Василий Васильевич вытер на виске холодную каплю.
— Который час?
Саня стряхнул на запястье часы, застрявшие под свитером:
— Пол-одиннадцатого. А твой хронометр не работает, что ли?
— Как пол-одиннадцатого?! — не поверил Меркурьев и посмотрел сначала на свои часы, а потом на Санины, вывернув ему руку.
— Ты чё! — удивился тот. — Больно же!..
— Я тебя ждала, ждала, — проговорила Мура. — Стучала, но не достучалась.
— Я был на маяке, — ответил Меркурьев, и Мура кивнула как ни в чём не бывало.
Вбежала запыхавшаяся Нинель Фёдоровна с чёрным мешочком наперевес.
— Вася, — захлопотала она, — садись, милый, я тебе давление померяю. У тебя правда вид не очень! Убегался, что ли?…
— Не нужно мне ничего мерять, — воспротивился Василий Васильевич, уже почти ставший прежним инженером Меркурьевым. — Я пойду душ приму, и всё нормально будет.
— Вася! — прикрикнула домоправительница. — Сядь и сиди смирно!..
Кристина тоже подошла, теперь они все окружили его, как тяжелобольного, и смотрели с сочувствием и соболезнованием.
Василий Васильевич сел. Нинель ловко закатала ему рукав и надела манжету приборчика. Тонометр засопел, манжета начала надуваться.
Меркурьев посмотрел на Муру и отвернулся.
— Не вертись, — приказала Нинель.
Приборчик вздохнул, и манжета стала выдыхать.
— Ничего особенного, — объявила домоправительница. — Повышенное, конечно, но если ты бегал, так вроде и должно быть!..
— А лицом ты тоже бегал, братух? — спросил Саня и глупо заржал. Кристина ткнула его локтем в бок.
— Васенька, умойся и приходи завтракать, — ласково сказала Нинель Фёдоровна. — Пшённой каши и какао, да? Я сейчас сварю! Кофе не пей, воздержись пока.
— Проводить тебя? — сунулась Мура.
Василий Васильевич дёрнул плечом и встал.
— С ума вы все сошли! — заорал он. — Я сейчас приду.
Он поднялся к себе, открыл воду и пошвырял на пол вещи. Они все были насквозь мокрыми, как будто он в них стоял под струёй воды. Он посмотрел на себя в зеркало.
И пробормотал:
— Началось в колхозе утро.
Неудивительно, что там, в столовой, они сгрудились вокруг него и уставились со страхом и жалостью!
Всё лицо у него было в красной кирпичной пыли и потёках, словно он плакал. На лбу пятно сажи — должно быть, внутри башенки, где ранее горел огонь, осталась сажа, а он очень старался разглядеть, что внутри!.. На волосах и шее серая пыль.
Он стал под душ и долго тёр себя мочалкой, будто хотел смыть всё сегодняшнее утро, а оно никак не смывалось. Он три раза намыливал голову, лил в лицо горячую воду, отплевывался и фыркал.
«Я мог остаться там. За незаметной дверцей в стене, и никто и никогда не нашёл бы меня! Я бы умирал долго и страшно, как в Средневековье, когда живых людей замуровывали в стены, и никто не пришёл бы мне помощь».
Меркурьев захлебнулся водой и закашлялся — он видел этот лаз в стене и знал, как там! Знал, что мог там остаться.
Он выбрался из душа, торопливо оделся и побежал к людям. Они не дадут ему пропасть, они его спасут, даже если его замуруют в стене!
В столовой все были на прежних местах, ещё добавилась Лючия — она сидела в эркере спиной к собравшимся и смотрела в окно. Стас старался заглянуть ей в лицо, но она не поворачивалась. Перчатки лежали на столе рядом с чашкой кофе.
— Васенька, наконец-то! Нет тебя и нет! Садись скорей, поешь и попей. — Нинель Фёдоровна поставила на Мурин стол кружку. — Может, бутерброд с сыром?…
Василий Васильевич плюхнулся рядом с Мурой и, обжигаясь, стал глотать какао.
— Нелегко тебе пришлось, — заметила Мура, и он взглянул на неё.
— Такая собака прекрасная, — сказала Кристина. — От Саньки не отходит! Пошли утром с ним гулять, а Саня за телефоном вернулся, так пёс весь исстрадался, пока его не увидел! Представляете?
— Ты бы его в кровать не таскала, — посоветовала Нинель. — Грязный же. Да и вообще животное в кровати — нездорово.
— Мы его помоем, Нинель Фёдоровна.
— Я был на маяке, — негромко сообщил Муре Василий Васильевич и против воли передёрнул плечами. Из кружки на свежую скатерть выплеснулось немного какао, образовалось коричневое пятно. Он поставил кружку на пятно — Там горел огонь. Я видел, правда!
Мура взяла его за руку и посмотрела в глаза.
— Я поняла, — произнесла она тоже негромко. — Ты не волнуйся. Поешь.
Меркурьев хотел что-то ещё сказать и не стал.
— Опять погоды нет никакой, — вздохнула Софья, поднялась и подошла к окну. — Из дома носа не высунешь! Хоть бы тренажёры, что ли, поставили! Я привыкла в фитнес ходить, а тут одна обжираловка и никакого движения!..
— Ничто не мешает вам двигаться, — произнесла Лючия, не поворачивая головы. — Вон по «променаду»! Можно даже бегом, как наш Василий Васильевич.
— Да что я, лошадь, что ли? Просто так туда-сюда бегать!
— Самый модный спорт, — заметил Стас. — Я по утрам в парке Горького бегаю, по набережной. Там не протолкнуться.
— Да-а-а? — удивилась Софья. — Ну, не знаю. Я привыкла в зале заниматься, у меня программа есть. А бегать так скучно, ужас! Голову нечем занять.
— А вы стихи сочиняйте, — посоветовала Лючия.