Покидая лагерь пехотной школы, я тепло попрощался с Сальниковым. Он поблагодарил меня за лекции, пожелал успехов на новом месте. Мы от души пожали друг другу руки.
* * *
Воодушевленный успехом, я решил и в лагере стрелковой дивизии, куда в соответствии с планом мы перебазировались на последние две недели, организовать аналогичные занятия с командирами. Но планам моим не суждено было сбыться. В течение первого дня нам не удалось наладить связь со станциями радиополигона. Мы кое-как принимали сообщения, а нас не слышали. Вероятно, сказывался рельеф окружающей местности, а возможно, и близкий лес. Нужно было выбираться из зоны "молчания", искать новую позицию. Я уже совсем было собрался на рекогносцировку, когда дежурный радист принял срочную депешу от нашего командования из Чугуевского лагеря. В ней предписывалось немедленно свернуть станцию и прибыть в Чугуев.
Я не мог понять, в чем дело. Лишь потом выяснилось, что этот внезапный вызов был обусловлен намечавшимися штабными учениями соединений и частей Украинского военного округа. Начальник связи решил отобрать для учений наиболее подготовленные команды радистов.
Программа испытаний была довольно сложной и динамичной. Станции разместили на большом лагерном поле. По общей команде началось развертывание. Кто первым подготовится к работе? Затем - включение аппаратуры, вхождение в связь. На каждой станции одновременно проверялось два радиста: один работал на передачу, другой - на прием. После обмена радиограммами снова общая команда. Теперь нужно возможно быстрее свернуть станции и подготовиться к походу. Посредники внимательно и придирчиво фиксировали каждую ошибку, учитывали каждую минуту.
Радисты, с которыми я провел все лето в Полтаве, получили по сравнению с расчетами других станций киевского и харьковского батальонов более высокие оценки. Начальник связи округа похвалил нас и приказал прикомандировать станцию к главному штабу учений. Предстояло ехать в Чернигов.
Штабные учения проводились в обширном районе между Черниговом и Чернобылем. Темпы оперативной игры были очень высокие. Штабы соединений почти все время находились в движении. Теперь мне стало окончательно понятно, почему при инспекторской проверке такое серьезное внимание уделялось свертыванию и развертыванию радиостанций. Даже при хорошей натренированности расчета с большим трудом удавалось укладываться в установленные командованием сроки. Связь между штабами поддерживалась только по радио. Телефонисты не успевали тянуть линии. В моем распоряжении имелись две радиостанции: искровая "Телефункен" и ламповая АЛМ. Однако последняя применялась мало из-за недостаточной дальности действия. Приходилось эксплуатировать "старушку", которая довольно надежно обеспечивала двустороннюю связь на расстояние до 200 километров.
Руководство штаба было довольно работой радистов. Распоряжения передавались быстро и точно. Информация в отделы поступала своевременно. Лишь перед самым концом учений, когда мы уже прибыли в Чернобыль, едва не произошла осечка: лопнул приводной ремень двигателя. Боец-электромеханик отыскал запасной ремень, но и он оказался изношенным до предела. Все-таки попробовали поставить его на двигатель. После первых же оборотов ремень оборвался.
Меня охватило отчаяние. Но я постарался взять себя в руки. Вспомнив уроки, преподанные мне Гербановским и Ильюкевичем, начал искать выход из создавшегося положения. Отправил красноармейцев на поиски. Лишь на паровой мельнице им удалось раздобыть кусок сыромятной кожи. Сделали приводной ремень, установили его. Завели двигатель - передача проскальзывает. Казалось бы, все возможности исчерпаны. И тут мне опять вспомнились слова Федора Федоровича: "Думай, ищи, советуйся. Безвыходных ситуаций не бывает".
И действительно, вскоре появилась новая идея: прошить мягкий ремень проволокой, которая не даст ему растягиваться. Сделали. Получилось! Станция заработала вновь.
Красноармейцу, который нес ответственность за эксплуатацию агрегата питания, изрядно досталось от меня.
Да и товарищи по команде откровенно поговорили с ним. Дело тут было не в том, что оборвался злополучный ремень. Техника есть техника. Неисправности всегда могут появиться. А вот позаботиться о том, чтобы двигатель был обеспечен запасными деталями, он был обязан. Уж как ни трудно приходилось в те годы с техническим имуществом, а ремень на складе батальона наверняка нашелся бы.
Этот, казалось бы, рядовой случай заставил серьезно задуматься и меня. Ведь я не проверил свое хозяйство перед выездом на штабные учения, не подумал о возможных неисправностях.
С той поры я на многое стал смотреть иными глазами. Да, как командир, я обязан заботиться о том, чтобы у подчиненных были запасные портянки, нитки, иголки, чтобы они сполна и вовремя получали пищу, обмундирование. Но есть у меня и еще один боец - радиостанция, которая тоже требует неослабного внимания. Оставить ее без запасных частей - это все равно что забыть об обеде для красноармейцев.
Будто что-то перевернулось во мне в тот день. Аппаратура стала для меня вроде бы живым существом. Теперь я регулярно и самым тщательным образом проверял состояние всех устройств, обеспеченность радиостанции запасными деталями и расходными материалами. Того же непреклонно требовал и от подчиненных. И должен сказать, жизнь неоднократно подтверждала, что только так и следует поступать, если имеешь дело с боевой техникой.
* * *
Начался второй год моей службы в радиотелеграфном батальоне. В Киеве восстанавливались промышленные предприятия. Все лучше и лучше работал городской транспорт. Через Днепр сооружался новый мост, взамен того, который в 1920 году взорвали белополяки. В восстановлении города, наведении порядка самое активное участив принимали рабочие заводов "Арсенал", "Большевик", железнодорожники, печатники. В свободные от учебы часы и выходные дни красноармейцы батальона присоединялись к жителям города, чтобы помочь им возможно быстрее наладить нормальную жизнь.
Особенно преобразился Крещатик. Там ярко засверкали огнями витрины магазинов. К сожалению, большинство из них принадлежало нэпманам. Весной 1925 года на Подоле открылась традиционная контрактовая ярмарка с роскошными павильонами и нарядными торговыми рядами. В городе вовсю работали ночные кафе и рестораны.
Иногда становилось обидно. Мы трудимся с утра до вечера, мерзнем в казармах, на полевых занятиях, в скромных командирских квартирах, а в ресторанах рекой льется вино, ломятся от изысканных закусок столы, звучит бравурная музыка. До каких же пор это будет продолжаться?! Но комиссар, с которым мы неоднократно заводили разговор на эту тему, успокаивал нас:
- Не горюйте, товарищи. Будет и на нашей улице праздник. Неужели не понимаете, что так нужно сейчас? Видели, вчера еще одна заводская труба задымила? Как думаете, откуда государство средства на восстановление цеха взяло? Вот то-то же! В корень смотреть надо.
Несмотря на огромную занятость, мы часто посещали театры и концертные залы, еще чаще появлялись в Доме Красной Армии. Там можно было послушать интересную лекцию, доклад о текущем моменте, посидеть в читальном зале. Нас, людей военных, особенно волновали вопросы, связанные с проведением в жизнь военной реформы. Ведь нам нужно было не только разобраться во всем самим, но и суметь разъяснить основные положения красноармейцам. Поэтому каждое газетное сообщение, имеющее отношение к армии, воспринималось нами с особым интересом. А сообщений таких было много.
На Пленуме Реввоенсовета СССР в ноябре - декабре 1924 года было решено постепенно вводить в армии и на флоте единоначалие. Это означало, что в частях, которые возглавляют командиры-коммунисты, должности комиссаров упразднялись. Отныне командир становился единоличным руководителем боевой подготовки, административно-хозяйственной деятельности, всей политико-воспитательной работы. Решение это свидетельствовало о возросшей идейной зрелости командных кадров, их крепкой политической закалке.
В соответствии с планом реформы к концу 1924 года в значительной мере (примерно на 20 процентов) сократилась штатная численность центрального аппарата. Высвободившиеся при этом денежные средства пошли на повышение технической оснащенности войск. Казалось бы, все эти нововведения еще не скоро принесут свои плоды, но уже к лету 1925 года в батальон стало поступать больше запасных деталей. В распоряжении командира появились некоторые денежные суммы, которые разрешалось расходовать на ремонт аппаратуры, покупку краски, масел и другого имущества, необходимого для эксплуатации радиостанций.
Как-то незаметно подкралась вторая киевская весна. А вместе с ней вновь пришла лагерная пора. Учитывая положительный опыт прошлогодней летней учебы, командование Украинского военного округа решило снова организовать для связистов радиополигон. Однако теперь в систему радиообмена включались не только станции киевского и харьковского батальонов, но и средства радиосвязи кавалерийских корпусов, дислоцированных на Правобережной Украине. Таким образом, границы радиополигона значительно расширялись. Они охватывали Умань, Жмеринку, Гайсин, Проскуров, Староконстантинов, Бердичев. Штаб учебного полигона по-прежнему оставался в Чугуевских лагерях. Так как не из всех названных пунктов была возможна прямая связь с Чугуевом, в Киеве создавалась специальная группа с радиостанцией, которая являлась промежуточным звеном.
Я получил назначение в лагерь 17-го стрелкового корпуса, располагавшегося в районе местечка Меджибож, в двадцати километрах к востоку от Проскурова. И снова мне повезло. Корпусом командовал герой гражданской войны Ян Фрицевич Фабрициус. Я много слышал о нем раньше. Теперь мне предстояло встретиться с этим замечательным человеком.
Впервые я увидел Фабрициуса в штабном домике, куда явился доложить о прибытии радиостанции. Из-за простого канцелярского стола, в котором, как мне помнится, даже не было ящиков, навстречу мне поднялся высокий, на вид очень суровый командир. Несколько удлиненное лицо, огромные пышные усы, строгий пронизывающий взгляд.
- С кем будете поддерживать связь? Как понимаете свою основную задачу?
Я немного растерялся. Помню, пробормотал что-то вроде "обеспечивать бесперебойно, круглосуточно". А что еще сказать - не знаю. Ян Фрицевич улыбнулся:
- Да вы не смущайтесь, товарищ Лобанов. Садитесь, давайте поговорим обстоятельно, благо время пока есть.
Сказано это было как-то особенно тепло, доброжелательно. Скованность мою, внутреннее напряжение как рукой сняло. Я сидел, рассказывал и никак не мог поверить, что вот так, запросто беседую с этим прославленным человеком. Ян Фрицевич уже более двадцати лет состоял в партии, прошел через царскую каторгу, ссылку, на груди у него сияли четыре ордена Красного Знамени. Фабрициуса интересовало буквально все: хороши или нет радиостанции, имеющиеся в батальоне, в чем их недостатки и достоинства, каковы, на мой взгляд, перспективы развития этого средства связи? Потом, когда я окончательно освоился, он опять вернулся к вопросу о нашей основной задаче.
- Правильно: обеспечивать постоянную и бесперебойную связь... И все-таки, товарищ Лобанов, думается, что главное заключается в другом. - Он поднялся из-за стола, подошел вплотную ко мне. - Анализируйте, накапливайте опыт. Для вас, технического специалиста и командира, это особенно важно. Кто же, как не вы, молодые, поведет армию в будущее? Поэтому всегда смотрите вперед... А сейчас принимайтесь за дело. Развертывайте станцию. Если будут трудности - прямо ко мне.
Трудности, к сожалению, возникли в первые же дни. Несмотря на все старания, нам никак не удавалось добиться устойчивой связи со всеми станциями радиополигона. Одни из них слышали нас хорошо, другие отвратительно. Не удавалось, в отличие от прошлого лета, принимать и сводки новостей из Москвы. А ведь я рассчитывал, что лагерь в Меджибоже будет ежедневно обеспечиваться ими с помощью нашей радиостанции.
Конечно, расстояние между Москвой и нами значительно увеличилось. Но почему же тогда мы лишь эпизодически связываемся даже с кавалерийскими корпусами, расположенными сравнительно близко? Тщательно осмотрели и проверили нашу радиостанцию. Все как будто в порядке. Рассчитывать на помощь инструктора не приходилось. Нас заранее предупредили, чтобы в этом году мы полагались только на свои силы. Достаточно, дескать, ходить в молодых, надеяться на подсказку. Хоть и не очень приятно было, пошел докладывать обо всем Фабрициусу: хуже будет, если он вызовет сам и спросит, почему нет постоянной связи.
Ян Фрпцевич встретил меня, как старого знакомого.
- А, радист пришел! Ну выкладывайте, что там у вас стряслось?
Внимательно выслушав мой доклад, он сказал:
- Прежде всего, не нужно расстраиваться. Думаю, что причина все же в расстоянии. Взгляните, Лобанов, - Ян Фрицевич подошел к карте, висевшей на стене. - От нас до Москвы в полтора раза дальше, чем от Полтавы. Да и на рельеф местности обратите внимание. Он здесь совсем не тот.
- А как же связь с кавалерийскими корпусами?
- Не исключено, что у них радисты подготовлены слабо. Дело-то новое, неизведанное. Помню, рассказывали вы мне, что для более полного приема московских передач устанавливали парные дежурства на ночь. Попробуйте сделать это системой. Пусть и днем дежурят вдвоем. Тут психологию учитывать нужно. Радисты наверняка станут друг перед другом стараться: кто первым услышит, кто точнее примет текст. Вот и постарайтесь использовать это.
- Значит, соревнование?
- А почему бы и нет?
Вскоре комкор уехал в Москву на III съезд Советов, на котором, в частности, подводились предварительные итоги военной реформы и намечались пути дальнейшего строительства Вооруженных Сил. По возвращении в Меджибож Ян Фрицевич приказал собрать всех командиров, служивших в штабе. Естественно, что ни в домике, ни в палатке мы разместиться не смогли. Расположились прямо на зеленой лужайке. Больше часа рассказывал нам Фабрициус о работе съезда и его решениях. С огромным волнением слушали мы его. А когда он сообщил, что ЦИК и Совнаркому СССР поручено принять меры для дальнейшего оснащения армии и флота современной военной техникой, раздались дружные аплодисменты. И наверное, громче всех хлопали в ладоши краскомы-техники: радисты, саперы, артиллеристы. Так, во всяком случае, мне казалось.
- Партия и правительство заботятся об армии, о ее боевой готовности. И мы, военные люди, обязаны всегда помнить об этом, отдавать все свои силы служению Родине! - закончил выступление Фабрициус.
Неустойчивая работа радиостанции продолжала беспокоить меня. Выбрав удобный момент, я поехал в Киев, чтобы обо всем доложить командованию батальона, высказать свои соображения, получить указания на будущее.
- И что же думаете делать? - спросил Баратов, когда я рассказал ему о неустойчивой связи.
- Искать другую позицию.
- Вот и неправильно. Надо добиваться успеха в любых условиях. На войне всякое может случиться. Противник не станет спрашивать, где нам удобно развернуть радиостанцию, а где - нет. Оставайтесь на старом месте. И добивайтесь, добивайтесь...
Перед моим возвращением в лагерь командир батальона дал мне еще один совет, который как бы развивал мысль Фабрициуса о соревновании.
- Не только двух, а трех, четырех человек сажайте к аппаратуре одновременно. Ян Фрицевич правильно подметил: соревнование - стимул для повышения мастерства.