— Вы вроде решили продать.
— Знак плохой, — сказал Захарыч. — Хотел продать, а покупатель, считай, в моём доме и помер! Может, не продавать?
Меркурьев отнёс охапку к костру и свалил в огонь. Сразу сильно задымило, и он загородился рукой.
— Виктор Захарович, — спросил он, подумав, отчего бы и не спросить! — Дом вам принадлежит?
Старик не удивился, не переполошился, он вообще почти не обратил на вопрос внимания. Он продолжал работать.
— Мне, кому же ещё, — ответил он, нагибаясь, чтоб вытащить длинный прут. — От родителей ко мне перешёл. Завещан дочери, если она найдётся.
— А ваша жена?
— Покойницу дом не интересовал, — сообщил Захарыч. — Она уехала девчонкой совсем, какой дом! Да она тут и не жила никогда. У меня в городе квартира была хорошая в немецком доме, четырёхкомнатная! Батя-то в отставку генералом вышел, и я в пароходстве был человек не последний. Жена моя с дочкой там обитала, покуда я в море ходил.
— А сейчас?
— Что сейчас, Вася? Прими-ка у меня ветки, несподручно одному, видишь!
Василий Васильевич перехватил у него охапку и потащил к костру.
— Сейчас квартира кому принадлежит?
— Хорошим людям, — сказал Захарыч и улыбнулся. — Я ведь её продал, когда решил гостиницу открыть! Деньги нужны были, недёшевая это история, Вася. На ремонт, на лицензии всякие, на взятки. Всё ушло, и квартира, и сбережения мои. Я хорошо зарабатывал, а жил, считай, один!.. А чего ты спрашиваешь-то?
Василий Васильевич палкой разгрёб костер, чтобы лучше горело.
— Человек погиб, — произнёс он задумчиво. — Изумруд у Кристины украли. Какая-то странная история, Виктор Захарович. Всё одно к одному.
— Ох, изумруд этот ещё на мою голову!.. Не знаешь, написала она заявление, нет?
— Нет и не собирается.
Старик стянул рукавицы, вздохнул и опустился на скамейку.
— Вот и не знаешь, радоваться или что делать. Вроде хорошо, что не написала, гора с плеч. А с другой стороны, искать-то его надо, перстень этот!.. Великих денег стоит, так Кристинка говорит. А где его искать? Кто будет искать?…
Василий Васильевич сел рядом.
— Хорошее тут место, — сказал он, глядя в сторону моря.
— Хорошее, — согласился хозяин. — Чисто, тихо, просторно. Я в умной книжке читал, где маяк, всегда так. Он будто охраняет. Я всё детство на маяке провёл, вон с Нинулькой, с Нинель Фёдоровной! Мы оттуда не вылезали, всё в моряков играли.
Виктор Захарович засмеялся с тоской.
— Маяк наш старый, его ещё немцы закрыли. На дальнем мысу один остался, а этот закрыли. Говорят, смотритель ещё долго тут жил. Как в сказке — старик со своею старухой у самого синего моря. Домик у них поставлен был в лесочке, под обрывом. Сейчас от домика и следа не найдёшь, а я развалины помню, хоть и маленький был. Жена смотрителя, покуда жива была, в этом доме, который теперь мой, служила то ли кухаркой, то ли горничной, и хозяйка её отличала, любила, секретничала с ней. Товарками были, одним словом! Так рассказывали. Муж ревновал даже, говорил, мол, ты с в этом доме больше времени проводишь, чем в нашем!
Меркурьев слушал, не перебивая.
— На маяке потайной лаз наверх есть, — сказал старик и опять засмеялся. — Небось не веришь!
— Верю, — с запинкой вымолвил Василий Васильевич.
— Уж я тебе не скажу, зачем он там нужен, лаз этот! Вроде когда война, а корабль подходит, чтобы смотритель мог потихоньку подняться и дать сигнал — смотри, мол, в оба, берег близко! У нас на Балтике туманы такие бывают!..
— Откуда вы знаете про потайной лаз?
— Так мы с Нинулькой его и нашли! До нас-то о нём ни одна живая душа не знала! И сейчас не знает, тебе первому говорю. Мы нашли его и поклялись, что никогда никому не скажем!.. Перочинный ножик у меня был, отцовский подарок, ещё трофейный, так мы на крови поклялись, дураки малолетние. Я себя по ладони полоснул, а потом Нинулька себя полоснула. Она мою кровь как увидела, так вся позеленела, затряслась, но сдюжила, не отступила.
— Жил старик со своею старухой, — задумчиво проговорил Василий Васильевич, — у самого синего моря.
— То-то и оно.
— И никто не знал? Про потайную лестницу?
— Никто, Вася. — Виктор Захарович поднялся, вновь натянул рукавицы и продолжил неожиданно. — Ты молодой, Вася, береги время. Всё, что ни есть, до единой минуточки. Зря не растрачивай — на глупости, там, на ссоры, на злобу, на пустяки. Оно пройдёт, как песок просыплется, ничего не останется. А столько хорошего вокруг, Вася! Вон маяк, море, лес, дом. Моё время почти вышло, а жалко умереть и всё бросить. На том свете, поди, ни маяка нет, ни сада, ни молодости, ни старости.
— Подождите, Виктор Захарович, — сказал Меркурьев, подумав про Канта с Бесселем. — Не спешите. Как там, никто не знает, а здесь и вправду хорошо.
Он кинул в костер ещё одну охапку сучьев.
— Странно, что вы дочь не можете найти, — удивился он. — Не могла же она исчезнуть!..
— Может, куда за границу уехала.
— Может, и так, — согласился Меркурьев.
Они работали вдвоём довольно долго, Меркурьеву захотелось есть, и он совершенно забыл про книгу «Философия Канта», которая была у него в кармане…
В прошлый раз Лючия отправилась в буковый лес непосредственно перед обедом, Меркурьев прекрасно это помнил, потому что подкреплялся кофе в столовой, а потом беседовал со стариками — как раз о поисках дочери. С лесным человеком в кепке красавица условилась встретиться «в это же время», и Василий Васильевич решил отправиться в лес пораньше, чтобы засесть в кустах и наблюдать их встречу от начала до конца.
Меркурьев перетаскал в костёр все ветки и сказал старику, что пойдёт прогуляться. Виктор Захарович покивал и, засовывая рукавицы в карман штанов, отправился в сторону дома.
Меркурьев проводил его глазами. Никого не было на площадке, где скучал белый «Кадиллак», дом казался притихшим под низким небом.
— Как можно продать такой дом? — сам у себя спросил Василий Васильевич.
По дорожке, выложенной брусчаткой, он отправился в сторону разноцветного леса, не заметив, как в одном из высоких стрельчатых окон слегка отодвинулась белая штора и кто-то настороженными глазами провожал его, пока он не исчез под деревьями.
Вблизи муравейника, так поразившего его воображение, Василий Васильевич свернул с дорожки и пошёл лесом. Брюки и кроссовки моментально промокли, но он не обращал на это внимания.
Здесь пахло прелой сыростью, листьями и как будто орехами. Меркурьев остановился и вдохнул полной грудью — так хорошо, так вкусно пахнет!..
Он забрал влево так, чтобы развалины охотничьего домика остались по правую руку. В тот раз лесной человек пришёл совсем с другой стороны, от дороги, по всей видимости, у него там стояла машина.
Меркурьев старался зайти поглубже, чтобы на глаза не попались его следы в траве.