— Просто так.
Василий Васильевич ничего не понял. Он постоял посреди комнаты, потом взял в руки богдыхана и подёргал его за голову. Голова сидела крепко.
Меркурьев с богдыханом в руках сел на край кровати.
— Мура, — спросил он. — Ты что?… Тебя опять кто-то напугал? Или ты чувствуешь возмущение поля и прочие тонкие материи?
— Меня никто не пугал, — отозвалась она и перевернулась на другой бок, спиной к Меркурьеву. — А возмущение я чувствую. Я его чувствую всякий раз, когда ты обмираешь от восторга перед этой Лючией.
Василий Васильевич чуть не уронил богдыхана.
— Мне не нравится, когда ты смотришь на неё, как телок! Она что, такая неотразимая красавица, что ты не можешь себя в руках держать?
— Ерунда какая, — пробормотал Василий Васильевич и взъерошил волосы, почти как Фридрих Вильгельм Бессель. — Она просто подошла и спросила, не нужно ли мне в город, я ответил, что нужно, и тогда она сказала: я вас подвезу, а я ей — спасибо, и больше мы ни о чём таком не разговаривали…
Он бормотал всё медленнее, понимая, что говорит чепуху, оправдывается, а оправдываться ему не в чем, он не виноват!
Он не виноват, конечно, но отчего-то ему было совестно, как будто он и впрямь сделал нечто постыдное.
Василий Васильевич перестал бормотать и посмотрел Муре в затылок. Светлые блестящие волосы немного подрагивали, словно Мура беззвучно плакала.
Он взял её за плечо и повернул.
Она не плакала, но вид у неё был несчастный. И ещё эта коричневая обезьяна!.. Из-за того, как Мура прижимала обезьяну к себе, Меркурьев прямо-таки наливался жалостью, будто он сентиментальная старуха.
— Ты ревнуешь, что ли?
Она отвела глаза.
— Меня? — уточнил Василий Васильевич. — К Лючии?…
Она опять отвернулась.
— Лучше поехали со мной в Кёнигсберг, — предложил Меркурьев, не зная, как нужно выходить из таких деликатных положений. — Кристина сказала, что хочет со мной увидеться, чтобы я приезжал один, но я думаю, что мы вполне можем приехать вместе.
Мура перевернулась на спину и теперь смотрела в потолок.
— Поедем, — повторил Меркурьев, маясь от неловкости. — Пойдём в зоопарк. Я сто лет не был в зоопарке. В прошлом году приезжал и не ходил.
— Поедем, — согласилась Мура, и он сразу воспрянул духом. — Я понимаю, что Лючия очень красивая женщина и такая загадочная!.. Наряды у неё, как из журнала. Держится как Жаклин Онассис.
— Самая загадочная из всех известных мне женщин, — признался Меркурьев, — это ты. Ты же вещунья и духовная дочь Сантаны. Кто такой этот Сантана?…
Мура села и посмотрела на него.
— Знаменитый йог и учитель. Учит, как достичь просветления.
— Ты достигла? Просветления?
— Вася, это довольно трудно. Ты поставь себя на моё место. То и дело ты видишь и слышишь то, чего больше никто не видит и не слышит! Сначала вообще страшно, и кажется, что вот-вот свихнёшься или уже!.. Постепенно привыкаешь, но всё равно это не помогает. Понимаешь, не только я их дёргаю, когда мне вздумается! Но и они меня!
— Что это значит?
Она повозилась и села на пятки. Обезьяну пристроила рядом с собой.
— Ну, вот я вызываю дух Канта, прошу его прийти. Он меня в любом случае слышит. А если кому-то из них приходит в голову позвать меня, они тоже зовут, и я их слышу! Я могу пропустить зов мимо ушей, но я же его слышу!..
Василий Васильевич согласился, как это может быть.
— С ума сойдёшь, — сказал он в конце концов. — Если так.
Мура несколько раз кивнула.
— Я и на всякие курсы для экстрасенсов записывалась, и в разные организации вступала, думала, этим можно как-то управлять. Оказалось, что нельзя.
— Ты что, экстрасенс?
— Ну нет, конечно!.. Я вообще не знаю, кто такие экстрасенсы. По-моему, с ними никто не разговаривает. Я имею в виду из тех, кто с другой стороны. Я ни разу не слышала, чтобы дух разговаривал с экстрасенсом! Я же постоянно всех слышу, кто сейчас… в эфире.
— Да ладно, — не поверил Меркурьев, и Мура опять кивнула.
— Мне папа таблетки выписывал, он у меня знаменитый невропатолог и думал, что у меня душевная болезнь. Таблетку примешь, спать хочется, в ушах шумит, но всё равно всех слышно.
— А видно? — спросил заинтересованный инженер Меркурьев.
— Нет, видно, только когда они сами появляются.
— А тебя они видят?
Она задумалась.
— Не знаю, Вася. Нужно спросить у Емельяна Ивановича. Я многого ещё не знаю! И духа вот так близко вижу первый раз. Когда он появился, я решила, что в комнате буду сидеть, с ним рядом не могу, страшно. Я же понимаю, что это дух. Я вижу.
— Объём в кино не видишь и на ступеньках падаешь, а тут видишь?
Она пожала плечами.
— Н-да, — вздохнул Меркурьев. — История. Колебания мембран и струн.
— Что ты говоришь?
— Ничего не говорю. Я молчу.
Василий Васильевич взял её за подбородок, повернул к себе и поцеловал в губы. Ему давно хотелось её поцеловать, пожалуй, с тех пор, как он впервые увидел её умытой и беленькой, с брызгами веснушек на носу. И когда она шмыгала носом — хотелось, и когда ела пшённую кашу.
Кажется, Мура поначалу очень удивилась и даже подалась от него назад, но потом перестала вырываться, обняла его и прижалась.