деревушка расположилась почти на самой опушке леса. Когда мы вошли в хату, раненый стонал и ругался. Рана оказалась опасной. Роман занялся операцией, а я пошел осмотреться, чтоб в случае опасности не "засыпаться". Возница, наш партизан, остался у хаты на посту в готовности в случае чего драться до последнего или с нами на санках двинуть в лес. С партизаном диверсионной группы мы вышли на опушку. В двух или трех километрах от леса виднелось большое селение. Партизан сказал;
- А вот в том большом селе стоит отряд СС, каратели, всего человек триста.
- А вас? - спросил я. Диверсант флегматично ответил:
- А нас дюжина.
- Почему же вы остановились под боком у немцев?
- Эсэсовцы по бедным деревням не ходят. А если Пойдут, в лес уйдем. Сами видите - сняться нам не долго, у нас ни землянок, ни больших обозов, как птицы подвижны.
Мы вернулись к хате, где шла операция. Посмотрел я, стало трогательно и забавно. Роману помогали два молодых партизана-диверсанта. Видно, нелегко давалась им эта непривычная работа, оба бледные, в поту. Я подумал: "Вот кончится война, вернутся эти парни домой, будет о чем рассказать! И как эшелоны под откос пускали, и как хирургу ассистировали".
В свой лагерь мы вернулись вечером. По дороге довольный Роман Александрович рассказывал:
- Ну и крепыш! Операция сложная, а держался прекрасно.
- А исход? - спросил я.
- Думаю, поправится...
Прошло некоторое время. Больной действительно поправился.
День ото дня рос наш отряд. Он объединил теперь патриотов самых разных национальностей и специальностей, были у нас инженеры, шоферы, радисты, медицинские работники. Группы в десять и более человек уходили на задания тщательно подобранные, готовые к любым действиям.
В конце года немцы усилили движение по дорогам. На фронт шли танки, самолеты, перебрасывались войска; в тыл гитлеровцы увозили зерно, угоняли скот, вывозили лес, мебель, машины, даже необмолоченные снопы пшеницы и ржи. Часто проходили на запад поезда с ранеными.
На день мы теперь часто высылали дозоры к большакам, железным дорогам. Партизаны собирали очень ценные сведения.
Отряд наш постепенно вынес свои действия за пределы района.
Помню, однажды вечером мы с Музылевым долго изучали у костра карту, намечая маршрут в Проскуров, выписывали названия деревень и сёл, по которым нужно пробираться нашим диверсантам. Когда все было готово, позвали партизан на общий инструктаж. В землянке собрались все, кто уходил на узловые железнодорожные станции. Каждому командиру диверсионного звена объявили, кто куда пойдет, и дали маршрут. Одно звено направлялось в Проскуров, другое - на станцию Шепетовку.
Операция эта нами тщательно готовилась, обещала большой успех, настроение было бодрое, боевое.
Следующие двое суток бушевала вьюга. У партизан в такую погоду на душе радостно. Делай что хочешь, - немец в лес не пойдет.
Хороший выдался у нас один вечер... В землянке тепло и тихо - все молчат. Только высокий, стройный партизан играет на баяне и поет. Несмотря на поздний час, в землянку набилось много народу, встать негде, не то что сесть. Все слушают как зачарованные:
...До тебя мне дойти не легко,
А до смерти - четыре шага.
Когда высокий баянист замолк, его просили петь снова и снова, и опять неслись из землянки в заснеженный лес хорошие слова и хорошая музыка.
Наверное, все вспоминали в эти минуты о любимых, о близких. Так повеяло мирным временем, так потянуло домой!
Я тоже думал о жене, о сыновьях. Как-то они там, получили ли обо мне весточку, знают ли, что не пропал я без вести и не в плену уже, а снова в строю рядом с русскими людьми...
Дело в том, что в декабре отряд отправил через линию фронта в штаб партизанского движения группу партизан за взрывчаткой и оружием. Многие партизаны, воспользовавшись случаем, готовили письма. Товарищи и мне посоветовали написать письмо жене.
В первый раз наша группа не смогла пройти через фронт. Шоссейные дороги были забиты немцами, на фронт беспрерывно шли пополнения. Но на следующий день партизанам пройти удалось. Побывав в Киеве, группа недели через две благополучно вернулась к нам со взрывчаткой и оружием.
Партизан Вася пришел ко мне и сказал:
- А письмо ваше, Иван Федорович, я сам опустил в Киеве в почтовый ящик. Дойдет наверняка!
Не могу не сказать здесь спасибо Васе и нашей почте - дошло письмо!
Скоро из Шепетовки вернулась наша группа, и мы с гордостью узнали, что гитлеровский воинский эшелон врезался на станции в эшелон с боеприпасами произошла крупная катастрофа.
Недели через две и из Проскурова вернулись люди, к сожалению, не все. Там нашими партизанами воинский эшелон был пущен под откос.
И еще хочется рассказать об одном, чрезвычайно взволновавшем меня событии, которое произошло в последние недели моей партизанской жизни.
Морозным утром начала 1944 года в лагерь возвращался с ночной операции взвод партизан. Они уже углубились было в лес, когда услышали неожиданно лай собак и шум моторов.
Партизаны замаскировались неподалеку от дороги и стали наблюдать.
Скоро глазам их предстала печальная картина. По дороге из Славуты на запад медленно двигались два броневика, за ними - охрана и большая колонна пленных, измученных, истощенных, кое-как одетых людей.