— Да вы уже отдали, — сказал Василий Васильевич. — Разве вы так и не поняли?…
— Сериал, — провозгласил Стас. — Ну, прям мыльное мыло!.. Не поверит никто!..
— Заткнись! — хором велели ему Кристина и Софья.
— Я друга потерял, — продолжал Саня хмуро, — хотя не разобрать теперь, кто мне он был-то, друг ли, враг ли!.. — Он пошевелил складками на лбу, словно на что-то решаясь, и почти крикнул Василию Васильевичу в лицо, словно именно он, инженер Меркурьев, был во всём виноват: — Я как стал бумаги смотреть, так и понял, что есть я последний лошара!.. Всю жизнь, веришь-нет, Ванюшка у меня деньги тырил! Я с ним по-братски, как с родным, а он!.. И ведь порядочно натырил! Самой малости не хватило, чтоб дом купить, мои капиталы понадобились, ёшкин-матрёшкин! Кабы чуть больше натырил, купил бы он дом этот, и дело с концом!
Василий Васильевич сочувственно смотрел на страдальца. Мура поднялась и потянула Меркурьева за руку. Он с трудом встал.
— Ты что?
— Выйдём на минуточку.
— Куда?
— Пойдём, пойдём!..
Василий Васильевич зашаркал ногами почти как Виктор Захарович, и уже из коридора услышал, как Софья сказала:
— Пап, можно я внимательно посмотрю бумаги?
— Мура, куда ты меня тащишь, — зашипел Меркурьев. — Сейчас самое интересное начнётся! Трагедия закончилась, сейчас будет марш энтузиастов и воссоединение любящих сердец!
— Успеешь, — буркнула Мура и подтолкнула его в спину.
Они вышли в вестибюль с готическим окном и круглым столиком. За столиком сидели двое, совсем незнакомые. Василий Васильевич оглянулся на Муру. Она приложила палец к губам.
Он опять посмотрел.
Двое, он и она, пили кофе. Большой медный кофейник стоял на спиртовке посреди стола, тонкие чашки были наполнены до половины. В вестибюле приятно пахло.
— Ну вот, — говорил он. — Всё и закончилось. А ты всё — времени мало, времени мало!
— Так его и было мало, — она улыбнулась. — Если бы мы их не торопили, они до сих пор бы спали!
Он протянул руку и дёрнул её за нос. Она захихикала.
— И дом пропал бы, — сказала она, посерьёзнев.
— Камень не мог пропасть, — возразил он. — Он ведь оказался у хозяйки! У хозяйки дома!..
— Хорошо, что она здесь, — согласилась женщина. — Кофе добавить?
Меркурьев ещё раз оглянулся на Муру, наклонился к её уху и прошелестел:
— Кто это?
— Старик со старухой, — ответила Мура. — Которые жили у самого синего моря!
— Так они молодые совсем! Как мы!
— Ну да, — согласилась она. — Молодые.
— Подожди, — сказал Василий Васильевич. — Сейчас, сейчас! Это смотритель маяка и его жена?
Мура кивнула.
— Это они там пили кофе и слушали музыку?
Мура опять кивнула.
— А «Философия Канта» их рук дело?
Она опять кивнула.
— А богдыхан с отломанной башкой?
— Они не могли допустить, чтобы дом пропал, — прошептала Мура. — И помогали нам, как умели.
Зазвучали шаги, Меркурьев оглянулся. Мимо них прошёл Иммануил Кант в пальто и с ковровым саквояжем.
Увидев сидящих за кофе, он приподнял шляпу, приветствуя их, а потом повернулся к Василию Васильевичу и Муре.
— До свидания, молодые люди, — сказал он галантно и зашагал к двери.
— Вот и всё, — задумчиво произнесла Мура, когда Кант шагнул за порог.
За столиком уже никого не было.
Василий Васильевич помолчал.
— Мы их больше не увидим? — спросил он наконец.
Мура вздохнула:
— Я пока не знаю. Я многого ещё не знаю, Вася.
Вокруг Кафедрального собора лежал снег, и это было очень красиво — чистый снег на изумрудной траве! Липы, ещё не совсем облетевшие, время от времени роняли на снег холодные жёлтые листья.
Мура фотографировала листья на снегу, и ей казалось — это самое прекрасное, что она видела в жизни.
Василий Васильевич слепил слабый снежок, кинул и попал ей точно в серединку того места, в которое метил.
— Вася!
— А?