— Х-холодно, — простучала зубами вещунья.
Василий Васильевич не отвечал.
За руку он потащил её по коридору — из гостиной сюда проливался неяркий свет, слышались голоса и какая-то музыка, — а потом по лестнице.
— Давай ключ.
— Я не закрывала, — трясясь, выговорила она.
— Это правильно, — одобрил Меркурьев.
В её комнате он сразу зажёг все лампы, прошёл в ванную и пустил горячую воду. Девушка стояла посреди комнаты и дрожала. С лица на белую мокрую ткань её наряда капали жёлтые капли, как видно, тот самый тональный крем стекал, которого у неё была тонна.
Так она говорила.
— Марш в ванную, — приказал Меркурьев. — Мне надоело с тобой возиться!..
Она побрела в ванную, на ходу разматывая с головы платок, тоже совершенно мокрый.
Василий Васильевич дождался, когда за ней закроется дверь, и отправился к себе.
В своей комнате он пристроил на батарею мокрую куртку — рыбий мех не подвёл, внутри куртка была лишь чуть влажной. Один о другой стащил ботинки и пошвырял их к стене.
Коньяк, лимон, чай, сахар. Какие ещё есть средства спасения?
Меркурьев сроду не принимал никаких таблеток и, как все мужчины, был твёрдо убеждён, что любые лекарства вредны для здоровья и отчасти даже опасны. Во-первых, они наносят непоправимый ущерб печени. Во-вторых, могут привести к импотенции. В третьих, лекарства принимают только старики и мнительные барышни.
Может, спуститься, разыскать Нинель Фёдоровну и попросить хоть аспирин? Импотенция Антипии вряд ли угрожает, а вот воспаление лёгких — возможно!
Василий Васильевич немного постоял, раздумывая.
Прямо сейчас звать Нинель он не станет — она примчится, начнёт хлопотать и больше ни за что не оставит их наедине, а ему хотелось расспросить пострадавшую девицу.
Он натянул на голые ноги сухие мокасины, стянул через голову влажную футболку и нацепил вчерашнюю тёплую кофту, мягкую, заношенную и от этого особенно приятную, сунул в карман узбекский лимон и вытащил из комода бутыль коньяку. Где-то у него были ещё узбекские орехи — калёные, крупные, не похожие на те, что продавали в Москве, он разыскал в вещах увесистый бумажный пакет.
Я всё разберу, мысленно пообещал он себе и Асмире и отправился в соседний номер.
Вода в ванной не шумела, но в комнате никого не было. Для верности Василий Васильевич заглянул за выступ стены — кровать была пуста, только сидела среди подушек коричневая обезьяна с грустной мордой.
Меркурьев включил чайник, сразу успокоительно зашумевший, закрыл дверь на балкон и задёрнул штору.
Чайник вскипел, Меркурьев успел выпить почти кружку, когда в ванной зашевелились и на свет божий показалась Антипия — нет, Мура, вот именно, Мура!..
Она была белая, с покрасневшими глазами и носом, с двумя глазами — третий смылся, — в халате и носках.
— Это я, — сказала она с порога и шмыгнула носом.
— Садись, — велел Меркурьев. — Я тебе чаю дам. Аспирин есть?
Она уселась на краешек кресла, ссутулила плечи и сунула ладони между колен.
Василий Васильевич проделал все необходимые манипуляции — при этом он хмурился и громко сопел, чтоб она видела, слышала и понимала, как он ею недоволен, — и поставил перед ней чашку. В янтарном огненном чае колыхался круг узбекского лимона.
Он уселся напротив, подождал, пока она отхлебнёт, и спросил грозно:
— Ну? Я жду объяснений.
— Ну, я пошла на маяк, — заговорила Мура. — Лезла туда, лезла! Мне лестницы противопоказаны, я всё время падаю. Папа говорит, что-то с глазомером, не могу правильно расстояние оценить. Папа говорит, что есть такая особенность мозга, и людям вроде меня нельзя машину водить, они всё время будут попадать в аварии. А всё потому, что мозг неправильно достраивает! То есть глазной нерв передаёт в мозг информацию, которую тот должен обработать, а обрабатывается она с погрешностью. Вот я, например, три-дэ фильмы тоже не могу смотреть. Все кричат — смотри, смотри, муха летит, сейчас на нос мне сядет! А я не различаю никакого объёма, я вижу плохую картинку, плоскую и размытую. Папа говорит…
Мурин папа Меркурьеву надоел.
— Ты пошла на маяк одна или с папой?
Она моментально заткнулась и уставилась на него. А потом сказала хмуро:
— Одна. Без папы.
— И что там произошло?
— Я забралась на площадку. Стала смотреть вниз, голова у меня закружилась. Я высоту не переношу, отошла от края, мне правда страшно было! Что-то там валялось, то ли бревно, то ли камень, я не рассмотрела, повернулась, споткнулась и упала.
— И что дальше?
— Дальше… ничего. Дальше помню, что ты меня трясёшь и орёшь.
Меркурьев помолчал, вспоминая.
— На площадке не было ни бревна, ни камня. Я точно тебе говорю! Там даже птичьего помёта почему-то нет! Ты что, упала на ровном месте?
— Да не на ровном! Я споткнулась!..
— Обо что?
— Я не помню! Что-то на полу валялось!
— Обо что ты ударилась?
Мура попила из кружки, сосредоточенно скосив глаза, потом сказала:
— Вася, я не знаю. Наверное об этот, парапет! Обо что я ещё могла удариться?
— Вот этого я не знаю, — произнес Меркурьев язвительно. — Обо что угодно! Об острые грани Вселенной или о край временного континуума!..
— Я понимаю, что ты мне не веришь.
— Верю! — воскликнул Меркурьев. — Каждому слову!.. Голова сильно болит?