Весь вечер она больше слушала, чем говорила, вытирала салфеткой нос, и в конце концов кончик его совсем покраснел.
— Ты похожа на кролика, — сообщил ей Меркурьев, поднимаясь. — Зачем ты то и дело трёшь нос?
Они вышли на крыльцо, в дождь и синий свет фонарей. Давешний несуразный пёс жался боком к кирпичам стены, тарелка с фарфоровыми завитками была вылизана до блеска.
— Так ты ему мясо отдал? — спросила Кристина, рассматривая пса. — Вот этому?
Пёс шевельнул хвостом. Он переводил настороженный взгляд с одного на другого, поднимал и опять опускал уши, словно вспоминал о чём-то и пугался.
— Дождь, — сказала Мура безучастно.
— Я ща машину подгоню, — Саня скатился с крыльца, хлопнула дверь, заурчал мотор, зажглись фары. В столбах света летели частые капли.
— Ну, держись, — сказал псу Меркурьев. — Будь осторожен, впереди зима.
Они старательно не смотрели друг на друга, и на собаку, которая всё молотила хвостом, тоже не смотрели.
— Пошли, пошли, — Василий Васильевич подтолкнул девиц в спины.
— Чё вы там застряли? — в окно крикнул Саня. — Поехали!.. Нам неблизко!..
Меркурьев сбежал с крыльца, распахнул заднюю дверь, в салон первой пролезла Кристина, а за ней Мура. Меркурьев плюхнулся на переднее сиденье, и тяжёлая машина, перевалив через бордюр, выбралась на дорогу.
— Включи радио, — попросила Кристина, когда молчание стало невыносимым.
Саня смотрел на дорогу, стучали «дворники». Меркурьев повернул тюнер, и в салоне грянул шансон.
— А, вашу мать, — прорычал вдруг Саня, вывернул руль, корпус дрогнул, и джип заскакал по трамвайным путям. Двигатель возмущённо взревел, а Саня поддал газу.
Никто не говорил ни слова.
Они влетели на тихую улицу, колёса застучали по брусчатке, вывеска «Чайковский» надвинулась на них.
Саня приткнул джип рылом прямо в ступеньки, распахнул дверь и побежал наверх. Василий Васильевич встал на подножку, накинул капюшон и выглядывал, вытягивая шею.
Пёс по-прежнему сидел, привалившись боком к кирпичам, и вид у него был неважный. Согнутая спина выражала отчаяние. Он ведь почти поверил — после мяса и руки, которая гладила его по загривку!.. Он почти поверил, хоть и знал, что верить нельзя никому и никогда.
Но он был ещё очень молодой, полгода не исполнилось ему, и поэтому он поверил!.. А потом машина уехала, и на ней уехала его последняя надежда. Так бывает. Каждый для кого-то последняя надежда, хоть и не подозревает об этом и не хочет этого.
Саня двумя руками — за холку и худосочную задницу — поднял его с камней, прижал к белому свитеру, к меху «лётной куртки» и побежал вниз. На последней ступени он чуть не упал — скользко было, — но удержался, добежал до распахнутой двери джипа и зашвырнул пса в салон.
Меркурьев быстро сел и захлопнул за собой дверь.
Саня нажал на газ, и они опять поехали, на этот раз совсем в другую сторону.
Пассажиры и водитель молчали. Дождь шёл. Пёс мелко дышал.
В молчании они выбрались из города, в свете фар навстречу летели стволы старых немецких лип, опоясанные белыми полосами.
В салоне воняло мокрой псиной.
— Как назовём? — наконец спросил Саня, и все как-то разом выдохнули, задвигались, заговорили, словно вдруг наступило невиданное облегчение.
Василий Васильевич оглянулся назад и свесился между сиденьями, Мура полезла гладить и рассматривать морду, а Кристина радостно сообщила, что пёс виляет хвостом.
— Смешная какая собака! — сказала она с восторгом. — Ну, просто невозможный урод!..
— Нас в дом не пустят, — добавил восторгов Меркурьев. — Сань, ты под курткой его спрячешь, а я буду усыплять бдительность.
— Да ладно, чего там, пустят, не пустят! Если не пустят, мы с ним в город уедем!
Остальные члены концессии заревели и запротестовали — как это в город, разве можно в город, когда они только что встретились и должны как следует узнать друг друга!..
— Мы с Саней его вымоем, — без умолку говорила Кристина, — а завтра я сбегаю в посёлок, куплю ошейник и поводок, а то он удерёт. По-моему, он маленький совсем, щенок ещё!
— Ты разбираешься в собаках?
— Нет, но у него щенячье выражение лица.
— Назовём-то его как?
Саня взглядывал в зеркало заднего вида и улыбался, на щеках обозначались ямочки.
— Подожди, — сказала Мура. — Как же! На него нужно сначала как следует посмотреть, а уж потом называть.
В пылу и радости никто не обратил внимания на белый «Кадиллак», который отстал, когда Саня развернулся через трамвайные пути. Вряд ли водитель «Кадиллака» предполагал, что Саня вернётся за собакой, и в этот момент упустил его.
Меркурьев вспомнил про Лючию, только когда они свернули с шоссе и покатили по брусчатке к дому. В доме горели все окна, даже в круглой башенке, где на третьем этаже жил призрак Иммануила Канта, и из труб поднимался дымок. Тянуло морем и горящим углём.
Ни одной машины не было на площадке перед подъездом.
— Вот и хорошо, — себе под нос пробормотал Василий Васильевич, выбираясь из джипа.
Саня аккуратно пристроил пса за пазуху, до подбородка подтянул молнию и быстрым шагом двинул в подъезд. Кристина потрусила за ним.
Меркурьев и Мура проводили их глазами.
— Я тебе говорила, что о ней не надо беспокоиться, — сказала Мура наконец и взяла его под руку. — А об изумруде нужно.
— Я беспокоюсь. Про спиритический сеанс ты всерьёз?
Она кивнула, и он на всякий случай посмотрел — действительно всерьёз!
— Ты считаешь, что это может помочь найти камень?
Она опять кивнула. Он рассердился.