Повернувшись плечом к ветру, он сделал шаг, другой — и остановился.
Привалившись к башенке спиной, на площадке сидела Антипия. Голова у неё свесилась набок, глаза были закрыты. Белые одежды вздымал и трепал ветер.
— Ёрш твою двадцать, — очень тихо сказал Василий Васильевич.
Преодолевая ветер, он подобрался к ней, сел на корточки и взял её за подбородок.
Голова качнулась и перевалилась на другую сторону. Кожа была холодной.
Убита?…
Меркурьев схватил её за руку, тоже абсолютно холодную и безжизненную, и стал щупать пульс, но он не умел это делать и ничего не нащупал.
Тогда он схватил её за другую руку и стал искать пульс там, и тоже ничего не нашёл. Он принялся трясти её за плечи — голова моталась из стороны в сторону.
Как долго это продолжалось, он не знал, ему было так страшно, как никогда в жизни, и он пропустил момент, когда она открыла глаза.
Секунду назад Антипия была абсолютно, непоправимо мёртвой, и вдруг оказалось, что она смотрит на него.
— Ты что?! — заорал Меркурьев, когда обнаружил открытые глаза. — Чего ты здесь расселась?! Делать больше нечего?!
— Я… упала, — выговорили её губы. — Кажется.
— Куда, твою мать, ты упала?!
Она пошевелилась и отстранила его руки — он всё продолжал её трясти.
— Ударилась, — сказала она с трудом. — Головой. Или нет?
— Головой, мать твою, ты при рождении ударилась!..
Она задвигалась, встала на четвереньки и свесила голову, которой, по его мнению, ударилась про рождении.
— Больно, — пожаловалась она сквозь завывания ветра. — Как это я так…
— Кто тебя ударил?
— Никто не ударял. Я потеряла равновесие и упала.
— Дура! — рявкнул Василий Васильевич. — Вставай, пошли вниз!
— Сейчас.
— Не сейчас, а вставай!..
Он стал поднимать её, и вначале из этого ничего не выходило — ноги у неё словно выворачивались, — а потом получилось. Она поднялась, наваливаясь на него всем телом, и немного постояла, приходя в себя.
— Нужно спускаться, — продолжал орать Василий Васильевич. — Давай, шевелись!
Очень мешали её летучие одежды, они мелькали, путались, закручивались, Меркурьев, рыча от злости, то и дело отталкивал от себя тряпки.
— Заправь куда-нибудь хвосты! Мне ничего не видно!..
— Они не заправляются.
— Да-а-а! — проорал Меркурьев. — Сари — лучшая одежда на земле, я в курсе! Соберу всё и сожгу к чёртовой матери!..
По лестнице он шёл спиной вперёд и вёл её за обе руки. Она наклонялась к нему, делала шаг, и Меркурьев её подхватывал. Так они шли очень долго. От усилий он весь заливался потом, который попадал в глаза и затекал в рот.
Когда он почувствовал, как под ногой хрустнула деревяшка, не поверил своим ушам. Разломанные ящики были только в самом низу, и хруст означал, что они добрались!..
Антипия сошла с последней ступени, Василий Васильевич отпустил её, наклонился и упёрся руками в колени, стараясь отдышаться.
Снаружи грохотал ветер и ревело море.
— Что ты там делала? — спросил он, не разгибаясь. — Кто тебя ударил?
— Никто, — проблеяла вещунья. — Я стояла, смотрела вниз. Потом мне что-то показалось, я повернулась, наверное, слишком резко… Упала и стукнулась.
— Наверное! — передразнил Василий Васильевич. — Наверное, показалось! Креститься не пробовала, когда кажется?! Зачем ты туда полезла?
— Мне надо.
— Чего тебе там надо?!
— А тебе чего? — вдруг спросила она. — Ты зачем полез?
— А ну тебя!..
Меркурьев сел на ящик и рукавом куртки вытер лицо. Потом содрал куртку с себя и вытер ещё раз, подкладкой.
— Идём, — скомандовал он. — Сейчас дождь начнётся. Можешь? Идти?
Она несколько раз с силой кивнула.
Василий Васильевич крепко взял её под руку — сквозь белые одежды сочился жар, словно у неё поднялась температура, — и повёл по «променаду» в сторону гостиницы.
Тучи надвинулись, проглотили солнце, и далеко над морем словно колыхалась тёмная пелена — должно быть, там уже лило.
К террасе с балюстрадой они поднимались под оглушительный рёв моря. Дверь в гостиную оказалась заперта. Василий Васильевич не сразу сообразил, что открыть ее с этой стороны не удастся, всё продолжал дёргать, пока вещунья не схватила его за локоть.
— Нужно через ту дверь — прокричала она. — Бежим!
Они побежали, но на полпути дождь всё-таки ударил, яростный, плотный, совсем не похожий на унылые осенние дожди.
Белые одежды Антипии моментально намокли, повисли, облепили ноги. Василий Васильевич, толкая её перед собой, добежал до козырька, потянул на себя дверь, и они очутились в вестибюле.