После дня в отделении — всевозможные вопросы, бумажки, протоколы, снова вопросы и бумажки, ожидание на продавленных стульях в холодном коридоре, — Меркурьева не держали ноги. Он готов был даже от утки отказаться! Залезть бы сейчас в горячую ванну, погреться как следует, а потом спать, спать, но ему нужно было кое-что уточнить, и непременно сегодня.
Сотрясаясь всем телом, как при лихорадке, он стянул одежду, влез под душ и торчал под струями кипятка, пока мог терпеть. Потом вытряхнул из сумки барахло — прямо на пол. Получилась безобразная куча. Василий Васильевич порылся в куче, как собака в помойке, достал штаны — вельветовые, мягкие, любимые, — футболку и тёплую кофту на пуговицах. Он быстро напялил одежду, поискал ещё носки, не нашёл и решил — наплевать.
Он уже почти вышел в коридор, но вид кучи, освещенной с одного боку электрическим светом, заставил его вернуться.
Одежду ему стирала и гладила Асмира. За это он платил ей большие деньги — рублей двести за всю кучу. В Бухаре это считалось солидным приработком, и многодетная степенная Асмира очень старалась. Перед отъездом в отпуск Василий Васильевич отнёс ей одежду, она через день вернула — ровными стопками, вычищенную, выглаженную, кое-где даже пуговицы пришиты.
Теперь вся работа Асмиры валялась на полу — никому не нужная, словно попранная.
Меркурьев вернулся и принялся складывать вещи на диван.
«Я завтра всё разберу и развешу, прямо с утра, — поклялся он себе. — Нет, с утра пойду бегать, а потом всё разберу и развешу!»
Последними ему попались носки — кажется, Асмира носки гладила тоже, — и он с наслаждением натянул их на замёрзшие ноги.
Итак, утка, водка и разговоры. Вперёд!..
Общество собралось в гостиной, и Виктор Захарович был там, и Нинель Фёдоровна, и утренний гость — на этот раз без шляпы и саквояжа, в старомодном трёхпуговичном пиджаке, похожем на сюртук, и нелепом галстуке. Лючия сидела в кресле возле камина, рядом маячил Стас, и было понятно, что за этот день он стал её рабом. Стас то и дело взглядывал на красавицу, и если кто-то случайно закрывал её от его взоров, сердился, вытягивал шею или пересаживался так, чтобы её видеть. Он подносил ей то воду, то пепельницу — коричневая сигарета была заправлена в длинный янтарный мундштук, — то поправлял съезжавшее на пол меховое манто, уже другое, не утреннее.
Василий Васильевич, поглядывая на парочку, даже немного пожалел, что пропустил процесс обращения бородатого компьютерщика в раба.
Кристина сидела на диване подле утреннего гостя, вид у неё был увлечённый, глаза блестели — натуральная мышь!.. Гость отечески ей улыбался и слушал, наклонив в её сторону ухо.
Софья листала модный журнал, лицо недовольное — на неё никто не обращал внимания.
— Василий, скорей, скорей, — увидев его, заторопилась Нинель Фёдоровна. — Здесь поужинаете или в столовую подать? Может, в тишине хотите побыть?
— Рюмочку? — влез Виктор Захарович. — Нинуль, у нас там замороженная вроде есть, не всю эти архаровцы выпили. Ах ты, мать честная, как вспомню, что один из них… того… а вчера ещё…
— Ты погоди, Виктор Захарович, — заспешила домоправительница, — не действуй людям на нервы, и так все на взводе. Без тебя знаем, что вчера было и что сегодня сделалось! Так сюда подать или в столовую, Васенька?
— Конечно, сюда, что вы спрашиваете?
— А водочки?
— И водочки, Виктор Захарович!..
— Вот молодец!
Лючия выглянула из-за Стаса, который полностью перекрывал обзор, и обратилась к Василию Васильевичу:
— Что там было? Рассказывайте всё!
Ну что за голос!.. Меркурьева по спине продрал мороз, и руки покрылись «гусиной кожей».
— Да я сто раз уже рассказывала, — недовольно сказала Софья и с силой перелистнула глянцевую страницу. — Мы подошли к маяку, а он лежал в траве, совершенно мёртвый.
— Вас там не было, — перебила Лючия. — Вы сразу же вернулись.
— Это вас там не было! — огрызнулась Софья. — А я была! И всё рассказала — и ментам тоже, когда они сюда приехали!
— А который из них… погиб? — спросил Меркурьев Виктора Захаровича, который вошёл с бутылкой, покрытой морозной плёнкой, и теперь возился возле буфета. — Я знаю, что Иван Николаевич, но… который из них?
— Который утром похмелялся, жив-здоров и снова запил, — сообщила Кристина. — А свалился — второй.
— Это понятно, — сказал Меркурьев. — Просто я вчера плохо их разглядел.
— Погиб тот, который сильней шумел и громче пел, — наконец догадалась объяснить Нинель Фёдоровна, ловко расстилая на столе льняную салфетку и расставляя тарелки и приборы. — Царствие ему небесное.
— Если позволите заметить, — подал голос утренний гость, — мы слишком много времени уделяем покойному. — Меркурьев внимательно посмотрел на него. — Кончина молодого человека, разумеется, составляет большой ущерб для его домашних и сферы его деятельности, но мёртвых нужно оставлять покоиться с мёртвыми.
— Ещё вы нас поучите, — пробормотала Софья, — а то некому!..
— Он в самом деле упал с высоты? — спросила Лючия.
Василий Васильевич кивнул.
— Когда? Ночью?
— Мы нашли его около одиннадцати утра, — сообщил Меркурьев. — В отделении сказали, что он пролежал уже часов семь. Да это не первый случай!.. Они говорят, оттуда время от времени кто-нибудь падает. То пьяные, то скалолазы, то разгильдяи, которые лезут селфи делать. Лестница в хорошем состоянии, забраться наверх можно. Дверь регулярно заколачивают и так же регулярно ломают.
— Завалить бы вход надо, — пробормотал Виктор Захарович. — Ну, давай, Василий Васильевич, тяпнем по маленькой! Кто с нами?
Стас сначала посмотрел на Лючию и только потом сказал, что не хочет, утренний гость тоже отрицательно покачал головой, сделав любезное лицо.
— Благодарствуйте, — сказал он. — В такое время суток от крепких напитков можно излишне разгорячиться. Перед сном это нездорово.
— А ты туда сам заходил? — спросила Кристина. — Ну, внутрь! Я, между прочим, тоже хотела на самый верх забраться и окрестности пощёлкать, но теперь не полезу, конечно.
— Да ничего там нет интересного, — фыркнула Софья. Вид у неё делался всё более раздражённый. — Камни и пылища! И чайки гадят. Там кругом чайки полоумные летают.
— А компаньон покойного до сих пор здесь? — спросил Меркурьев.
— Жуткое дело! — подхватил Виктор Захарович. — Как узнал, что друг его погиб, в лице изменился, весь позеленел…
— Мы «Скорую» хотели вызывать, — вставила Нинель Фёдоровна.
— И сразу начал виски пить, — продолжал хозяин. — Когда из отделения приехали, он ещё на ногах держался, в потом уж всё. Но связно рассказал, мол, договор приехали подписывать, загуляли немного, он сам спать пошёл, а товарища, видно, на подвиги потянуло, вот он и свалился. Плакал, что не уберёг.
Лючия вдруг усмехнулась, коричневый тонкий мех стёк с подлокотника на паркет. Стас кинулся, поднял и подал так осторожно, словно меховая накидка была частью прекрасной Лючии.
— Документы свои показал, все бумаги подписал, а как уехали полицейские, так он виски прямо из горла залпом допил.
— И ещё бутылку попросил, ноль семь, — поддержала Нинель Фёдоровна. — Я ему в комнату отнесла. С тех пор не выходит, пьёт. А может, заснул, не знаю. Ну, садись, садись, Василий Васильевич!
Перед Меркурьевым оказалась чашка прозрачного, как слеза, бульона. От чашки поднимался пар. К бульону прилагались сухари и половинка сваренного вкрутую яйца. Василий Васильевич зажмурился от предвкушения, голодная слюна не помещалась во рту.