Сиккила, деревня близ Занклы.
Утром море палево-бирюзовое и пахнет солью. Солнца ещё нет, только на востоке золотится рассвет. Волны ласково гладят берег пенными ладонями, захлестывают мои ступни, увлекая за собой. Спину холодит утренняя стылость, но вода теплее воздуха. Я ныряю с головой, согреваясь, забирая тепло у моря и отдавая ему взамен — своё.
Говорят, волны шепчут каждому о сокровенном. Люди приходят на берег, чтобы отрешиться от суеты и понять что-то новое в себе. Меня же тянет на глубину, совсем как в Ту Ночь, когда мы с морем соприкоснулись душами слишком близко. Если бы не Карита, я так и осталась бы там — кораллом, стайкой рыб, моллюском, бездумной морской пеной.
Каждый раз выбираться на берег становится всё сложнее. Тело с непривычки кажется тяжелым, неуклюжим, и немного звенит в ушах. Кожу стягивает на солнце, острая галька впивается прямо в пятку, и до башмаков, отставленных подальше, приходится прыгать на одной ноге. Море с ласковой насмешливостью провожает меня бирюзовыми глазами: «Может, вернешься?» Но пока у меня хватает сил повернуться к нему спиной. Слишком многое держит меня на берегу.
Справа за песчаными дюнами, поросшими колючей травой, виднеются темные крыши. Это Перна, рыбацкая деревня, где мы с Манриоло нашли убежище на зиму. Мой друг плотничал, помогал рыбакам. Иногда я завидую его лёгкости. Когда человеку легко с собой, люди рядом с ним тоже чувствуют себя непринужденно. Манриоло любили. Меня боялись. За спиной шептались — «скъемара», морская колдунья, однако за советами обращались исправно. Где лучше поставить сети? Когда ожидать следующего шторма? Я была словно переводчик между людьми и глубинной синей страной, лежавшей в полулиге от их домов.
Возвращаясь домой, я стараюсь держаться узкой полоски тени. Когда я проходила мимо рынка, Альдо, наш сосед, сунул мне две рыбины — обычная плата за морские уроки. Нужно пожарить её до того, как упадёт жара. В дневные часы жизнь в Перне замирает. Палящее солнце загоняет всех в тень, придавливает к земле. Даже самые брехливые собаки прячутся до вечерней прохлады.
Печка во дворе уже старая и дымит, с ней приходится обращаться бережно. Вообще-то у нас были деньги, чтобы её починить. Хватило бы даже на собственную лодку, так что Манриоло не было нужды наниматься в помощники к другим рыбакам. Я не однажды намекала ему на это, но Манриоло всегда отказывался. Понятно почему. Мы не купили в этот дом ни горшка, ни ниточки, пользуясь тем, что осталось от прежних хозяев. Это было временное жильё.
Вести из Венетты сюда не доходили. Несколько раз я бралась за перо, чтобы написать Джулии… и снова откладывала. Прошлогодний обман чудом сошел нам с рук. Интересно, что говорят сейчас в Венетте о смерти дона Арсаго? Заподозрил ли кто-нибудь, что в крипте он был не один? Вспоминает ли обо мне Алессандро?.. Конечно, зимой ни одно судно не пустилось бы в плавание по Длинному морю. Было легко убедить себя подождать. Но день проходил за днем, уже миновала весна, а я всё никак не могла решиться…
Спохватившись, я принялась переворачивать толстую рыбину, шипевшую на решётке. Опять с одного бока получится подгоревшей! Пульчино, напомнив о себе резким чаячьим криком, получил рыбьи потроха и убрался под крышу. Я снова задумалась, когда на светлый песок рядом с моей упала ещё одна тень. Узнаю Манриоло! Где бы он ни бродил по утрам, он всегда чётко являлся к обеду, отточив этот навык до подлинного искусства!
Улыбнувшись, я обернулась, но при виде Манриоло заготовленные шуточки замерли у меня на губах. Обычно он сразу приносил тарелки, ставя их на растрескавшийся стол под седой оливой, где мы обедали. В этот раз руки у него были пусты, а в глазах горел новый азарт, и он выглядел, как человек, сбросивший с плеч тяжёлую ношу. По его оживлению всё было понятно без слов:
— Мы возвращаемся.
Капитан, которого нашёл Манриоло, был ариминцем. Звали его Алонзо Кариньяно, и он ходил на «Примавере» — небольшой фелуке, легкой и проворной, как ласточка. Обычно он курсировал вдоль Полибийского берега, заглядывая в тот или иной порт, чтобы взять на борт партию вина или шерсти. Или менее законного груза, если на то пошло. Легчайшую «Примаверу» ночью ни одна стража не догонит! А если и догонит, то взятка таможенникам поможет уладить дело. Судя по кафтану из дорогого сукна и золотому перстню с печаткой, синьор Алонзо привык распоряжаться большими деньгами. А судя по жесткой складке возле рта и непреклонному блеску глаз, он не постеснялся бы прибегнуть и к стали, если бы ему понадобились более эффективные средства убеждения.
— Это Франческа, — представил меня Манриоло, когда мы встретились, чтобы всё обсудить. — Мы с ней едем в Венетту вместе.
Синьор Алонзо белозубо улыбнулся и сказал, что будет рад нам помочь, причем без всякой платы, так как дон Роберто д’Эсте, у которого раньше служил Манриоло, был его хорошим знакомым.
— Мы, ариминцы, привыкли держаться друг друга, — сказал он добродушно. — Сегодня я окажу услугу Роберто, завтра — он мне. На том и держится мир.
Я осторожно спросила, не опасно ли ему появляться в Венетте, так как из-за сложной политической обстановки ариминцев там всегда недолюбливали. Капитан пренебрежительно отмахнулся:
— Пустое. У нас, у купцов, свои интересы! Пусть сенаторы и графья ломают копья, нас это не касается.
Мы сидели в порту в таверне, насквозь пропахшей рыбой и дешёвой граппой. Манриоло сиял. Он снова обрёл тот вызывающий, победительный вид, который всегда отличал его в Венетте. Я его понимала. Мой друг был не из тех людей, кто мечтает всю жизнь просидеть в тихой заводи. Рыбацкая деревушка была для него лишь временным пристанищем, с которым он вынужденно мирился.
Обговорив детали и сроки предстоящего путешествия, синьор Алонзо вместе с Манриоло углубились в воспоминания об Аримине, их родном городе, а я тем временем исподволь присматривалась к новому знакомому. Это был осанистый, крепкий человек с умным волевым лицом и рыжеватой бородой. Под бровями в палец толщиной блестели любопытные глаза, изменчивые, как вода в море. Что-то упорно мешало мне ему довериться. Слишком он был какой-то… текучий. С таким собеседником оглянуться не успеешь, как выложишь о себе всю подноготную, а он будет только кивать, поддакивать и мотать на ус.
Услужливый трактирщик принес новый кувшин с вином взамен опустевшего, и в воспоминаниях двух моряков (правда, для Манриоло это занятие осталось далеко в прошлом) зазвучали сентиментальные нотки:
— Как бы мне хотелось снова побывать в Арсенале! — с ностальгией вздохнул Манриоло. — Всё моё детство прошло под стук молотков на верфях!
Синьор Алонзо в свою очередь разразился воспоминаниями о прохладных крытых галереях на улицах Аримина, о колодце в каменном дворике, возле которого он любил когда-то играть, и о полосатом черно-белом фасаде церкви напротив родительского дома…
— Когда я вернулся туда в последний раз, то перестроил хоры в церкви и украсил её новыми колоннами с резьбой, — похвастал он. — Нет ничего прекраснее дома! Чем дальше ты уходишь в море, тем сильнее тебя тянет обратно, на зов маяка в родной гавани!
«Что-то он слишком сентиментален, — подал голос Пульчино, который караулил снаружи. — Такие люди часто бывают особенно жестоки». Будучи чайкой, Пульчино, конечно, не мог устроиться с нами в таверне, но природное любопытство не позволило ему остаться в стороне. Наша дружба с ним началась задолго до этой поездки, ещё на острове Мираколо, когда я подобрала на причале беспомощного птенца. Волшебный дар кьямата позволял нам обмениваться мыслями, даже если мы находились далеко друг от друга. Я могла бы, например, «одолжить» тело чайки, чтобы взлететь и увидеть город с высоты. Этот дар я с детства привыкла воспринимать как игру, однако прошлой весной в Венетте мне пришлось убедиться, что есть люди, которые относятся к волшебству очень серьёзно и не гнушаются использовать его в политических играх.
Меня до сих пор мучило чувство вины. Когда я по глупости ввязалась в венеттийские интриги, это дорого обошлось Пульчино. Он едва не погиб, и до сих пор не мог нормально летать, после того как дон Арсаго выместил на нём свою злобу. Я пыталась помочь ему, как могла, но иногда с горечью думала, что в сердце Пульчино навсегда поселилось недоверие к людям.
Может быть, моя подозрительность к синьору Алонзо — это тоже отражение мыслей Пульчино? Мы ведь многие эмоции делили на двоих!
Манриоло тем временем громко засмеялся:
— Будь я один, добрался бы в Венетту куда быстрее вашей «Примаверы»! Готов поспорить, что валлуко, мой «морской конь», донесёт меня туда за неделю!
Я с досадой пнула его ногой под столом, чтобы не распускал язык. Прошлогодние события научили меня осторожности. Чем меньше людей знают о твоих способностях, тем лучше! Валлуко — это крупное морское животное, вроде дельфина. Манриоло назвал своего приятеля Гриджо из-за серой шкуры. У них была примерно такая же связь, как у нас с Пульчино, хоть и не настолько тесная. Одной из причин, по которой Манриоло взял меня с собой, когда мне пришлось бежать из Венетты, было его желание научиться искусству кьямати. Однако он не был хорошим учеником. Ему всегда не хватало терпения, кроме того, Манриоло любил, чтобы слушали его, а сам редко брал на себя труд прислушиваться к чужим мыслям.
В данный момент его разговорчивость, подогретая винными парами, была особенно некстати. Думаю, неспроста синьор Алонзо то и дело подливал ему вина! Вон как заинтересованно блестит глазами!
— Не хотите ли взять жареной рыбы на закуску? — предложила я, незаметно отодвигая кувшин подальше от Манриоло.
Капитан отказался:
— Нет, спасибо. В незнакомых трактирах я стараюсь держаться подальше от еды и поближе к выпивке. Это правило меня ещё никогда не подводило!
Манриоло снова расхохотался, будто это была бог весть какая шутка. Кажется, он был совершенно очарован новым знакомым. Я попыталась сменить тему, но это не помогло: синьор Алонзо упорно переводил разговор на нас.
— Жаль, что дон Роберто сейчас в плавании, зато его супруга будет чудо как рада встретить вас в Венетте!
— Разве Джулия не в Аримине? — вырвалось у меня против воли.
— Ну, похоже, ей веселее коротать время с её братом, чем со свекровью, — подмигнул капитан.
— Видишь, как удачно всё складывается! — воскликнул Манриоло.
Я снова толкнула его ногой, пытаясь привлечь к себе внимание. «Кто он такой, этот Кариньяно? — спросила я беззвучно, одними глазами. — Он показал тебе какой-нибудь знак от твоего бывшего хозяина? Кольцо, кинжал, письмо хотя бы?». Ответом мне была только счастливая бессмысленная улыбка.
Впрочем, может, я зря себя накручиваю. Какая разница, кто он, этот капитан, пират или кондотьер, главное — он обещал привезти нас в Венетту! Я снова увижу Джулию, увижу Алессандро! Сердце предательски толкнулось в ребра, и я поспешно опустила глаза, прячась от проницательного прищура синьора Алонзо.
Иногда Алессандро снился мне, и это были сны, полные грусти. Я тосковала по нему. Пыталась вспомнить его черты, его особенную улыбку, приподнимающую уголки губ. Его привычку отступать в тень, когда кто-нибудь слишком пристально таращился на его шрам. Мне часто снилось, будто я искала его в венеттийском порту, расспрашивая всех и каждого, пока кто-нибудь не разворачивал меня в сторону моря, показывая на белое пятнышко парусов, исчезающее вдалеке. В своих снах я всегда опаздывала. И каждый раз, вглядываясь в слепящую полосу моря, разделяющую нас с Алессандро, я просыпалась с горящим лицом и болью в груди.
Манриоло вдруг хлопнул меня по плечу, заставив очнуться: «Поверьте, она тоже рада! Просто женщины привязываются к дому, как кошки, и их тяжело сдвинуть с места!» Они с капитаном пьяно расхохотались. Внезапно убогая хижина в Перне показалась мне уютным убежищем по сравнению с веселым угаром, царившим в таверне. По мере того как темнело, столы заполнялись шумными, гогочущими людьми. Мимо нас постоянно кто-то шатался, задевая нас то кружками, то локтями. Пора было уводить отсюда Манриоло, пока он не наделал бед. Сгоряча он мог такого натворить, что нас потом ещё лет десять вспоминать будут!
«А ты вылей ему ведро воды на башку, — посоветовал Пульчино, снова проявив саркастический интерес к нашей беседе. — Враз протрезвеет!»
Синьор Алонзо хохотал и шутил наравне со всеми, однако его взгляд оставался на удивление трезвым. Он даже не раскраснелся от выпитого. Нет, он мне точно не нравился. Встретившись со мной глазами, капитан отсалютовал кружкой:
— Вы так молчаливы, синьорита Франческа. Похвальная осторожность. Однако есть же в Венетте люди, которым вы полностью доверяете?
Я мысленно произвела несложный подсчет:
— Есть. Целых два человека.
Алонзо дернул щекой, будто скрывая усмешку:
— Уверен, они оба будут очень рады вас видеть.
Венетта, дом Граначчи.
Ночью улицы Венетты словно вымощены темным стеклом. На носу гондолы горел фонарь, разбрасывая по воде золотые блики. Лодка скользила бесшумно, как призрак. Отражения редких факелов еще больше подчеркивали непроницаемую глубину каналов.
— К дому Граначчи, — приказал Алессандро гондольеру.
Он вернулся в Венетту утром, и за день устал как чёрт. Нужно было разместить галеры в порту, договориться о починке оснастки и об учениях, добыть такелаж, выслушать рапорты капитанов и отправить доклад в Золотой дворец. Было так соблазнительно завалиться в гостиницу, отложив все разговоры до завтра, но… Рикардо обещал его дождаться, во сколько бы он ни приехал. Они не виделись уже несколько месяцев, с самого начала навигации.
Дом Граначчи стоял тихий и темный. Только два решётчатых окна светились на втором этаже. Шагнув на пристань, врезанную в камень, Алессандро невольно бросил взгляд на тонувшую в тени аркаду, где прошлой весной он впервые увидел её. Франческу.
Эта встреча всё изменила. Как сейчас, он помнил большеглазое, тонко очерченное лицо с гордо поднятым подбородком, каштановые кудри, растрепавшиеся в долгой поездке… Помнил её скованность и тщательно скрываемую неуверенность, которая, как он теперь понимал, была вызвана отнюдь не застенчивостью! Он видел в ней тогда неопытную девушку, приехавшую, чтобы встретиться с женихом. А она готовилась играть роль. И сыграла её просто блестяще. Интересно, где-то она теперь?
Едва только отгремели зимние штормы, он разослал людей на поиски по всему Длинному морю. Не для того, чтобы вернуть Франческу в Венетту. А затем, чтобы убедить ее не приезжать.
В ночной тишине послышался лязг отворяемой решетки, и знакомый веселый голос позвал:
— Эй, ты где? Чего там застрял?
Они обнялись. Алессандро был рад встретить друга. Отрадно было видеть, что Рикардо совсем не изменился, хотя после женитьбы на Бьянке он приобрёл большой вес в купеческом сообществе Венетты. Благодаря влиянию тестя и умным ненавязчивым советам жены, дон Рикардо Граначчи заручился поддержкой самых крупных банкиров и теперь проворачивал одну сделку за другой. Сам он практически перестал выходить в море, тогда как Алессандро наоборот, с самой весны пропадал на галерном флоте, патрулируя Длинное море и жестко пресекая попытки тарчей захватить венеттийские форты.
Шумно радуясь, Рикардо пригласил друга в дом, где уютно мерцали огоньки свечей:
— Знал, что не забудешь старого приятеля! Ужин давно готов, и я добыл великолепного альберинского вина, чтобы достойно отметить встречу!
Алессандро только фыркнул:
— Уж поверь, на галерах в походе мне приходилось пить такое, что по сравнению с этим пойлом любое вино покажется амброзией!
После долгих недель плавания лестница слегка покачивалась у него под ногами. Рикардо, показывая путь, освещал им дорогу канделябром, от которого по стене бежали длинные тени.
Они поднялись в кабинет, где на столике возле окна был накрыт ужин. Бьянка, вероятно, давно спала. Рикардо, порывистый, как всегда, энергично придвинул стул, разлил вино и уселся напротив.
— Расскажешь, что нового в Венетте? — спросил Алессандро, взяв бокал.
После гибели графа Арсаго, едва оправившись от ран, он поступил на службу к новому дожу, однако они с патроном не сошлись характерами. Дон Сакетти желал бы держать слишком прямодушного синьора ди Горо подальше от Венетты и сенатских заседаний. Командование эскадрой галер как раз предоставляло такую возможность. Поэтому Сакетти с радостью отправил Алессандро защищать венеттийские крепости на Альберино, Канди и Керкире от посягательств тарчей, которые с каждым годом становились всё нахальнее. Всецело поглощенный новыми обязанностями, Алессандро теперь крайне редко появлялся в городе.
— У нас до сих пор вспоминают церемонию «бракосочетания с морем», которую, по традиции, провел дон Сакетти. Брак в этот раз получился очень… скоропостижным. Было забавно смотреть, как напыщенный «Бученторо», весь украшенный позолотой и пунцовыми коврами, драпает обратно в лагуну так, что у гребцов аж весла гнутся! Моряки говорили, что за островом Дито перед ними вдруг всплыл гигантский полипус с такими щупальцами, что ими можно было опутать всю галеру, от носа до кормы!
— Быть того не может, — сказал Алессандро с ноткой растерянности в голосе. Облик морского чудовища, с которым ему довелось «пообщаться» в крипте, накрепко врезался в память.
Рикардо пожал плечами:
— Мистика, конечно. — Он понизил голос: — Но для тех, кто видел тело дона Арсаго прошлой весной, этот рассказ звучит правдоподобно. Энрике ведь тоже был на «Бученторо», как ближайший родственник дожа. Некоторые думают, что ему вовсе не следовало бы соваться в море, так как кровь Арсаго проклята морем навеки!
— В общем, — добавил Рикардо, — наш дож теперь старается держаться подальше от морских дел. Может быть, поэтому он стал ярым сторонником «земельной» политики и легко согласился на союз с тарчами, чтобы торговать с Ханааном через них.
Эта новость ошеломила Алессандро гораздо сильнее, чем слух о появлении морского монстра. Он даже поперхнулся:
— Союз с тарчами?! Ты шутишь!
— Не поверишь, но Сакетти настроен серьезно.
— После того, что они натворили в Хрисе? После Элафониси и Пароса? После расправы в Арсиное?!
В лице Алессандро засветилось такое тихое страшное бешенство, что Рикардо невольно отодвинулся вместе со стулом:
— Чего ты на меня-то рычишь? Я тут вообще не при чем. Это всё фиескийцы, они сговорились с Лигой Четырех и готовят против нас мощнейший союз. Вот Сакетти и повернулся к тарчам. Нужно же где-то искать союзников?
— Союзников?! А ты знаешь, что они сделали на Альберино? — спросил Алессандро почти шёпотом. — Крепость Арсиноя держалась всю зиму. Мы не могли прийти на помощь из-за штормов. В конце концов, гарнизон решил сдаться. Тарчийский паша обещал, что позволит уцелевшим защитникам свободно уйти. Вместо этого он приказал казнить двести человек, а остальных приковать к скамьям на галерах. Когда мы вошли в крепость, там были одни развалины, по колено залитые кровью!
Рикардо сидел как на иголках, не зная, куда спрятать глаза. И вздрогнул, когда Алессандро шарахнул кулаком по столу. Жалобно тренькнуло блюдо, один кубок упал, заливая светлую скатерть багровым потоком.
— Союз с тарчами?! Завтра же я отправлюсь в Сенат с докладом. Нам нужен порох! Крепостям нечем обороняться. Нужно усилить гарнизоны!
— Ты бы поосторожнее с доном Сакетти, — хмуро предостерег Рикардо, убирая салфеткой разлившееся вино. — Недавно один из сенаторов тоже разглагольствовал, что перед угрозой тарчей нам лучше бы замириться с Фиеской, и где он теперь? Казнили за измену! На следующий день про него уже никто не вспомнил. Сакетти ведёт себя как полновластный хозяин Венетты. Получив шапку дожа, он даже Джоанну ухитрился прибрать к рукам. Ходит теперь тише воды, ниже травы, как монашка. Никакого сравнения с тем, что было.
— Велика доблесть — справиться с женщиной, — хмыкнул Алессандро, вскочив с места и нервно прохаживаясь по комнате.
Рикардо следил за ним взволнованным взглядом. Его друг явно набрался вольнодумства, подолгу болтаясь в море. Здесь совсем не то, что на островах. В Венетте за неуважение к дожу можно было быстро загреметь в темницу, откуда тебя потом сам дьявол не вытащит.
— Боюсь, что ты слишком хорошо защищал острова от тарчей, — сказал он со значением в голосе. — Как бы дон Сакетти не вздумал наградить тебя за это… ударом ножа в спину. Вряд ли тарчийские эмиссары будут рады увидеть тебя в Сенате!
— Но ты же меня поддержишь? — спросил Алессандро с бесхитростной уверенностью.
Рикардо, смутившись, опустил голову:
— Я вообще-то тоже не в фаворе у Сената… из-за сестрицы. Она, если ты не забыл, замужем за ариминцем, да ещё торчит тут в Венетте, мозоля глаза нашим сплетникам! А поскольку Аримин, как всегда, держится в кильватере у Фиески, этот город теперь тоже считается нашим врагом. Говорят, что в Фиеске объявился новый флотоводец, некий капитан Антонио Маньяско. Начинал он так же, как ты, был когда-то капитаном кирасиров в Медиолане. Потом перешел на службу к фиескийскому дожу и заделался моряком. Можно сказать, пересел с лошади прямо на галеру! Однако удача благоволит к нему: имея всего три галеры, он сумел разделаться с корсаром Кадолином! Такое не каждому под силу!
— Ну, галеры, считай, та же кавалерия, только морская, — впервые улыбнулся Алессандро. — Я наслышан о капитане Маньяско, хоть мы раньше и не встречались.
— И не приведи тебя Бог! — пылко воскликнул Рикардо. — Однажды он захватил наш галеас, шедший курсом на Сандрию. В отместку дон Сакетти арестовал на Хрисе две его галеры, куда они случайно зашли за дровами. Нет, с Фиеской нам теперь не договориться! Поэтому Сакетти и начал искать сторонников на востоке…
— Только не тарчи! — отрезал Алессандро. — После Арсинои — это позор. Против нас восстанет весь Полуостров, не только северные герцогства! И они будут правы!
Рикардо угрюмо отвернулся. Конечно, его друг говорил очень правильные вещи, но такие разговоры хорошо вести посреди моря, на собственной галере, когда тебя со всех сторон окружают преданные люди! А не здесь, в Венетте, где за каждым углом, возможно, подстерегает доносчик или шпион.
Эта дурацкая прямота Алессандро и его умение одной фразой, словно взмахом меча, чётко отделить правильный путь от лёгкого, всегда заставляли Рикардо чувствовать себя каким-то приспособленцем. Как будто с его загрубевшей совести разом содрали корку и подсунули под нос неудобную проблему — бери, решай! А он-то, дурак, ещё обрадовался встрече! Вечно у них всё наперекосяк… Даже аппетит пропал. Рикардо угрюмо отодвинул блюдо с нежными куропатками, плавающими в вине, и принялся мрачно ковырять вилкой дорогую скатерть, украдкой поглядывая на друга. Встал у окна и стоит. Чего там высматривать, в темноте-то?
От Алессандро веяло непривычной свободой, морским ветром и ещё чем-то… неприятно напоминающим о коварной зыбкой пучине, способной запросто поглотить целую флотилию кораблей. После той трагедии в крипте (о которой Рикардо до сих пор не мог вспоминать без дрожи) в чистых серых глазах Алессандро появился опасный блеск. Иногда он замирал, будто прислушивался к чему-то. «Это всё она виновата, проклятая ведьма!» — подумал Рикардо с внезапной злобой.
Вдруг снова накатило воспоминание: страшная, залитая кровью подземная крипта, изломанное тело дона Арсаго возле кромки черной воды и Алессандро — полумертвый, с мечом в руке. Рикардо потом целую неделю не отходил от постели друга, помогая доктору, который пытался вытянуть яд морской твари из его жил и залечить две жуткие раны поперек груди. Но когда Алессандро наконец очнулся, на Рикардо из чужих потемневших глаз плеснуло такой жутью, что он весь взмок до костей и на миг пожалел, что душа его товарища не отлетела к праотцам.
«Много ли её, интересно, осталось, той души…» — подумал он мрачно.
Из-за общего переполоха и подготовки к пышным похоронам дона Арсаго никто не заметил кратковременного исчезновения Джулии. Через день сестрица вдруг объявилась, светясь от счастья, под руку с новоиспеченным мужем, который оказался знатным ариминским синьором. Рикардо, подогретый давними словами Алессандро и собственными подозрениями, припёр девчонку к стенке. Он знал, как на неё надавить, а Джулия никогда не умела хранить тайны. Хлюпая носом и заламывая руки, она выложила всё начистоту о своем страхе перед Арсаго, о горячей любви к дону Роберто д’Эсте и… о верной подруге Франческе, согласившейся ненадолго подменить её в Венетте, чтобы влюблённые успели удрать. Рикардо впал в ярость. Если бы дон Роберто не оказался таким хорошим зятем — прибил бы негодяйку!
— Разве не безопаснее было бы твоей сестре дожидаться мужа в Аримине? — вдруг спросил Алессандро, всё ещё глядя в окно.
— Она… у неё будет ребёнок. В таком положении особо не поездишь.
— О! Поздравляю. Значит, скоро ты станешь дядей?
— Да уж, подкинул зятёк проблем… Надо было мне тоже уйти в море! Лучше месяцы напролёт давиться солониной и лежать пластом во время шторма, чем потеть в Сенате, гадая, что ещё измыслят наши мудрецы!
— Ты прав. В море всё гораздо проще, — невесело усмехнулся Алессандро.
Его отрешенное спокойствие вдруг разозлило Рикардо.
— Потому что там нет Сакетти? Или потому, что ты надеешься там снова встретить эту ведьму, Франческу? — выпалил он, поддавшись неосознанному желанию уязвить.
Его друг резко обернулся:
— Откуда ты знаешь про Франческу?!
— Что значит откуда? Да ты постоянно вспоминал её в бреду! Я все мозги сломал, гадая, что это за синьора! Потом уж понял.
Их взгляды скрестились, как на дуэли, и Алессандро мысленно проклял себя за неосторожность.
— Надеюсь, ты не стал делиться этим знанием с доном Сакетти? — спросил он очень ровным голосом, от которого у Рикардо почему-то пробежал озноб по спине.
— Говорю же, я у него не в фаворе!
У него и в мыслях не было доносить на девчонку. Но попадись эта ведьма ему в руки, он бы схватил её за шею, сунул в канал и держал там, пока не растворится. Мало того, что она обвела его вокруг пальца вместе с этой дурищей, его сестрицей, она ещё отняла у него лучшего друга!
— Давай не будем говорить о ней, — попросил Алессандро, словно подводя черту. — Лучше о себе расскажи. Как тебе женатая жизнь? Не тяготит?
Рикардо невесело рассмеялся. Они снова вернулись к столу, бутылка вина совершила второй круг, и разговор пошел веселее. На самом деле это несложно, если избегать острых тем. Оба вели беседу с ловкостью опытных мореходов, обходя подводные камни и рифы. Но прежней непринужденности уже нельзя было вернуть. Рикардо сердцем чувствовал трещину, пролегшую между ними; она назойливо саднила, как царапина, и не давала покоя.
Пусть их беседа закончилась совсем не так, как он ожидал, всё же в гостиницу Алессандро не поехал. Поддался уговорам Рикардо остаться на ночь, в загодя приготовленной гостевой спальне. Не хотелось обижать старого товарища. Теперь, стоя возле узкого окна, он немного жалел, что не вернулся на галеру. Там дышалось свободнее.
Здесь, в маленькой уютной спальне, затканной гобеленами, он задыхался, как рыба в садке. То ли от новостей, то ли от выпитого вина слегка шумело в голове. Алессандро усмехнулся, вспомнив расхожую шутку: мол, моряки потому и надираются на берегу, чтобы ощутить привычное шатание палубы под ногами.
Вздохнув, он с тоской посмотрел на гостеприимно откинутый полог кровати. Он просто отвык от Венетты, от её каменного эха и туманных ловушек. Нужно лишь продержаться несколько дней, навести шороху в Сенате и во что бы то ни стало добыть припасов для крепостей, а потом можно будет снова вернуться в море, к привычному широкому простору и старым обязанностям.
Напомнив ему о Франческе, Рикардо разбередил старую рану. Алессандро действительно мечтал её отыскать. Лучше сделать это до того, как её найдёт дон Сакетти! В чём-то новый дож был ещё опаснее покойного графа Арсаго. Он привык действовать исподволь, незаметно и, желательно, чужими руками. А потом — бац! — оглянуться не успеешь, как уже трепыхаешься у него на крючке.
Месяц назад Алессандро узнал, что люди Сакетти побывали на острове Мираколо. После их визита старая настоятельница скончалась, а девушек-послушниц родственники быстренько разобрали по домам. В монастыре остались лишь несколько дряхлых старух. Что случилось с рукописями и книгами, посвященными древнему искусству кьямата? Этого никто не мог точно сказать…
Венетта, бывший дом графа Арсаго.
«Ну и мрачный же домище!» — подумала Джулия, озираясь в сумрачном гулком холле палаццо, раньше принадлежавшего графу Арсаго. Холодно поблескивали резные колонны, по углам тонули в тенях высокие каменные вазы, выточенные в форме исполинских осьминогов. Настоящее подводное царство. Как раз под стать прошлому хозяину.
Здесь пахло сыростью и запустением. В этом доме больше года никто не жил. Сразу после похорон Лоренцо Арсаго его вдова перебралась на загородную виллу, а потом вообще удалилась в обитель. Энрике, единственный сын и наследник, после женитьбы на Инес приобрел новый дом недалеко от палаццо Сакетти. Никто из них не горел желанием вернуться в старое семейное гнездо, с которым было связано столько страшных воспоминаний.
Поднимаясь по лестнице, Джулия гадала, где мог находиться тайный вход в крипту. Не дай бог он где-то рядом! Ей казалось, она слышала тяжелый дух, поднимавшийся снизу, будто тело дона Арсаго, раздувшееся от яда, все еще лежало в жутком подземелье. Невольно прикрыв ладонью живот, будто пытаясь защитить будущего ребёнка, девушка ускорила шаг, чтобы не отстать от подруг.
Они с Бьянкой приехали, чтобы помочь Инес разобрать оставшиеся вещи и отвезти часть из них в дом к Джоанне, а другую часть — к молодожёнам. «Наверху остались неплохие ковры и кое-что из одежды, — говорила хозяйственная Бьянка. — Я сложила всё в сундуки, но лучше взгляни сама».
Опустелый дворец дон Сакетти собирался подарить синьору ди Горо, как награду за доблестную службу на островах. Догаресса Джоанна, всегда симпатизировавшая Энрике, позволила себе заметить:
— Безусловно, синьор ди Горо — человек, полезный для республики, и он хорошо сделал, что прогнал тарчей подальше от наших фортов, но всё равно, такой подарок — это неуважение к покойному дону Арсаго и к бедному Энрике!
Впрочем, донна Джоанна осмеливалась ворчать лишь тогда, когда мужа не было поблизости, так что никто не обращал на неё внимания. Джулия только плечиком повела: мол, много радости синьору ди Горо от такого подарка! Если вспомнить, что он пережил в крипте, пытаясь защитить своего патрона от морской твари, то подарок дона Сакетти вообще выглядел утончённым издевательством!
Джулия ничего не имела против Алессандро. Он был товарищем Рикардо с самого детства, и иногда демонстрировал весьма неприятную проницательность, но это, с её точки зрения, был вполне простительный недостаток. Близкий друг её брата точно не заслужил такой «награды»: жить в этом мрачном доме, где из каждого угла на тебя пялились безглазые тени, а тишина давила так, будто гнилая душа дона Арсаго не провалилась в ад (на что Джулия тихо надеялась), а затаилась где-то неподалеку, продолжая творить свои чёрные дела. «Нужно будет намекнуть Рикардо, чтобы пригласил Алессандро пожить с нами, пока он в городе», — подумала девушка.
Комнаты на втором этаже, из которых вынесли всю мебель, казались нелепо ободранными, а окна, лишенные занавесок, — голыми и пустыми. Бьянка открыла одно из них, чтобы проветрить, и в комнату сразу ворвался шум с Большого канала. По сравнению с кипучей энергией улицы, дом Арсаго казался мертвым, мертвее пыльного гобелена, забытого на стене. Острый глаз Джулии заметил пятна плесени, кое-где проступавшие на штукатурке, и она вздрогнула, когда одно из пятен вдруг показалось чьей-то оскаленной пастью. Или у неё просто разыгралось воображение?
— А вид отсюда хорош, — заметила Бьянка, никогда не верившая в привидения и прочую чушь. — Не жалеешь, что вы съехали отсюда?
Инес безразлично покачала головой:
— Мне этот дворец не нужен. От его лепнины и фресок в холле у меня мороз по коже! Мы с Энрике вполне счастливы в нашем собственном доме!
Джулия отметила, что по лицу Бьянки скользнула понимающая усмешка. Инес действительно слишком настойчиво повторяла это: мы сейчас счастливы, счастливы, счастливы… Будто хотела стереть воспоминания о днях, проведенных в палаццо Арсаго, из своей памяти, а главное — из памяти Энрике. Джулия никогда не расспрашивала, что произошло здесь прошлой весной, ведь считалось, что она тоже была свидетелем. Хотя на самом деле её роль в те дни играла Франческа.
«Бедная Франческа! — внезапно подумала она. — Как же она, бедняжка, жила в этом склепе!»
Пожалуй, она недооценила услугу, оказанную подругой. Впервые Джулию кольнула совесть, что она так легко отмахнулась от Франчески, поручив её заботам Манриоло. Слуга дона Роберто, похоже, был тем ещё пройдохой… Ну ничего. Как только Роберто вернётся, он легко отыщет и беглеца, и Франческу. Они славно заживут все вместе в Аримине…
Джулия умела отгораживаться от проблем. Нужно просто верить в хорошее, и тогда оно обязательно сбудется! Это всё дом виноват, он давил ей на нервы. Сколько ещё Бьянка и Инес собираются здесь торчать? Вещи уже уложены в сундуки, зови слуг и неси!
Вдоль стены стояли сундуки-кассоне с откинутыми крышками, доверху набитые рухлядью. Джулии бросился в глаза лежавший сверху алый плащ из рытого бархата с меховой оторочкой — и все тягостные мысли вмиг испарились из её головы.
— О, Мадонна, какая прелесть! — вскрикнула она так громко, что Бьянка с Инес обе умолкли, разом обернувшись к ней.
Вытащив плащ, Джулия встряхнула его и приложила к себе. Что за счастливица Инес, если может носить такую красоту! Как бы Энрике ни относился к молодой жене, денег на наряды он явно не жалел. Не то что братец Рикардо, который умело притворялся глухим всякий раз, когда ей удавалось затащить его в модную лавку!
— А, это твой, — улыбнулась Инес. — Помнишь? Он так понравился тебе в прошлом году, что я тебе его подарила.
Бьянка, кашлянув, недовольно свела брови, но Джулия не заметила этого, всецело поглощенная обновкой. Подумать только, этот плащик теперь её! Только её! О, она великолепно будет выглядеть в нём вечером, прогуливаясь в гондоле!
Суровый голос невестки безжалостно выдернул её из сладостных мечтаний:
— Джули, там, кажется, пришел баркас за вещами. Сходи, посмотри.
Джулия мысленно скривилась, стараясь не подать виду. Ох уж эта Бьянка! Вечно она испортит всё веселье! Вечно ей нужно командовать!
— Сходи сама, — попросила она слабым голосом, положив ладонь на живот, и даже ойкнула, будто почувствовав толчки. В последние месяцы Джулия ловко научилась использовать свою беременность, чтобы увильнуть от неприятных обязанностей в доме брата.
— Хорошо, — сухо ответила Бьянка. — Я схожу.
Набросив на плечи подаренный плащ, Джулия едва удерживалась от улыбки. После первого месяца, когда она думала, что умрет от тошноты, ребёночек совсем не доставлял ей хлопот. Зато как удачно всё получилось! Не будь этого ребёнка, ей пришлось бы после отъезда мужа вернуться в Аримин и коротать дни со свекровью. В Венетте, конечно, было куда веселее! Рикардо почти не досаждал ей нравоучениями. Разумеется, она замечала, что брат при виде её хмурил брови, она же не дура. Однако у него совести не хватило выставить беременную сестру за порог, пусть даже она замужем за ариминцем. Это всё Сенат виноват с его непонятными правилами и законами!
Она вздрогнула, когда Инес вдруг предложила:
— Давай сходим, посмотрим на остальные комнаты!
— Зачем? — вяло отмахнулась Джулия, прислушиваясь. Шаги Бьянки уже затихли внизу. — Здесь везде одно и то же. Пыль, сырость и пустота.
«Будь моя воля, я бы вообще спалила этот дом дотла!»
— Когда ты прошлой весной гостила у донны Арсаго, нас поселили в одной спальне, помнишь? Пойдём посмотрим.
Глаза у Инес загорелись каким-то новым азартом. Джулия ласково погладила ладонью пушистый мех на оторочке плаща. Алые бархатные складки стекали по её фигуре, как пламя. После такого щедрого подарка неудобно отказаться… Хотя и непонятно, с чего Инес вздумалось шататься по дому?
Нехотя она поплелась за подругой. Инес, напористо шурша шелковыми юбками, так и летела вперед. Вдруг она резко остановилась перед одной из комнат и распахнула двустворчатые двери. Джулия осторожно заглянула внутрь.
Спальня как спальня. Здесь царило такое же запустение. Снова голые окна без занавесок, возле стен — две резные кровати с содранными балдахинами. В глубине комнаты возвышался шкаф-кабинет из темного, почти черного дерева, с двумя дверцами внизу и множеством маленьких ящичков. Он выглядел здесь так же неуместно, как одинокий могильный камень посреди поля. Больше смотреть было не на что. Инес, однако, казалась напуганной. Она почти дрожала, обхватив себя за локти. Её глаза болезненно блестели.
— Каждый раз мы разжигали камин, и все равно на стенах появлялись влажные пятна, помнишь? — прошептала она. — А дверцы шкафа я на ночь подпирала стулом. В темноте мне казалось, что они вот-вот распахнутся, и на пол вывалится клубок мерзких щупалец… Помнишь?
«Бедная Франческа!» — снова подумала Джулия, но теперь ещё больше, чем запустелая комната, её пугал нехороший огонек в глазах Инес. Однажды в Аримине они с Роберто гостили у одного синьора, державшего зверинец. Там в одном из вольеров сидела рысь, точно так же следившая за Джулией пристальным немигающим взглядом. Просто жуть!
— Конечно, помню, — торопливо закивала она, — а теперь пойдем отсюда. Кажется, Бьянка нас зовет. Слышишь?
— Я тебя тогда ненавидела, — продолжала Инес так бесстрастно, будто говорила о погоде. — Потому что Энрике должен был жениться на тебе…
— Ну, это дело прошлое, — перебила Джулия, растянув губы в улыбке. — Теперь-то всё изменилось!
Для всех было неожиданностью, когда Инес внезапно изъявила желание стать женой Энрике. Тот был так шокирован смертью отца, что ничего вокруг не замечал. Инес фактически сама сделала ему предложение. Джулия с Бьянкой не раз обсуждали между собой её поведение и нашли его слегка ненормальным. Энрике, конечно, довольно мил, — Джулия вспомнила, что сама влюбилась в него при встрече, ещё до того, как мать поведала ей связывающую их семейную тайну, — но всё-таки не настолько хорош, чтобы терять из-за него разум!
Правда, Инес всегда была немного странной. Замкнутая, отстраненная, вечно витающая в облаках. Кто знает, что за фантазии водятся у неё в голове…
«Чего доброго, ещё пырнет ножом на почве воображаемой ревности! — перепугалась Джулия. — И куда запропастилась Бьянка, когда она так нужна?!»
Лязг решетки, открывающей проход на пристань, прозвучал для неё райской музыкой.
— Пойду помогу Бьянке! — выпалила она, вихрем вылетела из спальни и чуть ли не бегом спустилась по лестнице, забыв, что доктор предостерегал её от подобных нагрузок.
С причала доносился плеск воды, веселые голоса слуг и носильщиков, изредка прерываемые резкими приказами Бьянки Граначчи. После настороженной тишины пустых комнат эти звуки казались такими обыденными, такими успокаивающе привычными! Переведя дух, Джулия поспешила им навстречу, мечтая поскорее выбраться из затхлой атмосферы на яркое солнце. «Нет уж, больше я сюда ни ногой! — подумала она, запыхавшись. — В этих стенах и спятить недолго!»
Венетта, Дворец дожей.
Выйдя из Зала заседаний на залитый солнцем внутренний двор, Алессандро облегченно вздохнул. Словесный поединок, который ему только что пришлось выдержать с изворотливым доном Сакетти в присутствии других сенаторов, по напряжённости не уступал пиратской стычке. С корсарами даже проще было иметь дело, чем барахтаться в политических течениях Венетты.
Он медленно спустился по широкой каменной лестнице. С площади доносился отдаленный гул голосов; под аркадами, протянувшимися вдоль стен, прятались от солнца менялы и банкиры. Деловая жизнь в Венетте, как всегда, била ключом. Алессандро мысленно поздравил себя с тем, что удалось добиться от Сената главного: отправки большого вооружённого корабля с порохом и припасами для крепостей на Канди, Альберино и Керкире. Позади в галерее раздалось гулкое эхо чьих-то шагов. Разумеется, это был Рикардо, кто же ещё. Догнав, друг хлопнул его по плечу:
— Поздравляю! Твоя речь была великолепна!
— Надеюсь, — коротко ответил Сандро.
Сегодняшний доклад о ситуации в восточных морях стоил ему двух бессонных ночей. Ну, не мастер он плести словесные узоры! Он привык считать, что хороший меч был гораздо более эффективным средством убеждения. К сожалению, в Венетте это не работало.
Алессандро покосился на золоченую рукоять подаренного меча. Дож счёл нужным наградить его за службу, одарив парадным оружием и передав в его владение палаццо Арсаго на Большом канале. Пришлось кланяться и благодарить, хотя Сандро тут же мысленно пообещал, что ноги его не будет в том проклятом доме. Блеск самоцветов на рукояти слепил глаза. Лично он предпочёл бы получить ещё один корабль, по самые леера набитый порохом, но увы, такого подарка от Сената не дождёшься. Хорошо, если его речь о печальном положении крепостей хотя бы заставит их призадуматься. Дон Сакетти выглядел так, будто съел мешок кислых слив. Всё же ему хватило самообладания подняться из высокого кресла и прочувствованным голосом объявить о торжественной поминальной службе в Соборе, в честь всех воинов, ценой собственной жизни защитивших границы Республики.
«Если бы вы раньше прислали подмогу, теперь не пришлось бы чествовать столько погибших!» — думал Алессандро с бессильной злостью. Новый дож, с его вкрадчивыми манерами и длинным носом, похожим на шпирон галеры, изрядно его раздражал.
— Рад, что у тебя хватило ума отказаться от титула! — продолжал болтать Рикардо. — Хотя «герцог Альберино» звучало бы весьма достойно!
Действительно, только титула ему не хватало.
— Я согласен защищать наши крепости с моря и даже возглавить флот, если понадобится. Но я не готов целыми днями торчать на берегу, разбирая бесконечные жалобы и тяжбы.
— Значит, тебе просто жаль расстаться с морем? — помрачнев, сказал Рикардо. — А я думал, что ты догадался, в чём тут подвох. Остров Альберино слишком далеко отсюда. Шестьсот лиг, не меньше.
— Пятьсот пятьдесят, — не раздумывая, поправил Алессандро.
— Пусть так, всё равно далеко. Когда тарчи, как саранча, налетят на остров, боюсь, дон Сакетти только разведёт руками, посылая вам лучи удачи из окна кабинета! Вряд ли он разбежится послать галерный флот вам на выручку!
Алессандро пожал плечами:
— До сих пор нам удавалось отбиться.
Здесь, на площади, окружённой слепяще-белыми каменными стенами, чуть дрожавшими в горячей дымке, ему вдруг явственно вспомнились пологие зелёные холмы Альберино и сосновые леса острова Канди, тёмными кронами оттеняющие бирюзовую морскую гладь. На его северо-западном берегу грозно высились бастионы Ханьи, выпячивая круглые широкие башни, будто предостерегая своим видом: «даже не пытайтесь». На Канди имелась даже собственная верфь, в которой можно было ремонтировать галеры и укрывать их на зиму. Это делало его менее зависимым от венеттийского Арсенала. Хотя эти острова давно принадлежали Венетте, они привыкли обходиться своими силами. И своим умом. Лапа священного Золотого Грифона редко дотягивалась до их берегов…
«Франческе бы там понравилось», — неожиданно подумал Алессандро, но тут же одернул себя. Размечтался. Было бы неплохо сначала её найти!
— Больше всего меня радует, что Сенат, хоть и со скрипом, согласился снарядить на острова «купца» с сопровождением. Нужно поторопить людей в Арсенале. Отправим корабль скорее, пока Сакетти не передумал!
— Надо было просить три, — пошутил Рикардо. — Три корабля! Это же главное правило переговоров: проси больше, и тогда Сенат будет рад согласиться на меньшее!
— Жаль, что мне это раньше в голову не пришло. Почему, интересно, хорошие мысли вечно опаздывают на час-полтора?
Рикардо не поддержал шутки:
— Будь поосторожнее с Сакетти.
Друзья вышли к Пьяцетте, где, как обычно, жару разгонял свежий ветер с моря. Высоко над плоскими крышами поднималась верхушка Кампанилы. Гондолы, похожие на вытянутые черные башмаки с загнутыми носами, мягко покачивались от крупной зыби. Ближе к краю площади стояли две колонны, на которых развернули крылья гордые грифоны. Словно врезанные в голубое небо, они строго озирали город из-под облаков.
— Дож теперь не оставит тебя в покое, — настаивал Рикардо. — После твоей речи в собрании даже полный тупица сообразит, что продвигать союз с тарчами сейчас было бы глупостью. Сакетти затаит злобу. Ты нарушил все его планы!
— Вообще-то я не заметил, чтобы политика нашего дожа пользовалась всеобщим одобрением. Большинство сенаторов просто помалкивают.
— Ну ещё бы! Старая знать подобна политическим флюгерам, чутко реагирующим на любое дуновение, прилетающее из Эттуро и северных герцогств. Эти рисковать не станут. Дон Сакетти опирается на поддержку купцов и гильдий, которых первыми вынудят развязать кошельки, если мы начнём новую войну.
Алессандро усмехнулся:
— Держу пари, что если бы сегодня на совете присутствовали эмиссары Лиги Четырёх, дон Сакетти держался бы гораздо скромнее! Кстати, это мысль. Ты не хочешь совершить деловую поездку в Медиолан? А я пока прощупаю обстановку здесь, в городе.
— Что мне делать в Медиолане? — искренне изумился Рикардо.
— Найдешь там Джеронимо Фарузи, графа Онейли. Он имеет большое влияние в Лиге. Недавно мне посчастливилось оказать ему услугу, так что он прислушается к твоим словам. Я напишу письмо, а ты доскажешь всё остальное. Ты же купец, у тебя язык подвешен ловчее. Попытайся продать ему мир с Венеттой.
Рикардо даже присвистнул:
— Это будет непросто!
— Зато, если дело выгорит, это будет венцом твоей торговой карьеры! Тарчи и джазирские пираты, разбойничающие под их началом, мешают Лиге на морях не меньше, чем нам. Думаю, Фарузи согласится приехать. Вместе с ним мы убедим Сакетти подписать мирный договор.
После долгого молчания Рикардо хмыкнул, покачав головой:
— Что ж, это может сработать. Подумаем. Есть у меня один козырь… Если граф согласится, вернёмся через две-три недели. Постарайся за это время не дать себя убить.
Алессандро не ответил. С моря вдруг повеяло необычным запахом предвкушения, предчувствия. Он прислушался… и очнулся, лишь когда Рикардо толкнул его в бок.
— Эй, ты что, заснул на ходу?
Встретив отрешённый взгляд друга, Рикардо отвел глаза, изменившись в лице. Между ними снова повеяло холодком. Алессандро неловко засмеялся:
— Это находит на меня, как обморок на больного. Не обращай внимания. Когда месяц напролёт болтаешься по морю в утлой скорлупке, поневоле приучишься его слушать!
На пристани, где стояли гондолы, они расстались. Алессандро направился в Арсенал, а Рикардо предстояло готовиться к долгому путешествию в Медиолан. Однако, уходя с площади, Алессандро ещё раз оглянулся. Запах у сегодняшнего ветра был такой, будто он хотел возвестить о чем-то. Море явно готовило Венетте какой-то сюрприз.
У восточного берега Полибийского полуострова.
Погода для плавания была самой подходящей, и попутный ветер быстро гнал нашу фелуку вперёд. Я с нетерпением считала часы до того момента, когда снова увижу знакомые очертания Венетты, похожие на мираж, зависший в воздухе между морем и небом. Кроме того, мне не терпелось избавиться от синьора Алонзо с его показным добродушием. Он как-то странно действовал на Манриоло.
Мой друг, кажется, мыслями уже перенесся в Венетту, этот город неисчерпаемых приключений и возможностей. Он болтал с матросами и капитаном, хвастался прошлыми подвигами (беззастенчиво привирая для красоты), а на меня смотрел, как на докучливую обузу. Целый год мы прожили с ним душа в душу, но вот стоило появиться обаятельному капитану — и вся дружба пошла пескатору под хвост!
Я пыталась игнорировать неожиданные взбрыки Манриоло, но это было непросто. На маленьком судне никуда не денешься от попутчиков. Правда, нам, как гостям капитана, выделили крошечную каюту на корме. Даже не каюту — закуток, отгороженный грубой промасленной тканью, такой тесный, что если раскинуть руки, можно было коснуться обеих переборок. Мы побросали там свои вещи и решили, что приятнее проводить время на палубе. Манриоло помогал (вернее, мешал) матросам, стараясь произвести на них впечатление, а я коротала часы на корме, следя за ходом фелуки. Стоило нам приблизиться к берегу, как наш корабль атаковали стаи горластых чаек, к удовольствию Пульчино. Иногда он улетал со своими собратьями, но всегда возвращался к вечеру.
Фелука совершила очередной манёвр, взяв курс на север, и меня накрыло тенью от вздувшихся парусов. Море вокруг блестело серебряным и зелёным. Перегнувшись за борт, я вдруг увидела, как позади, за кормой вздулся водяной гребень. Наше судно догоняла какая-то крупная рыбина!
Мгновенный испуг сменился облегчением, когда Манриоло резко хлопнул в ладоши — и тень выметнулась из воды, блеснув мокрыми серыми боками. Сверкающие брызги рассыпались веером. Это был Гриджо, «морской конь», которого приручил Манриоло. «Вот же показушник!» — с неудовольствием подумала я про ариминца. Матросы восторженно заорали, подначивая его на новые шутки. Подчиняясь приказам Манриоло, валлуко то обгонял судно, то огибал его по кругу, то снова высоко взлетал над водой. Капитан посмеивался вместе со всеми, однако в его прищуренном взгляде мне мерещилась неприятная цепкость.
Я боялась, как бы Манриоло, расхваставшись, не выдал и мою тайну. Как-то вечером в Перне, поддавшись откровенности, я рассказала ему о Карите. Прошлой весной в Венетте некоторые друзья дона Арсаго решили испытать мои способности кьямати и «подарили» мне горлодёрку-паурозо, с тайной надеждой, что она меня тут же прикончит. Их надежды не оправдались. Мы с Каритой сумели поладить, более того, она защитила меня от подосланного наёмного убийцы. Я бы не хотела, чтобы эта история дошла до слуха синьора Алонзо. Иногда чужое любопытство обходится слишком дорого.
Выждав момент, когда матросы занялись своим делом, я украдкой поманила Манриоло и выбранила его от всей души:
— Что ты творишь?! Думаешь, дар кьямата даётся для развлечения? Чтобы устраивать цирк на потеху толпе? Тебе нельзя так долго находиться в мысленной связи с Гриджо, это опасно! Причём не только для тебя, но и для него тоже! Я же тебе объясняла!
Увы, мои слова бесцельно канули в воздух. Манриоло, окрыленный успехом у публики, только плечами пожал:
— Да не боись, я знаю, что делаю. И Гриджо совсем не против. Теперь я чувствую его гораздо лучше, чем раньше. Ты отличный учитель! — заявил он, снисходительно потрепав меня по плечу.
Я была ужасным учителем, если благодаря мне Манриоло додумался рисковать сознанием валлуко ради «почётной» роли балаганного шута! Но переубедить этого упрямца было невозможно. Я пожала плечами:
— Ладно, делай как знаешь. Может, тебе действительно стоит почаще общаться с Гриджо. Вдруг он сумеет вложить в твою голову немного мозгов!
Мне пришлось сбавить тон, чтобы нас не подслушали. Один из матросов как раз шёл в нашу сторону, разматывая бухту каната. Манриоло, заметив его, вдруг нахально приобнял меня за талию:
— Кажется, моя милая сегодня выгонит меня ночевать на палубу! — подмигнул он матросу, сопроводив эти слова фривольной улыбочкой. От возмущения у меня аж дух захватило. В Перне Манриоло никогда не позволял себе ничего подобного! Ясное дело, хочет покрасоваться перед командой. Выставить себя этаким ловеласом, который играючи может соблазнить любую пташку с куста!
Разозлившись, я отпихнула его и ушла в каюту. Жаль, что её отделял от палубы лишь полотняный занавес, который нельзя было злобно за собой захлопнуть!
После яркого света казалось, что в каморке царил полный мрак. Сгоряча я ударилась коленом об угол лежанки, что тоже не улучшило моего настроения. Здесь было так тесно, что мы каждый раз на что-нибудь натыкались. Но сейчас я предпочла бы сидеть в духоте, чем служить мишенью для дурацких матросских шуток! С палубы доносились смешки. Манриоло, наверное, разошёлся вовсю. Ну и Хорро с ним!
Смахнув с лежанки какие-то вещи, я уселась, хмуро подперев щёку рукой. В таком виде меня и нашёл Пульчино, вернувшийся вечером. Против ожидания, он отнёсся к выходкам Манриоло более снисходительно:
— Просто ему хочется утвердиться в новой компании, а на корабле, где у каждого есть своё место, это не так-то легко! Для парней синьора Алонзо он неудачник. Нищий изгнанник, застрявший в рыбачьем посёлке.
— То есть его потребность унизить меня происходит из желания сгладить собственное унижение? Мне, знаешь ли, от этого не легче!
— Через два-три дня к нему все привыкнут, и тебе больше не придётся отсиживаться здесь, словно сова в дупле! — пошутил Пульчино.
— Умеешь ты успокоить…
После выговора, который я устроила Манриоло, на душе стало ещё тревожнее. Я подумала, что замечания Пульчино отличались удивительной меткостью, и вообще, за годы нашей связи он научился мыслить почти как человек. Раньше я не придавала этому значения, но теперь задумалась: в кого я его превращаю? Наша дружба, такая естественная, как дыхание — куда она нас могла завести?!
Позже, воспользовавшись темнотой, я незаметно вышла на палубу. Море слегка раскачивало фелуку на маслянистых волнах. В небе на западе таял закат, грязно-розовый, как рыбьи жабры. Вся команда собралась вокруг котелка с бобовой похлёбкой. Пахло солониной, грубоватыми шутками, усталостью после долгого дня и тем особым умиротворением, которое наступает, когда люди чувствуют, что неплохо потрудились вместе и теперь с полным правом можно предаться отдыху. Манриоло тоже был там. До меня по-прежнему доносились их смешки и обрывки разговоров, но теперь я постаралась отрешиться от этого, впитывая приглушённое бормотание волн, запах смолы и соли, поскрипывание снастей, тысячи таинственных ночных звуков… Наконец, я почувствовала себя просто точкой, скользящей навстречу невидимому горизонту. Сосредоточившись, я попыталась позвать бедного Гриджо, но никто не ответил. Море, простиравшееся вокруг, оставалось тихим и безмятежным, только стайка дорадо испуганно метнулась прочь от моего зова. Я подумала, что валлуко совсем измучился, бедняга. Манриоло — просто эгоист! Он вполне заслуживает, если Гриджо захочет уплыть насовсем!
На третий день вдруг задул свежий встречный ветер, так что часть пути нам пришлось проделать на вёслах. К вечеру все вымотались настолько, что даже Манриоло немного притих.
— Сегодня пораньше пристанем к берегу! — распорядился синьор Алонзо. — Спешить нам особо некуда.
Капитан был прав. По рассказам моряков я знала, каким коварным бывает ветер. Стоит зазеваться, и тебя в темноте быстро выбросит на скалы!
Впереди как раз показался Пицене — шумный прибрежный городок с рыжими черепичными крышами, черными иглами кипарисов и традиционным замком на холме. Толстые приземистые башни, расположенные по углам крепостной стены, казалось, проседали под тяжестью облаков. В порту на рейде стояли два больших корабля, в одном из которых — по округлому корпусу и высоким надстройкам на носу и на корме — легко было признать венеттийского «купца». Сердце у меня дрогнуло. Я подумала, что капитан почти наверняка был знаком с Рикардо Граначчи… а может быть, и с Алессандро.
Грязный, крикливый порт встретил нас шумом и толкотнёй. Синьор Алонзо, хлопнув по плечу местного чиновника, принялся расспрашивать насчёт стоянки и приличной таверны. Издали было заметно, как они с портовым служащим шептались, склонив головы и поглядывая в сторону венеттийской каракки. Кажется, тот корабль возбудил не только моё любопытство.
— Хочешь попробовать?
Вздрогнув, я оглянулась. Рядом со мной стоял Манриоло, протягивая кулёк, сложенный из виноградных листьев. В кульке была горсть оливок. И когда только он успел их раздобыть?
— Пройдёмся немного, — предложил он. — Синьор Алонзо сам обо всём договорится. Всё равно до завтра мы отсюда не двинемся.
Судя по оливкам и мирному тону, он надеялся меня задобрить. После вчерашней размолвки мы так и не помирились. Манриоло остался ночевать на палубе с матросами, а я всю ночь пролежала без сна, прислушиваясь к усталому поскрипыванию переборок и размеренному плеску волн.
Чем дальше мы отходили от порта, тем спокойнее и тише было вокруг. На молу торчали рыбацкие домишки на сваях, похожие на дозорных, бдительно следящих за морем. Ветер, так некстати задержавший нас в пути, трепал растянутые для просушки сети.
У оливок был крепкий, солоноватый вкус, но моего настроения это не смягчило.
— Мне не нравится, что ты выставляешь меня дурой перед людьми Алонзо Кариньяно, — прямо заявила я. — Что это вчера было за представление?! Я тебе не жена и не наречённая!
— Твои слова разбивают мне сердце, — нарочито вздохнул Манриоло, но, споткнувшись о мой рассерженный взгляд, посерьёзнел: — Ладно. Будь ты моей невестой, всё было бы проще. В команде у синьора Алонзо есть разные люди, и кое-кто из них не прочь воспользоваться обстоятельствами. Взять хотя бы Джованни с Барилем. На последней стоянке они едва не разыграли тебя в кости! Хорошо, что капитан вовремя вмешался. Если донна Джулия когда-нибудь узнает об этом, она оторвёт мне башку и скормит её морренам! Пусть лучше эти невежи думают, что ты со мной…
У меня загорелись щёки. Раньше мне не приходилось сталкиваться с подобной грубостью. В монастыре на Терра-деи-Мираколо, разумеется, не было мужчин, кроме старого Ваноцци, целый день дремавшего в будке у ворот. Но Ваноцци был так стар, что вопрос о его поле можно было считать несущественным. Он казался ровесником монастырских стен. После этого, в Венетте, я жила под защитой Рикардо и донны Ассунты, ну а в Перне рыбаки слишком боялись моих талантов, чтобы позволять себе вольности. «Не дай бог оскорбишь морскую ведьму — потом будешь целый месяц хлебать пустой суп из капусты!» — вот что они, вероятно, думали. В Перне я была в безопасности. А теперь?
К одиноким женщинам вроде меня мир был не очень благожелателен. Когда мы попадём в Венетту, к кому мне обратиться за покровительством? Вероятно, Джулия могла бы меня защитить, но ещё неизвестно, что на это скажет её брат, Рикардо. Прошлой весной я обвела его вокруг пальца, выдав себя за его сестру, и в отместку он вполне мог упрятать меня в тюрьму. Для простой девушки назваться патрицианкой — преступление, и неважно, насколько благородными были мои мотивы! А поскольку муж Джулии находился в отъезде, за нас некому будет заступиться! Разве что Алессандро… но я запрещала себе мечтать о нём. Может, он теперь меня презирает. Из-за меня ему пришлось пережить настоящий кошмар, и вряд ли его обрадует, когда я вдруг опять появлюсь у него на пути!
Манриоло тем временем продолжал извиняться. Спохватившись, я поняла, что пропустила его последние слова мимо ушей.
— Ладно, забудем это.
Ссориться расхотелось. В конце концов, какая разница, что подумают или не подумают про меня синьор Алонзо и его люди! Через день-другой мы расстанемся и, надеюсь, больше никогда друг друга не увидим.
Размышляя каждый о своём, мы повернули обратно к порту и шумным улочкам Пицене. На постоялом дворе стоял дым коромыслом. В зале было так тесно — яблоку негде упасть! Манриоло ввинтился в толпу у стойки, чтобы найти хозяина, а я отошла в сторонку, пропустив запыхавшуюся разносчицу с подносом, и огляделась. За отдельным длинным столом я увидела синьора Алонзо с помощником в компании каких-то важных господ. Уж не капитан ли той каракки сидел напротив него? Пожилой седоволосый синьор был очень похож на венеттийца. Об этом говорила и его солидная неброская одежда, и энергичная манера речи. Его спутники выглядели попроще и больше помалкивали. Может, охранники? Зато синьор Алонзо, как всегда, болтал за троих: речисто блестел зубами, улыбался, постоянно подзывал разносчиц, требуя то жаркого из козлятины, то ветчины, то новый кувшин вина. Похоже, все они отлично проводили время.
— Я, пожалуй, подсяду к ним, чтобы узнать, чего нового, — сказал Манриоло, внезапно появившийся рядом со мной. — А ты, если хочешь, поднимайся наверх. Здесь всё забито, но мне удалось сторговать одну комнату. Хоть сегодня выспимся как нормальные люди, в нормальных постелях! Господь свидетель, мне надоело складываться, словно нож, чтобы впихнуться в тот сундучок, который синьор Алонзо гордо называет каютой! И я устал засыпать на палубе под храп Бариля! Этот парень так рычит во сне, словно воображает себя медведем!
Я невольно засмеялась, взяла ключ и отправилась наверх. Мне тоже хотелось узнать новости из Венетты, но в свете нашего последнего разговора напрашиваться в компанию к подвыпившим господам было бы верхом глупости. Потом не оберёшься проблем, даже если Манриоло поклянётся перед всеми, что я его родная жена! Так что я смирилась и пошла готовиться ко сну.
Комната с низкими темными балками под потолком встретила меня тишиной и покоем. Снизу отдалённо долетали всплески голосов и звон посуды. Постель выглядела вполне удобной, а в умывальнике была вода. Что ещё нужно усталому путнику? Охапка сена на полу, накрытая одеялом, видимо, предназначалась для Манриоло. Хмыкнув, я раскрыла окно. Где-то вдалеке брехали собаки. Скользкий рыбный запах, ударивший в ноздри, на миг заставил меня вспомнить о Перне. Здесь было так же спокойно и тихо. Громкие события, бушевавшие в Венетте, Фиеске, Медиолане и Эттуро, обходили этот городок стороной. В местечках вроде Пицене оседали люди, которым больше нравилось быть зрителями происходящих где-то событий. «Идеальное место для тех, кого потрепало жизненным штормом», — подумала я про себя. Потом забралась в пахнувшую лавандой постель и решила хотя бы на одну ночь выбросить из головы все тревоги.
Несмотря на усталость, заснуть удалось не сразу. Оказалось, я привыкла к убаюкивающей качке и скрипучей жалостной песне фелуки, и теперь мне этого не хватало. Было душно, голоса посетителей внизу постепенно затихли. Кажется, я задремала… но внезапно чей-что вскрик безжалостно вырвал меня из сна. Подскочив, я села в кровати. В ушах у меня звенело, посреди темноты выделялся белёсый квадрат окна. Спросонья я не сразу сообразила, кто я и где нахожусь. Голова закружилась, в висках молоточками стучала боль.
Что-то случилось, пока я спала. Что-то плохое. Только не здесь, на берегу, а в море.
— Вероятно, взорвался пороховой погреб, — мрачно сказал синьор Алонзо. Его плечи ссутулились, глаза были в красных прожилках от недосыпа и усталости. — Такое случается. Одной искры достаточно, чтобы угробить целый корабль.
Вечерело. Мы сидели в той же таверне, где помимо нас собралась добрая половина населения Пицене. Солнце клонилось к закату, и пыльный воздух в комнате наискось пронизывали рыжеватые лучи. Сегодня никто не веселился, все были слишком подавлены случившимся. На рассвете венеттийская каракка «Доменико» снялась с якоря с утренним отливом, но не успел корабль скрыться из виду, как на нём громыхнуло, вспыхнуло пламя, и над бухтой потянулись клочья вонючего черного дыма. Солнце, поднявшееся над краем низких холмов, осветило накренившиеся мачты и вздыбленный нос несчастного судна.
— Дьяволово оружие, этот ваш порох, — пробурчал какой-то рыбак, чьи обвислые усы ещё больше подчеркивали скорбное выражение на его лице. — Недаром же от него смердит серой! Я подгрёб на своём баркасе одним из первых, и пускай меня схарчит горлодёрка, если возле обломков корабля не воняло серой, как в аду!
Сразу же, как только столб дыма поднялся над морем, местные рыбаки бросились к лодкам, чтобы попытаться спасти тонувших. Синьор Алонзо со своими людьми тоже участвовал в этом и довольно быстро заслужил всеобщее уважение. Несмотря на неприязнь, я была вынуждена признать, что без вмешательства синьора Алонзо жертв могло быть гораздо больше. Когда случается что-то настолько ужасное, многие люди просто теряются, мечутся туда-сюда, без толку тратя драгоценное время.
Поэтому теперь рыбаки с вниманием прислушивались к его словам:
— Не так-то легко перевозить порох на посудине, слаженной из просмолённого дерева и холста!
— Я и говорю, дьявольское это зелье! — продолжал горячиться рыбак. — Лучше бы вообще зарыть его подальше и забыть, где лежит! Добра от него не жди!
— Э, не скажи, — оживился Алонзо, будто рыбак затронул какую-то струнку в его душе. — Как же без пороха? Благосостояние всех городов, какой ни возьми, — Фиески, Венетты, Медиолана — держится на торговле с далекими землями. С Каликутом, Мадагхой… А без пороха там нечего делать. Синьор Васка ди Атанди никогда не смог бы открыть фактории в Каликуте, если бы не поговорил с их князьками на языке пушек!
Я подумала, что это был не разговор, а, скорее, монолог. Мнения кашмирцев никто не спрашивал. Просто вдруг явился человек из-за моря на высоком, как башня, корабле, и устроил им огненный ад. Меня замутило, когда я вспомнила, в каком состоянии утром привозили раненых с каракки. Порох оставлял ужасные ожоги. Все хозяйки в Пицене спозаранку бросились растапливать плиты и греть воду: вдруг кого-то из несчастных привезут именно в их дом. В нашей с Манриоло комнате, где он так и не успел отоспаться, теперь разместились трое. Капитана венеттийцев, того строгого пожилого синьора, так и не нашли. Кроме него, море забрало в свои тёмные стылые объятья ещё шестерых человек…
— …Люди годами бьются над тем, чтобы сделать порох более безопасным, — продолжал разглагольствовать синьор Алонзо. — Я читал трактат Lapirotechniсамолодого Бирингуччо, и другие его работы. Говорят, фирензийцы научились делать зерненый порох. Он не так опасен при перевозке и более удобен для пушкарей.
— Ну, от этих «поедателей фасоли» можно ожидать чего угодно! — фыркнул рыбак. — Те ещё хитрецы!
Тяжелый разговор о катастрофе плавно перетёк в уютное злословие: хотя большинство рыбаков за всю жизнь ни разу носу не казали из родной деревни, зато каждому было что сказать о чудачествах фирензийцев, медиоланцев или эттурян. Все сходились во мнении, что на чужбине, конечно, можно встретить иногда приличного человека, но лучшие люди, истинная соль земли, живут только в окрестностях Пицене. Люди немного ожили. Утренняя трагедия словно придавила всех к земле, однако нельзя же горевать вечно. Плавание в морях всегда считалось опасным делом. Сегодня смерть прошла совсем рядом с Пицене, но не задела никого из «своих» — нужно быть благодарным хотя бы за это.
Когда синьор Алонзо шумно заспорил с кем-то о преимуществах литых пушечных ядер перед каменными, я незаметно поднялась, посмотрела на спящего Манриоло и вышла наружу. Ариминец с утра страдал от невыносимой головной боли. Это всё из-за валлуко. Напуганный взрывом, Гриджо так расшумелся, что даже меня разбудил. А у Манриоло, по его собственным словам, «чуть мозги из ушей не вылетели». Я напоила его отваром и дала холодное мокрое полотенце на голову, с трудом удержавшись от реплики: «Я же тебе говорила!» Если бы он не связывался с валлуко так часто, не пришлось бы теперь страдать!
Под рыжеватым закатным небом мягко переливались тёмно-свинцовые волны. Кое-где в них вспыхивали золотые отблески. На гладком песчаном берегу не осталось ни следа катастрофы. Всё, что море выплюнуло вечерним приливом — куски деревянной обшивки, такелажа, обрывки канатов — жители Пицене деловито растащили по домам. В хозяйстве всё пригодится. А на местном кладбище появились две новые могилы…
Вдруг откуда-то возник Пульчино и, мягко захлопав крыльями, опустился рядом со мной на песок. Его присутствие действовало утешающе.
«Что там наш капитан, опять плетёт словесные узоры?» — осведомился он с иронией.
«Может, я зря его подозревала. Сегодня он помог спасти жизнь многим матросам… и к тому же, он неплохо разбирается в пушках».
«Ну ещё бы! — фыркнул Пульчино. — На его фелуке припрятано целых шесть бочонков пороху!»
«Что? Зачем?!»
Я едва не выкрикнула это вслух. Шесть бочек пороха?! Но фелука даже не была военным судном! На ней не было ни одного, самого завалящего фальконета!
«А ты-то откуда знаешь?!» — с подозрением спросила я у Пульчино.
«Да уж знаю».
Просто невероятно, как чайка, действуя исподтишка и ухитрившись ни разу не попасться матросам, сумел обследовать всю лодку от трюма до кончиков мачт. Видимо, наши прошлые приключения научили его осторожности.
«Может, Алонзо надеется продать порох в Венетте?» — предположил мой друг, продемонстрировав вопиющую некомпетентность в торговле.
Я усмехнулась:
«Ага, вези финики в Аравию! В Венетте пороха и так навалом, целый склад в Арсенале. Вряд ли за него можно выручить хорошие деньги… Вот где-нибудь на островах, Керкире или Канди — другое дело!»
Я подумала, что комендант какой-нибудь отдалённой крепости заплатил бы за эти бочонки чистым золотом, так как пушки и крепостные стены были единственной защитой колонистов от тарчийского плена. Наш синьор Алонзо как-то очень нерасчётливо вёл дела…
«А ты спроси у него», — съехидничал Пульчино.
«Ну уж нет!» Я не могла себе даже представить подобный разговор! Да и какое я имела право его допрашивать? Но с того вечера у меня созрело решение ещё внимательнее следить за нашим капитаном.
На другой день мы покинули гостеприимный Пицене и отправились дальше на север, в Венетту. Вскоре море вокруг изменилось: вместо тёмной синевы на многие лиги протянулись мутно-зелёные воды лагуны. В воздухе висела дымка, солнечный свет мягко обрисовывал знакомые очертания куполов и крыш. Золотая Венетта, вся в роскошном блеске летнего утра, постепенно вырастала перед нами из моря. Я узнала огромный купол Собора, похожий на перевернутую чашу, высоко вонзавшуюся в небо макушку Кампанилы, на которой уже можно было различить крошечную фигурку грифона. Вдруг грифон шевельнулся, взмахнув крылом. От удивления я моргнула, стерев набежавшие слёзы. Нет, наверное, показалось. Это просто воздух дрожал над водой.
Кроме меня, все были заняты делом. Двое матросов опускали лот, меряя глубину. Манриоло стоял на корме рядом с рулевым, взяв на себя обязанности лоцмана. Летом лагуна часто мелела, и её илистые отмели представляли собой опасную ловушку для кораблей. Чужой моряк, не знакомый с фарватером, ни за что не сумел бы провести фелуку к причалу!
У меня из головы не выходили слова Пульчино насчёт бочек пороха в трюме. Так и подмывало сходить посмотреть. Кто мне сейчас помешает? Все матросы заняты на палубе, капитан только что спустился в каюту… Пробираясь бочком, словно краб, я оказалась возле тёмной и узкой лесенки, ведущей в чрево фелуки. В этот момент дверь капитанской каюты вдруг распахнулась, и мне навстречу выплыла зубастая улыбочка синьора Алонзо:
— А, синьорита Франческа! Вы то мне и нужны. Прошу вас, уделите мне немного времени.
Он посторонился, пропуская меня в каюту. Дверь за нами мягко закрылась. Отчего-то я занервничала, как мышь в мышеловке, хотя внутри не было ровным счётом ничего пугающего. Капитанская каюта была чуть светлее и просторнее, чем у нас с Манриоло. Кроме лежанки, в неё помещался маленький стол, на котором сейчас красовались два блюда под блестящими крышками.
— Хотите? — спросил синьор Алонзо, сделав приглашающий жест рукой.
Он достал бутылку и по-хозяйски разлил вино в два тонкостенных бокала.
— За благополучное окончание нашего путешествия!
— Я предпочла бы отпраздновать это на берегу, — извинилась я, не желая показаться невежливой.
«И не наедине», — хотелось добавить.
Не слушая возражений, капитан выдвинул для меня массивный табурет и вложил в руку бокал:
— Очень удачно, что я вас встретил.
На моей тарелке лежал огромный красный омар, сваренный прямо в панцире. Я мысленно вздохнула. Никогда не умела изящно справляться с такими блюдами. Если капитану хотелось потом отчищать этого омара со стен своей уютной каюты — ну, тогда он не зря меня пригласил.
— Дело в том, что в Венетте меня ждет… одно деликатное дело.
Маленьким ножом синьор Алонзо ловко отсёк одну из клешней и вскрыл её, извлекая нежное белое мясо. Я содрогнулась.
— Вы уехали довольно давно и, вероятно, не знаете свежих новостей. Кажется, ваш новый дож проявил удивительную недальновидность, позволив себе заключить секретный союз с тарчийским султаном.
— Что?
Меньше всего я ожидала, что понадоблюсь синьору Алонзо для разговора о политике, в которой разбиралась, как свинья в апельсинах. Капитан предупреждающе вскинул ладонь, призывая меня к молчанию. Омар на его тарелке лишился уже обеих клешней. Выглядело это ужасно.
— Встреча с синьором Терецци, капитаном «Доменико», подтвердила мои подозрения. Уже не в первый раз от Дито отчаливают корабли, нагруженные порохом, деревом, сталью и заготовками для клинков. Этот груз предназначается якобы для колоний, а на самом деле идёт прямо в Ракоди, в руки к тарчам и джазирским наёмникам! У дона Сакетти в кабинете, в потайном отделении шкафа должен храниться коносамент на этот груз.
— Но… при чём тут я?
Алонзо посмотрел на меня, будто оценивая:
— Видите ли, я немного осведомлён о ваших приключениях. Думаю, что девушке, сумевшей незаметно проникнуть в охраняемую крипту графского дома, не составит труда пробраться во Дворец дожей и изъять документы.
«Надо было всё-таки прищемить Манриоло его длинный язык!» — подумала я с бессильной злостью. Но сдаваться не собиралась:
— Я понятия не имею, о чём вы говорите.
Взгляд синьора Алонзо стал более жёстким:
— Я говорю о гибели дона Арсаго прошлой весной, произошедшей при весьма необычных обстоятельствах. Это дело по некоторым причинам возбудило моё любопытство. В крипте, где погиб дон Арсаго, нашли нечто странное. Сломанную птичью клетку, например. А ещё — вот это.
Он достал маленький бархатный мешочек и демонстративно вытряхнул на стол его содержимое. На скатерть упала изящная золотая заколка в форме стрекозы, с рубинами вместо глаз, и кусочек богатого кружева. Именно таким кружевом были отделаны пышные манжеты моей шёлковой рубашки в тот день, когда злосчастный случай привёл меня в крипту. С тех пор, превратившись в невзрачную спутницу простого рыбака, я одевалась гораздо скромнее.
— Это кружево нашли зацепившимся за дверцу клетки, — будто издали донёсся голос капитана.
«Наверное, я порвала рубашку, когда пыталась сбить замок. А заколка могла выпасть, когда граф Арсаго вцепился мне в волосы».
Меня будто снова затянуло в скользкую темноту крипты, из которой мы с Пульчино выбрались только чудом. Стоило большого труда прогнать это воспоминание. Пожав плечами, я нахально посмотрела в лицо синьору Алонзо:
— Понятия не имею, чьи это вещи.
Капитана мой ответ нисколько не обескуражил. Он усмехнулся, так что от глаз разбежались лукавые морщинки:
— Да бросьте, Франческа! Мы же так хорошо поладили.
— И поэтому вы решили скрепить дружбу лёгким шантажом?
Он небрежно поддел пальцем заколку. Рубины на белой скатерти казались каплями свежей крови.
— Я забрал эти вещицы, так как дело показалось мне слишком деликатным, чтобы позволить судейским рыться в нём грубыми чернильными пальцами. Очевидно, в крипте вместе с графом была женщина. В тот день в палаццо Арсаго гостили трое: Джулия Граначчи, невеста юного Энрике, Бьянка Санудо, дочь управляющего имением, и Инес Сакетти, их близкая подруга. Значит ли это, что в крипте была одна из них? Почему она умолчала о случившемся? Почему её не видел начальник стражи, примчавшийся на выручку графу? Как его там звали — Алессандро ди Горо?
Слышать имя Алессандро от этого мерзкого человека было невыносимо.
— Мало ли кто мог обронить заколку и порвать себе платье! Дон Арсаго умер от руки… вернее, от щупалец чудовища, которое сам же вызвал. Вряд ли кому-то будет интересно заново ворошить это дело спустя год!
— О, вы ошибаетесь! — протянул капитан. — Многим, многим будет интересно! Если бы дон Арсаго не умер, его почти наверняка избрали бы дожем после смерти Соранцо. Получается, его смерть была выгодна дону Сакетти. Может, синьорита Инес помогла своему отцу избавиться от соперника, кто знает? Или её близкая подруга? Поверьте, в Венетте всегда найдутся люди, недовольные новым дожем и его политикой! Если я не добуду другие компрометирующие документы, то, возможно, сумею подстегнуть процесс против него с помощью этих улик!
Я лихорадочно соображала: «Чушь! Спустя столько времени никто не вспомнит, во что мы были одеты! Дон Алонзо просто хочет меня запугать!»
И всё же мне стало нехорошо от мысли, что Инес и Джулию потащат в суд для допроса… или будут допрашивать Алессандро… или, что ещё хуже, Бьянку! О, Мадонна! Бьянка, с её острым, как лезвие, умом, которая видела нас всех насквозь! Кто знает, что она наговорит на допросах!
— У меня всё равно ничего не получится! — чуть не плача, сказала я. — Проникнуть в Золотой дворец не так просто. А открыть потайной шкаф вообще невозможно! (Это правда, вся Венетта знала краснодеревщика, который делал шкафы с тайниками для знатных господ. Замки он делал на совесть). — Если у вас нет ключа, единственное, что можно сделать — похитить сам шкаф и сбросить его с обрыва!
— Кто сказал, что у меня нет ключа? — бархатным голосом промурчал дон Алонзо. — К счастью, я сумел раздобыть дубликат.
Разинув рот, я бессмысленно смотрела, как на скатерть рядом с заколкой лёг маленький бронзовый ключик. Меня сковало оцепенение. Дьявол его побери, да кто он такой, этот синьор Алонзо?! Скромный капитан, курсирующий вдоль побережья в надежде на небогатую выручку — ха, как бы не так! Тайный порученец Лиги? Или шпион? Как он ухитрился добыть ключ от тайника из самого страшного кабинета в Венетте, о котором даже патриции осмеливались говорить только шёпотом? Ибо Совет десяти имел в городе десятки ушей, сотни пальцев, готовых настрочить донос, и ядовитое жало, как у скорпиона.
Вдоволь насладившись моим испугом, синьор Алонзо решил сменить кнут на пряник:
— Дорогое дитя, ты выглядишь такой подавленной, будто я вынуждаю тебя пойти против всей Венетты! Дон Сакетти — это ещё не Республика. Он впал в пагубное заблуждение, но мы можем исправить его ошибку. Поверь мне, всем будет лучше, если этот документ окажется у меня! Многие старые семьи в Венетте ещё поблагодарят тебя за это!
«Сомневаюсь».
— И если тебе будет легче, то наш друг Манриоло тоже согласился помочь в этом маленьком предприятии.
Я молча подняла взгляд, не в силах сказать ни слова. Что ж, у Манриоло были свои секреты. Кто знает, какой из них наш капитан счёл для себя полезным.
Отложив вилку с ножом, синьор Алонзо аккуратно промокнул губы салфеткой. Обед был окончен. Я залпом выпила вино из бокала, чтобы прогнать предательскую слабость в ногах. Варёный омар с тарелки укоризненно смотрел на меня мученическим взглядом. Я к нему даже не прикоснулась.
Зато на тарелке капитана остались лишь жалкие ошмётки панциря, похожие на вырванные ногти.
Мы причалили в устье Большого канала, где обычно швартовалось столько судов, что их стройные мачты были похожи на молодую поросль в лесу. Быстрый говор венеттийцев звучал вперемешку с репликами на чужом языке, вокруг хлопали белые полотнища убираемых парусов. Наши матросы с жадностью поглядывали на берег. Всем не терпелось ощутить под ногами твёрдую почву — ну, условно твёрдую, раз уж речь идёт о Венетте. Некоторые вообще впервые видели этот город, вокруг которого ходило так много слухов. В их фантазиях он представал таинственным лабиринтом, соблазнительным и опасным одновременно. Бариль только что узнал, что недалеко от Арженто есть квартал, где куртизанки демонстрируют в раскрытых окнах свои прелести, и эта картина полностью захватила его воображение. Они чуть не заспорили, кому первым сходить на берег, но синьор Алонзо грозным окриком прекратил перепалку. У себя на судне он распоряжался как кондотьер. Ему предстояла встреча с каким-то купцом в Арсенале, и он хотел взять с собой Манриоло, так как тот раньше работал на верфях и прекрасно ориентировался в доках.
— Тебе будет удобнее подождать нас на судне, — отрывисто произнёс синьор Алонзо, обращаясь ко мне. Отпускать меня на берег он явно не собирался.
— Если вы хотите, чтобы наше ночное предприятие прошло успешно, — сказала я вполголоса, — тогда мне нужно встретиться кое-с-кем в лагуне.
Капитан долго смотрел мне в лицо своими прищуренными глазами, меняющими цвет, как морская вода.
— Хорошо, — ответил он наконец. — Но помни, что я говорил.
Я молча кивнула. Улики, грозящие мне и Джулии судебным процессом, привязывали меня к фелуке крепче, чем любые замки и оковы. Я и не собиралась сбегать.
Я рассчитывала найти Кариту.
Яркое летнее солнце подсвечивало сияющий фасад Дворца дожей с длинным рядом арок на первом этаже, резче оттеняло барельефы и лепнину на стенах зданий, подчеркивая их красоту. Я шла по широкой Набережной от Пьяцетты и вспоминала.
Когда мы с Манриоло ночью бежали из Венетты, на этой маленькой площади творился ад, а лагуна превратилась в кипящий котёл из-за нашествия живущих-под-волнами. Сейчас вода гладко блестела, словно зеркальное стекло, по ней ровно скользили десятки лодок с высоко загнутыми носами. Развороченные плиты на площади уже восстановили. Снова, как ни в чем не бывало, Венетта встречала новоприбывших знакомыми песнями: перекличкой гондольеров, выкриками торговцев, веселыми голосами праздных гуляк, глазеющих на пристань.
Я купила у одного рыбака корзину со свежим уловом и одолжила до вечера его лодку. Мне предстояло обогнуть Спиналонгу, чтобы навестить один глухой уголок лагуны, наиболее удалённый от Дито. Насколько помню, там было несколько многообещающих, заброшенных островов. Разумеется, нежилых.
Когда яркая, праздничная панорама Набережной осталась далеко позади, я оглянулась и невольно вздохнула. Было огромным искушением хоть одним глазком взглянуть на дом Граначчи, разузнать об Алессандро… но я не решилась. Мне казалось, ядовитые угрозы синьора Алонзо тянулись за мной, как скользкий улиточный след. Пусть сначала проклятый ариминец уберётся к дьяволу вместе с его «коносаментом», и тогда я с радостью обниму своих друзей!
Пульчино я оставила в Венетте. Он горел желанием отправиться со мной, так как дикие острова, поросшие камышом, привлекали его гораздо больше, чем городская толчея. Однако кто-то должен был проследить за Алонзо и Манриоло. Вряд ли синьор Алонзо сможет ещё больше осложнить нам жизнь, он и так порядочно постарался, но тем не менее мне не хотелось оставлять его без присмотра.
«Ладно, — нехотя пробурчал Пульчино, — будь по-твоему. Только не забывай оглядываться по сторонам, чтобы не угодить на зуб к пескаторо!»
Действительно, мне не следовало забывать о Скарпе. Бывший шут дона Арсаго, которому я помогла вернуть его истинный «рыбий» облик, преисполнился такой благодарности, что в нашу последнюю встречу едва не откусил мне ногу.
«Пусть только сунется, башмак плавучий», — угрожающе пообещала я.
Пока что всё было тихо. Когда лодка ткнулась носом в топкий илистый берег, я вылезла, оттащила её подальше от воды, выложила рыбу из мешка и уселась поодаль на отполированный волнами камень. Ждать пришлось долго. Солнце успело совершить длинный путь по выцветшему летнему небу. Я измаялась, сгрызла яблоко, прихваченное на рынке, и вдоволь насладилась тишиной.
Когда я в сотый раз бросила взгляд на рыбу, уже утратившую свежий блеск, то заметила, что кучка явно уменьшилась. Краешком сознания можно было ощутить еле заметное чужое присутствие.
— Карита, — осторожно позвала я. И не сдержала улыбку, когда из-за груды камней осторожно показалась гладкая голова с остреньким подбородком и мерцающими золотистыми глазами.
Её серо-бурая шкура почти сливалась с каменной грядой, так что в двух шагах пройдёшь — не заметишь, особенно в сумерках. Огромные глаза при виде меня тепло засияли, как две свечи. Её радость ощущалась словно прикосновение.
— Я тоже счастлива тебя видеть, — прошептала я, расчувствовавшись чуть не до слёз.
Если бы не Карита, не сидеть бы мне здесь сейчас. Когда она снова потянулась к рыбе, я заметила криво сросшийся, бугристый шрам на её плече. Во мне всколыхнулась жалость пополам с благодарностью. Прошлой весной политические противники дона Арсаго наняли убийц, чтобы избавиться от меня, опасаясь, что союз с кьямати сделает его слишком сильным. Карита меня спасла.
«Тебя долго не было», — сказала она без слов.
«Я была далеко, прости».
Прикрыв глаза, я принялась рассказывать о чужих краях, лежащих далеко на юге, где море густо-синее и теплее, чем здесь, а беспечные кефали косяками идут прямо в сети рыбаков. Я рассказывала о тёплых зимах, чужих ветрах, об особенностях приливов и течений. Паурозо слушала очень внимательно, в то же время уделяя внимание рыбе. Мне хотелось подарить ей эти новые впечатления, разделить с ней последний год моей жизни, так как без Кариты я не увидела бы ни Занклы, ни Перны, ни Пицене… Если бы не она, убийца прикончил бы меня на пристани дома Граначчи вместе с донной Ассунтой, и это моё, а не его тело потом вылавливали бы из канала.
А ещё я не знала, как сказать, что мне опять нужна её помощь.
Глубокой ночью, осторожно лавируя между зданий, укутанных темнотой, мы, словно воры, пробирались к рио делла Палья — узкой водяной щели, тянувшейся вдоль заднего фасада Дворца дожей.
Манриоло, переодетый гондольером, вяло загребал веслом и не мог сдержать беспокойства:
— Только дон Алонзо мог придумать такое! Шутка ли? Пробраться в резиденцию дожа! Там охраны — как зерен в кукурузном початке! Эта веревка, которую ты приготовила, как раз пригодится стражникам, чтобы затянуть ее у нас на шее! И когда нас подвесят между колонн на Пьяцетте, я умру от стыда!
— Т-с-с! Тихо.
Наша лодка беззвучно скользила по глянцево-черной воде канала. Впереди показалась темная глыба Дворца, кое-где размеченная яркими точками факелов. Я поглубже надвинула капюшон на глаза. Рядом со мной, скорчившись, как куль на дне лодки, сидела Карита.
Точным движением весла Манриоло вывел лодку прямо к причалу. Получилось удачно — ни шума, ни всплеска. Первой на берег выбралась Карита, я — следом за ней. Напоследок я послала Манриоло ободряющую улыбку, хотя вряд ли он мог разглядеть ее в темноте. Ариминец в ответ показал нам, чтобы мы постарались не шуметь.
— Не волнуйся, мы будем паиньками, — беззвучно шепнула я и строго посмотрела на Кариту.
Кислый лунный свет выхватил из темноты скошенный подбородок, пятнистые сероватые щеки и влажно блеснувшие клыки. Паурозо с наслаждением втянула ночной воздух, медленно провела языком по губам. У меня вырвался вздох:
— …Но если услышишь крики, значит, у нас не получилось.
Мы шли медленно, так как по земле Карита передвигалась довольно неуклюже. Зато она великолепно лазала по стенам. Крадучись, мы пробирались вдоль здания, стараясь держаться подальше от галереи с балконами, по которой прохаживался часовой. Ещё двое охранников дежурили возле Порта делла Карта — церемониального входа в здание. Мы искали окно на северной стороне. Узкое окно, ведущее в маленькую тесную комнатку, где обычно работал дож. По нашему плану, Карита должна была взобраться первой, а затем спустить мне веревку.
Все шло хорошо, пока нас не подвела старая кладка. Несколько камешков осыпались со стены, и их стук грохотом отозвался у меня в ушах. В ночной тишине он прозвучал как гром среди ясного неба.
— Кто здесь? — сразу насторожился часовой. Раздались торопливые скрипучие шаги. По дорожным плитам заметались тени от приближающегося факела. Дёрнув за веревку, я вжалась в стену. Спустя мгновение рядом со мной приземлилась спустившаяся Карита. Мы обе замерли, не дыша. Неужели нас обнаружат?
К недовольному бормотанию стражника в темноте вдруг добавился другой голос, сильный и чистый.
— Что случилось? — спросил он.
Всего два слова — но от них моё сердце подскочило к самому горлу. Это был Алессандро.
— Там кто-то есть, синьор! — воскликнул стражник, обрадованный, что у него в ночи нашелся союзник.
— Ты уверен?
Я зажмурилась, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами. Манриоло с утра успел разузнать кое-что. Говорили, что здоровье синьора ди Горо серьёзно пошатнулось от яда Глубинного, после схватки с чудовищем в крипте графа Арсаго. Он со стражником стоял за углом от нас, так близко, что мне казалось — я слышу его дыхание, затруднённое, как у долго бежавшего человека. Но его голос остался прежним.
— Ступайте, предупредите охрану у главного входа. Здесь я сам всё проверю.
Скрипучие шаги стражника послушно затихли вдали. Алессандро медленно двинулся к нам. Я видела, как постепенно разгорается свет от его факела. Мы с Каритой отползли подальше, но с другого конца здания тоже раздались голоса. Проклятый стражник переполошил всех! Сейчас Алессандро завернёт за угол и неминуемо нас обнаружит… Паурозо, прижавшись к моей ноге, напряглась, как тугая смертоносная пружина. Один прыжок — и…
«Нет! — мысленно вскрикнула я. — Не смей!»
Мысли метались. Что делать? Бежать было некуда. Взмолиться о помощи? Положиться на его милосердие? Даже если он простил мне прошлые грехи, с тех пор я успела совершить несколько новых. Алессандро служит дону Сакетти, а я… О Мадонна, за что же нам так не везёт-то!
Ему оставался до нас всего шаг, но почему-то он не спешил. Издали снова послышался быстрый топот:
— Синьор! Синьор!
— Всё в порядке. Здесь никого нет! — крикнул в ответ Алессандро. Я не поверила своим ушам.
— Сейчас из казарм подойдет отряд! — выпалил стражник, задыхаясь от служебного рвения. — Мы оцепим все здание!
— В этом нет необходимости. Ложная тревога. — В голосе Алессандро теперь слышались металлические нотки.
— Думаете, они пробрались внутрь? Мы возьмем факелы и проверим каждый закоулок!
— Во дворце и так полно охраны. Слушайте, неужели вы думаете, что злоумышленники явились ночью в Венетту лишь для того, чтобы нанести светский визит дону Сакетти?! Лучше направьте людей в порт и к воротам Арсенала!
— Да, синьор!
— Пойдёмте со мной. Я сам распоряжусь.
Когда их шаги и бряцанье оружия стихли вдали, я не смогла отлепиться от стены, а просто сползла по ней вниз, усевшись прямо на землю.
«Спасибо, что не убила его, — беззвучно сказала я Карите. — Этого я не смогла бы тебе простить».
Выглянувшая луна облила нас голубоватым светом. На меня уставились большие влажные глаза с горящими желтыми точками в каждом из них. Длинный рот искривился в усмешке. Я невольно улыбнулась в ответ. Показалось, что в гримасе паурозо сквозила настоящая человеческая ирония.
Спустя некоторое время я, крадучись, пробиралась по каналу на лодке, которую без раздумий стащила возле ближайшего моста. Взмокнув от напряжения, я старалась погружать весло в воду абсолютно бесшумно. Каждая тень на берегу таила угрозу. Я надеялась обогнуть опасный район, по которому, как разбуженные шершни, сновали стражники, а затем добраться до фелуки. Паурозо скрылась под водой, бросив свёрнутый плащ на носу лодки. В отличие от меня, она могла не бояться моррен. Когда узкая полоса воды расширилась, сливаясь с другим каналом, я немного придержала лодку. Здесь придётся быть особенно осторожной. Знатные венеттийцы любили устраивать поздние вечеринки, и мне вовсе не хотелось оказаться нежданной гостьей на одной из них. Но всё было тихо. Темным зеркалом мерцала вода, мимо проплывали спящие дома, казавшиеся в етмноте одинаково серыми. Я засмотрелась на один из особняков, показавшийся смутно знакомым. В мозгу вспыхнула догадка: это же палаццо Граначчи! Дом, где в прошлый раз мне пришлось разыграть целое представление. Весло будто отяжелело, и я подумала, что каналы Венетты сыграли со мной злую шутку, приведя меня сюда!
Кроме факела, горящего на причале, в доме не виднелось ни одной искорки света. Стиснув зубы, я двинулась дальше. Если Джулия там, она могла бы помочь, но было немыслимо вваливаться к ней вот так, среди ночи, приведя на хвосте отряд стражников! За такое дон Рикардо точно притопил бы меня в канале!
Вдруг неподалёку послышался всплеск и приглушенный смех. Торопливо загребая веслом, я прижала лодку к берегу, где лежала самая густая тень, и затаилась. Судя по звукам, где-то рядом причаливала гондола. Может, кто-то возвращался с ночной прогулки или после встречи с дамой. Вспомнилось, как Рикардо каждую ночь бегал на свидания с Бьянкой, а я по глупости его ревновала. Дура была потому что. Тогда я ещё почти не знала Алессандро…
Вдруг оранжевая вспышка озарила небо, словно в Ночь Всех Огней, и ударил грохот. С перепугу я едва не свалилась в канал. В ушах тоненько противно зазвенело, как бывает после слишком долгого погружения. Когда явь понемногу обрела очертания, тишину вокруг прорезали панические крики. В окнах замелькал свет, на причалах одна за другой загорались звёздочки факелов. Я бессмысленно смотрела, как над островом Оливоло в восточной части города занимается рыжеватое зарево. Что случилось? Неужели пожар?! Как бы там ни было, мне срочно требовалось укрытие. Сейчас на улицы выплеснется весь город! Эту лодку, в которой я сидела, вероятно, кто-то уже искал.
— Фабрицио! Фабрицио! — вдруг послышался тихий испуганный голос. Очень знакомый.
Осторожно подавшись вперёд, я увидела на причале дома Граначчи невысокую фигурку, с головы до пят закутанную в плащ. Быть не может, чтобы мне привалила такая удача! Неужели Мадонна и морские боги всё же сжалились надо мной?
— Джулия! — позвала я шёпотом.
Она замерла, потом медленно подошла к воде. Свет от факела, горящего на причале, превратил её лицо в золотую маску.
— Не может быть! — изумлённо сказала она, словно эхо моих мыслей. — Франческа!
— Тише!
Кое-как Джулия помогла мне подтянуть лодку к сваям и выбраться на твёрдую землю. Ей немного мешал живот. Плащ скрывал её всю целиком, но теперь я заметила, что Джулии скоро предстояло стать матерью. Мадонна, сколько же мы не виделись?!
Схватив меня за локти, она подтащила меня ближе к факелу и всмотрелась в моё лицо:
— Это и правда ты! Но как… Каким образом?!
У неё приоткрылся рот, когда она разглядела, что я вся тряслась, а моё платье было вымазано грязью и тиной.
— Всё потом, — еле выговорила я. — Главное — никто не должен знать, что я здесь!
Может, у Джулии и гулял ветер в голове, но в критической ситуации на неё всегда можно было положиться! Молча кивнув, подруга решительно потянула меня в дом. В холле она выпустила мою руку, приложив палец к губам:
— Только т-с-с! Бьянка дрыхнет чутко, как кошка! Странно, что она ещё не вскочила от шума!
В тот же миг откуда-то из внутреннего дворика донеслось:
— Джулия! Ты здесь? Это ты?
Вихрем взлетев по лестнице, мы с Джулией столкнулись плечами в дверях её комнаты, которая была знакома мне не хуже, чем самой хозяйке.
— Сиди здесь! — запыхавшись, выпалила подруга. — Сюда она не войдёт!
— Джулия? — снова послышалось внизу. Я приникла ухом к запертой двери, но никак не могла расслышать, о чём они говорят.
— Я здесь! Что случилось? Пожар?
— А сама не видишь? Кажется, это в Оливоло. Фабрицио только что пошёл узнать, что там. Где Лючия? Куда она запропастилась? Клянусь всеми святыми, эта пустоголовая девчонка сведёт меня с ума!
Я сидела тихо, как мышь, пока Бьянка, новая жена Рикардо, продолжала ворчать. М-да, похоже, она держит слуг в ежовых рукавицах! Я не решалась ходить даже на цыпочках, чтобы меня не выдал скрип половиц, и боялась выглянуть наружу, чтобы меня не увидел кто-нибудь из соседей. Время тянулось томительно, как зубная боль. За окном неохотно забрезжил водянистый рассвет, посветлело. Я опять возблагодарила Мадонну, что так вовремя встретила Джулию! Интересно, что случилось в Оливоло? Надеюсь, Манриоло удалось скрыться! Угораздило же нас наведаться в Золотой дворец именно в эту ночь!
Как только внизу послышались тяжёлые шаги и басок Фабрицио, я снова метнулась к двери. На этот раз можно было не липнуть ухом к замочной скважине, так как возбуждённый голос гондольера эхом разносился по всему дому:
— Там пожар в Арсенале, синьора! Говорят, взорвался пороховой склад. Да, почти потушили, но столько домов разрушено! Нет, до верфи я не дошел, стражники не пустили. Разбирают завалы. Сильнее всех пострадали дома рядом с церковью Сан-Джованни. Хорошо ещё, что ночью на верфях не было никого из арсеналотти! Говорят, это люди герцога Роверджио подожгли склад, чтоб ему самому сгореть в аду!
Фабрицио продолжал что-то говорить, отвечая на взволнованные расспросы Бьянки, но мой слух от таких ужасных вестей временно отключился. Пороховой склад? Я вспомнила случай в Пицене и содрогнулась. А потом похолодела, когда в памяти всплыли последние слова Алессандро. Сердце забилось как сумасшедшее. Арсенал! Он же собирался отправиться туда!
Немного исторических фактов: в марте 1509 года в венецианском Арсенале, на расстоянии в четверть мили от палаццо Дукале раздался взрыв. Это случилось днём, прямо во время заседания Большого совета. Говорили, что от случайной искры взорвался пороховой склад. Ударная волна разрушила дома в сестьере Кастелло, среди жителей было много раненых и оставшихся без крова. Ходили слухи о диверсии. В преступлении подозревали агентов французского короля Людовика. В это время Венеция находилась в конфликте с Францией, а также со Священной Римской империей и Испанией. Римский Папа тоже был зол на Венецию за то, что она не желала уступить ему земли в Романье. Против Венеции была сформирована так называемая Камбрейская лига. Этот союз стыдливо прикрыли религиозными мотивами (якобы завоевание Венеции должно было стать первым шагом в войне с турками), но вообще-то союзники думали в первую очередь о своей выгоде и заранее разделили между собой венецианские земли.
Эта ночь казалась бесконечной. Она длилась и длилась, даже когда серое, тусклое солнце взошло над лагуной, осветив почерневшие развалины, в которые превратился Оливоло. Алессандро вместе со стражниками тушил огонь, пока не прибыла пожарная команда, потом разбирал завалы. Здание Арсенала, с его обширными пакгаузами и кирпично-красными башнями у ворот, сейчас походило на руины захваченной крепости. К счастью, его люди знали, что делать, а вскоре к ним присоединились нобили и жители близлежащих домов. Одежда Алессандро пропиталась потом и копотью, на зубах хрустела пыль, руки слегка дрожали от таскания камней и брёвен, но он не мог уйти, так как поток дел всё не уменьшался.
Отправив троих солдат осмотреть очередной дом, слепо смотревший в пустоту выбитыми окнами, он позволил себе небольшую передышку. Под ногами хрустели обломки черепицы. Деревянные балки на крыше расшвыряло ударной волной, и они угрожающе накренились, словно старое воронье гнездо. Мимо пронесли носилки. Какая-то женщина сидела, раскачиваясь, прямо в пыли, прижимая к груди ребёнка, и горестно выла на одной ноте. От этого тоскливого, безнадёжного воя его пробрал озноб. К женщине подбежала другая, обняла её и бережно увела в церковь, уцелевшую не иначе как чудом. Туда относили всех раненых.
«Здесь нужны ещё медики. Куда, интересно, запропастился Маттео?» — в десятый раз спросил себя Алессандро. Он отправил своего молодого помощника привести кого-нибудь из аптекарей. Год назад они с Маттео вместе служили в доме Арсаго. Молодой стражник мог сделать приличную карьеру, оставшись при молодом графе Энрике, но вместо этого предпочел отправиться с Алессандро в море.
«Ему бы побольше исполнительности, и тогда, глядишь, из мальчишки выйдет толк. Станет комитом или даже капитаном!»
— Дон Алессандро! Дон Алессандро! — донеслось издалека. Наконец-то!
Запыхавшись, Маттео подбежал к нему. Алессандро критически оглядел своего помощника: взмокшие черные кудри прилипли ко лбу, лицо аж светится от усердия. Он хотел сделать выговор, но все упрёки растаяли у него на языке, когда Маттео протянул ему запотевший кувшин с водой. Благослови Бог этого парня! Он отхлебнул глоток ледяной воды, от которой заломило зубы, потом с облегчением вытер мокрой ладонью лицо, размазав копоть и грязь. Жить сразу стало гораздо легче.
— Отнесёшь в церковь, — сказал Алессандро, возвращая кувшин своему подручному.
— Я нашёл мэтра Фалетруса, как вы просили.
Долговязая фигура доктора маячила поодаль. Мэтр Фалетрус издалека кивнул, будто не решаясь подойти ближе. После тех событий, что потрясли Венетту прошлой весной, он старался как можно реже попадаться на глаза Алессандро. Его можно было понять. Кроме синьора ди Горо, больше никто не знал о попытке Фалетруса отравить дона Арсаго. Алессандро не стал доносить судьям. Не только из чувства благодарности к доктору, который собирал его по кусочкам после ранения в крипте… Просто это никому уже не могло помочь, зато на свет всплыли бы неприглядные тайны двух семейств, Арсаго и Граначчи.
«Кстати, надо будет заглянуть к донне Бьянке», — напомнил он себе. Три дня назад Рикардо уехал в Медиолан, и Алессандро обещал другу, что в его отсутствие позаботится о Джулии и Бьянке. Только сначала нужно привести себя в порядок, иначе он своим видом ещё больше напугает двух одиноких синьор.
— Это ужасно, — вздохнул Фалетрус, решившись наконец подойти. — Как такое могло случиться?!
— Есть некоторые предположения, — туманно ответил Алессандро.
Ночью они не успели добежать до ворот Арсенала, как внезапно их ослепило вспышкой и швырнуло на камни. Поднялся переполох. Однако среди стражи были люди опытные, обстрелянные в боях. Быстро придя в себя, они оцепили верфи. Им удалось выследить троих людей, пробиравшихся в порт. Двоим удалось ускользнуть.
Ближе к рассвету порядком уставшего Алессандро разыскал Гвидо Малипьеро, капитан венеттийской стражи.
— Мы его допросили. Это был человек Антонио Маньяско, — заявил он без обиняков.
— Был? — невольно вырвалось у Алессандро.
Он знал, что служба в страже включает в себя не только важное расхаживание с пикой и преследование ночных воришек, но и допросы в пыточных камерах. Не самая приятная часть работы, мягко говоря. Однако раньше Гвидо никогда не отличался чрезмерной жестокостью.
— Он был ранен, только потому мы и сумели его схватить. Не дожил до утра. В любом случае, он был простым матросом и знал очень мало. Вчера дон Маньяско пробрался сюда на фелуке под видом торговца. Из города не выезжал. У него была встреча с кем-то в Арсенале.
— Портовая стража! — мгновенно сообразил Алессандро. Гвидо только рукой махнул:
— Мы известили их, но было поздно. Маньяско исчез с рассветом. Испарился, как призрак при первых лучах зари.
Алессандро задумался. Да, такой дерзкий налёт был, пожалуй, в духе отчаянного фиескийца. Фиеска была давней соперницей Венетты и недавно присоединилась к Лиге. Вот только…
— Как они прошли через лагуну? Им понадобился бы лоцман!
— По словам матроса, им помог какой-то парень из Аримина, хорошо знающий город, — злобно выплюнул Гвидо. — Это всё, чего я добился. Чертовы торгаши! Ариминские банкиры всегда заглядывали в рот Фиеске!
«Ариминец — это плохо», — подумал Алессандро, вспомнив сетования Рикардо о поспешном браке Джулии. Катастрофа в Арсенале была такой ошеломляющей, что было трудно сразу осознать все её последствия. Потеряна большая часть флота… Разрушен государственный архив… По городу расползались пугающие слухи: что взрыв был делом рук королевских эмиссаров, что отряды Лиги уже подходят к Патаве… Все эти проблемы надвигались на Венетту, как водяной вал во время нагонного наводнения.
«Это всё потом. Сначала — люди». Он заставил себя сосредоточиться на беседе с Фалетрусом, который продолжал что-то бормотать.
— Нам нужны ещё приюты для бездомных и раненых, — прервал его Алессандро. — Госпиталь в Каннареджо не справится с таким наплывом больных!
Вдруг пришла неожиданная мысль:
— Стойте! У нас же есть палаццо Арсаго!
— Что? — Фалетрус вздрогнул и, казалось, еле удержался, чтобы не осенить себя крестом.
— Особняк всё равно пустует. Там можно разместить десятки человек!
«Вот и пригодился подарок дона Сакетти!»
— Но… — замялся несчастный доктор.
Судя по его нездорово-бледному лицу, похожему на смятую бумагу, он скорее заночевал бы под открытым небом, чем когда-нибудь переступил порог того проклятого дома. Алессандро решительно взял его за плечо:
— Прошлое умерло, мэтр Фалетрус. Забудьте о крипте, о старых тайнах. Эти мысли разъедают вас изнутри, я же вижу. Разве дон Энрике виноват в злодействах отца? Или дом виноват в преступлениях, которые там творились? Сейчас это просто крыша над головой и сухое тепло для людей, которые в нем нуждаются!
— Если бы я мог забыть… — прошептал Фалетрус.
Неожиданно их опять прервали:
— Дон Алессандро! — ввинтился в уши резкий голосок Маттео, заставив Сандро невольно поморщиться. В голове ещё немного шумело после взрыва.
Маттео суетился возле кучки людей, выносивших из баркаса очередного раненого, и старался заглянуть им за плечи.
— Я же его знаю! — восклицал он. — Это тот моряк из Аримина! Вы не помните? Прошлой весной он выиграл гонку на гондолах! Дон Арсаго пожаловал ему специальный приз!
Будь у Маттео хвост, он наверняка вилял бы изо всех сил.
— Парню крупно повезло, что валлуко дотянул его почти до берега! — усмехнулся какой-то рыбак. — Не то кормил бы сейчас моррен в канале Спиналонги! Вишь, как его приложило, до сих пор не очухался…
Алессандро охватило странное предчувствие. То же неясное чувство ночью погнало его к Золотому дворцу, хотя проверка караулов давно уже не входила в его обязанности. Он отчетливо вспомнил, как поспешил на крик караульного, и внезапно ощутил рядом присутствие Франчески. Это было — как глоток воды в жаркий день, как шагнуть в прохладу тенистой рощи, спасаясь от раскалённого зноя. Он пытался отмахнуться от бредовой мысли — «наваждение какое-то!» — но тревога не проходила. В смутном потоке образов было что-то настораживающее, какая-то ядовитая нотка страха. Что случилось? Неужели Франческа в опасности? Ночью им вдруг овладела безумная надежда, что если он спровадит подальше стражников и вернётся один, то из-под аркады дворца к нему выйдет она. Алессандро действительно собирался вернуться, но пожар в Арсенале и другие кошмары сегодняшней ночи спутали ему все карты.
Вместе с Фалетрусом он подошел ближе, склоняясь над раненым. Молодой парень, темноволосый, загорелый. Правда сейчас его лицо было землисто-бледным, а одна щека покрыта коркой запёкшейся крови, и всё равно Алессандро его узнал. Это был Луиджи Манриоло — тот самый Манриоло, заботам которого он год назад поручил Франческу.
Алессандро медленно распрямился, стараясь удержать на лице невозмутимое выражение. «Ариминец?» — заворчал кто-то у него за спиной. Один из стражников грязно выругался. Другой предложил спихнуть «везунчика» обратно в канал — и Хорро с ним! Не хватало ещё спасать одного из врагов Венетты!
— Нет! — прервал их Алессандро. — Этот человек пригодится нам для допроса, когда очнется. Доставьте его в палаццо Арсаго. Я скоро вернусь.
Забыв о Фалетрусе, о делах и о своём неподобающем виде, он бросился к пристани, подзывая первого попавшегося гондольера. Все прочие мысли, кроме одной, смыло волной горячей тревоги. Скорее к Граначчи! Если Манриоло привёз с собой Франческу… если ей пришлось где-то искать убежища… то к кому она могла обратиться, кроме Джулии?!
Покинув наспех созванный Большой совет, дон Сакетти укрылся от всех в тиши своего кабинета. Ему нужна была минута тишины, чтобы осмыслить случившееся. Он плеснул себе вина из граненого кувшина, рассыпавшего по скатерти цветные искры, и устало опустился в кресло.
Как это могло произойти? Кто его переиграл? Герцог Роверджио? Или король Альфонсо, с его рыбьими глазами и вкрадчивыми лисьими повадками? В прошлый раз его приняли в Венетте как дорогого гостя, а он жадно шарил глазами по верфи и всё выспрашивал: правда ли, что военную галеру можно построить всего за один день?
Удар по Арсеналу означал не только разрушения, смерти и горе десятков семей. Это был удар по престижу Венетты, по её главной силе — военному флоту. Такую потерю не скоро получится восстановить. А что если…
Сакетти похолодел от мысли, что, взможно, планы заговорщиков простирались ещё дальше. Его рука задрожала, и край кубка больно стукнул по зубам. Он поспешно поставил кубок обратно.
Только вчера они погрузили две тысячи бочек пороха на баржу и отвезли их на Дито, где сейчас снаряжался тяжелый корабль с грузом для венеттийских фортов на островах. Всё из-за настырности этого наглеца ди Горо! А если бы эти бочки остались в Арсенале?! Тогда взрыв был бы такой силы, что ударная волна достигла бы до дворца, и он, Сакетти, смотрел бы сейчас на родной город с какого-нибудь уютного облачка.
С пронзительной ясностью представив себе эту картину, дож залпом махнул вино. Посидел, прикрыв ладонью лицо. Усмехнулся. Подумать только, какая ирония! Они с Алессандро на дух друг друга не выносили, но именно благодаря ему Сакетти остался жив.
Пожалуй, он повременит посылать наёмных убийц к палаццо Арсаго.
Взгляд его упал на шкаф-кабинет в углу комнаты. Пока не вернулся секретарь, самое время сжечь некоторые бумаги. Сейчас неподходящий момент для рискованных торговых союзов. Может быть потом, когда всё успокоится… Простые люди суеверны. Чего доброго, усмотрят в разрушении Арсенала проявление Божьего гнева за то, что их дож стакнулся с язычниками. Долго ли после этого он просидит в Золотом дворце?
Достав маленький ключик, Сакетти отпер потайной ящик и даже отпрянул, увидев разворошенные, помятые листки. Здесь кто-то рылся! Ошеломленно прикрыв ящик, он провел пальцем по длинной белесой царапине возле замка. Сам он обращался с драгоценным шкафом исключительно аккуратно. А вот воришка, похоже, спешил. И кто-то снабдил его дубликатом ключа. Трясущимися руками Сакетти выгреб бумаги на стол. Тщательно, несколько раз перебрал их, откладывая каждый лист, прежде чем заставил себя признать горькую правду. Коносамент исчез.
Алессандро надеялся поговорить с Джулией наедине, однако на пороге ему заступила дорогу деловитая Бьянка. Она проводила его в гостиную, куда приказала подать разбавленного вина и закусок, и при этом не переставала говорить:
— …Я отправила слуг помочь с расчисткой завалов. Наша кухарка отнесла корзину с продуктами в церковь Сан-Джованни. Можем ли мы ещё чем-то помочь?
Бьянка Санудо была из тех закалённых венеттиек, которых не могли сломить никакие беды. Гнев только добавлял ей работоспособности. Алессандро знал, что в одном из доков Арсенала строилась новенькая крепкая галера, принадлежавшая на паях Рикардо и дону Санудо, отцу Бьянки. Прошлой ночью прекрасный корабль превратился в ничто. Рикардо, узнай он об этом, сейчас изрыгал бы проклятья, пинал сундуки и под вечер напился бы до положения риз. У Бьянки лишь лёгкая складка на лбу выдавала её озабоченность.
Алессандро поблагодарил её за помощь:
— Это очень мужественно и благородно с вашей стороны, синьора — поддержать тех, кто сейчас больше всего нуждается в этом.
— Это ужасно, — прошелестело от двери. — Столько людей остались без крова!
Оглянувшись, Алессандро увидел Джулию. На фоне алого бархатного плаща её лицо казалось восковым. Застывшим. Насколько Бьянка была собранной и энергичной, настолько же Джулия казалась потерянной и погасшей.
Сейчас он ни за что не спутал бы её с Франческой. За последние месяцы нежные, округлые черты Джулии ещё больше смягчились. Ничего общего с Франческой и её острой, ранящей красотой.
Бьянка при виде золовки нахмурилась:
— Тебе вредно волноваться. Лучше ступай к себе и приляг.
Джулия упрямо мотнула головой и опустилась в кресло, явно намереваясь принять участие в светской беседе. Но когда она случайно перехватила взгляд Алессандро, то мучительно покраснела, от шеи до корней волос.
«Явно что-то скрывает, — с беспокойством подумал Сандро. — Эх, если бы донна Бьянка могла убраться отсюда хоть ненадолго! Как бы это устроить?»
Он снова заговорил с синьорой Санудо, чтобы дать Джулии время прийти в себя.
— Мы решили устроить в палаццо Арсаго временный госпиталь. Доктор Фалетрус уже отправился туда.
— Да, понимаю, — кивнула она. — Вам понадобится солома, тюфяки для постелей. Бинты. Вода и дрова для плит. Я распоряжусь.
Если он надеялся, что она помчится отдавать распоряжения немедленно, то ошибся. Бьянка сидела как сторож, прикрывая собой Джулию — жалкую, с красными пятнами на щеках. А время между тем утекало. Если Манриоло придёт в себя и начнёт говорить…
Алессандро решился:
— Я надеялся, что вы сможете помочь ещё в одном деле. Утром возле ворот Арсенала мы вытащили из воды раненого человека… ариминца. Я узнал его. Раньше он был слугой дона Роберто д’Эсте, вашего супруга, синьора. Его зовут Манироло. Полагаю, вы его знаете.
На лице Джулии отразилось сильнейшее изумление. Слишком сильное, — отметил про себя Алессандро, — чтобы быть искренним. Девушка переигрывает.
— Да что вы? Манриоло здесь?! Я… не видела его с самой свадьбы.
— Могу я узнать, не пытался ли он связаться с вами накануне?
Вместо Джулии ответила Бьянка:
— Разумеется, нет! Он не посмел бы явиться в приличный дом! Здесь вам не военная галера, синьор ди Горо, где можно пренебречь некоторыми условностями!
Алессандро молчал, не сводя глаз с Джулии. Багровые пятна у неё на щеках стали ярче. Он пытался дотянуться до неё взглядом, но девушка поджала губы и низко опустила голову. Никогда ещё он не чувствовал себя таким беспомощным. Как, ну как дать ей понять, что он им не враг?!
— Никто не пытался со мной связаться, — прошептала она еле слышно.
Лгунья из неё была никудышная. «Не то что Франческа!» — подумал он вдруг с теплотой. Та лгала виртуозно! Иногда у него просто руки чесались, так хотелось схватить её за плечи и вытрясти из неё всё враньё до последнего слова.
Может, и зря он в своё время этого не сделал.
Воздух в комнате будто сгустился. Бьянка тоже, конечно, уловила растущее напряжение. На её жестком, волевом лице появилось выражение лёгкой иронии.
— Я готова поручиться, что в нашем доме нет никаких тайных агентов, — произнесла она холодным тоном. — Однако если вы сомневаетесь на этот счёт, можете сами всё обыскать, от крыши и до подвалов!
Джулия нервно вскинула голову, как загнанный зверь, и внезапно схватилась за живот:
— Ох! Я, пожалуй, и правда пойду к себе!
К сожалению, в этот раз её уловка не сработала:
— Конечно, милая, — чуть ли не пропела Бьянка. — Мы с Лючией уложим тебя в постель, а потом, — гневный взгляд в сторону Алессандро, — я вернусь и покажу синьору ди Горо весь дом до последней кладовки.
— Вы что, собираетесь обшарить и мою спальню? — возмутилась Джулия, разом забыв про все хвори. — Я не позволю!
Бьянка даже бровью не повела. Не обращая внимания на гневно пыхтящую, как ёж, золовку, она позвонила в колокольчик и приказала вошедшей служанке:
— Покажи синьору ди Горо кухню, прачечную и двор. Я скоро к вам присоединюсь.
Венетта, сестьере Оливоло.
Я хорошо помнила квадратные башни Арсенала, которые высились по обе стороны от бронзовых ворот, внушая невольное почтение. За воротами находился канал, куда заводили галеры, а левее располагался сухопутный проход, возле которого всегда дежурили караульные. На барельефе над главным входом был высечен священный грифон с гордо поднятой головой. Он словно оценивал взглядом каждого входящего, достоин ли тот проникнуть в святая святых Республики. Арсенал был сердцем Венетты, наглядным свидетельством её морской мощи. Было невыносимо больно видеть его в руинах.
Спрятав лицо под старой черной мантильей, найденной в комнате Джулии, я торопливо шла по улице, огибая завалы. Взгляды прохожих, казалось, оставляли ожоги на коже. Я боялась, что в любой момент кто-нибудь ткнёт в меня пальцем и крикнет: «Вот же она, воришка! Хватайте её!»
«Вообще-то я мог бы слетать сюда и один», — подал голос Пульчино, мой верный спутник. Он сам разыскал меня ночью. Я думала, что он ждёт нас на фелуке, и чуть не умерла с перепугу, когда чайка принялась биться в окно Джулии на рассвете.
«Вот и сидела бы у подруги!»
«Я не могу. Нам понадобятся две головы, чтобы всё разузнать. Я попробую расспросить об Алессандро, а ты поищи Манриоло. Тебе с высоты это проще!»
Из слов Фабрицио следовало, что раненых относили к Сан-Джованни, поэтому, отпустив Пульчино, я побрела туда, где над руинами высился строгий трехчастный фасад этой церкви. Так страшно мне не было даже ночью. Что если Сандро ранен?! Если он… нет, нельзя даже думать об этом. После рассказа гондольера я просто не могла спокойно прятаться в спальне, наблюдая, как движутся солнечные полосы по поцарапанному паркету. Выбрав момент, когда Джулия и Бьянка были заняты на причале, я проскользнула на кухню и выбралась из дома через заднюю дверь. Никто из слуг мне не встретился. Лючия с кухаркой, наверное, убежали посмотреть на развалины. Мантилью я нашла в сундуке, вытащив её из-под груды цветных тряпок. Судя по виду, она принадлежала ещё донне Ассунте, Джулия такое не носила. Было стыдно, что пришлось её позаимствовать, и я пообещала себе, что обязательно извинюсь перед подругой при следующей встрече. Почему-то, когда нужно было ограбить Сакетти, совесть меня совсем не тревожила, но донна Ассунта — это другое дело! Если бы она встретила меня сегодня, у неё бы нашлось что сказать!
В притворе церкви разговаривали две женщины. Одна из них, с узлом за спиной, прижимала к себе двух детишек. Девочка застенчиво прятала лицо в складках материнской юбки. Мальчик с любопытством таращился на нас черными, как смородины, глазами, не выпуская изо рта грязного пальца. Другая женщина была похожа на монахиню, вся в сером, с усталым и печальным лицом. Она терпеливо что-то объясняла:
— Вам будет удобнее устроиться в палаццо Арсаго недалеко от Арженто. Обождите немного. Сейчас вернётся лодочник, и отвезёт вас туда.
— Но как же… — растерялась беженка. — Прямо в господском особняке?!
— Синьор ди Горо и мэтр Фалетрус распорядились устроить там временное жильё.
Я собиралась незаметно проскользнуть мимо, но последние слова монахини заставили меня остановиться. Мои пальцы стиснули тяжелую бронзовую ручку двери:
— Простите, — вмешалась я, обернувшись, — синьор ди Горо сам так приказал?
«Серая» женщина сочувственно мне улыбнулась:
— Церковь не может вместить всех, поэтому Совету приходится искать другие варианты. Никого не оставят на улице, не волнуйтесь. Подождите, я принесу вам воды.
— Н-не нужно, спасибо.
Кажется, она приняла меня за одну из тех несчастных, кто после сегодняшней ночи лишился крова. Выйдя наружу, я с облегчением прислонилась к стене, чувствуя спиной шершавость камня. Если Алессандро был здесь утром и отдавал какие-то распоряжения, значит, по крайней мере, он жив. Это была прекрасная, счастливейшая новость! Особенно по сравнению с остальными.
Там, возле церкви, меня и нашёл Пульчино. Спикировав сверху и задев крылом мне по уху, он привычно устроился у меня на плече. Острые коготки вцепились в кожу. Я улыбнулась, пригладив взъерошенные перья.
«Чему это ты так светишься? Я всё выяснил. Он в палаццо Арсаго».
«Да, я уже знаю. Слава Мадонне! А что с Манриоло?»
«Я про него и говорю. Лежит раненый в доме Арсаго, и его обвиняют в измене».
Яркие краски летнего дня вдруг потускнели. Я моментально пришла в себя, отлепившись от уютной стены:
«Что? Как — в измене?!»
«Говорят, взрыв порохового склада подстроили фиескийцы во главе с неким доном Маньяско. В Совете решили, что Манриоло — его сообщник».
Я растерялась: «Какой-то бред… Это из-за того, что он ариминец? Но Манриоло не успел бы даже забраться в Арсенал! Он ждал меня на лодке в канале Спиналонги или прятался от стражников, в любом случае он и близко не подходил к пороховому складу!»
«Кто это подтвердит?» — скептически вопросил Пульчино.
Только сейчас я вспомнила о синьоре Алонзо. Вряд ли он захочет, конечно, явиться во Дворец дожей и сообщить Совету о затее, которую намеревался осуществить нынешней ночью, но он должен был подтвердить невиновность Манриоло! Пусть скажет, что ариминец выполнял какое-то его поручение!
Я решительно спихнула Пульчино с плеча, плотнее запахнувшись в потрёпанную мантилью:
«Синьор Алонзо! Мы срочно должны его разыскать!»
Мы чуть ли не бегом направились в порт. Вчера, обговаривая детали предстоящей операции, Алонзо Кариньяно показал нам на пристани старую лодку с широкими бимсами, сказав, что в случае непредвиденных осложнений эта лодка будет ждать нас в устье канала. Сейчас её не было. Я прошла дальше, туда, где швартовались купеческие корабли, но фелука тоже исчезла. Среди десятков лиц, попавшихся мне на пути — матросов, нищих, перевозчиков, мелких торговцев, зеленщиков, выгружавших свой товар, — не было ни одного матроса с «Примаверы».
Наконец, трижды обежав всю пристань и вконец запыхавшись, я остановилась. Невозможно поверить! Неужели синьор Алонзо просто сбежал, бросив нас с Манриоло на произвол судьбы?! Пульчино, снова заняв место у меня на плече, имел недовольный, нахохленный вид.
«Ты же следил за ними. Помнишь, куда отправился Алонзо после встречи в Арсенале? — спросила я. — Может, встречался ещё с кем-нибудь?»
«Нет, засел вместе с матросами в одной харчевне в порту. Если хочешь — пошли, покажу. Но предупреждаю, тебе там не понравится!»
«Скорее! Вдруг он ещё там!»
Я не знала, как заставлю Алонзо доказать невиновность Манриоло, и мне было страшно явиться к нему без искомого документа, ведь нам с Каритой так и не удалось его похитить, но это был наш единственный шанс! Что бы ни случилось на пороховом складе, Манриоло к этому не причастен!
Харчевня действительно была так себе. Одно из тех зачуханных мест, куда люди приходят, чтобы растворить свои беды в кружке дешёвого пойла, а потом излить душу трактирщику, пока тот флегматично полирует тряпкой свою стойку.
Грязную стойку, кстати, действительно не мешало бы протереть, но хозяин и не думал этим заниматься. Сидя с дымящейся миской в руке, он шумно поглощал какое-то варево, и не сразу взял в толк, чего я хочу.
— Я ищу синьора капитана, — повторила я в третий раз. — Такой высокий, синеглазый, с рыжеватой бородой. Весёлый. Был здесь вчера.
— Капитана, значит, — задумчиво пожевал трактирщик. — Ну обожди.
Обогнув стойку, он вышел наружу, сделав мне знак оставаться на месте.
После беготни по пристани мои ноги гудели от усталости, однако тяжелые засаленные табуреты как-то не манили присесть на них. Я пристроилась на краешке ближайшего стола. Было тихо, в солнечном свете клубились пылинки. Вдруг мирную тишину нарушил беззвучный вопль Пульчино у меня в голове: «Беги! Он тащит сюда караульных!»
Очевидно, личность синьора Алонзо возбудила не только моё любопытство.
Я бросилась к выходу, но Пульчино вовремя подсказал: «Не успеешь! Они уже на подходе!» Тогда я метнулась обратно и, стукнувшись головой, залезла под стойку. По ногам мазнуло сквозняком. Послышался режущий скрип отворившейся двери, и по комнате тяжело затопали чьи-то шаги:
— Девчонка, говоришь? — пробасил кто-то. — Ну и где она?
Я навострила уши. Трактирщик что-то бубнил. Стражники в ответ громыхнули смехом:
— Эх, папаша! Проспался бы лучше!
Я не могла здесь прятаться вечно. Сейчас трактирщик вернётся за стойку и тогда… За моей спиной была ещё одна дверь, ведущая, вероятно, в кухню и на задний двор. Крадучись, я проползла мимо ящиков и потянула её на себя… Проклятый трактирщик! Не мог смазать петли!
От пронзительного скрипа у меня волоски на руках встали дыбом. Я спиной ощутила, как все в комнате обернулись в мою сторону:
— Вон она!
— Держи!
Бегом! Я пинком захлопнула дверь за собой. Чем её подпереть?! В полутёмной кухне не нашлось ничего подходящего. В очаге на низком огне булькала похлёбка. Где же выход? На заднем дворе (крошечном, с носовой платок) меня ослепило солнце, а в нос ударил запах помоев. Похоже, трактирщик выкидывал сюда все отбросы и не особенно утруждал себя чисткой. Поскользнувшись на какой-то требухе, я подтянулась и повисла животом на каменной ограде. Нога соскользнула, не сумев нащупать опору.
— Хватай её! — заорали сзади. Послышался хохот. Вероятно, для стражников мои болтающиеся ноги представляли комичную картину, но мне было не до смеха. В панике я птицей взлетела на забор и через миг была уже на улице. Только бы не догнали!
На узкой короткой улочке спрятаться было негде. Рядом шумел канал. Проскочив между двумя синьорами в коричневых дублетах, я с разбегу соскочила на пристань, прямо в лодку к какому-то рыбаку. Тот возился с сетью на корме — малорослый, почти карлик, но с жилистыми крепкими руками. При моем появлении он схватился за борт, обложив меня бранью. Потом поднял голову — и я застыла, споткнувшись о знакомый взгляд цепких маленьких глазок. Это был Скарпа! Оборотень-пескаторо, бывший когда-то шутом у дона Арсаго!
— Вот так сюрприз! — осклабился он. — А я ещё с вечера тебя почуял!
Не отвечая, я сунула ему вёсла:
— Греби отсюда, живо! Не то выдам тебя страже!
— Чё?
Скарпа набычился, однако, бросив взгляд на берег, передумал шутить. Порывшись под банкой, он бросил мне грязный кусок парусины:
— На-ка прикройся. Глазищи у тебя, как у шального кота, дыру прожечь можно!
Скорчившись под парусиной, я вся дрожала от мысли, что стражники, всполошившие рыбаков, могли задержать и нашу лодку. Судя по доносившимся крикам, они продолжали искать меня на берегу. Возмущенные вопли были слышны ещё долго, но постепенно затихли, когда мы вышли на середину канала и направились к устью.
Лишь когда голоса окончательно остались позади, я осмелилась выползти на свет божий. Вокруг нас простирались безмятежные воды лагуны. Слышались только короткие всплески, когда Скарпа загребал веслом, и насмешливые крики чаек. Город золотой полосой поблёскивал вдалеке. Его панораму частично заслонял высокий мыс Спиналонги, покрытый зелёным бархатом деревьев. Вскоре лодка причалила к топкому берегу маленького островка, где не было ничего, кроме зарослей тростника и клочков порыжевшей травы на песчаных дюнах. Примерно на таком же клочке земли я вчера повстречалась с Каритой. Мелкие нежилые острова в лагуне были все похожи, как братья-близнецы.
— Приплыли, — осклабился Скарпа с нехорошим предвкушением в голосе.
Я спрыгнула прямо в воду и поспешно выбралась на берег, пока мой спутник возился с лодкой. «Эх, надо было весло прихватить!» — подумала с запоздалым сожалением. В сухом шелесте тростника слышалась насмешка над моей неказистой судьбой. Остров был от силы двести шагов в длину. Спрятаться негде. Чуть вдалеке, на низком холме виднелись развалины каменного сарая. Я бросилась к нему. Слабая защита от оборотня, но, может, там найдётся хоть пара камней?
За моей спиной захрустел сминаемый тростник:
— Что, ведьма? Сыграем в прятки?
Я припустила быстрее, проклиная вязнущие в песке башмаки. Остров словно хватал меня за ноги. Обливаясь потом, я влетела в сарай. Здесь было душно. Крыша, крытая гнилым тростником, давно прохудилась, и тёмное помещение наискось прорезали полосы света. Крадучись, я осторожно двинулась вдоль стены, вся превратившись в слух. Где же спрятался этот урод? Хоть бы палку какую найти!
Вдруг в самом тёмном углу кто-то меленько рассмеялся. Загорелись две яркие алые точки.
— Не подходи! — выпалила я, вжавшись лопатками в камни. — Иначе я могу сотворить с тобой что-нибудь похуже, чем дон Арсаго!
Вряд ли моя ложь могла напугать пескаторо, но попробовать стоило. Под дырявой кровлей послышался шорох, заставив вздрогнуть. А вдруг там крысы? Неважно. Главной опасностью был пескаторо. Который почему-то не спешил нападать.
По нервам царапнул короткий смешок:
— Ладно. Тебе повезло, что я достаточно сыт сегодня!
Пыльные лучи обрисовали фигуру Скарпы — к моему облегчению, всё ещё в человеческом виде. Ростом карлик не доставал мне до плеча. Пока он остаётся в этом облике, я смогу с ним справиться. Солнечные полосы так причудливо расчертили его физиономию, что не разберешь, насмехался он или злился. Я чуть не отскочила, когда мою щеку обдало струей теплого воздуха, и на плечо, тяжело дыша, свалился Пульчино. Скарпа попятился. Что с ним такое? Он испугался чайку?!
Вскоре всё разъяснилось: в узкой щели окна показались бледные перепончатые пальцы, оснащённые крепкими когтями, а затем блеснули выпуклые золотистые глаза. Паурозо двигалась бесшумно, как змея, и была столь же опасна. Теперь понятно, отчего Скарпа вдруг присмирел!
— Давайте объявим перемирие хотя бы на этот вечер! — предложила я, стараясь придать голосу необходимую твердость. Никто не стал возражать. Правда, Скарпа с Каритой обменялись такими яростно-презрительными взглядами, что сарай чуть не задымился.
Я поспешно вышла наружу. Возле развалин обнаружилось черное кострище, позволявшее предположить, что остров до сих пор иногда давал убежище местным рыбакам. Надеюсь, никто из них не собирался заночевать здесь сегодня! У меня были свои виды на убогий сарайчик. Разумеется, вернуться к Джулии я не могла. Тяжесть обвинения, предъявленного Манриоло, меня просто ошеломила. Надеюсь, Джулию из-за нас не сочтут сообщницей?! Ведь когда-то Луиджи Манриоло был слугой её мужа.
Безымянный остров находился в северной части лагуны, так что если смотреть в сторону города, вдалеке можно было увидеть очертания сестьере Оливоло. Когда над лагуной сгустились сумерки, там один за другим зажигались факелы. Из-за большого расстояния они казались золотыми искрами. Они горели, как свечи на алтаре. Будто в память о погибших той ночью…
Паурозо отправилась на морскую охоту, напоследок послав Скарпе ещё один убийственный взгляд. Её верхняя губа сморщилась, обнажив ряд крепких зубов. Пескаторо на всякий случай отсел подальше.
У меня с собой был только кусок пирога с пекорино (овечьим сыром), купленный наспех на пристани. Я сжевала его без всякого аппетита. Половину отломила для Пульчино и высыпала крошки на плоский камень, отполированный волнами до идеальной гладкости. Очень хотелось пить, но вокруг было только море. Ещё сильнее мучило беспокойство за Манриоло. К тем, кто покушался на государственную власть, венеттийское правосудие было беспощадно.
— Я должна поговорить с Алессандро.
Кажется, поглощенная своими мыслями, я случайно произнесла это вслух. Скарпа радостно оживился:
— Да ну? С удовольствием посмотрю, как ты будешь корчиться в тюрьме!
При одной мысли о жутких венеттийских темницах у меня по спине проползли мурашки. Но что было делать? Манриоло, тяжело раненый, не сумеет себя защитить. Во всем виноват этот синьор Алонзо, который трусливо смылся из города, бросив нас на растерзание властям!
Я снова посмотрела в сторону мерцающих огоньков Оливоло. Как и в моем сне, нас с Алессандро разделяла широкая темная полоса воды. Со вчерашней ночи она, образно говоря, стала намного шире.
Пульчино тоже был заметно озабочен, но не стал меня отговаривать:
«Так будет правильней, — согласился он. — В прошлый раз из-за твоей скрытности дон Алессандро едва не отдал Богу душу. Чем раньше он обо всём узнает, тем лучше!»
Я же говорила, что Пульчино мог с успехом заменить голос совести? На его слова нечего было возразить. Паурозо, возившаяся с уловом поодаль от нас, бросила мне одну рыбину. Вероятно, в знак сочувствия.
— …Если речь идет о государственной измене, дознавателям разрешено применять пытки, — разглагольствовал Скарпа со знанием дела. — Кто угодно заговорит, когда ему свяжут руки над головой и растянут на дыбе, пока не затрещат суставы! А ещё есть клещи. Или раскаленная кочерга. У кого нервы послабее, те начинают болтать, как только увидят её перед своим носом!
— О, заткнись! — Не выдержав, я запустила в него рыбой.
В глазах пескаторо блеснул азарт. Шлёпнувшись оземь, он обернулся, сгрёб зубами подачку вместе с горстью песка, и ловко плюхнулся в море, подняв фонтан брызг. Я и глазом моргнуть не успела! На берегу осталась лежать только кучка вонючей одежды.
Растерянно смахнув брызги с лица, я подумала, что в прошлый раз его превращение заняло гораздо больше времени и потребовало значительных усилий. Очевидно, с тех пор Скарпа здорово поднаторел в этом деле! «Может, именно это он и хотел показать, — вдруг пришла мысль. — Показать, что если бы он действительно захотел меня сожрать, Карита не успела бы прийти на помощь!»
Паурозо укоризненно зашипела. «Зачем тратить хорошую рыбу на эту тварь?!» — читалось в её глазах.
— Извини. Просто когда он жуёт, его пасть хотя бы помалкивает! — сказала я в сердцах.
«Пока его нет, давайте обсудим детали, — разумно предложил Пульчино. — Алессандро много времени проводит в палаццо Арсаго, где устроили лазарет. Ты не знала, что Сакетти пожаловал ему этот дом?»
— Вот же сволочь, — устало сказала я. — За один этот поступок дон Сакетти заслуживает, чтобы его ограбили!
«В общем, завтра синьор ди Горо точно там будет. Возле дома всегда толпа. Кто-то ищет лекарей, кто-то родственников, кто-то — убежища… Будет несложно пробраться внутрь».
— Я так и сделаю. Пульчино, ты просто золото!
«Могу оказать тебе ещё одну услугу. — Чайка брезгливо махнул клювом в сторону одежды, валявшейся на берегу. — Хочешь, я раздобуду огниво, чтобы сжечь этот хлам? Смердит на весь остров, даже спать невозможно!»
Хотя пескаторо невольно помог нам в прошлом году и здорово выручил меня сегодня, Пульчино не испытывал к нему абсолютно никаких теплых чувств.
— Не надо, оставь. Не будем злить Скарпу. По крайней мере, благодаря ему, у нас есть лодка, на которой можно доплыть до Венетты.
Мы решили, что завтра с утра я отправлюсь к графскому особняку.
Венетта, палаццо Арсаго.
Алессандро приехал с рассветом и застал Фалетруса уже на ногах. С ним в гондоле прибыл Энрике, которого дон Сакетти послал, чтобы узнать о состоянии раненого ариминца. «Хочет узнать, не готов ли он для допроса», — холодея, подумал Алессандро. Он надеялся лично расспросить Манриоло, но понимал, что Сакетти вряд ли даст ему такую возможность.
Со вчерашнего дня мертвую, заболоченную тишину старого дома сменила бестолковая суета. В бывших парадных гостиных разложили тюфяки для раненых. Во дворе грелся котёл с водой. Всюду виднелись признаки бытовой неустроенности: не хватало кружек для питья, одеял, чистого белья… Из кухни пахло фасолью со свиным салом. Хлопали двери, откуда-то тянуло сквозняком. Застарелая сырость, оставшаяся с зимы, пряталась по углам, неохотно уползала прочь, не желая сдавать позиций. Но это болезненное оживление было всё же лучше, чем прежнее угрожающее молчание пустых комнат. Алессандро всегда считал, что дома, как и людей, нельзя надолго оставлять в одиночестве. Иначе они обрастали странными привычками и приобретали слишком независимый взгляд на вещи.
Фалетрус выглядел так, будто за целую ночь вообще не прилёг ни разу. Энрике при виде его нахмурился:
— Разве вы здесь один? А где же те лекари из госпиталя, которых вчера отрядили вам в помощь?
Доктор несмело улыбнулся:
— О, они продержались здесь почти до утреннего колокола, за что я им премного благодарен. Признаться, господа, эта ночь была… довольно беспокойной.
— Как поживает наш ариминец? — спросил Энрике, нервно оглядывая ряды тюфяков. Раньше такую обширную картину человеческих страданий ему доводилось видеть лишь в церкви, на фресках. Здесь же это зрелище предстало перед ним вживую, во всей своей неприглядности. Энрике втайне завидовал самообладанию мэтра Фалетруса и синьора ди Горо, поэтому старался не подавать виду. Однако вид открытых ран и запах грязных бинтов, сложенных в тазу, заставил его слегка побледнеть.
Фалетрус пригласил их пройти дальше по коридору:
— Господина Манриоло мы устроили отдельно, так как малейший шум, казалось, причинял ему сильную боль. По счастью, здесь хватает пустых комнат.
— Хорошо, — одобрительно кивнул Энрике. — Я пришлю ещё стражника для охраны. Этот пленник не должен сбежать! В Золотом дворце его ждут не дождутся.
— Поверьте, в ближайшую неделю он вряд ли будет на это способен! — с иронией заметил доктор.
В каморке, где лежал Луиджи Манриоло, раньше, кажется, была бельевая. Теперь в голой комнате размещался лишь тюфяк на полу и невесть откуда принесенный шестиугольный мраморный столик, на который поставили миску с водой. Из открытого окна веяло запахом свежего летнего утра.
Судя по виду, Манриоло был совсем плох. Его лицо потемнело от лихорадки, губы запеклись коркой, на белом лоскуте, обмотанном вокруг головы, расплывалось свежее алое пятно. Вдруг он беспокойно заметался на постели, и в тот же момент откуда-то снизу, из-под половиц, долетел тяжелый утробный стон. Казалось, его исторгли сами стены усталого старого дома. Энрике вздрогнул, невольно сделав шаг к Алессандро.
— И такой концерт продолжался всю ночь, — грустно вздохнул Фалетрус. — Это началось вскоре после полуночи. Зато никогда ещё исцеление больных не происходило настолько быстро! Едва мы успевали сделать перевязку, как человек, если он был в состоянии двигаться, сразу выражал желание поискать убежища в другом месте. Сейчас в доме остались только тяжелораненые или те, кому совсем некуда идти.
— Звук идёт как будто из крипты, — пробормотал Алессандро. Они с доктором обменялись быстрыми взглядами. Оба помнили, что находится там, внизу.
— Это что, колдовство? — Против воли голос Энрике чуть дрогнул. Он со страхом и ненавистью посмотрел на ариминца.
Вдруг Алессандро хлопнул себя по лбу:
— Вспомнил! Нет тут никакого колдовства! Просто дом выглядит так зловеще, что невольно наводит на жуткие мысли. Помните, что у этого бедняги был ручной валлуко? Теперь ясно, что животное последовало за своим хозяином и случайно проникло в крипту, а потом не сумело выбраться обратно. Там есть другой выход, перекрытый решёткой, которая выходит в узкий канал за домом.
— Я помню этого ариминца. Отец говорил, что он действительно владеет начатками колдовства… — не согласился Энрике, но тут раненый снова застонал, напомнив им о более насущных проблемах.
— Вчера я истратил почти все запасы обезболивающего, — словно извиняясь, тихо сказал Фалетрус.
Алессандро нахмурился:
— Мы пришлём вам ещё лекарств. Возьмите бумагу и составьте список, что требуется для нового лазарета. Попробуем раздобыть. Я пришлю военных врачей, может, их нервы окажутся крепче, чем у этих нежных ромашек с Каннареджо! Энрике, помогите мэтру, прошу вас. Ваш хозяйственный опыт нам пригодится.
Оставшись один, Алессандро снова склонился над раненым. Если бы он только мог проникнуть в его мысли! Все его вчерашние попытки отыскать Франческу оказались бесплодны. В Венетте было столько церквей и странноприимных домов, а со вчерашнего дня в городе царил такой хаос, что в нём могла бесследно исчезнуть целая сотня девиц! Среди беженцев из Оливоло найти Франческу было не легче, чем иголку в стоге сена.
Визит к Граначчи тоже мало помог. Алессандро дважды обошёл дом и своими расспросами довел Бьянку до тихого бешенства, но не заметил ничего подозрительного. Единственным лучом надежды, да и то хилым, можно было считать короткий разговор с Джулией. Ему всё-таки удалось поговорить с ней наедине, поймав девушку в коридоре возле её комнат.
Лицо Джулии почти таяло в темноте. Она упорно смотрела в пол, изредка вскидывая огромные, потаённо блестевшие глаза.
— Я хочу помочь вашей подруге, — быстрым шёпотом сказал Алессандро. — Прошу вас, скажите мне, где она? Где Франческа?
Ответом ему был уклончивый быстрый взгляд:
— Какая Франческа? Я не знаю, о чём вы, синьор!
— Ей грозит опасность! Я смогу её защитить!
Бесполезно. Что бы Алессандро ни говорил, чем бы ни клялся, было невозможно пробить эту скользкую стену вежливой лжи, которую Джулия возвела между ними. Где-то в доме хлопнула дверь и застучали уверенные шаги. Они приближались. Сандро заметил, что Джулия сжалась, зябко обхватив себя руками, будто ей хотелось спрятаться, скрыться от всех.
Пока Бьянка не застигла их за разговором, он торопливо сказал:
— Если она боится оставаться в городе, пусть приедет на Терра-деи-Мираколо. Там будет ждать мой человек, его зовут Маттео. Он проводит её на корабль.
Снова быстрый взгляд из-под ресниц:
— Если я её увижу, передам, — шепнула Джулия и скрылась за дверью. После этого ему больше незачем было задерживаться в доме Граначчи…
Его невесёлые размышления были прерваны очередным стоном Манриоло, за которым снова последовал гулкий утробный звук из глубин дома. Алессандро осмелился осторожно потрясти раненого за плечо:
— Луиджи! — тихо сказал он, оглянувшись на дверь. — Вы меня слышите?
Голова ариминца бессильно мотнулась на подушке, брови страдальчески изогнулись. Рядом с миской Алессандро увидел чистый платок и намочил его, чтобы охладить больному лоб.
— Франческа, — вдруг отчетливо пробормотал Манриоло. — Милая, оставь.
Отшатнувшись, Алессандро медленно выпрямился. Казалось, вся кровь бросилась ему в лицо. «Это просто от духоты», — подумал он, стараясь не давать воли гневу. В тесной комнате висел тяжелый дух болезни, смешанный с липкой сыростью, долетавшей с канала. Проклятье, да здесь дышать нечем! Алессандро машинально сделал несколько шагов и опомнился лишь на пороге, задумчиво опершись на дверной брус.
«Вообще-то она ничего тебе не обещала», — строго напомнил он себе. Но почему-то всё равно было больно.
«И ты сам отослал её из города с Манриоло!»
«Да, потому что у нас не было другого выхода!»
«Разумеется, она тебя забыла. Или ты думал, что она будет преданно ждать у окошка, когда ты соизволишь явиться?»
Раненый снова застонал. Нужно было позвать Фалетруса. Алессандро ждала масса дел в городе. У одной из галер повредило руль, и она нуждалась в ремонте. А ещё следовало проследить за вывозом битого камня из Оливоло. А ещё в полдень должно было состояться внеочередное заседание Большого Совета. Может, Гвидо обнаружит новые улики, и тогда дон Сакетти оставит Манриоло в покое. Тогда можно будет незаметно вывезти его из города…
— Мэтр Фалетрус! — крикнул Алессандро в коридор. Прислушался.
Издалека доносился монотонный бубнёж доктора, перечислявшего самые неотложные нужды нового госпиталя. Очевидно, список был длинным.
Что ещё он забыл? Ах да, тот корабль с припасами для крепостей и галерную флотилию для его сопровождения.
Давящая тишина в комнате, казалось, с каждой минутой обрастала острыми краями. Алессандро старался не смотреть в сторону больного, боясь услышать ещё что-нибудь… неподобающее. Все насущные дела, захлестнувшие его в последние двое суток, вдруг стали только поводом отвлечься от назойливых мыслей о Франческе. Хотя, если вспомнить, что между ними было? Та единственная встреча на алтане… Тогда ему показалось, что в её глазах светится неподдельное тепло и участие. Может, он вообразил себе всё это, когда валялся раненый, с переломанными рёбрами. Мало ли что ему померещилось, это ещё не повод предъявлять девушке претензии!
В поисках доктора он вышел на галерею, но Фалетруса в холле не оказалось. Там, как неприкаянная душа, болтался Энрике, прижимая надушенный платок к носу и явно не решаясь снова вернуться в лазарет.
— Я спущусь в крипту, попробую успокоить валлуко и выгнать его наружу, — сказал Алессандро. — А потом мы вернёмся и доложим обо всём дону Сакетти. Если увидишь Фалетруса, скажи ему, пусть зайдёт к ариминцу. Тот, кажется, бредит.
Энрике молча кивнул. При упоминании крипты на его лице мелькнул страх. Он не предложил составить компанию своему приятелю. Да тот и не хотел.
Зал Масок, откуда вёл тайный ход в крипту, неузнаваемо изменился. Здесь было тихо, пыльно и пусто. Исчезла богатая коллекция безделушек, которой так гордился дон Арсаго. Исчезли жуткие белые маски (чему Сандро был только рад) и собрание книг. Исчезли своенравные зеркала, отражающие только то, что им вздумается. Осталось лишь одно зеркало, в раме которого прятался маленький рычажок, открывающий потайную дверь. Алессандро повернул его — и старый шкаф со скрежетом развернул своё опустелое нутро вдоль оси.
Заклинив проход нарочно заготовленным камнем, чтобы тот случайно не закрылся, он начал спускаться в тесную каменную трубу. Стены были неприятно липкими на ощупь, скользкие от сырости ступеньки так и норовили выскользнуть из-под ног. В прошлый раз он проскочил эту лестницу, даже не заметив, так боялся опоздать! Сейчас спешить было некуда, но задерживаться в грязном склепе тоже не хотелось. Винтовая лестница виток за витком уходила вниз. Темнота, казалось, скручивалась вокруг плотными кольцами, сжимая грудь, лишая дыхания. Вонь здесь стояла невероятная. Алессандро старался дышать через раз, и всё равно перед глазами вскоре поплыли цветные круги. «Как только у Франчески в тот раз хватило духу забраться в это логово!» — поразился он про себя.
Франческа… Интересно, чем этот Манриоло её зацепил? «Тем, что не ходил вокруг да около», — поддел себя Алессандро. Сам-то он так и не решился признаться ей в своих чувствах. В отличие от обаятельного и бойкого ариминца, он никогда не умел выразить душу в словах. Да и шрамы не добавляли ему привлекательности. А если вспомнить, что отец его считался изменником, запятнавшим свою честь, и за тридцать лет Алессандро не нажил пока ни имения, ни влиятельных покровителей… М-да, его вряд ли можно было считать подарком!
Эти колкие мысли били по самолюбию, зато как будто помогали взбодриться, отгоняя вязкие страхи. Он сам не заметил, как нога нащупала последнюю ступеньку. Внизу было подозрительно тихо. Темнота стояла такая, что, вытянув руку, собственных пальцев не различишь. Интересно, где же валлуко? Может, сбежал?
Нет, похоже, он здесь. Алессандро чувствовал присутствие живого существа. Почти слышал, как мечется чьё-то сознание, охваченное смутным страхом. Он сказал Фалетрусу, что валлуко привела сюда тоска по хозяину, но это была не вся правда. Очевидно, болезнь Манриоло разрушила мысленную связь кьямата между ним и Гриджо, и бедный валлуко не мог понять, что с ним случилось. Так, возможно, чувствовал бы себя человек, вдруг лишившийся зрения или слуха.
— Гриджо? — осторожно позвал он, пробираясь в темноте.
Послышался слабый всплеск — и всё стихло. По стене пробежало мерцание, будто случайный луч света, отразившись от чьего-то окна, на миг проник в крипту. Алессандро, боясь спугнуть несчастное животное, медленно двинулся вдоль кромки черной воды, ориентируясь лишь на слух.
«Я тебя понимаю», — хотел он сказать. После стычки с морским чудовищем (в этой самой крипте, между прочим!) иногда он тоже с изумлением прислушивался к себе. Один или два раза в месяц ему снились чужие яркие сны. Вслед за снами приходила особая чуткость, позволяющая угадать приближение шторма по рисунку облаков на небе, по особому привкусу ветра или по ширине морских гребней. А потом всё опять исчезало, и Алессандро снова становился нормальным человеком. Это было похоже, как будто кто-то поманил тебя сказкой — а потом отобрал. Но в отличие от валлуко, он мог хотя бы осмыслить своё состояние и сделать выводы. А бедняга Гриджо, чья жизнь внезапно лишилась половины красок, чувствовал только злость, боль и обиду: за что его так наказали?
В крипте было сыро и душно. Где-то мерно, одна за другой, падали капли. Каменная махина дворца, казалось, давила на голову, мешая сосредоточиться. Алессандро попробовал мысленно обратиться к валлуко: «Это плохое место, пойдём отсюда! Там, снаружи, просторно, а в волнах плещется много рыбы. Твой хозяин со временем выздоровеет и найдёт тебя. Всё будет хорошо, не бойся!»
В ответ — тишина. Видимо, не каждому дана способность разговаривать с морскими тварями. Вот если бы Франческа была здесь! Её магия действовала даже на паурозо. Если бы ему удалось подманить валлуко к решётке…
— Гриджо! — снова позвал он. — Иди сюда.
Глаза постепенно привыкали к темноте, так что теперь вместо густой черной тьмы его окружали смутные наслоения теней. Алессандро ловил малейшее движение, пытаясь угадать, где затаился валлуко. И едва не пропустил момент, когда один из сгустков темноты вдруг взревел и бросился на него.
«Мы просто хотели вернуться в Венетту! Не замышляли ничего плохого. Манриоло нашёл в Перне капитана Алонзо, который согласился помочь. По прибытии в город капитан обратился к нам с необычной просьбой…»
Перед встречей с Алессандро я вызубрила свою покаянную речь так, чтобы от зубов отлетало, но всё равно отчаянно трусила. Напрасно Пульчино, сидящий на корме, пытался меня подбодрить. Как только солнце поднялось над лагуной, проложив по острову длинные тени, я спихнула лодку на воду, и мы направились в Город. Скарпа больше не появлялся, паурозо тоже куда-то исчезла. Ночью выспаться не удалось, мешали тяжелые мысли, из-за них я чувствовала себя такой усталой, будто не спала полжизни. От волнения дрожали руки, и дважды я едва не выронила весло. «Погоди топиться, ещё успеешь», — пошутил Пульчино. Утренний перезвон колоколов эхом отдавался в голове. Я глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. «Если Алессандро отвернётся от меня с презрением, это будет хуже тюрьмы!» Пульчино в ответ скептически хмыкнул. Ладно, признаюсь, я немного покривила душой. Тюрьма страшнее.
К тому времени, как мы добрались до сестьере Трех Грифонов, я совершенно выбилась из сил. Нас обгоняли не только верткие, проворные гондолы, но и тяжелые рыбацкие баркасы, спешащие на рынок у Арженто. Мой своеобразный стиль гребли наверняка повеселил всех встречных на канале, и тем не менее мы понемногу продвигались к цели. При других обстоятельствах я восхитилась бы утренней, свежей красотой Венетты. Дома, стоящие вдоль берегов, купались в солнечном свете, парадно поблескивая стеклами. В глубине арок на нижних террасах сгущалась прохладная темнота. Справа над крышами серебрился тонкий шпиль церкви Святого Стефана.
Вот наконец показался знакомый фасад палаццо Арсаго с рядом стрельчатых окон на втором этаже, выходящих в парадную залу. Вспомнилось с грустью, что раньше донна Арсаго разводила на узком балконе герань и петунии, так что весь этаж утопал в пене малиновых, алых и бордовых цветов. Теперь дом казался обрюзгшим и мрачным, на серой стене — ни единого яркого пятнышка.
На террасе возле главного входа скучал охранник. У причальных столбов покачивалась на воде гондола — нарядная, масляно-черная, с бархатными подушками и бортами, изукрашенными позолотой. Не иначе, кто-то из знатных гостей пожаловал! Я вдруг оробела. Как узнать, там ли сейчас Алессандро? Меня смутило ещё то, что никакой толпы, которая, по замыслу Пульчино, должна была отвлечь внимание стражника от моего появления, на причале не наблюдалось. Наша лодка продолжала медленно двигаться по каналу. Я слегка подтолкнула её веслом… и мы неспешно проплыли мимо.
«Эй, ты чего? — встрепенулся Пульчино. — Заснула, что ли?»
«Там же стражник! Вдруг он спросит, кто я такая?»
«Скажешь, что ищешь родную бабушку или тетку, которая жила в Оливоло! Вчера вечером сюда привезли кучу народа!»
«А если Манриоло успел кому-нибудь про меня рассказать?»
«Ну, соврёшь что-нибудь! Господь всемогущий! Ты собираешься его спасать или нет?»
Сцепив зубы, я развернула лодку в обратную сторону. Вскоре снова показался причал у дома Арсаго, вид которого абсолютно не изменился. Стражник всё так же бдил, прислонившись к колонне. Черная гондола, похожая на огромную вдовью туфлю, мирно терлась о сваи. Я направила лодку к пристани, но в последний момент опять передумала.
«Ну ты трусиха!» — не выдержав, заявил Пульчино.
«Погоди, — у меня возник другой план. — Есть же ещё один вход, через крипту».
«Ставлю тунца против дохлой селедки, что он заперт! Или вообще заколочен! На месте хозяев я бы завалил эту крипту камнями, после того, что в ней случилось!»
«Посмотрим».
Скрывшись от посторонних взглядов в тесной водяной щели за домом, я почувствовала себя свободнее. Солнце ещё не проникло сюда, и в воздухе пахло сыростью. Стена соседнего дома, до которой я без труда могла дотянуться веслом, понизу вся обросла зеленой мшистой бородой. В углублении между каменных блоков показалась решетка крипты, возле которой был привязан знакомый маленький ялик. Когда-то валлуко лихо прокатил меня на нём от этого дома до самой скуолы делла Карита!
Я почти дотянулась до решётки, как вдруг что-то бешено ударило в неё изнутри. Брызнули осколки камней, во все стороны полетели прутья. Пульчино стрелой взвился в воздух. Я, изогнувшись дугой, успела оттолкнуться веслом от стены. Что-то просвистело над ухом, а мгновение спустя из смрадной темноты подвала вылетела громадная серая туша и с шумом рухнула в воду.
Меня окатило с головы до ног. Кое-как выровняв лодку, едва не зачерпнувшую бортом, я увидела в воде скользкую лобастую голову. Вязкий тоскливый вой далеко разнёсся над тихим calle. От этого звука у меня захолодело сердце, и даже небо в щели между домами как будто поблекло.
— Гриджо! — выдохнула я, узнав, наконец, валлуко. Честно сказать, узнать его было трудно. Что с ним случилось? Как он вообще здесь оказался?!
Валлуко мгновенно развернулся на шум, нацелившись в мою сторону. Я обмерла. Это чудовище даже близко не походило на прежнего добродушного Гриджо! Оскаленная пасть с мелкими острыми зубами сочилась слюной, круглые глаза были похожи на блестящие камушки агата — мертвые, пустые. Он ударил хвостом — и ялик, привязанный у решетки, с хрустом развалился. Один из обломков больно задел меня по плечу, лодку закрутило на месте.
— Гриджо! — закричала я в ужасе. — Это же я!
На миг мои внутренности сжались от страха, что обезумевший валлуко просто размажет меня по стене. Однако Гриджо внезапно потерял ко мне интерес. Испустив ещё один вопль, он метнулся в узкий просвет между домами. Я дрожащими руками схватила весло. Манриоло и вообще цель моей поездки разом вылетели из головы. Валлуко нельзя было так отпускать! Страшно подумать, что он натворит сейчас в Большом канале! В этот час канал был переполнен всем, что в принципе могло плавать: парусными лодками, тяжелыми баржами с реки, изысканными гондолами, в которых не спеша прогуливались важные патриции и патрицианки. О, Мадонна! Если Гриджо не дай бог утопит кого-нибудь из нобилей, его же просто убьют!
Выбравшись из переулка, я поняла, что догнать валлуко нечего и пытаться. Не с моими умениями. К счастью, он не пытался никому навредить, а просто мчался к лагуне, будто что-то неудержимо влекло его за собой. Я попробовала дотянуться до него мыслью, но меня вышвырнуло из его сознания, да так, что улица завертелась перед глазами, а во рту появился противный соленый привкус. И всё-таки на один короткий миг я смогла увидеть…
Сверху в лодку откуда-то свалился Пульчино. Забил крыльями у меня над плечом, он что-то крикнул и даже попробовал потянуть меня за ухо. Я не могла прочитать его мысли, в ушах шумело. Перед глазами так и стоял оскал валлуко и его неживой, омертвелый взгляд.
Не обращая внимания на чайку, настырно лезущую мне в лицо, я принялась грести что было сил, подальше от дома Арсаго. Больше не было смысла спешить, рисковать или лгать. Ничего этого больше не требовалось. Манриоло умер. Я опоздала.
Когда валлуко бросился на него, Алессандро в последний момент сумел увернуться:
— Тише ты, дьявол!
Он ещё успел подумать: «Может, что-то стряслось с Манриоло?!». Потом думать стало некогда. Скользкая серая туша уже набирала скорость для следующего броска. Алессандро снова отскочил, бессознательно выхватив меч. Он не хотел калечить валлуко, но что было делать? Тот, похоже, взбесился! А здесь, на узкой полоске возле воды, даже развернуться было негде!
Во второй раз Гриджо сумел-таки зацепить его хвостом, протащив по камням. Левый бок словно обожгло огнём. Сандро ударил мечом плашмя, надеясь, что боль отрезвит валлуко, но тот только пуще взъярился. В темноте взревело, черная вода плеснула до самых стен. Алессандро, поскользнувшись на мокрых камнях, не устоял на ногах. Снова раздался рёв, многократно отразившийся от низкого свода. Человек резко откатился в сторону, понимая, что третьим ударом валлуко просто вышибет из него дух. И вдруг… он снова это почувствовал. Присутствие чужого, древнего разума, смотревшего на мир его глазами. Нечто с любопытством огляделось по сторонам. Будто оценивало обстановку.
«Нашел время!» — с досадой подумал Сандро.
Этот некто попытался говорить с валлуко через него, и Гриджо, как ни странно, его услышал. Алессандро, затаив дыхание, ждал следующего яростного броска, но вместо этого из темноты послышался жалобный стон. Со стены посыпались мелкие камни. Судя по звукам, валлуко то ли пытался пробить себе выход наружу, то ли вознамерился себя убить.
— Гриджо, не надо!
В голове проплывали знакомые образы: мутная зеленоватая вода в лагуне, острый мыс Спиналонги, длинные отмели Дито, над которыми метались крикливые чайки… У Алессандро холодок пробежал по позвоночнику. Что-то позвало его — далеко, из моря. Его или Гриджо?
Валлуко, как пьяный, продолжал тыкаться в стену. Наконец, он отыскал сломанную решетку и вывалился из крипты. Следующий крик раздался уже снаружи.
«Это… невероятно!»
Дохромав до сухого места, Алессандро присел на камень. Голова слегка кружилась, потревоженная вода взблескивала и качалась перед глазами. Это снова было оно! То, что поселилось в его сознании после прошлого визита «морского гостя». Неужели на него тоже подействовала магия живущих-под-волнами? Или он просто надышался ядовитыми испарениями крипты?
«Ладно, это потом. Сейчас главное — поймать валлуко, пока тот не разнёс пол-Венетты!» Поморщившись от боли, Сандро с трудом добрался до решётки, но к своей досаде вместо ялика обнаружил лишь плавающие на воде обломки. «Ну, Гриджо, чтоб тебя!» — сказал он в сердцах. Что теперь делать? Можно было попробовать добраться до главной террасы вплавь, но он решил, что с него достаточно приключений. Стать добычей моррен, притаившихся под сваями, ему совсем не хотелось. Делать нечего, пришлось выбираться из крипты через кунсткамеру. Снова ползти по скользким камням, потом — наверх по вонючей тесной трубе… Когда он, задыхаясь, вывалился в Зал Масок, эта комната показалась безмятежным раем, исполненным света. Отдышавшись, Алессандро рванул дверь и помчался к парадной лестнице. Ему навстречу неожиданно выскочил мэтр Фалетрус:
— Стойте! Стойте! Синьор ди Горо!
Доктор был бледен как смерть, длинное лицо даже перекосилось от страха.
— Валлуко сбежал! — коротко сказал Алессандро. — Некогда объяснять! Я пойду предупрежу стражу, а вы скажите, чтобы поставили на вход за домом новую решетку, да попрочнее!
Фалетрус перебил его, будто не слыша:
— Случилось несчастье! Господин Манриоло скончался.
— Что? Но как?!
Сандро не поверил своим ушам. Развернувшись, он пересек коридор и вскоре вновь оказался на пороге той крошечной комнаты. Доктор семенил за ним следом. Там, подпирая стену, стоял Энрике Арсаго, чьё растерянное лицо было уже не просто бледным, а, скорее, зеленоватым. На полу рядом с мраморным столиком ничком лежал Манриоло, а под его головой расплывалась темная лужа.
— Я не видел, как это случилось, — дрогнувшим голосом сообщил Энрике. — Прибежал, когда услышал шум. Может, ариминец ненадолго пришёл в себя и попытался встать? Или хотел сбежать? Видно, он не рассчитал своих сил, ударился о край стола и — вот…
Доктор, подавленный случившимся, подтвердил, что такое возможно. Алессандро не знал, что думать. Раненый пленник, которого он покинул совсем недавно, отнюдь не выглядел как человек, способный самостоятельно передвигаться.
«А Франческа?! — вспомнил он и похолодел. — Что она подумает, когда узнает…»
От нервозной тишины, висящей в комнате, звенело в ушах. Слышалось только сопение Фалетруса и скрип башмаков Энрике, когда тот, неловко потирая руки, переминался с ноги на ногу.
— Ты что, поранился? — машинально отметил Алессандро, кивнув в его сторону.
Энрике недоумённо перёвел взгляд на свои пальцы. На костяшках правой руки запеклись пятнышки крови. Охнув, он аккуратно прижал их своим белоснежным платком.
— Наверное, задел за стену, когда торопился наверх, — пояснил он смущенно. — Здесь повсюду трещины, штукатурка отваливается прямо кусками…
Всех сковало странное оцепенение. Никто не решался подойти к телу. Фалетрус молчал, Энрике горестно качал головой:
— Дон Сакетти будет просто в ярости. Он ведь рассчитывал узнать от него насчет планов Маньяско! Боюсь, гибель пленника его не обрадует!
Наконец, доктор тихим голосом заметил, что следовало бы привести покойника в приличный вид и найти лодку, чтобы отвезти его в церковь. Поскольку Энрике не мог заставить себя прикоснуться к мёртвому телу, Алессандро отправил его за лодкой. «Иначе бедного парня, того и гляди, вывернет прямо в комнате, — подумал он. — Его самолюбие не перенесёт такого позора!»
Оставшись вдвоём, они с доктором осторожно подняли Манриоло и перенесли на постель. Фалетрус сложил ему руки, обтер кровь с лица и отчего-то нахмурился. Алессандро взволнованно ходил по комнате, размышляя, какие осложнения вызовет эта внезапная смерть. Случайно задел ушибленный бок, поморщился.
— Не представляю, как это могло случиться! — вырвалось у него.
Доктор что-то буркнул в ответ.
— Что вы сказали?
— Я говорю, очень странно, что у него на голове появились две новые раны!
Чуткие пальцы Фалетруса провели вдоль бледной щеки Манриоло, на которой темнела уродливая отметина.
— Он разбил затылок о край мраморного стола — вероятно, это и послужило причиной смерти. Но перед этим кто-то здорово врезал ему по лицу. Видите? Этой ссадины раньше не было.
Алессандро совсем растерялся.
— Может, он так ударился, когда падал?
— Ударился? Одновременно лицом и затылком? — скептически поджал губы Фалетрус. — Вряд ли такое возможно! Мне кажется, бедного юношу убили.
Ничего не видя перед собой, я врезалась на лодке в какой-то причал, чуть не разбив её утлый нос о сваи. Поднялся возмущённый гвалт, меня обругали. Кто-то даже схватил меня за плечо, но я вырвалась. Дневной свет резал глаза. После того как валлуко яростно вышвырнул меня из своего сознания, я чувствовала себя, как сова, проснувшаяся средь бела дня. На меня со всех сторон надвигались мутные фигуры, пахнувшие потом, жадным любопытством и грязными сплетнями. Чьё-то искаженное злобой багровое лицо зарычало, надвинулось и исчезло. Вырвавшись, я побежала. Как мне хотелось сейчас сбежать подальше от всех! Особенно от себя.
Вслед мне что-то кричали, но я не оглядывалась. Блестящая лента канала казалась непроницаемой и враждебной. Раньше любой водоём представлял для меня коллекцию образов: на мелководье вспыхивали суетливые мыслишки крабов, там, где поглубже, паслись стайки рыб, привлечённые запахом выплеснутых помоев, где-нибудь под мостом пряталась вялая сытая моррена… Мой взгляд легко проникал сквозь воду. Теперь я не видела ничего, кроме обманчивого блеска воды. Вот, значит, каким видят море нормальные люди. Ровная приветливая поверхность, в глубине которой прячутся неведомые опасности. Не удивительно, что оно их пугает.
Я бежала по риве — узкой каменной полосе вдоль канала — покуда хватило дыхания. Потом улица кончилась. Передо мной протянулись деревянные мостки, ведущие к плавучей пристани. Вокруг — никого. На берегу сохли перевёрнутые лодки.
Просто не верилось, что Манриоло больше нет… Да, иногда он был настоящей занозой, и я злилась на него, но теперь всё это казалось таким неважным! А валлуко? Сила его горя поразила меня до глубины души. Только теперь я осознала, сколько вреда причинило ему наше «обучение». Как я могла быть такой наивной? Я так радовалась, что Манриоло легко усваивал мои уроки, и их связь с Гриджо становилась всё прочнее… Кто мог знать, что магия кьямата окажется такой опасной? Что для тесно сплетённых разумов гибель одного из них приведёт к вспышке безумия у другого?
И в довершение всего, после неудачного «контакта» с валлуко в Большом канале, мой дар тоже меня покинул. Словно бы в наказание. Так мне и надо!
Легкий шорох возвестил о появлении Пульчино. Я вздрогнула, так непривычно было не знать заранее о его появлении. Не слышать его мыслей. Как будто я внезапно оглохла и онемела. Пульчино тоже чувствовал, что со мной происходит что-то не то. Он уселся чуть поодаль на киль перевернутой лодки и косил оттуда недоверчивым взглядом.
Легкий всплеск — и на мостки легли длинные бледные ладони с перепонками между пальцами, а из воды высунулась гладкая голова Кариты. В золотых глазах светился немой вопрос. Моя очередная попытка использовать магию кьямата привела лишь к тому, что у меня заныли виски, и город цветными пятнами завертелся перед глазами. Я потёрла лоб, дожидаясь, пока картинка придёт в норму. Напротив пристани каменный дом с группой стрельчатых окон безмятежно гляделся в водяное зеркало. На балконе второго этажа служанка выбивала ковер, энергично лупя по нему хлопушкой.
Засмотревшись, я вздрогнула от скрипучего голоса:
— Ты чего натворила, убогая?
О, вот и Скарпа явился! Подгрёб сюда на своей утлой посудине. Теперь все были в сборе!
Пескатор начал браниться, не успев даже толком причалить:
— …Лодочку мою чуть не разбила, бросила её кое-как на пристани. Кто так делает?
После всего, что случилось, меня затошнило от его ухмылки. Я отвернулась, но Скарпа не унимался:
— Что? Судя по кислым рожам, ваша затея не вышла?
— Манриоло умер, — выдавила я, надеясь, что он отвяжется.
— Хо! Я так и думал. Не ожидал, что он столько продержится! Наши заплечных дел мастера знают своё дело! Я вот слыхал…
— Прекрати! — не выдержала я. — Убирайся!
В маленьких глазках пескаторо вспыхнула алчность:
— А должок? Или забыла?
Мне хотелось зажмуриться и снова проснуться на островке, чтобы этого дня просто не было. Казалось, весь город вокруг превратился в незнакомца — насмешливого и чужого. Боль и чувство вины смешивались со страхом при виде угрюмо молчавших каналов, со злостью на пескаторо. Карита тоже шипела на Скарпу и явно была не в духе. Стараясь угадать её мысли по выражению глаз, я чувствовала себя как слепой, пытающийся читать пальцами чужие лица. Безнадёжно!
Наконец, даже Скарпа сообразил, что со мной творится что-то неладное. Презрительно сплюнув, он уселся обратно в лодку:
— Ладно, пёс с тобой! Ты не ведьма, а просто жалкая кучка костей, набитая нытьем и соплями! Тьфу!
Его весло бодро вспенило воду, и вскоре его лодчонка затерялась среди других на канале. Я следила за ней взглядом, пока от водяных бликов не заболели глаза. Карита осталась у пристани, но теперь поглядывала на меня с опаской. Так всё неудачно складывалось! Мы с ней только учились доверять друг другу — и вдруг всё оборвалось.
Хотя, если вспомнить валлуко, то, может, это к лучшему.
Я застонала, спрятав лицо в сложенные на коленях руки:
— Уходи.
Она ещё немного помедлила, затем раздался резкий, обиженный всплеск, и мы с Пульчино остались вдвоем. Чайка сидел на перевёрнутой лодке, с беспокойством следя за мной то одним, то другим круглым глазом. Я решила попробовать ещё раз. Уж с Пульчино-то у меня должно получиться! Я же знаю его десять лет!
Ничего не вышло. Вместо вереницы образов чаячьего сознания мне предстала глухая серая пелена.
Я слишком мало знала об искусстве кьямата, чтобы разобраться, что со мной происходит. Сдавшись, я просто смотрела, как зелёная лента канала, изгибаясь, несёт гондолы и баркасы в лагуну, к Спиналонге, Дито и другим островам. Плавный изгиб водяной дороги навёл на мысль, что совсем недалеко есть место, где о магии знают намного больше меня…
Монастырь на Терра-деи-Мираколо! За последний год я редко о нём вспоминала. Трудно было представить, что со времени моего побега прошло всего лишь тринадцать месяцев. По моим ощущениям — целая жизнь. В памяти всплывали тихие, безмятежные дни в монастыре так, как будто это было с кем-то другим: вереницы фигур в одинаковых бело-серых одеждах, тихое пение и звонкая тишина крипты, в которой отчётливо раздаётся звук капель, падающих с потолка… Сестра Агата с её величавыми манерами, цитирующая по памяти старинные свитки, и деловитая Марта, от чьей горячей руки нам нередко попадало за неряшество…
В этот день, когда всё рушилось к Хорро, мне вдруг захотелось последовать за своими воспоминаниями, снова услышать звучный голос монастырского колокола, окунуться в прохладу темноватых комнат, знакомых мне до последней ступеньки. Всё так запуталось, что я даже не была уверена, хочу ли я действительно, чтобы мой дар ко мне вернулся? Но чего мне точно не хотелось, так это того, чтобы однажды из-за меня в городе появилась спятившая паурозо, убивающая всех на своём пути. Или обезумевшая чайка.
Мне казалось, яростный оскал валлуко и его мертвый взгляд навеки запечатлелись где-то на изнанке моих глаз. Забыть такое невозможно! Чем больше я обдумывала план возвращения на Терра-деи-Мираколо, тем сильнее он мне нравился. Я, конечно, не могла рассчитывать на тёплую встречу. Мой побег — не тот поступок, которым следовало гордиться. Но в конце концов наставницы меня простят, ведь желание взглянуть на мир — это грех, простительный для молодости. И секреты Джулии выдавать не придётся, я скажу, что просто воспользовалась обстоятельствами и сбежала. Разумеется, меня накажут, но вряд ли они захлопнут ворота перед моим носом!
Спохватившись, я поняла, что говорю вслух. Сказывалась привычка делиться всеми мыслями с Пульчино. Чайка подлетел поближе, пытливо заглядывая мне в лицо. Волновался, наверное! Я махнула рукой в сторону Терра-деи-Мираколо:
— Надеюсь, там мне помогут. Я не знаю, что со мной, дружище, и не знаю, как это исправить… Одно точно могу сказать: мне тебя ужасно не хватает!
Пульчино испустил резкий крик, который я приняла за согласие. Перелетев, он подсел ко мне ближе. Пусть мы не могли слышать мыслей друг друга, но каким-то образом он дал мне понять: «Близким существам не нужна никакая магия, чтобы чувствовать друг друга».
Семейный обед в доме Сакетти проходил в тягостном молчании. Городские колокола только что отбили полдень, и легкий ветерок доносил с улицы запахи горячего камня и стоячей воды из канала. Глава семейства, Джакомо Сакетти, был зол из-за происшествия с Манриоло. Если бы кто-нибудь мог проникнуть в его голову, он увидел бы, как мечутся мысли дона Сакетти между пропавшим документом и проклятым Маньяско, чья галера, победоносно вспенивая воду, сейчас наверняка мчалась к заливу Фиески. Джоанна, разряженная в алые шелка, сидела, не поднимая глаз. Чем роскошнее становились её наряды догарессы, тем молчаливее и тише был её нрав.
Инес тоже сидела молча. Аппетитные запахи ягненка, изжаренного в оливковом масле, и куропаток в апельсиновом соусе вызывали у неё тошноту. Сегодня Энрике опять ушел спозаранку, а вернувшись, прошел мимо неё, словно мимо пустого места, не сказав ни слова. Даже мать удивленно приподняла брови.
На вилле у Бренты, где они жили раньше, всё было по-другому! Там она почти поверила в его любовь. Но с тех пор как они вернулись в Венетту, Энрике перестал её замечать.
На их возвращении настаивал дон Сакетти. Он прекрасно понимал, что вырвал победу на выборах лишь благодаря тому, что был ближайшим сторонником дона Арсаго — героя Венетты, ценой жизни защитившего город от морских тварей. «Венеттийцы не должны забывать об этом, — говорил он дочери. — Я не хочу, чтобы выглядело так, будто я забрал всю власть, оттеснив Энрике в сторону. Хотя, правду сказать, твой муженек мог бы проявлять побольше интереса к государственным делам!»
Увы, политическая власть Энрике не интересовала. Зато очень интересовало всё, что было связано с его отцом. В последние дни он проводил много времени возле палаццо Арсаго. Он словно пытался загладить вину перед отцом, восполнить недостаток родственного тепла и внимания, который портил их отношения при жизни графа.
Инес оставалось бесцельно слоняться по комнатам в ожидании мужа. Ощипывая очередной злосчастный букет, она думала с неприязнью, что мертвый граф стал гораздо привлекательнее в глазах соотечественников и сына. Однако больше всего она боялась, что обстановка дома Арсаго будет постоянно напоминать Энрике о её предательстве. Не оттого ли между ними в последнее время появился холодок?
«Он поймёт, что я не виновата! — успокаивала она себя. — Я связалась с человеком Фальери только ради того, чтобы избавить Энрике от Джулии, этой бессовестной лгуньи!»
И всё равно она чувствовала себя неуютно. Ей казалось, отец постоянно хмурился, глядя на неё, Энрике сделался рассеян и безразличен, а из каждой ниши Золотого дворца угрожающе косились грифоны — священные символы Венетты. Один раз ей приснилось, что каменный грифон на Пьяцетте вдруг спикировал с колонны и опустился на мостовую прямо перед ней. От его неживого пристального взгляда Инес проснулась с криком. В тихой комнате горел ночник, соседняя подушка на постели была пуста. Куда мог деваться Энрике среди ночи? Она не осмелилась расспрашивать. И теперь, боясь наткнуться на его обвиняющий взгляд, сидела молча, уткнувшись в свою тарелку.
Тем временем Энрике, успевший сменить простой утренний костюм на зеленый дублет, затканный серебром, деликатно откашлялся:
— Мэтр Фалетрус проделал большую работу в доме Арсаго, — произнес он, чтобы разбить тягостную тишину.
— Но не смог сберечь самого важного свидетеля, — буркнул Сакетти. — Как мы теперь узнаем о намерениях дона Маньяско? Я не волшебник и не умею допрашивать трупы.
— Вряд ли дон Маньяско удостаивал доверием своих матросов, — примиряюще сказал Энрике.
— Но не этого конкретного матроса! — взорвался Сакетти, выплеснув давно копившуюся ярость. — Этот тип владел магией! Накануне его видели вместе с Маньяско в Арсенале! Это он провел их судно через лагуну! Уж ему-то фиескиец наверняка что-нибудь нашептал!
Энрике побледнел до того, что Инес, обеспокоенная, положила ладонь ему на руку. Он этого не заметил.
— Мой отец тоже ради этого приблизил Манриоло к себе? — тихо спросил он. — Потому что тот был колдуном?
Судя по тому, как дернулась щека дона Сакетти, вопрос был ему неприятен:
— Дон Арсаго был храбрецом! — отрывисто сказал он. — Зря он увлёкся магией, похоже, именно это и сгубило его в крипте! Боюсь, он стал жертвой самообмана. Он так упорно искал повсюду отголоски магии кьямата, что даже эта вертушка синьорита Граначчи сумела его провести. Уж не знаю, как ей удалось провернуть трюк с паурозо, но она определённо владеет лишь крохами дара. Мы допрашивали её несколько раз в течение года — бесполезно, девчонка глуха, как стена!
Не подавая виду, Инес внимательно прислушивалась к разговору. Вдруг она подумала, что некоторые её заключения относительно Джулии могли быть полезны для отца и Энрике. Может, это поможет искупить её вину?
— Не удивительно, что вам так показалось, — громко заявила она, — ведь роль Джулии в доме Арсаго играла совсем другая девушка. Меня каждый раз удивляло, что Джулия как будто ничего не помнит о событиях прошлой весны, но потом я догадалась, в чем дело!
Даже если бы капитан Маньяско вдруг материализовался посреди столовой, это не произвело бы такого эффекта. Вилка донны Джоанны резко звякнула о тарелку. Энрике и дон Сакетти ошеломлённо обернулись к Инес.
— Да нет, что ты… — неуверенно сказал её муж. — Как такое возможно?!
Инес знала, что ей не поверят, но не зря же она пристально наблюдала за Джулией с тех самых пор, как дон Роберто ушёл в плавание, и та снова поселилась в доме своего брата. Стоило Инес упомянуть в разговоре те дни, когда они обе гостили у донны Арсаго — и Джулия ловко уводила разговор в сторону. Она даже не смогла правильно назвать комнату, в которой их тогда поселили, зато «узнала» плащ, который ей якобы подарила Инес (чего на самом деле никогда не было). Разве это не странно?
Дож, казалось, задумался:
— Впрочем, кто знает, на что способны «морские ведьмы»? Не сомневаюсь, они умеют запудрить мозги при случае! Да ещё стража донесла, что наутро после взрыва в Арсенале некая девчонка разыскивала дона Маньяско. Хм… Я думаю, у Манриоло вполне могла быть сообщница, может быть, его ученица…
— По-вашему, я не узнал бы собственную невесту? — возмутился Энрике. — Быть такого не может!
Губы дона Сакетти сложились в улыбку — жесткую, как стальной коготь:
— В любом случае не помешает ещё раз побеседовать с Джулией д’Эсте.
Инес снова вмешалась:
— Я слышала от Бьянки, что Джулия собиралась навестить монахинь на Терра-деи-Мираколо, чтобы провести несколько дней в молитвах.
— Значит, мы нарушим её благочестивое уединение.
Украдкой бросив взгляд на Энрике, Инес отметила, что он все ещё казался растерянным. Каждый раз, когда он замыкался в себе, она боялась, что он мысленно сравнивал её с Джулией и, возможно, даже жалел о поспешной свадьбе. «Ладно, теперь он узнает, какова была его бывшая невеста! — подумала она с неприязнью. — Лгала всем направо и налево, строила глазки синьору из Аримина, пока простодушный Энрике готовился к свадьбе! Ну и кто из нас большая лгунья?!»
Её муж недоверчиво покачал головой:
— Другая девушка… Интересно, кто же она?
Наверное, я бы ещё долго предавалась отчаянию из-за смерти Манриоло и утраченного дара, но отвлекли насущные заботы. У меня не осталось ни сольдо. Денежные запасы, заботливо скопленные за год, в Венетте иссякли за два дня! Один кусок пирога здесь стоил дороже, чем целый ужин в пернской харчевне!
Чтобы добраться до монастыря, нужна была лодка, да и голод уже напоминал о себе… Я всерьез подумывала, не начать ли попрошайничать на паперти. Мешала гордость. Может, поискать работу на рынке? Поденщицей, посудомойкой… Мысль о том, чтобы стащить кусок еды или лодку, я отвергла сразу. Хватит испытывать удачу. Если попадусь стражникам — мне конец!
За этими невеселыми размышлениями ноги сами привели меня на рыбный рынок на Ривоальто. Видимо, по привычке. В Перне меня уже не раз окликнул бы кто-нибудь из рыбаков, хотя теперь, без своей способности «разговаривать» с морем, я была для них бесполезна. Эта новая проблема тоже меня озадачила. Что я буду делать, если вернусь в деревню?! Чем зарабатывать себе на жизнь? В задумчивости я остановилась в тени возле стены, где висели старинные каменные доски с предписанными минимально допустимыми размерами рыб, разрешенных для продажи.
В этот час торговля почти прекратилась. Большинство рыбаков успели распродать свой улов, похожий на живое сверкающее серебро, так что почти все прилавки стояли пустые. Я рассеянно наблюдала за человеком, грузившем в тележку какие-то ящики, как вдруг чьи-то цепкие пальцы ухватили меня за локоть. Вздрогнув, я увидела рядом с собой знакомую одутловатую физиономию вчерашнего трактирщика.
— Ага! — довольно сказал он.
Я так испугалась, что не могла издать ни звука. На плече у трактирщика висела корзина, полная рыбы. От несвежей желтозубой улыбки меня замутило.
— Подружка «рыжебородого капитана»? А ну, пойдём!
— Пустите! — прошипела я. Куда там! Хватка у этого негодяя была что стальной капкан. Наловчился поди попрошаек из своей харчевни вытряхивать!
— Я ничего не сделала!
— Из-за тебя стражники вылакали шесть пинт моего лучшего пива! А платить отказались, засранцы! Отработаешь — отпущу.
— Зачем вы вообще их позвали?! Я честная девушка!
— Хочешь продолжить беседу в страже?
Я послушно заткнулась. Мы доволоклись до вчерашней харчевни, которая на второй взгляд показалась ещё более убогой. В стены старой лачуги насмерть въелся запах пивной пены и застарелого табачного дыма.
«Сбегу!» — молнией блеснула мысль. Подожду, пока мерзкий трактирщик отвернётся — и сбегу!
Мысленно я представила, как опрокину корзину с её скользким содержимым прямо трактирщику под ноги, а сама птичкой вылечу на знакомый загаженный дворик. Увы… стоило переступить порог кухни, как мой план увял на корню. Вчера кухня была пуста, а сегодня здесь трудились двое служек.
— Господин Бонифачо, — поклонился один из поваров, с удивлением посмотрев на меня.
— Вот тебе подмога, Пьетро, — осклабился трактирщик, злорадно блеснув глазёнками. — Пошевеливайтесь, дурни, у нас масса работы! На днях из Венетты уходит большой корабль в сопровождении трёх галер, да ещё сегодня-завтра городской совет собирался устроить траурное шествие на площади Трех Грифонов и мистерии, прославляющие славу Венетты. Дож, похоже, хочет продемонстрировать, что никаким фиескийцам нас не сломить.
Его лицо раскраснелось от возбуждения:
— Вечером к Пьяцетте слетится толпа народа! Толстосумы будут сидеть и ждать еды, так что расстарайтесь как следует! Пьетро, дай ей нож и доску, пусть почистит рыбу.
Почистить целую корзинищу рыбы?! Однако возражать, как я быстро уяснила, было бесполезно. Меня тычком отправили к столу и подвинули грязное ведро для рыбьих потрохов. Следующие два часа протекли довольно однообразно. Когда корзина, наконец, опустела, мою спину ломило, платье спереди было все в грязных пятнах, а от рук пахло не лучше, чем на заднем дворе харчевни, который был своего рода зловонной летописью кухонных подвигов господина Бонифачо.
Сам Бонифачо тоже немало досаждал своим потным присутствием: забирал выпотрошенные тушки, уносил их на жаровню, изредка поругивая стражников: «чтоб их бездонные глотки пересохли!» Покончив с рыбой, я надеялась немного отдохнуть, но об этом можно было только мечтать. Работа на кухне не переводилась. Едва я вымыла руки под уличным насосом (к которому меня проводил второй служка, так как Бонифачо велел им не спускать с меня глаз), мне всучили ступку и приказали растолочь перец. Глаза тут же заслезились от перечной пыли. Потом понадобилось сварить рубец для похлёбки, выскоблить свиную голову, ощипать уток, замесить тесто для оладий… Это был какой-то нескончаемый парад еды! Оба повара обращались ко мне только «слышь, ты!» и на робкие попытки наладить отношения даже не откликались. Никто из них не поинтересовался моим именем — в самом деле, зачем утруждать свою память знакомством с какой-то подённой прислугой!
Одно хорошо, на кухне господина Бонифачо можно было не бояться помереть с голоду. Вон, Пьетро себе какое пузо наел! Вертясь, как юла, я успела-таки ухватить две оладьи и попробовать варево из каждой кастрюли.
О том, что на улице уже вечер, я поняла лишь тогда, когда в закопченных окошках посинело, а второй помощник, которого я мысленно прозвала Курчавым, принялся зажигать масляные светильники на стене. В обеденном зале было шумно. Каждый раз, когда распахивалась дверь, в кухню врывался новый всплеск голосов. Поминали тарчей, сравнивали фиескийские и венеттийские галеры (наши, разумеется, были лучше), говорили о безопасных путях в Кафу, о торговле солью, зерном, тканью и кожами.
Нашими едоками были, в основном, моряки. Как я завидовала их свободе! Целый день я держалась настороже, готовая улизнуть в любую минуту, но проклятый синьор Бонифачо ни на миг не выпускал меня из виду. Мне ни разу не удалось обмануть его неослабную бдительность.
— Слышь, ты! — обернулся ко мне Курчавый. — Сбегай-ка в кладовку за луком.
Я оставила черный от копоти котел, который напрасно пыталась отчистить, и направилась в пристройку, недоумевая, что ещё он собирается готовить? Основной вал посетителей уже схлынул, в зале остались только заядлые выпивохи. Тяжелые медные сковородки медленно остывали на плите. Выйдя наружу, я с наслаждением вдохнула прохладный ночной воздух. Очертания дворовых построек терялись в темноте. Мелькнула надежда: может, хоть сейчас получится ускользнуть? Однако я заметила, что Пьетро следил за мной: в кухонном проеме виднелся его приземистый силуэт, окаймлённый светом.
В глубине холодной кладовой висел окорок, на полках стояли горшки с медом и яблочный уксус. Высокая корзина с луком отыскалась внизу. Я набрала в фартук несколько штук. Вдруг дверь с шумом захлопнулась, погрузив помещение в сплошную черноту. Загремел засов. Что это? Меня что, заперли?!
— Эй! — крикнула я, забарабанив кулаком в дверь. — Что за шутки!
— Не держи меня за дурака! — проскрипел снаружи голос Бонифачо. — Видел я, как ты по сторонам зыркала, лишь бы сбежать! Завтра ещё день отработаешь, и мы в расчёте. Если тебе нужна посудина на ночь, то у порога есть ведро. А если попортишь мне запасы — я тебя побью!
После этого послышались удаляющиеся шаги, и всё стихло.
Дверь кладовой была прочной. Я сбила об неё все пятки и за полчаса истощила свой запас ругательств, потом сдалась. О, проклятый трактирщик! Да и я хороша! Что за черти понесли меня на рынок?! Надо было выспаться днём где-нибудь в укромном уголке, а с наступлением темноты увести лодку и добраться до монастыря!
В кладовой не было ни окошка, ни щёлочки, так что я совершенно потерялась в окружающей темноте. Не знаю, сколько прошло времени. Вместе с темнотой и тишиной снова навалился страх — вся моя слабость, трусость, беспомощность — всё, от чего днём можно было отгородиться суетой, теперь накатило с ещё большей силой. Мысли о Манриоло причиняли боль, как прикосновение к свежему ожогу. А ещё мучила тоска по Пульчино. Всю жизнь он был для меня близким, почти неосознаваемым мысленным отражением — и теперь, когда связующая нить между нами оборвалась, я не знала, чем заполнить открывшуюся пустоту.
Привалившись спиной к двери, возле которой было немного теплее, я, наверное, задремала. Или впала в оцепенение. Проснулась я оттого, что кто-то настойчиво долбил мне в висок. Вернее, этот «кто-то» ковырялся в замочной скважине снаружи. Потом послышался шорох медленно выдвигаемого засова и чье-то задушенное ругательство, когда тяжелый брус упал ему на ногу.
Я неслышно поднялась, растирая затекшие, замерзшие конечности, и отступила вглубь помещения. Неужели к господину Бонифачо забрались воры? Не то чтобы я радела о сохранности его запасов, скорее наоборот, однако морскому ежу было понятно, что грабителям вряд ли понравится присутствие свидетеля, а моя шкура была мне всё-таки дорога. Может, закричать? Успеет ли кто-нибудь прибежать мне на помощь?
Пока я мучилась сомнениями, дверь со вкрадчивым скрипом приотворилась на дюйм.
— Эй, ты там жива? — послышался хриплый шёпот. — Вылезать собираешься или нет?
Я ущипнула себя за руку, чтобы проснуться. Этот сиплый голос был мне отлично знаком. В последний раз я слышала его сутки назад, когда Скарпа расписывал прелести наших тюремных застенков. Неужели пескаторо, как верный рыцарь, явился меня вызволять?! Нет, это точно сон!
Потом к приглушённому шёпоту добавился шорох крыльев, и в тесную кладовую, чуть не сбив пару горшков со стены, влетела светлая птица. Пульчино! Обрадовавшись, я кинулась к двери, потом спохватилась, бросилась к леднику и мстительно ухватила хороший ломоть ветчины. В конце концов, мне следовало основательно подкрепиться перед долгим постом у монахинь, а Бонифачо, пожалуй, не обеднеет!
Снаружи уже занималось утро, летом ночи вообще короткие. Густая чернота над крышами сменилась разбавленной синевой, в которой маячили верхушки колоколен. Скарпа ждал нас, чуть не приплясывая от нетерпения.
— Наконец-то! — приветствовал он моё появление, одобрительно покосившись на ветчину.
Кое-как задвинув засов обратно, чтобы до времени скрыть мой побег, мы, пригибаясь, просеменили к забору. Я сомневалась, сумеет ли карлик через него перебраться, но тут в соседнем дворе забрехала собака, и Скарпа, подстёгнутый этим звуком, вмиг оказался на другой стороне. Задыхаясь, мы припустили по гулкой каменной улочке. Пескаторо на бегу пробурчал, что оставил свою лодку на пристани в устье Большого канала.
Только оказавшись на безопасном расстоянии от трактира, я позволила себе перевести дух и поблагодарить Скарпу:
— Спасибо тебе! Как ты меня разыскал?
Он скривился:
— Положим, это был не я, а твой настырный пернатый друг. Бонифачо — жалкий червяк, я давно точу на него зуб, так что решил, что не помешает сбить с него спесь.
Помня о склочном характере пескаторо, я бы не удивилась, узнав, что Скарпа заточил зуб почти на всех венеттийцев!
— Представляю, как ты загорелся, узнав, чем можно ему напакостить!
— Я тлел, — ухмыльнулся шут.
— Всё равно спасибо. Без тебя я бы пропала, — сказала я искренне, и, поскольку Скарпа то и дело поглядывал на ветчину, протянула ему свою добычу. Бывший шут не заставил просить себя дважды. Наверное, он тоже был голоден. Мясо исчезло в мгновение ока.
Пробираясь по светлеющим улицам, мы держали ухо востро, так как в этот час в Венетте бодрствовали только стражники и наемные убийцы. Пока нам везло. Впрочем, к Скарпе, несмотря на его щуплый вид, никто не решался приблизиться. В нём чувствовалась сжатая свирепость, упакованная в слишком мелкое тельце. Один раз нам навстречу выпал из переулка какой-то прохожий в низко надвинутой шляпе, бросил взгляд на карлика — и, деланно насвистывая, поспешил скрыться обратно.
Наконец, мы добрались до баркаса. Теперь можно было вздохнуть спокойно! Вряд ли Бонифачо будет преследовать нас по воде. Я попросила Скарпу отвезти меня в монастырь на Терра-деи-Мираколо, но бывший шут поднял меня на смех:
— Что тебе делать у этих бледных поганок? Там даже воздух прокис давно, на этом острове!
— Есть одно дело.
— Ладно. Только учти, что на твой долг только что наросли жирненькие проценты!
Скарпа оставался верен себе. Ну не может он не съязвить!
Восходящее солнце окрашивало воду в розовато-палевые цвета. Далеко в лагуне черными штрихами виднелись лодки рыбаков, вышедших на утренний промысел. Берег Терра-деи-Мираколо тонул в ленивой дремоте, подёрнутый дымкой. Мы причалили к старым рассохшимся мосткам, привязали лодку. Было тихо. Даже неумолчный хор лягушек, гнездившихся в зарослях тростника, почему-то затих. Меня так убаюкала эта обманчивая безмятежность, что я слишком поздно заметила, как из тумана на нас кинулись несколько мужчин. Резкий окрик Пульчино полоснул по ушам. Поздно! Кто-то сзади крепко схватил меня за локти. Двое других набросились на Скарпу. Тот хищно осклабился, и мне показалось, что зубы в его широкой челюсти стали длиннее.
Я попыталась вырваться, но внезапно узнала бордово-красные цвета дома Граначчи.
— Тише, господа! Нам велено привести вас к хозяйке, — сказал кто-то над ухом. Этот голос я определенно слышала раньше. Вывернув шею, я увидела внушительный нос, длинный подбородок и курчавую седеющую шевелюру, выбивающуюся из-под маленькой алой шапочки. Это был Фабрицио!
Гондольер ничем не показал, что узнал меня, только коротко кивнул:
— Хозяйка просто хочет поговорить с вами. Вам не причинят вреда, если сами не начнёте драку! — сказал он внушительно.
Какая хозяйка? Джулия?!
Предупреждение Фабрицио явно относилось к Скарпе, который, судя по яростному оскалу, собирался дорого продать свою жизнь. Больше всего я боялась, как бы он не вздумал обернуться хищником в присутствии четырех вооруженных мужчин. Только бойни нам здесь не хватало! Я крикнула, пытаясь его остановить:
— Стой, не надо! Это друзья!
— Друзья?! Не из тех ли, что запирают людей в кладовки? — злобно огрызнулся Скарпа, однако внял голосу разума и присмирел.
Под конвоем гребцов мы проследовали вдоль берега к длинной гондоле с закрытой кабиной, спрятанной в маленькой бухте. Когда мы подошли ближе, маленькая белая рука отодвинула занавеску. Я приготовилась улыбнуться, но, узнав пассажирку, опешила:
— Бьянка?!
— Быстрее! — поторопила она меня. — Не хватало ещё столкнуться с Сакетти!
Я забралась в тесную кабинку-фельце, и полог за мной тут же задёрнулся. Скарпа остался снаружи вместе с остальными. Гондола вылетела из бухты так быстро, будто за нами гнался сам Хорро. Бьянка сидела молча, поджав губы.
— Что случилось? — растерянно спросила я. — При чём здесь дон Сакетти?
— Сама увидишь, — процедила Бьянка, сверкнув глазами.
Мы не виделись больше года, да и раньше не были близкими подругами. За время моего отсутствия Бьянка Санудо превратилась в донну Граначчи, выйдя замуж за Рикардо, брата Джулии. Её резковатый нрав и острый язык отпугивали многих, желавших свести с ней знакомство. Приставать к ней с расспросами, когда она не в духе, было рискованно. Кроме того, вскоре я действительно увидела всё своими глазами. Когда мы отошли от берега на сотню локтей, нас обогнала другая гондола, тоже с закрытой кабиной и шестью гребцами. Все они были одеты в бело-зелёные цвета дона Сакетти.
— Они схватили Джулию в монастыре, — мрачно сказала Бьянка.
— Что?!
Я потянулась было к пологу, но моя спутница была начеку и тут же меня одёрнула:
— Сиди уж! Тебе повезло, что я догадалась, кого Джулия поджидала на острове!
Мы с подругой не уговаривались о встрече, но теперь я сообразила, до какой степени её должно было взволновать моё внезапное исчезновение. Вероятно, Джулия предположила, что я отправлюсь искать убежища в единственном безопасном месте — на Мираколо.
— Мы должны что-то сделать!
— Есть предложения? — иронически осведомилась Бьянка.
Я осторожно выглянула наружу. Корма чужой гондолы маячила далеко впереди, постепенно исчезая в сияющем пространстве лагуны. Вряд ли мы их догоним. И даже если догоним — что делать? Напустить на них Скарпу?
Бьянка склонилась ко мне, блеснув русалочьими глазами в полумраке кабины:
— Может, я должна привезти дону Сакетти тебя вместо Джулии?
От одной мысли, что меня будут допрашивать во Дворце дожей, у меня заледенели все внутренности… и всё же это было единственным верным решением. Я промолчала. Бьянка, снова откинувшись на подушки, сказала с оттенком презрения в голосе:
— Вряд ли он посмеет отправить её в тюрьму. Дон Сакетти — это ещё не Совет десяти! Джулия — патрицианка из старинной семьи, к тому же, она ждёт ребёнка. Именно поэтому здесь сейчас сидишь ты, а не она. С тобой он не стал бы церемониться!
Я не ожидала от неё такого участия, и, вероятно, моё удивление ярко отразилось у меня на лице, так как Бьянка сказала более мягким тоном:
— Что бы ты там ни думала, я не желаю тебе зла. Наоборот. Я считаю, это было смело с твоей стороны — разыграть целый спектакль перед этим чудовищем, доном Арсаго. Не уверена, правда, что романтическая интрижка Джулии стоила такого риска!
Дело было совсем не в романтической интрижке, однако в остальном Бьянка проявила удивительную догадливость. Я только глазами хлопала, переваривая услышанное:
— И… давно ты знаешь?
— С того дня, как погиб старый граф, — засмеялась Бьянка, явно довольная собой.
— Ты действительно умнее нас всех, — вынуждена была я признать.
— Благодарю. И всё же мне хотелось бы услышать полную версию событий. Нет, подожди! Не здесь. Но как только приедем домой, ты всё мне расскажешь!
За бортом тем временем проплыла Спиналонга. Наша гондола двигалась довольно быстро. Не то что я прошлым утром! У меня до сих пор ныли плечи от вёсел, а на ладонях саднили мозоли.
Как только мы оказались в безопасном уединении дома Граначчи, Бьянка, щелкнув пальцами, отослала служанку и нетерпеливо приказала:
— Ну, рассказывай.
Я не знала, с чего начать. Вдруг пришла мысль, что, наверное, моя тайна была одной из главных причин, по которой Бьянка не выдала меня дону Сакетти. Бьянке Граначчи, с её пытливым умом, мало было догадываться — она хотела знать мотивы чужих поступков, их подоплёку. Могла ли я ей доверять? При других обстоятельствах это был бы огромный риск, но, с другой стороны, у меня небогатый выбор. Если Алессандро действительно отправили в путешествие к островам, как вчера говорили моряки в трактире, то Бьянка — единственный человек в Венетте, на лояльность которого мы с Джулией худо-бедно могли рассчитывать.
В конце концов я рассказала всё, начиная с наших с Джулией совместных бдений в крипте. Рассказала о дружбе с Пульчино, положившей начало моему обучению магии. Впрочем, тут я немного лукавила, так как на самом деле мой интерес к кьямата возник ещё раньше. Море открывается тебе по-другому, если смотреть на него глазами его обитателей. Это затягивает. С раннего детства море притягивало меня к себе.
Я напомнила Бьянке о внезапной смерти донны Граначчи и рассказала о страхе Джулии перед графом Арсаго. Без ложной скромности я призналась, что своей славой талантливой ученицы Джулия была обязана только мне. Дон Арсаго раскусил бы её в два счёта, а потом… кто знает, до чего он дошёл бы в гневе? Он мог просто разорвать её помолвку с Энрике, или подстроить ещё один несчастный случай… мало ли что! Поэтому вместо Джулии в Венетту приехала я.
Я не стала рассказывать Бьянке о своей матери и моем личном интересе к дону Арсаго. У любой откровенности должен быть предел. Где-то приходится проводить черту, а мои личные дела никак не касались семьи Граначчи.
Незнакомая служанка (из новых?) принесла поднос с разнообразными кушаньями и кувшин разбавленного вина. Да, кормили здесь повкуснее, чем у синьора Бонифачо, не к ночи будь помянут! Служанка подала нарезанное холодное мясо, к нему — имбирный соус в кувшинчике, свежайшую сдобу и миндальное печенье…
Вкусные запахи щекотали нос, от волнения кусок не лез мне в горло.
— Помоги нам с Джулией выбраться из Венетты! — взмолилась я под конец. — Клянусь, мы уедем в Аримин и никогда больше вас не побеспокоим!
По сдержанно-суровому лицу Бьянки трудно было предположить, что за мысли бродят за её нахмуренными бровями. Наконец она вздохнула:
— Жаль, что Джулии вздумалось вернуться из Аримина. Для неё было бы лучше жить в семье мужа! С нас довольно скандалов! Мы уже пережили один, когда Джулия тайно обвенчалась с доном Роберто, а теперь вот опять… Если её будут допрашивать во Дворце дожей, это вызовет новую волну слухов, что повредит положению Рикардо на Ривоальто…
Я мысленно порадовалась, что Рикардо так вовремя отбыл. Вот уж кто, не задумываясь, пожертвовал бы мной ради собственного благополучия!
— Если вы обе исчезнете, это было бы идеально. — Погрузившись в раздумья, Бьянка рассеянно подвинула ко мне блюдо с нарезанным мясом. — Думаю, это можно устроить. Сегодня Сакетти не успеет заняться Джулией, так как у него полно других дел, требующих внимания. Мне говорили, что из Сан-Николоса отправляют корабль с порохом для фортов на островах, кроме того, на площади Трех Грифонов сегодня вечером устраивают шествие, а перед дворцом — мистерию в честь Венетты. Скорее всего, Джулию посадят под замок, или поручат присматривать за ней донне Джоанне. Пока внимание всех гостей будет занято представлением и парадом, можно попробовать вытащить её из замка.
Глаза Бьянки заблестели, по мере того как эта идея всё больше её захватывала:
— От Джоанны я слышала, что всеми празднествами заправляет синьор Лопарини, секретарь дона Сакетти. Из-за неразберихи в Оливоло всё делается в спешке. Наняли несколько трупп, половина актёров не знает друг друга. Тот коротышка, который привёз тебя на остров — это же бывший шут графа Арсаго, да? Ладно, неважно. Думаю, вы отлично впишетесь в обстановку. Наденете маски, смешаетесь с труппой. Не забудь только захватить маску и плащ для Джулии! На Пьяцетте вас будет дожидаться лёгкая галера. И чтобы сегодня ночью даже духу вашего не было в Венетте!
Я поневоле восхитилась её стратегическим талантом. Однако были в этом плане кое-какие слабые места:
— Кто-нибудь должен предупредить Джулию…
Бьянка досадливо наморщила нос:
— Мне придётся торчать на празднике рядом с Джоанной, Сакетти распорядился. Я не смогу даже знак подать Джулии, чтобы этого не заметили остальные! Ладно, придумаем что-нибудь. Найдём кого-нибудь понезаметнее, кого-нибудь вне подозрений, кто смог бы сказать ей несколько слов. Главное — выбраться из дворца, остальное должно быть проще!
Я искренне поблагодарила её за заботу. Понятно, конечно, что Бьянка делала это не ради меня, а лишь для того, чтобы защитить престиж дома Граначчи, но это не уменьшало моей благодарности! Когда тревога за нашу будущую участь немного улеглась, ко мне вернулся зверский аппетит. Нежные куропатки под соусом и печенье пахли так вкусно…
Пока я наполняла свою тарелку и утоляла жажду вином, Бьянка задумчиво проговорила:
— Кажется, у меня есть идея, кого можно послать к Джулии. Инес Арсаго!
Я поперхнулась печеньем.
— Кого?!
К вечеру работы в Арсенале были почти закончены: расчистили широкий канал, ведущий к лагуне, убрали рухнувшие балки и осыпавшиеся камни. Зато на острове Дито работ было невпроворот: там снаряжали галеры для сопровождения огромного «купца» водоизмещением на шестьсот бочек, до предела нагруженного порохом, деревом и железом. Без защиты галер этот грузовоз мог легко стать добычей пиратов. Алессандро осматривал галеру в доке, когда его настиг приказ дона Сакетти: в срочном порядке явиться в Золотой дворец. Несмотря на суровый тон приглашения, он решил сперва заглянуть в дом Арсаго, где трудился Фалетрус. После того как валлуко с шумом и треском убрался из подземелья, там теперь царили тишь и благодать.
Алессандро собирался привезти кое-какие вещи для госпиталя, а ещё его грызли сомнения насчёт скоропостижной смерти Луиджи Манриоло. В основном его переживания были связаны с Франческой: что если она сочтет его виновным в гибели друга? Надо же было такому случиться, чтобы Манриоло умер в его доме, в то время, когда находился под его защитой!
— Не в вашем доме, а в доме Арсаго, — возразил ему доктор. — Я же говорил вам, это проклятое место!
— Суеверия, — пожал плечами Алессандро. — Может, в крипте и завёлся какой-нибудь злобный дух (честное слово, я бы не удивился!), всё же вряд ли он мог пробраться наверх и толкнуть человека так, чтобы тот рухнул навзничь! Не могу понять, как это могло случиться!
Фалетрус послал ему долгий пристальный взгляд:
— Рассуждая логически, прежде всего попадают под подозрение те, кто оставался с синьором Манриоло наедине.
— То есть я, — спокойно сказал Алессандро. — Может, вы мне не поверите, но, клянусь, я пальцем его не трогал!
— Как и я, — кивнул доктор.
— Тогда кто? Не Энрике же!
Они оба задумались.
— Знаете, — сказал Фалетрус, — вот сейчас, когда вы спросили, я вспомнил, что ещё два моих пациента тем утром покинули дом. Это были двое рыбаков из Санта-Кроче. Один из них распорол себе руку, работая на завалах. Рана показалась мне нехорошей, так что я советовал ему остаться, но парень, чуть не поседев от ночных завываний из крипты, твёрдо заявил, что будет долечиваться дома. Его должен был забрать приятель. Теперь вспомнил: когда я передал лодочникам тело Манриоло для погребения, тот рыбак уже исчез вместе со своим другом.
— Но Манриоло не был в Венетте больше года… Неужели какой-то рыбак мог затаить на него злобу?! Для этого нужно быть дьявольски злопамятным человеком!
Фалетрус пожал плечами:
— Кто знает, на что способны некоторые люди!
Им ещё многое нужно было обсудить, но обоих ждали дела. Алессандро угнетало, что нельзя было провести нормальное расследование. Если смерть Манриоло действительно была не случайна, то ей, похоже, суждено было остаться безнаказанной. После взрыва в Арсенале каждая пара рук была на счету. Не было никакой возможности выделить стражников, чтобы те расследовали убийство какого-то ариминца! А ему самому приходилось почти всё время проводить на Дито, набирая экипажи для трёх галер.
Ещё неделю назад он не сомневался, что лично поведёт эскадру, но теперь… Как можно покинуть Венетту, зная, что Франческа где-то здесь? Если он уедет сейчас, он опять её потеряет! Алессандро сделал всё, что мог: поручил Маттео дежурить на Мираколо и приставил соглядатая к дому Граначчи. Пока ни один из них не сообщил ничего интересного. Правда, соглядатай доложил, что донна Джулия тоже вдруг засобиралась на остров. Вдруг ей что-то стало известно? Или она хотела просто разведать обстановку? Алессандро сам хотел отправиться туда, но дела постоянно требовали его присутствия в другом месте.
А ещё его тревожило, что с той ночи он ни разу не ощутил присутствия Франчески. Неужели она всё-таки ускользнула? Или нарочно прячется от него? Не доверяет?
Он представил себя на её месте и подумал, что сам бы никому не доверял.
Выйдя от Фалетруса, он нанял гондолу, чтобы добраться до Дворца дожей. По обеим берегам канала красовались стройные палаццо во всём предвечернем блеске. Даже сквозь мутную усталость последних дней Алессандро не мог не оценить великолепие Венетты: оно ручьями лилось с фасадов, сгущалось под портиками церквей в маленьких кампо, шумно и весело клокотало в Большом канале. В этом городе некрасивый человек чувствовал себя изгоем. Готовясь к ночному торжеству, Венетта отряхивала свой жемчужный плащ и примеряла бриллианты огней. Алессандро поневоле восхищался её энергией, но вместе с тем видел в ней соперницу, спрятавшую от него Франческу в складках многоцветного парчового одеяния.
На площади перед дворцом уже установили сцену, пока что закрытую занавесом. Перед ней как раз зажигали факелы, и пламя бросало оранжевые отблески на доспехи стражников, отгоняющих любопытных зевак. Алессандро отметил опытным взглядом, что караулов было больше, чем обычно. Трагедия, случившаяся в Арсенале, вынудила Совет десяти усилить меры предосторожности.
На верхней галерее собирались члены знатных семейств. В центре пёстрой компании стояла догаресса Джоанна, как всегда предпочитавшая яркие наряды и броские украшения. Рядом с ней Алессандро заметил бледное худощавое лицо Бьянки Граначчи и упрекнул себя за то, что больше не нашёл времени её навестить. Ведь Рикардо просил его! В отличие от остальных дам, разодетых так, что их шёлковые платья только чудом не падали с плеч, донна Бьянка выбрала для сегодняшнего торжества закрытое темное одеяние. Это, пожалуй, больше соответствовало траурному поводу, которому была посвящена эта ночь.
Подойдя к одному из стражников в бело-зелёной форме, Алессандро протянул ему письмо и печать, полученные сегодня днём. Тот внимательно оглядел рекомендацию, кивнул и подозвал слугу, чтобы тот проводил синьора ди Горо внутрь. Они прошли по длинному сводчатому коридору, увешанному гобеленами, затем миновали несколько лестниц. Золотой дворец представлял собой как бы Венетту в миниатюре: здесь имелись и парадные залы с роскошными фресками и картинами, и неприметные закутки, и даже тюремные камеры. Чем дальше вы забирались в паутину его коридоров, тем теснее были проходы, скромнее обстановка и тем выше ставки, что вы сможете с той же лёгкостью выйти обратно.
Пока вся Венетта готовилась к торжествам, дон Сакетти уединился в своём кабинете, как сыч. Горевшие свечи придавали его лицу землистый оттенок, и, судя по виду, его тяготила то ли какая-то болезнь, то ли тяжёлые думы. Алессандро доложил, что три галеры готовы и в любой момент могут выйти из порта Сан-Николос, чтобы сопровождать ценный груз.
— «Анжело» тоже уже загружен, — ответил Сакетти. — Кстати, у меня возникла идея, что мы могли бы использовать эту экспедицию как приманку для дона Маньяско!
Алессандро удивился:
— Вы рассчитываете поймать капитана в ловушку?
Эта затея показалась ему сомнительной. Где теперь этот Маньяско? Ищи ветра в море! Но в желтоватом осунувшемся лице дона Сакетти светилась такая одержимость, будто у него имелась личная причина схватить чересчур удачливого фиескийца.
— Вряд ли он осмелится напасть на конвой, — размышлял Алессандро. — Если он действительно виновен в том, что случилось на пороховом складе, то теперь будет держаться подальше от всего, что связано с Венеттой!
— Он обязательно нападёт, — с нажимом сказал Сакетти. — Я давно приглядываюсь к этому человеку. Нам известно, что Маньяско был в Арсенале в тот день, когда все верфи, словно улей, гудели слухами, что мы отправляем тысячу бочек пороха для снабжения крепостей. Он не сможет упустить такую добычу! Далее, нам известно, что у него есть тайная база на Иллирийских островах, где он держит в засаде несколько галер. Чует моё сердце, что он уже засел там и ждёт! Маньяско непременно попробует захватить «купца», но ты сможешь его остановить. Твои галеры быстрее фиескийских.
— Это потому, что на моих галерах нет рабов, — недобро усмехнулся Алессандро.
Дон Сакетти сделал вид, будто не расслышал, хотя именно он в прошлом году предложил использовать пленников в качестве бесплатных гребцов. К счастью, это предложение не встретило одобрения у других сенаторов.
— Я хотел поручить сопровождение корабля командирам Реньеру и Альбицци, — предложил Алессандро. — Уверен, что они справятся. Оба — опытные моряки и надёжные люди.
— Нет! — отрезал Сакетти. — Ты отправишься лично! Это ты доказывал в Сенате, что наши крепости отчаянно нуждаются в припасах! И это ты будешь виноват, если из-за потери корабля весь порох, дерево и заготовки для клинков попадут в руки фиескийцев!
Дож чеканил каждую фразу, так, что любой из них можно было поставить точку в разговоре. Возразить было нечего — долг есть долг. И всё же Алессандро не мог прогнать мысли о Франческе… Из-за всех этих хлопот и визита в госпиталь он не успел повидаться с Маттео. Тот, наверное, ждёт его сейчас возле казарм. Вдруг он сумел узнать на острове Мираколо что-нибудь новое?
Он попробовал зайти с другой стороны:
— Но расследование ещё не закончено. Разве не подозрительно, что кто-то поспешил избавиться от Манриоло как раз накануне допроса? Может, мы могли бы больше узнать о намерениях дона Маньяско, сосредоточившись на расследовании в Венетте, вместо того чтобы ловить его посреди моря?
Ответом ему был мелкий неприятный смех:
— О, не беспокойся, здесь следствие завершат без тебя, — с непонятной улыбкой процедил дон Сакетти. — Да, мы потеряли возможность допросить Манриоло, зато нам удалось поймать его сообщника!
В голосе дожа слышалось злорадное торжество. Он картинным жестом распахнул ещё одну дверь, ведущую из кабинета. Алессандро поднял голову и дыхание у него перехватило, будто он с разбегу налетел на невидимую стену.
Там, в дверях, между двух дюжих охранников стояла Франческа.
Джулия всегда говорила: то, чего ты боишься больше всего, обязательно случается. Закон подлости. Больше всего в Венетте я боялась тюрьмы — и вот я здесь. В кабинете дона Сакетти меня надолго не задержали. Такое впечатление, будто дож нарочно хотел свести нас с Алессандро, чтобы посмотреть на нашу реакцию при встрече, поэтому я постаралась принять безразличный вид, уставившись на какой-то гобелен, скупо освещённый канделябром.
Дон Сакетти что-то раздражённо говорил, но я не слышала. В ушах отдавался стук сердца, а ещё меня вдруг охватил жгучий стыд от того, что Алессандро увидел меня в таком жалком положении. Вовсе не так я мечтала с ним встретиться! Но даже в моём взвинченном состоянии было заметно, что дож чем-то обеспокоен, и у них с Алессандро, похоже, был какой-то конфликт. Мне хотелось прикинуться мебелью и задержаться подольше, но дон Сакетти подал знак охраннику, и тот, схватив лапой меня за плечо, потащил в какую-то дверь. Я думала, это шкаф, оказалось — за дверью скрывался другой выход, который вёл в узкий тёмный коридор.
Второй охранник, опередив нас, снял со стены факел и пошёл впереди. Это место разительно отличалось от парадных покоев. Здесь было тесно, темно и душно. Мы гуськом поднялись по лестнице, такой узкой, что идущий впереди стражник своими плечищами почти что касался стен. Я не знала, что во Дворце дожей, блистающем позолотой и роскошными фресками, есть такие мрачные углы!
Судя по запаху и облезлой штукатурке на стенах, мы приближались к тюремным камерам. В некотором смысле удобно, когда всё рядом: и суд, и тюрьма. Меньше работы стражникам. Не успеют высохнуть чернила на твоём приговоре, как тебя протащат потайными коридорами в другое крыло, запихнут в гнилую, осклизлую камеру и выведут только для казни.
Я решила, что мне уготовано место в каком-нибудь подвале, но вместо этого мы поднялись на самый верх. Лязгнула тяжелая дубовая дверь. Меня заперли в тесной каморке с каменными стенами и маленьким зарешеченным окном. Оно выходило не на улицу, а в тёмную шахту, довольно широкую. Прижавшись носом к решётке, можно было разглядеть, что на другой стороне шахты виднеются два таких же квадратных окошка. Вероятно, там тоже были камеры. Интересно, есть ли в них кто-нибудь?
У меня вырвался вздох. Вот уже вторую ночь подряд я провожу взаперти! Кажется, это становится традицией. От страха слегка подрагивали колени. Я чувствовала себя одинокой и ужасно беспомощной — совсем одна, среди равнодушных тюремщиков и свирепых дознавателей. А если меня будут допрашивать?! От одной мысли ноги у меня подкосились, и я почти упала на деревянную скамью, которую ощупью нашла у стены. Тяжело, когда рядом нет ни одного дружеского лица. Сейчас меня осчастливило бы даже присутствие Скарпы!
Я не знала, куда его увели. Попробовала поискать его с помощью кьямата — но увы, мой дар был мёртв. Без него я чувствовала себя наполовину оглохшей и ослепшей. Поёрзав на жесткой скамье, созданной для чего угодно, кроме удобства узников, я оперлась затылком о стену и прикрыла глаза. За неимением других занятий моя память принялась прокручивать события этого вечера. Я до сих пор не понимала, каким образом нас схватили. Ведь мы были так осторожны!
Проникнуть во дворец оказалось несложно, особенно с помощью Бьянки. На площади вовсю шли приготовления к празднеству, в мраморном вестибюле тоже бегали слуги, таская туда-сюда разные блюда, кувшины, скатерти и подносы. С галереи доносился многослойный гул голосов, в который иногда вплетался беспечный смех. Караульный, честно старавшийся охватить взглядом всю беготню, царившую во вверенном ему помещении, мельком взглянул на грамоту, предъявленную Бьянкой. Величаво, как истинная патрицианка, она указала веером на нас со Скарпой:
— Эти двое должны были присоединиться к актёрам. Где у вас тут собираются музыканты?
Замотанный стражник мазнул по нам безразличным взглядом и, похоже, не увидел никакой опасности в разряженной, надушенной девице и карлике, ростом ей по пояс. Я поспешно поклонилась. Пусть он почувствует себя главным, людям его типа это обычно нравится.
— Вон там, дальше по коридору, — сказал караульный. — Вы легко их услышите.
Действительно, режущие слух звуки настраиваемых инструментов были слышны даже от входа. Возле высоких окон, почти в человеческий рост, собиралась группа людей в масках и блестящих накидках, расшитых мишурой. Здесь руководил (вернее, пытался руководить) энергичный тощий человек с шальными глазами, в камзоле со сбившимся воротником. Он размахивал руками, словно ветряная мельница, и пытался сотворить из окружающего хаоса некое подобие творческого процесса.
— Флейтисты! — надрывался он. — Скорее! Ваша очередь!
Около двадцати человек с флейтами и лютнями в руках должны были торжественно выйти из парадных дверей, открывая представление на площади. Артисты зашевелились. Кое-кто бросал любопытные взгляды на Скарпу. Тот важно приосанился, будто ему была уготована самая главная роль в начинающейся мистерии. Воспользовавшись суетой, я незаметно потянула его за рукав в темноту, подальше от факелов. Кивком головы показала на черную неосвещённую лестницу, уходящую наверх. Лестница вывела нас в коридор, сообщавшийся с парадной галереей на втором этаже. К этому моменту Инес уже должна была предупредить Джулию, что мы ждём её там. Вокруг талии у меня был обмотан бархатный плащ, притворявшийся верхней юбкой, а в рукаве была спрятана ещё одна маска. Попав в замок, мы приободрились и почти уверились в благополучном исходе дела. Бьянка говорила, что тех, кто выходит из дворца, никогда не досматривают строго. Дворцовую стражу больше заботила безопасность внутри замка, а не снаружи.
Когда мы поднялись наверх, Джулии в коридоре не оказалось, но мы не успели соскучиться от ожидания. Откуда ни возьмись, на нас налетели пятеро стражников. Потасовка была яростной, но недолгой. Я пустила в ход ногти, Скарпа отбивался и шипел, как разъяренный кот, но его быстро скрутили, а меня отвели в кабинет самого дона Сакетти… где прямо с порога я встретилась глазами с Алессандро.
Если бы охранник не держал меня за локоть, я бы, наверное, упала. Некоторое время я не могла отвести взгляд, жадно всматриваясь в каждую чёрточку его лица. Выглядел он как обычно неважно — ну, то есть, как человек, которому служба не оставляла много времени для отдыха. Очень медленно он отступил в тень, чтобы поправить свечи, и я заметила, что двигался он как-то скованно. Новая рана? Резкий смешок дона Сакетти привёл меня в чувство. Алессандро издали послал мне предупреждающий взгляд, и в его глазах блеснуло отражение моей тревоги. Я поспешно уставилась в сторону с самым понурым видом, хотя сердце билось, как сумасшедшее. Наша встреча так меня потрясла, я даже забыла про дожа! Нельзя было показать ему, что нас что-то связывает, иначе мы оба пропали!
Сейчас, когда я ждала своей участи в камере, какая-то трусливая часть моей души отчаянно жаждала, чтобы Алессандро вмешался и вытащил меня отсюда. Правду говорят, что ожидание пыток хуже самих пыток. Страх выматывает. Крепче зажмурив глаза, я снова пыталась представить лицо Алессандро, надеясь, что это придаст мне храбрости.
Вдруг откуда-то снизу донёсся лязг отворяемой двери и грубые голоса. По стене заметались отсветы факелов. Вскочив, я снова прильнула лицом к решётке. Оранжевый свет высветил высокую квадратную шахту шириной около двадцати футов. По обеим её сторонам, сверху и снизу размещались несколько камер вроде моей. В середине свисала странная конструкция из верёвок, закреплённых с помощью блоков.
У меня в душе зашевелилось нехорошее предчувствие.
После аудиенции у дожа трое стражников вежливо, но непреклонно проводили Алессандро до самого Понте делла Палья, где его ждала лодка с гребцами, и оставались на берегу всё время, пока он не отчалил.
«Не доверяют», — усмехнулся он про себя.
Если бы дож был в силах, он наверняка проследил бы не только за лодкой, но и за его галерой до самого выхода из лагуны, желая убедиться, что беспокойный синьор ди Горо точно отбыл восвояси.
На площади всё ещё гудело празднество. По опыту Алессандро знал, что гуляния продолжатся до утра. Мистерия, правда, уже закончилась, он пропустил её, пока был во дворце, зато теперь посреди площади крутились огненные колёса, гимнасты строили пирамиды из своих тел, а под аркадами продавали освежающее вино и сласти. И до самого рассвета по лагуне будут дрейфовать нарядные гондолы с фонарём на корме, в которых так любят уединяться влюблённые пары. Традиции маскарада в городе были незыблемы…
Ему вспомнилось пышное яркое платье Франчески, составлявшее странный контраст с её бледным, осунувшимся лицом. Она выглядела такой потерянной, что сердце щемило. Когда стражник грубо встряхнул её, заставив поклониться дожу, Алессандро до боли сжал кулаки, чтобы не врезать этому охламону. В принципе, двух разомлевших от лени охранников, не ожидающих нападения, можно было вырубить без труда… а потом выбросить Сакетти в окно, забрать Франческу и сбежать.
Там, в кабинете, он серьёзно обдумывал эту мысль. Единственное, что его удержало — вряд ли он смог бы в одиночку вывести из дворца трёх женщин: Франческу, Бьянку и Джулию. А если с ними что-то случится, то как потом смотреть в лицо Рикардо?
Пока он колебался, пленницу увели, и удобный момент был упущен. Он сам не заметил, когда в кабинете возникли ещё трое стражников при мечах. Значило ли это, что Сакетти его опасался? Алессандро внутренне собрался, приготовившись ко всему. Если дож разведал некоторые подробности тех событий, что потрясли Венетту прошлой весной, его тоже мог ждать арест. Запросто.
Тем временем дож по-хозяйски, с достоинством уместил себя в кресло и довольно потёр ладони:
— Как видите, мои люди тоже кое-что могут. Даже поймать «морскую ведьму»!
— Мне она не показалась опасной, — заметил Сандро с иронией.
— Ну, не скажите! Эта девушка обучалась в монастыре вместе с Джулией Граначчи, значит, кое-что смыслит в магии кьямата. По описанию она похожа на женщину, которая разыскивала дона Маньяско наутро после взрыва. Стражники взяли её во дворце вместе с карликом, ранее служившим у графа Арсаго. Понимаете, к чему я клоню?
Не дожидаясь ответа, дон Сакетти продолжил свои умозаключения:
— Тот арестованный ариминец, несомненно, был агентом Маньяско. Если помните, в прошлом году ему было предъявлено обвинение в покушении на графа Арсаго, но он сумел скрыться. Вслед за ним исчез и его сообщник, прятавшийся под маской шута в графском доме. О, эти двое давно замышляли злодейство! В прошлый раз им не удалось осуществить свой преступный замысел, но теперь они снова вернулись в Венетту, чтобы вредить нам!
Чем дальше Джакомо Сакетти развивал свою мысль, тем труднее было Алессандро сохранять хладнокровие. «Это же надо такое придумать! Только злокозненный мозг нашего дожа мог породить такую извилистую интригу!»
Однако, чтобы вытащить Франческу из лап судейских, прежде всего нужно было добиться встречи с ней. Желательно наедине. Поэтому он постарался не выдать своих чувств:
— Я хотел бы присутствовать на допросах, — заявил он.
Старый дож изобразил удивление:
— Мы же договорились, что ваша миссия — доставить «Анжело» с грузом на Канди и Альберино!
«Жаль, что здесь нет Рикардо!» — невольно подумал Сандро. Его друг гораздо лучше разбирался в законах и обладал невероятной способностью оборачивать их в свою пользу. Алессандро так не умел.
— Но поимка сообщницы всё меняет, — попытался он обосновать свою мысль. — Граф Арсаго мне не чужой человек. Он фактически заменил мне отца, так что его дело меня тоже касается!
В лице дона Сакетти промелькнуло что-то вроде досады. Он надолго задумался.
— Думаю, что мы можем отложить следствие, пока не получим показания дона Маньяско, — сказал он наконец. — Или хотя бы его архив. Без сомнения, дон Маньяско — истинный вдохновитель этого заговора, и в настоящий момент сложно судить, насколько остальные участники были вовлечены в его планы.
«Можно подумать, его заботит исключительно правосудие! — рассердился про себя Алессандро. — И зачем ему сдался этот Маньяско, хотел бы я знать?!»
Их дальнейший разговор ни к чему не привёл. Он напоминал пикировку, где каждая сторона пыталась как можно больше вызнать о намерениях противника и как можно меньше раскрыть свои. Добившись желаемого, Сакетти по своему обыкновению сделался мягок и велеречив. Он пожелал Алессандро успеха в поимке опасного агента и даже поднялся из кресла, чтобы выпроводить его за дверь вместе со стражниками. Алессандро прозрачно намекнул, что не нуждается в охране, но его слова были проигнорированы.
Пока его люди гребли по направлению к Сан-Николо, Алессандро обдумывал варианты спасения, один безумнее другого. Может, совершить налёт на тюрьму? Эта ночь была не самой удобной для подобного замысла. Гуляющие люди на площади и усиленные караулы несколько осложняли задачу. Зато внезапность играла ему на руку. Из курса истории Алессандро помнил два-три заговора, которые закончились крахом, так как заговорщиков выдал чей-то длинный язык или внезапно сдавшие нервы. «Львиные пасти» в Венетте действовали исправно, а Совет десяти, обогатившись нужной информацией, бросался на виновного быстро, как паурозо. Миг — и мятежники уже висят, подвешенные за ноги, на Пьяцетте. Но если он провернёт дело за одну ночь, никто просто не успеет предать!
Он вздохнул, понимая несбыточность этих мечтаний. Он располагал отрядом солдат, служивших на галере, но они присягали Республике, а не лично синьору ди Горо. Имел ли он право тащить их на штурм венеттийской тюрьмы? Это вообще-то мятеж. Даже если их фантастический план увенчается успехом, все они станут в Венетте изгоями. Кроме того, у них не было средств для побега. Не на галере же уходить из города, чтобы их потом схватили в ближайшем порту!
Теперь Алессандро жалел, что он столько времени отдал, снаряжая в поход «Анжело», вместо того чтобы озаботиться покупкой лёгкого парусника. Например, бригантины. При хорошем ветре корсарские бригантины шутя уходили от тяжёлых венеттийских галер, несмотря на всё искусство гребцов.
Праздничный гул, отдаляясь, звучал глуше и тише; берег постепенно таял в темноте, сливаясь с морем. Издали виднелись лишь цепочки огней на площади да высоко в небе сиял маяк Кампанилы. Золотой дворец тоже ярко светился, а сразу за ним, как помнил Алессандро, находилось низкое угрюмое здание тюрьмы Карчери, куда отвели Франческу. Поддавшись неясному искушению, он попробовал сам вызвать это странное ощущение прикосновения чужого разума к его собственному. После некоторых усилий ему показалось, что он начал различать тихое дыхание лагуны и мелочную суету её ночных обитателей, но со стороны тюремных казематов не доносилось ничего. Ни звука, ни тени мысли.
«Если у меня почти получилось с валлуко и даже с каким-то неведомым монстром из глубин, то почему я не могу связаться с Франческой? Может ли человек нарочно закрываться от чужой магии? Она настолько сердится на меня?»
Тёмная вода, потревоженная вёслами, мягко плеснула. Алессандро снова обернулся к далёкому берегу.
«Почему ты не разыскала меня? — спрашивал он, жадно пытаясь дотянуться мыслью сквозь разделяющие их каменные стены. — Почему обратилась за помощью к чужим людям, к Джулии, к Скарпе — о господи, к Скарпе! — но только не ко мне?!»
В ответ — тишина. Свет луны, усиленный бликами на воде, делал всё вокруг таинственным и зыбким. Глухо пробил колокол в монастыре на Кипарисовом острове, мимо которого они проплывали. Ему вторили городские колокола. Звук по воде разносился далеко…
Наконец они добрались до порта, где стояли галеры Алессандро и других командиров. Они хищно выставили вперёд заострённые шпироны, мягко покачиваясь на волнах. Три кормовых фонаря отмечали в ночи присутствие «Анжело». Он был вдвое выше галер, высотой в девяносто футов, круглобокий и крепкий.
При других обстоятельствах Алессандро был бы рад началу экспедиции. Все задержки устранены, можно ждать отлива и двигаться в путь, наконец-то! Но теперь…
Первым делом следовало найти Маттео. Оказалось, что парень сам его ждал, слоняясь возле казарм, и уже весь извёлся от нетерпения и переполняющих его новостей.
— Люди дона Сакетти были на Мираколо! — выпалил он, едва завидев своего командира. — Они забрали Джулию д’Эсте!
— Я знаю.
— Что теперь будет? — не унимался Маттео. — Её ведь не могут судить, пока не вернётся муж, правда? Может, послать известие синьору Рикардо?
— Не нужно. Ты дождёшься его и сам всё расскажешь.
От этих слов Маттео осёкся, и при свете фонаря было видно, как обиженно вытянулось его лицо:
— Но как же… мы ведь отплываем утром! Я хочу с вами!
Под суровым взглядом Алессандро он потупился и умолк. Поник, как судно с обвисшими парусами.
Чтобы сгладить обиду, Сандро дружески потрепал его по плечу:
— Дела складываются так, что мне очень нужен верный человек в Венетте, понимаешь? Дождись Рикардо. Обязательно нужно рассказать ему, что случилось. А теперь иди лучше спать.
Насчёт себя Алессандро был уверен, что не уснёт. Какой тут сон… Он прошёлся по пирсу, чтобы хоть как-то унять тревогу и лихорадочную жажду деятельности. Через час-полтора настанет время торжественной службы перед отплытием. Небо на востоке уже посветлело, утро и ночь встречались над городом, обмениваясь хмурыми кивками. От воды тянуло прохладой. Разглядывая корабли, постепенно выступавшие из темноты, Алессандро прикидывал, что даже при хорошем ветре «Анжело» дойдёт до Канди не быстрее, чем за неделю. Плюс ещё столько же на обратный путь. Две недели! За это время с Франческой могло случиться, что угодно.
С другой стороны, своим требованием отыскать фиескийца дон Сакетти развязал ему руки. Алессандро решил, что проводит «Анжело» до пролива Отранто, а дальше Реньер и Альбицци справятся сами. До Керкиры там всего день пути, переждут, если что. Если дон Маньяско действительно положил глаз на «купца», то скорее всего подстережёт их на траверзе острова Лагоста, ещё до выхода из Длинного моря. Хотя вообще-то искать в море корабль, не зная ни его точного курса, ни дня отплытия — чистейшая авантюра!
Над лагуной раскричались проснувшиеся чайки. Алессандро, вздрогнув, встряхнулся и размял плечи. После бессонной ночи его слегка знобило, а лицо горело так, будто он не сидел в городе, а целый день провёл в море под ветром. Он с усилием провел ладонями по лицу, стряхивая усталость.
«Если же Маньяско не нападёт, я разверну галеру в Отранто и произведу более тщательную разведку возле Иллирийских островов. Видно, дож не зря им интересуется. Ладно! Только я допрошу его первым. И когда я вернусь, мы с Сакетти поговорим уже на моих условиях», — подумал он, в последний раз оглянувшись в сторону Венетты. Потом, прищурив глаза, всмотрелся внимательнее. К ним от города спешила какая-то лодка.
На галерее Золотого дворца собралась целая толпа жаждущих полюбоваться салютом. Огненные цветы распускались в тёмном небе над лагуной, освещая верхушку Кампанилы, купол церкви, расположенной неподалёку, и золотыми дорожками отражаясь в воде. Энрике Арсаго радовался вместе со всеми. На какое-то время ему даже удалось избавиться от навязчивых мыслей об отце, о его одержимости «морской магией» и постигшей его страшной судьбе.
С тех пор как они с Инес вернулись в Венетту, эти мысли преследовали его постоянно.
Вместе с остальными он восхищённо аплодировал, когда в небе с грохотом распустилась очередная «звезда», похожая на махровую астру, и в этот момент кто-то тронул его за плечо. Оказалось — капитан дворцовой стражи.
— Его светлость желает вас видеть, — сказал он, сопроводив свои слова почтительным кивком.
Энрике ощутил неприятный холодок в желудке.
— Прямо сейчас? Зачем? — спросил он, пряча за развязностью внезапно родившийся страх. Вызов к дожу посреди праздника не предвещал ничего хорошего. Хотя дон Сакетти был его тестем, Энрике не обольщался, думая, что тот постесняется бросить его в застенок, если посчитает нужным. А за ним водился один грешок…
— Подробности мне неизвестны, — признался стражник. Ему было жаль юношу, и он всегда питал глубокое уважение к покойному графу Арсаго. Кашлянув, он позволил себе заметить:
— Думается мне, это по делу того ариминского шпиона.
Спину Энрике прошиб холодный пот. Он поискал глазами Инес, чтобы взять её с собой — авось, присутствие дочери смягчит настроение дожа… Но её нигде не было видно. Это было странно. Казалось, она только что была здесь вместе с донной Бьянкой и донной Джулией…
Как бы там ни было, пришлось проследовать за стражником. В кабинет дожа Энрике вошёл, исполненный самых дурных предчувствий. Сюда не долетали отголоски празднества, царившего на Большом канале и площади Трёх Грифонов. В то время, когда весь город предавался веселью, венеттийский дож отчего-то предпочёл чахнуть в мрачном углу над чернильницей, перебирая бумаги.
— Торжество получилось просто прекрасным, — неуверенно начал Энрике, не зная, как начать разговор. — Мистерия всех просто поразила, жаль, что вы её пропустили!..
Дон Сакетти поднял глаза от бумаг, и его взгляд придавил Энрике, словно каменной плитой:
— К Хорро праздник. Собирай вещи. Будешь сопровождать «Анжело» вместе с… синьором ди Горо.
Энрике отметил, что имя Алессандро дож едва ли не выплюнул. Эти двое никогда не ладили. Сандро чересчур резок, дипломатия — не его конёк… Хорошо, что он нашёл себе дело в море, иначе нажил бы массу врагов!
Потом до него дошло, чего требовал дож, и Энрике удивился ещё больше. Сопровождать корабли? А он там зачем?! Это было неожиданно. С одной стороны, он был рад, что их разговор с Сакетти не коснулся тех тем, которые он бы предпочёл не затрагивать. С другой стороны, проболтаться полмесяца в море — это не то, чем ему хотелось бы заняться. Он не мыслил своей жизни вне города, его кипучей жизни и веселых клубных развлечений.
— Но с «Анжело» и так идут три галеры! — вырвалось у него. — Разве этого мало?
— В нынешнее неспокойное время — да, мало. Однако после взрыва на Арсенале мы всё равно не сможем отправить больше, — сказал Сакетти. — Забудь про «Анжело». Твоей задачей будет Маньяско. Его нужно схватить! Его архив не должен попасть в посторонние руки! Все бумаги привезёшь лично мне. Чтобы никто из Синьории даже близко не сунул туда свой длинный нос!
Дож ворчливо доказывал, что все бумаги и письма покойного Маньяско должны быть подвергнуты тщательному исследованию, а Энрике, наморщив лоб, всё ещё тщился понять свою роль в этой миссии. По его мнению, для такого дела с лихвой хватило бы одного Алессандро. Синьор ди Горо — человек верный, ему можно поручить достать хоть морского дьявола — он и его притащит, причём в одиночку справится даже лучше, никто ему мешать не будет!
Зачем тогда на галере нужен он, Энрике? Вдруг его осенило:
— Вы что, не доверяете синьору ди Горо?
Дож нехорошо усмехнулся:
— Синьор ди Горо действует в своих интересах. А мне нужен человек, который будет действовать в наших. И для этого я посылаю тебя.
Энрике слегка растерялся:
— Но, поверьте, Алессандро — надёжный человек! Мой отец всегда полагался на него, как на себя! Да, он бывает грубоват, но…
Насколько он помнил, синьор ди Горо всегда был правой рукой графа Арсаго. Энрике даже ревновал немного. При каждой встрече с отцом, натыкаясь на его разочарованный взгляд, он с горечью думал, что отец, вероятно, предпочёл бы иметь такого сына, как Алессандро. Решительного. Безупречно владеющего мечом. Хорошего стратега, который умел устроить засаду с двумя подручными против шестерых. Энрике нравилось жить в Венетте, но рядом с отцом он выдерживал не больше недели, потом они ссорились, и он с досадой возвращался обратно, в Патаву, где всё было как-то проще. В отличие от Сандро, им отец никогда не гордился…
Задумавшись, он не заметил, что Сакетти исподволь наблюдал за ним цепким взглядом.
— Если синьор ди Горо столь безупречен, — усмехнулся дож, — тогда почему его служба безопасности прошлой весной так и не смогла поймать Манриоло? — Его голос сочился ядом. — Что, этот проходимец обладал какой-то особой неуловимостью? Да и с «морской ведьмой», сообщницей Манриоло, наш Алессандро явно знаком. Я нарочно устроил их встречу, так он глаз с неё не сводил!
Энрике, почти убедившийся в своей безопасности, вдруг снова почувствовал себя не в своей тарелке. Даже воздух в этом кабинете, казалось, был насыщен обвинениями, предательством и подозрениями. От горящих свечей исходил жаркий, смрадный дух.
— Граф Арсаго слишком ему доверял, — продолжал дон Сакетти. — Это он заронил в ум синьора ди Горо пагубную мысль обрести могущество с помощью магии… Может, из-за этого он и погиб!
— Нет! Алессандро никогда не пошёл бы против отца! — нашёл в себе силы возразить Энрике.
Дож позволил себе лёгкую тень улыбки:
— Ты так думаешь? Однако синьор ди Горо вышел живым из той крипты, а твоего отца увезли на погребальной гондоле! Поразмысли об этом. Не каждому человеку можно подставлять спину.
Энрике чувствовал себя так, будто мир переворачивался с ног на голову, и всё, что раньше казалось прямым и честным, теперь представлялось лживым и полным опасностей. Пока он пытался заново осознать себя в этой реальности, дож барабанил пальцами по столу и машинально поигрывал крышкой тяжелой бронзовой чернильницы:
— Синьору ди Горо не обязательно возвращаться в Венетту, — тихо, но веско сказал он. — Морские пути коварны, дон Маньяско — опасный противник… Понимаешь, к чему я клоню?
Крышка чернильницы захлопнулась с резким звуком, как выстрел. Энрике вздрогнул. Неужели дон Сакетти имел в виду… Тем временем дож нетерпеливо подтолкнул его:
— Собирайся, но быстро. Тебя проводят. Барка уже готова. Вот твой паспорт. Ты поедешь как уполномоченный представитель Светлейшей Республики. С этими полномочиями ты имеешь право отдавать приказы хоть Реньеру, хоть Альбицци, хоть самому ди Горо. Ясно?
«Всё выглядит так, будто меня отправляют в ссылку», — подумал Энрике.
— Я могу попрощаться с Инес? — спросил он, пытаясь изобразить улыбку. Но вместо неё получилась только жалкая гримаса.
На лице Сакетти не дрогнул ни один мускул. Он был мрачен, как надгробие:
— Я попрощаюсь с ней за тебя. Корабли отходят с рассветом, так что поторопись.
Как в дурмане, Энрике двинулся к двери. Потянулся распахнуть её… и вдруг столкнулся со стражником в бело-зелёной форме, беспардонно ввалившимся внутрь.
— Это что ещё такое?! — рявкнул дож.
Запыхавшийся страж порядка только молча открывал рот, тараща круглые глаза. Видно, какое-то событие лишило его дара речи:
— Там… на площади… это… оно…
Энрике с вопросом оглянулся на дожа. Тот медленно багровел лицом. Как будто гнев, давно зревший в нём, наконец-то нашёл себе выход. Резко поднявшись и оттолкнув их обоих с пути, дон Сакетти стремительно вышел наружу.
Факелы стражников осветили каменный колодец, стены которого внизу были тёмными от копоти. Сквозь решётчатое окно я увидела внизу фигурки вошедших людей. Первым появился могучий, плечистый человек в кожаном переднике, один вид которого вызывал очень тревожные ассоциации. Следом появился его подручный, который сразу же принялся раздувать угли в жаровне, а потом отошёл к стене, чтобы проверить какие-то рычаги.
Моё сердце затрепыхалось от страха, когда двое стражников привели Скарпу. Один из них пинком отправил карлика в центр площадки и велел ему раздеваться. Когда с бывшего шута стянули рубаху, я смущённо отвернулась, отпрянув от стены. Скарпа отнюдь не был похож на атлета, из тех, чьи фигуры украшали наши портики и балконы. Это была обычная, беззащитная нагота искалеченного природой человека. Его бледная кожа блестела в свете факелов.
Его первый крик обжёг меня, как кнутом. Изнутри всё тело прошило болью. Ни за что на свете я не осмелилась бы выглянуть сейчас в то окошко, но по какой-то причине — то ли от страха, то ли от безумного желания ощутить рядом сочувствующую душу — дар кьямата вернулся ко мне с прежней силой! Так что весь боль и страх Скарпы я почувствовала как свои.
Очевидно, приспособление из верёвок, свисавших в центре шахты, было чем-то вроде дыбы. Меня замутило от запаха человеческого пота и горячего железа. Я зажмурилась и закрыла ладонями уши, но никуда не могла спрятаться от ощущений. Внизу палачи проделывали со Скарпой что-то такое, чего ни один человек не имеет права делать с другим живым существом. Даже с пескаторо!
«Боже мой! Алессандро, Бьянка, кто-нибудь, заберите меня отсюда!»
Вдруг сквозь пелену боли и страха до моего слуха донеслись отрывистые выкрики:
— Дьявол! Он меня укусил!
— Как он выскользнул?!
Я дрожащими пальцами схватилась за решётку. В скудном свете было видно, как болтается внизу пустая верёвка. Стражники, лениво караулившие у дверей, схватились за мечи. Карлик куда-то исчез — вероятно, ускользнул в один из тёмных неосвещённых углов.
Если он использовал превращение… Я обрадовалась, но потом испугалась: «Скарпа, нет!» Если стража опознает в нём оборотня — нам крышка!
Пока солдаты, выхватив мечи, собирались изловить слишком шустрого пленника, подручный палача шумно жаловался, показывая пострадавшую руку:
— Он мне чуть палец не откусил! Ты глянь!
— Брешешь! — пожимал плечами палач. В решающий момент он, похоже, занимался рычагами у стены и не заметил манёвра Скарпы.
— Да никуда он не денется! — послышался весёлый басок одного из стражников. — Вон он, в угол забился!
В его голосе слышалось превосходство здорового мужика, вооружённого мечом, перед голым беззащитным карликом, съёжившимся в ненадёжном укрытии. Мне почти захотелось, чтобы Скарпа откусил ему что-нибудь! Но…
Не окажись здесь стражников, у пескаторо был бы шанс сбежать. Однако четверо вооружённых мужчин — это слишком много для одного оборотня! А сколько их ещё торчит за дверью? Нет, таким способом ему не выбраться!
Словно в ответ на мои мысли дверь вдруг со скрежетом распахнулась, впустив ещё одного человека в форме дворцовой стражи. Сквозь грохот сердца в ушах я не сразу расслышала:
— Приказ… все на двор! Срочно!
— А с этим что? — спросил палач, указывая на пленника.
— Ну, заприте в камере! Куда он денется?
Стонущего шута волоком протащили к одной из каменных каморок внизу, втолкнули внутрь, заперли дверь и быстро ушли. Факелы они забрали с собой. Темнота упала так внезапно, что сначала мне показалось, будто я ослепла от ужаса. Это было бы даже к лучшему! Разум отказывался представить, что случится, когда стражники вспомнят обо мне, и в том страшном колодце вместо Скарпы окажусь уже я.
Меня мутило не только от страха, но и от осознания собственной трусости. Мне хотелось заранее попросить прощения у Джулии и Алессандро… Я не выдержу! Несомненно, как только эти, внизу возьмутся за меня всерьёз, я им выложу всё и о нашем с Джулией плане, и о моей мести дону Арсаго, и об участии Алессандро в моём спасении…
Было страшно и тошно от отвращения к самой себе.
Бьянка весь вечер была сама не своя. Куда, сожри её Хорро, провалилась эта вертихвостка, Франческа? Сидя рядом с Джоанной, она видела, как Джулия во время фейерверка ушла куда-то вместе с Инес, но вскоре вернулась. Бьянка сгорала от желания поговорить с ней, но Джоанна не отходила от неё ни на шаг. Её трескучая болтовня и в обычные дни вызывала у Бьянки зубовный скрежет и головную боль, а сейчас она вообще с трудом удерживалась от желания схватить веер и запихнуть ей в рот. Три раза она делала вид, что ей нужно отлучиться в уборную, и под этим предлогом бегала проверить пустынный коридор, выходящий на одну из лестниц Золотого дворца. Никого, пусто. Где же Франческа?
«Может, она решила сбежать в одиночку?» — мелькнула нехорошая мысль. Да нет, не похоже… Раз уж она решилась подменить подругу в волчьем логове дона Арсаго в прошлом году, то и сейчас не бросила бы её в Золотом дворце!
Бьянка подумала, что по сравнению с графом Арсаго нынешний дож был больше похож на шакала. Любит таскать каштаны из огня чужими руками… Дон Сакетти, кстати, тоже почтил своим присутствием только официальную часть праздника, а потом бесследно исчез. Это наводило на подозрения. Что происходит?!
Под утро веселье пошло на спад. После ужина большинство патрициев и нарядных дам в масках переместились на площадь, где можно было вдосталь пофлиртовать под аркадами, потанцевать или прокатиться в закрытой гондоле. На галерее, откуда виднелись колонны Пьяцетты, остались немногие. Донна Джоанна, разумеется, была здесь. В углу стоял доктор Фалетрус, беседуя с пожилым сенатором синьором Санфермо, ради праздника нарядившимся в фиолетовый атлас, затканный серебром. Из внутренних комнат дворца вперевалку вышла Джулия, бледная, с тёмными подглазьями на лице.
«Пора уводить её отсюда, — решила Бьянка. — Не в её положении целую ночь проводить на ногах!»
Только сейчас бросалось в глаза, насколько похожи были Джулия с Франческой. Прямо сказать, для двух совершенно чужих девушек это было необычайное сходство! Даже теперь, когда лицо Джулии располнело из-за беременности и утратило нежный румянец, её большие глаза, линии носа и полных губ напоминали Франческу.
— Дон Сакетти распорядился, чтобы Джулию разместили в комнатах матери, — вдруг негромко прозвучало над ухом. — Я помогу тебе.
Бьянка вздрогнула и отшатнулась: Инес! До чего же тихо она подкрадывается! Ходит бесшумно, как кошка.
— Я не сказала отцу, что ты хотела помочь ей сбежать, — добавила девушка с лёгким неодобрением в голосе. — Сделала вид, что просто подслушала чей-то разговор на галерее. Но ты должна понимать, как это серьёзно!
Бьянка воззрилась на неё с немым изумлением:
— Что ты сказала? Ты рассказала дону Сакетти?!
«Значит, это из-за неё всё сорвалось. Но почему?!» — не могла понять Бьянка. От Инес она никак не ожидала такого предательства! Та всегда казалась немного чужой в собственной семье. Не вмешивалась в интриги отца, держалась в стороне от беспутных похождений донны Джоанны, о которых знало полгорода…
Бьянка никак не ждала от неё такой подлости:
— Ты соображаешь, что они сделают с Франческой?!
Сзади послышался короткий вскрик. Оказалось, что Джулия успела подойти к ним и слышала каждое слово.
— Как? — воскликнула она. — Франческа здесь?
— Она тебя искала. Я хотела, чтобы вы уехали вместе, — была вынуждена признаться Бьянка.
Джулия перевела гневный взгляд на Инес, которая держалась абсолютно спокойно, с холодным достоинством:
— Я предотвратила похищение Джулии! — отчеканила она. — Или ещё что похуже! Та девица — сообщница господина Манриоло, и она замешана в заговоре!
— Это Манриоло, что ли, заговорщик? — снова изумилась Бьянка. Она, конечно, плохо знала слугу Роберто д’Эсте, но была наслышана о нём. Манриоло — гаер, ловкач и трепло, которому никто не доверил бы даже украсть горшок на базаре! Какой из него заговорщик?
— К дохлым рыбам твой заговор! — завопила разъярённая Джулия, так что немногие присутствующие на галерее вздрогнули и стали оглядываться на них. — Франческа — моя сестра! Как ты смеешь говорить о ней такое!
Бьянка заволновалась. Допустим, пять минут назад она и сама подозревала нечто подобное, но считала, что незачем было делиться семейными тайнами со всей Венеттой! Она поспешно обняла дрожащую от ярости золовку за плечи:
— Успокойся, дорогая, дыши глубже! Тебе нельзя напрягаться!
Куда там, Джулию уже было не остановить! Даже Рикардо иногда отступал перед гневом сестры, убегая «по делам», чтобы дать ей возможность выпустить пар и пошвыряться вещами, пока не остынет. Инес тоже, слегка растерявшись, отступила перед её натиском:
— Твоя… сестра?
Джулия, презрительно рассмеявшись, стряхнула руку Бьянки с плеча:
— И не только моя, чтоб ты знала! Ты что, не замечала, как они похожи с Энрике?
Бьянка так и замерла на месте. Инес, сглотнув, могла только выдавить:
— Энрике?..
— Не слушай её! Она просто переутомилась! — всполошилась Бьянка, у которой все внутренности свело от страха. Матерь божья, эта безумная девчонка погубит их всех!
Джулия не обратила на неё никакого внимания, приблизив своё лицо вплотную к расширенным глазам и бледным губам Инес:
— Ну и как ты признаешься своему драгоценному супругу, что отправила его сестрицу прямиком в Карчери? — издевательски прошипела она. — Ах да, ведь наш мудрый дож выслал его из города… Отправил сопровождать эскадру. Очень умно! Именно сейчас, когда живущие-под-волнами ещё не забыли того оскорбления, что нанёс им дон Арсаго… Как ты думаешь, много ли шансов, что твой Энрике вернётся обратно?
Инес отшатнулась, побледнев, как человек, получивший смертельную рану. Бьянка хотела вмешаться, как-то утихомирить этих двух сумасшедших, но опоздала. Джулия вдруг схватилась за живот и прикусила губу, как от боли. Инес тем временем бросилась к высоким окнам, за которыми расстилалась панорама лагуны. Над Пьяцеттой медленно занималось утро. На верхушке одной из колонн каменный грифон, словно разбуженный солнцем, вдруг встрепенулся. Покрутил шеей. Развернул крылья, будто заново вспоминая привычные, отработанные веками движения. А потом слетел вниз, распугав стаю нахальных голубей. В воздух с гвалтом поднялась туча птиц.
То, что на площади что-то происходит, Бьянка, занятая Джулией, сообразила по крикам, доносившимся с улицы. Люди заметались, прячась под галереями Прокураций или убегая к Дворцу, под защиту стражи. Стражники ощетинились алебардами. Правда, оружие в их руках слегка дрожало, а на лицах читалось горячее желание оказаться подальше отсюда, лучше всего — на другом конце города.
Люди не могли поверить своим глазам. Грифон, неуклюже развернувшись, чиркнул когтями по брусчатке. Из-под мощных лап брызнули осколки камней.
На восточной галерее Дворца тоже поднялась сумятица. Все бросились к окнам, возбуждённо восклицая и ахая, только Инес казалась застывшей, будто неживой. Убедившись, что Джулия вроде бы не собирается терять сознание, Бьянка тоже захотела посмотреть, что там, но золовка вдруг схватила её за руку:
— Ой, Бьянка! — сказала она жалобным, не похожим на неё голосом. — Что-то мне совсем нехорошо!
«Как же всё это не вовремя!» — мысленно простонала Бьянка, не зная, куда кинуться: то ли поговорить с Инес, чтобы та не вздумала поделиться новыми сведениями с отцом, то ли искать помощь для Джулии.
В этот момент на галерею, подобно золотому вихрю, влетел дон Сакетти, весь в блеске парчового одеяния. Люди сразу притихли и расступились, чтобы дож смог лично увидеть непотребство, творившееся на Пьяцетте. Фалетрус, случайно оказавшийся рядом с дожем, задумчиво покачал головой:
— Не к добру это, — глубокомысленно сказал он. — Плохое предзнаменование.
Тяжело взмахнув широченными крыльями, грифон взял разбег (при этом над площадью пронёсся общий вздох ужаса), взлетел и вскоре растаял в светлеющем небе.
Не помню, сколько времени я просидела, уткнувшись лбом в колени. Постепенно темнота передо мной посветлела. То ли настал рассвет, то ли мои глаза понемногу свыклись с тюремным мраком. Давящая тишина была невыносимой.
«Скарпа…» — не выдержала я. В ответ получила яркую мысле-картину: «Мне и без тебя хреново, отстань».
«Спасибо, что не выдал Джулию и Алессандро».
Я понимала, конечно, что «спасибо» — слишком слабая благодарность в такой ситуации.
«Они мне зла не делали», — всё-таки пробурчал пескаторо спустя некоторое время. Значит, его тоже давило одиночество. Пока мы разговаривали, страх перед будущими пытками и осознание безнадёжности нашего положения как-то рассеивались. Не утерпев, он спросил: «Значит, дар к тебе всё же вернулся?»
«Не уверена, что это к добру!» — воскликнула я, с содроганием вспомнив букет ощущений, который недавно получила благодаря этому дару.
Скарпа едко захихикал: «Что, понравилось зрелище? Погоди, ещё не так развлечёшься!»
Как он мог даже подумать, будто вид чьих-то пыток может вызвать у меня интерес! Скорее всего, просто ехидничал по обыкновению.
«Прекрати!» — отрезала я. К моему удивлению, пескаторо послушно заткнулся.
…Он мог сто раз сбежать, когда Бьянка везла нас к Пьяцетте, — вдруг подумала я. — Да и в доме Граначчи за ним не слишком следили. В отличие от меня, пескаторо был не обязан рисковать собой и спасать Джулию из Дворца дожей.
«Почему же ты не сбежал?»
«Ну, сплоховал, — хмыкнул Скарпа. — Знаешь, я пришёл к мысли, что если твоя жизнь не нужна тебе, обязательно найдётся кто-то, кто захочет использовать её вместо тебя. Здешние камеры вообще способствуют размышлениям».
Мне казалось, за его бравадой скрывалось другое. Просто Скарпа слишком долго был человеком. Это рыба в лагуне может жить сама по себе. Человек, как правило, живёт для кого-то.
Вместе с даром ко мне вернулась решимость. Хватит киснуть! Меня ещё рано списывать со счетов!
«У меня есть идея. Кажется, я смогу тебе помочь».
Камера пескаторо находилась на другой стороне, на один этаж ниже моей. Я чувствовала, как он сидит там, баюкая повреждённую руку и ёжась от сырости. Очевидно, дно шахты было ниже уровня воды. Я пыталась вспомнить долгий путь по сплетению коридоров, чтобы хотя бы примерно представить расположение камер. Интересно, далеко ли мы от канала?
«В твоей комнате есть окно? Оно выходит на улицу?»
Моя собственная камера находилась в глубине здания, и единственное окошко из неё вело в тот ужасный пыточный колодец.
— Да! Есть окошко! Под самым потолком!
От волнения Скарпа заговорил вслух, но это было неважно. Всё равно нас некому было подслушать.
«Значит, прямо за той стеной находится канал! Ты чуешь воду?»
Через некоторое время (очевидно, Скарпа принюхивался) он послал мне такой поток недовольства, что я ойкнула, как от щипка:
— Теперь чую, и это бесит! Как мне до неё добраться?! Я всего лишь рыба, а не буровой механизм!
«Найди в камере самый сырой угол», — посоветовала я, пытаясь говорить спокойно.
— Ну, нашёл, — отозвался пескаторо с возрастающим интересом. — И что дальше? Ты снесёшь эту стенку силой мысли?
«Нет! Но я знаю, кто может!»
Дар кьямата ярко горел во мне. Согревал. Придавал немного отваги. Я не подумала даже, что моё положение только ухудшится, если Скарпа сбежит. Меня грела мысль, что можно хоть так восторжествовать над извергами-палачами. А ещё — отплатить пескатору добром за добро.
Я отчётливо представила тёмную прохладу канала, с крупитчатым илом и мягким дном. Мысленно скользнула в зеленоватую воду, словно запустила руки в ларец с сокровищами. «Только не забывай о Манриоло!» — строго напомнила я себе. Нельзя было позволить магии взять над собой верх, забыть о мерах предосторожности и истощить чужой разум…
Твёрдо пообещав себе это, я позвала Кариту.
Дон Сакетти в тишине своего кабинета перебирал дела, намеченные на день. В окна заглядывало приветливое утро. Кабинет дожа выходил на рио делла Палья — тихий узкий канал позади Золотого дворца. Отсюда открывался умиротворяющий вид на новую тюрьму Карчери. За спинкой кресла почтительно маялся секретарь, синьор Лопарини, поправляя висевшую на шее доску для писания — с чернильницей, пучком перьев и кипой бумаг. Синьор Лопарини считал своим долгом заносить на бумагу чуть ли не каждое слово, сказанное патроном. Странная привычка, учитывая, что его память была похожа на отлично организованную картотеку и никогда не давала сбоев.
Дож размышлял. Сегодня с утра он уже сбросил с плеч одну проблему: после торжественной мессы, под звуки почётных труб «Анжело» и три сопровождающие его галеры отбыли наконец из порта Сан-Николос к островам Канди и Керкире. Это внушало надежду, что синьор ди Горо больше не будет докучать ему своими докладами, а заодно, глядишь, решится вопрос и с Маньяско… Дож с неудовольствием бросил взгляд на осквернённый шкаф-кабинет.
— Сегодня же вызови мастера, — бросил он секретарю. Краснодеревщик клятвенно обещал, что взломать его замки невозможно, а Сакетти не любил самоуверенных людей, чьё бахвальство не подкреплялось делом.
Синьор Лопарини кивнул и сделал пометки в бумагах.
Допрос Джулии д’Эсте, супруги ариминского купца, опять пришлось отложить, на сей раз из-за того, что глупой девчонке приспичило родить чуть ли не во время праздника. Впрочем, подробнее расспросив Инес, дон Сакетти уже более-менее получил представление об этом деле. На первый взгляд, этот «бабий заговор» не стоил выеденного яйца. Вертихвостка Джулия, испугавшись графа Арсаго и возмечтав вместо свадьбы с Энрике сбежать с любовником, подговорила свою монастырскую подружку заменить её в Венетте на пару недель, используя их необычное сходство. За такую проделку обеих девчонок следовало бы высечь, но эту задачу можно перевесить на Рикардо Граначчи, когда он вернётся (пусть, в самом деле, сам разбирается со своей сестрицей!) Вот только одна деталь… Девушка, подменившая Джулию, имела связь с агентом Фиески и была ярко одарённой кьямати, что позволило ей втереться в доверие к дону Арсаго.
Дело Франчески нервировало дона Сакетти, как заноза под ногтем. Магия — это такая вещь, что и взять под контроль невозможно, и упустить нельзя. Что случилось вчера на Пьяцетте? Стоило прикрыть глаза, как перед внутренним зрением снова появлялась нелепо пустая колонна… без грифона. Колдовство? Или массовое помешательство? Или наказание за грехи, как не преминул заметить господин главный инквизитор?
Чтобы не сеять тревогу в городе, Сакетти поручил распустить слух, будто статуя обрушилась из-за порыва ветра. На виду у всех от Мола отошла барка, нагруженная обломками камней. Однако волнения не утихали. Во взгляде второго грифона, который пока что не собирался покидать насиженное место, всем мерещилась нехорошая усмешка.
Имела ли отношение к происшествию эта ведьма, Франческа? А тот странный случай с подручным палача? Тоже она?
Среди бумаг, скопившихся на столе, перед дожем лежал протокол беседы с неким Бьяджо, работавшим в камере пыток, который проводил вчера допрос одного из пойманных агентов. Прочитав этот опус, Сакетти поначалу решил, что парень перегрелся, трудясь у жаровни. Согласно его показаниям, в какой-то момент вместо лица пленника ему почудилась рыбья пасть, клацнувшая зубами в дюйме от его носа, и пока несчастный Бьяджо пытался прийти в себя от шока, скользкий пленник вывернулся из пут и едва не сбежал.
Что могут означать эти бредни? Нерадивость охранников или опять колдовство?
Тем временем синьор Лопарини переминался с ноги на ногу, не решаясь нарушить размышления патрона. Наконец, откашлявшись, он заметил:
— Вы хотели отдать распоряжения насчёт двух агентов, пойманных вчера на празднике.
— Да, — поморщился дож. — Этого карлика удавить в камере. Сегодня же ночью. Без шума.
— А девушку?
Дон Сакетти с трудом удержался от вздоха. С тоской посмотрел на художественно исполненную карту города, висевшую на стене. Ту самую карту, которую год назад дон Арсаго принял в дар от господина Манриоло. После смерти графа дон Сакетти незаметно прибрал её к рукам. Карты всегда его успокаивали. Они создавали иллюзию контроля. Однако с того дня, когда в эту комнату и в шкаф-кабинет вторгся вор, дож чувствовал, что контроль над ситуацией всё чаще уплывает из его рук.
Месяц назад он бы попытался привлечь «морскую ведьму» на свою сторону. Если даже Фиеска так делает, почему им нельзя? Люди с даром кьямата могут быть незаменимы, когда нужно незаметно проникнуть на вражеский корабль или пробраться в закрытый порт, перегороженный цепью. Он бы не поддался магии, как несчастный граф Арсаго! В отличие от него, Сакетти не стал бы зарываться. Мелкие шпионские поручения — вот максимум, что можно доверить Франческе и ей подобным.
Но теперь, после случая на Пьяцетте ему не хотелось и этого. Маги — самые ненадёжные союзники и самые опасные враги, если дело дойдёт до драки. Больше всего ему хотелось бы задушить проклятую ведьму в камере вместе с её сообщником!
Однако был ещё синьор ди Горо, который тоже представлял нешуточную опасность, тем более что в городе его любили и считали героем. Почему он так оживился в присутствии этой девчонки? Может, придержать её, как козырь, до его возвращения? Заодно это усмирит скандалистку Джулию д’Эсте, которая вчера подняла такой шум, что он трижды проклял тот день, когда решил забрать её с острова Мираколо. Надо было просто запереть её в монастыре под стражей! Он бы с удовольствием бросил её в соседнюю камеру с подружкой, но тогда против него ополчатся все патрицианки Венетты. Женщины становятся словно помешанными, когда речь идет о младенцах, а новорожденная девчонка вопила в покоях дворца ещё громче, чем её мамаша. Дон Сакетти ограничился тем, что отвёл им комнаты в самом дальнем крыле, приставил охрану и запретил покидать дворец. Ничего, Джоанна последит за девкой до тех пор, пока не вернётся её супруг. От жены он узнал, что юная нахалка назвала дочь Франческой, и это тоже неприятно кольнуло.
Дож устало потёр руками виски. От резких криков чаек, кружившихся над крышами и каналами, у него разболелась голова.
Тем временем секретарь терпеливо ждал, пока его патрон соберётся с мыслями. Ему нравилась его работа. Помимо приличного жалованья, она давала обширную пищу его наблюдательности. Синьор Лопарини любил наблюдать за людьми. Взять, к примеру, дона Сакетти. Интересное лицо. В близко посаженных глазах видна хитрость, в спинке носа — некоторое коварство, но есть и решительность — в твёрдых линиях рта и подбородка. В нём словно соединялись несколько лиц, пытавшихся ужиться вместе. «Наверное, таким и должен быть дож, — подумал Лопарини. — Ведь ему постоянно приходится уравновешивать противоборствующие партии или гильдии, соперничающие друг с другом…»
Наконец, его патрон вздохнул и как будто очнулся от дум:
— Девчонку пока не трогать, — сквозь зубы процедил он.
Одна из самых удивительных карт Венеции была нарисована в 1500 году графиком и живописцем Якопо де Барбари. Она настолько точна и детальна, что это кажется невероятным для того времени. Барбари изобразил город словно с высоты птичьего полёта, указав каждую, самую маленькую церквушку и площадь. Люди до сих пор не могут толком понять, как он смог так подробно изучить город и нарисовать его в такой удачной перспективе.
В дальнем крыле Золотого дворца пахло тревогой. Утренняя суета, всегда сопровождающая появление на свет нового человека, давно улеглась, но запах тревоги никуда не делся. Бьянка, сидя в кресле, укачивала малышку. Джулия спала, скрытая нежно-зелёным пологом кровати.
Золотисто-розовое небо за окном постепенно тускнело. Мягкий свет скользил по пастельным фрескам на стенах, по шёлковым занавесям. И всё же, несмотря на эту роскошь, несмотря на фрески, резьбу и мягкий восточный ковёр, постеленный на полу, Бьянке эта комната казалась тюрьмой. Комфортабельной, очень удобной тюрьмой для молодой матери с младенцем.
В коридоре дежурил стражник. В дверь с утра то и дело совался секретарь дона Сакетти — невзрачный, невысокий человек с писчей доской на шее, от которого за пол-лиги несло доносительством. Бьянка поморщилась, пытаясь вспомнить его имя. Он задавал ей какие-то вопросы, она отвечала невпопад, потому что Джулия постоянно звала её к себе и вообще вопила как кошка, которой прищемили хвост. Хотя родила она очень легко, по словам Джоанны, «будто чихнуть отвернулась». Не успел отзвонить Марангона на площади, возвещая начало нового рабочего дня, а повитуха уже приняла крошечную девочку — всю красную, сморщенную и горластую, как стая чаек на Рыбном рынке.
Бьянка осторожно пошевелилась в кресле, чтобы не разбудить девчонку, расправила складки юбки. Комната располагалась на самом верхнем этаже дворца, и летом здесь было душно, особенно по вечерам. Бьянке очень хотелось умыться и переменить одежду. Она так и ходила в тяжёлом парадном платье, оставшемся со вчерашнего праздника, но все служанки куда-то исчезли, прибрав комнату и прихватив с собой тазы и кувшины.
Съездить домой и оставить Джулию одну она боялась. Когда донна Джоанна, приторно улыбаясь, протянула ей дочь и спросила, какое имя они придумали для ребёнка, Джулия, с вызовом вскинув голову, ответила:
— Франческа.
Тогда Бьянка впервые ощутила тревогу и напряжение, разлитое в воздухе. Намерения Джулии были ясны как день — ей хотелось хоть так защитить подругу. Вскоре она уснула, так как её знобило, и Фалетрус разрешил дать ей немного макового отвара, чтобы её успокоить. За весь день она просыпалась два раза, и сразу же звала Бьянку. Ей было страшно среди чужих.
«Такая маленькая!» — думала Бьянка, баюкая племянницу с каким-то новым тёплым чувством. Спящая девочка легко умещалась на сгибе локтя. У них с Рикардо детей пока не было. Интересно, обрадовался бы он дочери? Или был бы разочарован? Сын — другое дело, сын — это наследник, которого можно со временем приобщить к делам. От дочерей только лишние хлопоты, и Джулия — яркий тому пример! Из-за глупого легкомыслия взять и поставить всю семью под угрозу!
Малышка завозилась у неё на руках, на миг приоткрыв глаза. Как у всех младенцев, личико у неё было ещё неоформившееся, в красных пятнах. Но глаза — золотисто-карие, яркие. Почти как у той Франчески.
«Для всех нас будет лучше, если она без шума сгинет в тюрьме», — отстранённо подумала Бьянка.
Она влезла в дом Граначчи обманом! Лгала Рикардо, лгала донне Ассунте… Но вместе с тем она чуть не погибла от руки наёмного убийцы — вместо Джулии, а ещё чуть не стала жертвой морских чудовищ — тоже вместо Джулии.
Этот долг так просто не спишешь. Да, иногда старый долг можно похоронить в счётных книгах, спрятать незаметно под новыми столбиками цифр… Бьянка, будучи дочерью и внучкой купцов, научилась проделывать это в совершенстве. Только как забыть, если перед глазами у них всегда будет живое напоминание о предательстве?
Она так погрузилась в размышления, что не расслышала тихий стук в дверь. В комнате, бесшумно ступая по ковру, появилась Инес с тарелкой винограда в руках.
— Спит? — спросила она шёпотом. Бьянка кивнула.
Инес вся дышала свежестью и была похожа на фею весны в голубом платье с квадратным вырезом, с золотистыми волосами, убранными в жемчужную сетку. Её глаза цветом тоже напоминали зеленый прозрачный виноград. Бьянке стало неловко за свой неприбранный вид и неприятно при виде подруги. Вчерашний поступок Инес глубоко её поразил. Оказалось, что за её фарфоровой внешностью таился глубокий тёмный омут, и Бьянка знала, что теперь будет постоянно ощущать его ледяное дыхание. Дружба через прощение — это уже не то, что просто дружба.
Поставив блюдо поближе к кровати, Инес присела на ларь у стены. Под её глазами залегли голубоватые тени.
— Это правда? — тихо спросила она. — То, что Джулия говорила вчера о себе и Энрике?
«Энрике! Вечно этот Энрике! — со злостью подумала Бьянка. — Эта курица вообще о чём-нибудь может думать, кроме своего мужа?!»
У неё было неоспоримое доказательство слов Джулии, но она колебалась, заслуживает ли Инес такой откровенности. Хотя донне Беатрисе Граначчи огласка уже ничем не могла повредить, и дон Арсаго тоже больше года покоился в могиле… Все участники той старой драмы умерли. А сейчас важнее было спасти живых, чем оберегать репутацию мёртвых.
Вынув из-за корсажа письмо, она протянула его Инес.
— Вот, прочти. Донна Граначчи написала это Джулии, когда та жила в монастыре, а граф Арсаго не давал ей покоя, желая устроить помолвку её дочери с Энрике.
Инес зажгла свечи в бронзовом канделябре, потом жадно пробежала письмо глазами. Судя по тому, как долго она над ним сидела, письмо было перечитано не один раз. Бьянка успела переложить спящего ребёнка на другое плечо, чтобы дать отдых затёкшей руке.
— Значит, Джулия не могла выйти за него, так как они родственники, — задумчиво проговорила Инес, медленно складывая письмо. — Но почему она ему ничего не сказала?! Неужели донна Беатриса так боялась огласки, что…
«Если бы ревность не запудрила тебе мозги, ты бы сама догадалась!» — зло подумала Бьянка. Пришлось объяснить:
— Потому что Дону Арсаго было плевать на невестку, ему нужна была магичка кьямата в своей семье! Если бы он узнал, что у него есть дочь, владеющая магией — тут же прибрал бы её к рукам и без всякой свадьбы!
Глаза Инес предостерегающе сверкнули:
— Грех говорить так о мёртвых! Тем более, об отце моего мужа!
— Ой, да брось! Ты сама его боялась! — гневным шёпотом отрезала Бьянка. — И правильно делала, между прочим! Я не говорю, что у него вовсе не было достоинств, но он был так одержим магией, что убил в себе всё живое!
Инес отвернулась:
— Энрике так не считает…
— Твой Энрике всю жизнь обожествлял отца! Пора бы ему повзрослеть. Ему пойдёт только на пользу, когда он поймёт, что не обязан кроить себя по отцовским лекалам!
Между ними снова повисло молчание. Занавески на окне слегка шевелились от сквозняка. Бьянка устало подумала, что ей давно пора вернуться домой. Скоро должен приехать Рикардо, а слуги становятся так нерадивы без хозяйского глаза…
В коридоре раздался лязг — кто-то уронил алебарду. Послышался хохот стражников. Инес вся передёрнулась.
— Мне жаль. Что теперь будет с Франческой? — спросила она.
«О, святая простота! — усмехнулась про себя Бьянка. — Бывают же люди, которым кажется, что достаточно сказать „мне жаль“, и ситуация волшебным образом исправится, всё вернётся на круги своя. Что будет с Франческой! Откуда я знаю?!» Ей хотелось съязвить, что об этом следовало раньше подумать. Но, взглянув в подавленное лицо подруги, она предпочла промолчать.
День в заключении тянулся нестерпимо долго. Мне всё же удалось докричаться до Кариты, хотя поначалу она встретила мои извинения настороженным молчанием, а в ответ на просьбу спасти Скарпу фыркнула и вообще пропала на пару часов. Я была настойчива. От усилий у меня заныли виски, когда паурозо наконец милостиво согласилась: «Хорошо, я помогу ему, только отстань!»
В нижней части фундамента каменная кладка отсырела и кое-где раскрошилась, так как во время приливов эта часть здания скрывалась под водой. Выбрав самый сырой угол, Карита попыталась расшатать и выломать отсыревшие камни. Скарпа изнутри помогал изо всех сил. На то, чтобы справиться с первым булыжником, ушло три часа. Мы приуныли. Однако со вторым и третьим камнем дело пошло легче.
Я не хотела надоедать друзьям постоянными вопросами «Ну как? Сколько ещё удалось вытащить?», поэтому просто пыталась следить за их настроением. Это так увлекло, что скрежет ключа в двери прозвучал для меня словно гром среди ясного неба. Я подумала, что меня собираются тащить на допрос, и у меня чуть не отнялись ноги от ужаса. К счастью, это оказался всего лишь тюремщик, который принёс миску засохшей поленты и тощий тюфяк.
Понюхав еду, я скривилась: от миски пахло ещё хуже, чем на заднем дворе у трактирщика Бонифачо! Мне нужны были силы, поэтому я попыталась проглотить несколько ложек застывшей бурды, но то ли пища была слишком грубой, то ли мой желудок весь ссохся от страха, но поесть так и не удалось. Тюфяк тоже порядком вонял и был весь в подозрительных пятнах. В общем, я решила, что лучше посплю на голых досках, благо ночи стояли тёплые, да и бархатный плащ, предназначенный для Джулии, остался при мне.
Сразу после ухода тюремщика я послала мысленное предупреждение Скарпе, чтобы он спрятал следы подкопа, однако к нему никто не зашёл. Это настораживало. Если стража считает, что заключённый не нуждается в пище и питье, то какой приговор ему уготован? Сразу вспомнились слухи о тюремных «ночных душителях», неслышно проникающих в камеры с гароттой в руке, а потом вывозящих трупы в канал Орфано.
Внизу Карите с большим трудом удалось вытащить четвёртый камень. Я нервно кусала губы. Полосатая тень от решётки, медленно скользящая по стене, представлялась мне солнечными часами, которые отсчитывали последний день чьей-то жизни.
Когда вокруг потемнело, и тени совсем исчезли, я, не удержавшись, спросила у Скарпы: «Ну что?»
«Будь я кошкой, пролез бы», — коротко сказал пескаторо.
Близость свободы его воодушевила. К нему сразу вернулись энергия и прежнее ехидство. Но мне всё равно было тревожно, и чем быстрее сгущалась темнота, тем сильнее росло моё беспокойство. Тюрьмы в Венетте славились своей неприступностью. На моей памяти ещё никому не удавалось выбраться из их каменных ловушек! Всем существом я чувствовала мягкий плеск глянцево-чёрной воды в канале и мрачную неподвижность выраставших из него стен. Хватит ли сил у Кариты вытащить ещё несколько скользких булыжников? Наступил час отлива, и вода, отступая, открыла нижнюю часть стены, покрытую темно-зеленым илом.
Ближе к рассвету мне послышались внизу, в колодце, какие-то звуки. Я вскочила. Скрежет отворяющейся двери продрал по нервам. За ней возникло жёлтое пятно фонаря.
«Беги!» — мысленно прокричала я Скарпе.
«Слишком узко! Я не пролезу!» — послышалось в ответ. Призвав на помощь свой дар, я увидела, как он пытается придвинуть кровать обратно к стене, чтобы скрыть следы разрушений.
Меня охватило дурное предчувствие. От волнения я чуть не выломала решётку, закрывающую крошечное окно в моей камере:
«Нет! Беги прямо сейчас! Карита!»
Лязг ключей слышался уже возле камеры пескаторо. Я приготовилась к худшему, так как понимала, что никто просто так не придёт к заключённому среди ночи, желая скоротать часы до утра!
Темноту прорезал чей-то вопль, но кричал не Скарпа. Снова послышался скрежет и топот множества ног, будто внизу промчался целый табун. Замелькали огоньки факелов. Тот тюремщик, который зашёл в камеру первым, весь трясся, прижимая ладонь к лицу. Его пальцы были черными от крови.
— Ого! Это он тебя так?! — спросил кто-то. — Вот дьявол! Надо было ему все ногти вырвать!
Пострадавший отчаянно замотал головой:
— Да не он это! Не он! Там другое! Глаза горят, когти — во!
— А карлик-то жив?
Сразу несколько человек потянулись в камеру, теперь уже с большей осторожностью. Вскоре раздались изумлённые возгласы:
— Нет его здесь!
— Что, сожрали?!
— А это ещё что?
Судя по проклятьям, донёсшимся снизу, они обнаружили лаз в стене.
Когда спустя некоторое время тюремщики вспомнили обо мне и гурьбой ввалились в мою каморку, я могла только всхлипывать от смеха, сжавшись в комок на полу. В душе у меня всё ликовало: «Он сбежал! Он смог! У него получилось!»
Первый стражник, увидев меня, даже попятился:
— Чего это с ней?
— Может, перепугалась?
Я до боли прикусила ладонь, чтобы не расхохотаться в голос.
— Припадочная! — буркнул тюремщик, схватив меня за плечо и пытаясь вздёрнуть на ноги.
— Ты осторожней! Говорят, она ведьма!
Меня снова потащили куда-то по узким лестницам и коридорам. Втайне я надеялась, что на этот раз посчастливится угодить в сырое подземелье, где мне было бы проще общаться с Каритой — вода близко.
Увы, новая камера оказалась под самой крышей. Это была унылая комната, вытянутая, как пенал, с низким потолком, нависающим над головой. На кирпичных стенах кое-где сохранились следы побелки. Зато в дальнем конце комнаты было маленькое окно с решёткой, сквозь которого виднелся клочок ночного неба.
На миг я забыла даже о присутствии тюремщика, жадно глотая ночной воздух. Только сейчас я поняла, каким смрадом дышала до сих пор! Меня отрезвил только грохот захлопнувшейся двери. Оказывается, человека может осчастливить даже такая малость, как глоток свежего воздуха, если надолго лишить его этого!
В тюрьме можно потерять многое. Здоровье, зубы, а то и некоторые конечности, не дай бог… При одном воспоминании об ужасном пыточном колодце у меня заранее ныли все кости. Но прежде всего ты теряешь чувство собственного достоинства. Ты смиряешься, когда с тобой обращаются как со скотиной. Привыкаешь радоваться мелочам. Куску хлеба без плесени, плошке воды, глотку воздуха из крошечного окна под крышей… За один день в этом ужасном месте я превратилась в дрожащий комок страха!
Стиснув руки, чтобы не дрожали, я сурово приказала себе:
— Разве этому тебя учили на Мираколо? Как говорили монастырские сёстры: «Что бы ни пришло к тебе из моря, ты должна с достоинством встретить это». Здесь, в Карчери, водятся свои чудовища — возможно, ещё пострашнее морских, но их тоже следует встретить с честью…
У стены вдруг послышался шорох, заставив меня нервно прислушаться. Неужели крысы? Говорят, в Карчери водились крысы размером с собаку! От моего хвалёного достоинства тут же не осталось и следа: взвизгнув, я проворно забралась с ногами на койку.
Что-то пролетело через комнату, невидимое в темноте. Мои щёки обдало воздухом, и не успела я опомниться, как что-то родное, тёплое со смехом прикоснулось к моему сознанию, а мне в руки свалился крупный комок перьев, бьющий крыльями и совершенно счастливый от встречи.
Для Энрике Арсаго плавание на военной галере было в новинку. Первые дни его просто ошеломили: тесно, душно, от гребцов несёт потом, в уши вонзаются резкие звуки флейт, задающих темп гребле, и отрывистые команды комитов. Галеры шли быстро, без остановок, на ночь обычно причаливая к берегу. В первый день они плыли на юго-восток, держа курс на Зару. Крейсерская скорость эскадры была не слишком высокой, так как «Анжело» иногда отставал, но они неуклонно продвигались вперёд. Поначалу Энрике старался держаться рядом с Алессандро, но потом стал проводить время то на одном, то на другом корабле, с тайной мыслью сойтись поближе с синьорами Реньером и Альбицци.
Поручение дона Сакетти не давало ему покоя. Он не понимал, в чём можно заподозрить синьора ди Горо, кроме разве что излишнего рвения и преданности делу. Но чем больше Энрике задавался этим вопросом, тем отчётливее понимал, что совсем не знает Алессандро, хоть они и были знакомы с самого детства. Алессандро никогда не стремился раскрывать душу, а здесь, в море, и вовсе превратился в другого человека, причём этот незнакомец производил слегка пугающее впечатление. Он часы напролёт проводил на корме возле румпеля, отдавая приказы рулевому. Энрике, затаив дыхание, следил за ним, и ему казалось, что Алессандро прислушивался ко всему: как шуршит ветер в парусах, с каким звуком плещется вода, обтекая корабельный корпус. Это действительно походило на волшебство! Казалось, что он мог предсказать намерения морской стихии, ориентируясь лишь по виду пенных гребней и лёгких росчерков облаков в небе, и всё это он использовал, чтобы проложить оптимальный курс.
— Он всегда так делает? — спросил Энрике у капитана Альбицци, с которым особенно сблизился за последние дни. В отличие от синьора Реньера, с его краткими сухими ответами и манерами фьорентийского принца в изгнании, Альбицци любил поболтать. Это был тучный, добродушный человек с мягким рябоватым лицом и большими, чуть навыкате, светлыми глазами. Главными удовольствиями в жизни он считал хорошее застолье и душевную беседу. Энрике оставалось лишь аккуратно направлять разговор, наводя его на нужный предмет.
— Зато вишь как ходко идём! — с одобрением заметил Альбицци. — Третий день пути — и ещё ни разу не попали в полосу штиля! Вот что значит чутьё!
Позади них в полусотне саженей, повторяя их курс, шёл «купец». От килевой качки слегка потрескивали мачты. Солнце, выглядывая из-за парусов, пригревало плечи, и от водяного блеска слепило в глазах.
— А это правда, будто дон Алессандро раньше служил начальником стражи у вашего отца? — полюбопытствовал Альбицци. Энрике кивнул.
— Только зря терял время, — отрезал моряк. — Море — вот его стихия! Я, почитай, лет пятнадцать на галере хожу, но такого чутья ни у кого не видел!
Энрике подумал, что лично он знал Алессандро примерно столько же, и тот никогда не проявлял особой страсти к морским путешествиям. Это у него в последний год началось. После того случая в крипте.
— Хотя, может, он выбрал морскую службу, чтобы быть подальше от политики? — вслух заметил он.
— Ну, тогда я его понимаю! — хохотнул Альбицци. — В наше время служба в Сенате требует необыкновенной гибкости! Не хочу сказать, что это плохо, — поправился он, вспомнив, видимо, что беседует с зятем Сакетти, — но простому человеку там придётся несладко! А дон Алессандро мне сразу пришёлся по душе. Он человек занятный. Прямой. С ним как-то спокойнее, даже когда шторм ломает мачты, отсекая тебя от гавани… Будто у него с морем свой уговор.
«Вот оно что!» — подумал Энрике. Синьор Альбицци выразил словами мысль, которая давно зрела у него в голове. Алессандро действительно выглядел так, будто невидимо для всех общался с кем-то в морских глубинах.
— И он всегда так… сосредоточен?
— В этот раз, пожалуй, больше обычного, — согласился Альбицци. — Так ведь и дело нешуточное! Этот груз на Канди и Альберино во как ждут! Порох им позарез нужен… Помню, когда мы добрались наконец до Арсинои и увидели, что от неё осталось, дон Алессандро был сам не свой. Тарчи там таких дел натворили… мда.
— Но сейчас-то на нас никто не нападает! — не отставал Энрике. — Зачем так спешить? Синьор ди Горо не говорил, может, кто-нибудь ждёт его на островах? Друзья? А может, женщина? — Чтобы старый капитан, не дай бог, не заподозрил неладного в его дотошных расспросах, Энрике притворился, что хочет свести всё к шутке и даже изобразил пошловатую ухмылку.
— Женщина?! — расхохотался Альбицци, обрадованный, что нашёл новую тему для разговора. — Если ты моряк, то надёжнее этой возлюбленной тебе не найти! — и он любовно похлопал по румпелю.
Стало ясно, что в ближайшее время от него нельзя будет добиться полезных сведений. Альбицци опять понесло.
— Любовь, скажешь тоже! Она ещё коварней, чем море. Любовь даёт тебе крылья, а потом бьёт под колени. Взлетишь — считай, повезло! Помню, был один случай…
Энрике мысленно отключился, пропуская монотонную болтовню мимо ушей. Он думал о другом. Четыре корабля быстро двигались посреди широкого водного пространства, где на каждой лиге пути их могла подстерегать опасность в виде внезапно налетевшего шторма, тарчийской эскадры или чересчур удачливого капитана Маньяско, предположительно затаившегося в Иллирийском архипелаге. Оказавшись в непривычной стихии, Энрике постоянно испытывал беспокойство. И тревожная мысль, на которую намекал дон Сакетти, будто синьор ди Горо не прочь отхватить себе кусок власти с помощью тех-кто-живёт-под-волнами, здесь, посреди моря, уже не казалась такой бредовой.
К вечеру четвёртого дня они добрались до Ланси — маленького городка, где не было ничего примечательного, кроме церкви и рыбного рынка. Здесь решили остаться на ночь, чтобы дать гребцам отдых. Энрике, почуяв под собой твёрдую землю, едва сдержал вздох облегчения. С непривычки казалось, что берег уплывает у него из-под ног. Очертания города таяли, расплываясь в сумерках, в глубине неба загорались первые звёзды. За спиной размеренно дышало море. Лёгкий ветер нёс с собой запахи ила и водорослей — вероятно, начинался отлив. Кое-где в городе горели редкие огоньки.
Сил у Энрике хватало только на то, чтобы машинально передвигать ноги, следуя за остальными. Добродушный Альбицци, как всегда, пытался шутить, н не нашёл отклика у своих усталых товарищей. Синьор Реньер и синьор Дзорци, капитан «Анжело», держались с подчёркнутой сухостью. Зато острый глаз Реньера раньше всех опознал трактир.
За ужином Энрике почти клевал носом, краем уха прислушиваясь к спору.
— Завтра мы пройдём мимо Иллирийских островов, — говорил Реньер обычным спокойным тоном. — Не лучше ли будет идти ближе к берегу и не отрываться далеко от «Анжело»?
— Может, ещё паруса убрать? — проворчал неугомонный Альбицци.
У галер была такая низкая осадка, что с убранными парусами они легко могли прокрасться вдоль берега практически незамеченными. Реньер напомнил всем, что если Маньяско действительно находится со своей эскадрой на островах, то ему ничего не стоит утром отправиться на разведку, отойти на несколько лиг, захватить добычу, если повезёт, и юркнуть обратно в укрытие, где его сам Хорро не достанет, так как море в тех местах изобиловало рифами и мелями, и нужно было очень хорошо знать фарватер, чтобы преследовать там кого-то.
— Нет уж, прятаться мы не будем, — возразил Алессандро, помня о поручении дона Сакетти.
Его горячо поддержали остальные два капитана:
— На борту у «Анжело» двадцать вертлюжных пушек, и если дон Маньяско рискнет подойти на расстояние выстрела, мы найдём, чем его встретить! — воинственно нахмурился Дзорци.
Они с Альбицци были оба согласны, что с огневой поддержкой «Анжело» у них появилась возможность проучить нахального фиескийца. Но в остальном их мнения расходились. Дзорци предлагал идти своим курсом и подождать нападения, если такое вообще случится. Альбицци же так разошёлся, что был готов даже совершить вылазку на острова.
Алессандро счёл это чрезмерным:
— Груз всё же важнее. За Маньяско потом вернёмся, — решил он.
Альбицци обиделся. После их обширных бесед Энрике узнал, что у него к Маньяско были личные счёты. Сестра капитана, почтенная синьора Альбицци, скончалась в Оливоло на другой день после взрыва в Арсенале. Сердце старой дамы не выдержало ночного переполоха и утренних слухов о том, что взрыв был спланированной диверсией северных герцогств, и войска Лиги якобы уже продвигаются к Фьюзи. Альбицци жил с сестрой как кошка с собакой, но родная кровь — не водица, так что теперь при одном упоминании дона Маньяско он взрывался, словно закупоренное вино на солнце.
Спор разгорелся. Алессандро, желая достать карту, похлопал себя по карманам и с досадой сказал:
— Эх! Кажется, я оставил её в каюте.
— Если надо, я принесу, — предложил Энрике, обрадовавшись такому случаю. Ему давно не терпелось заглянуть в каюту синьора ди Горо.
Вернувшись в порт, он опять поднялся на галеру, спокойно кивнув вахтенным. Почти все гребцы и матросы собрались возле камбуза. Поднявшись по трапу на корму, Энрике с колотящимся сердцем вставил ключ в замочную скважину и зажёг свечу от фонаря. В командирской каюте было тесно, как в бочке, и примерно так же темно. Смотреть тут было особенно не на что: узкая кровать за пологом, миниатюрный стол, пара кресел — вот и вся обстановка. В углу стоял сундучок с вещами. На стене висели две полки: на одной стояли книги, на другой поблескивал диск астролябии. Энрике порылся в сундуке, но не нашёл ничего интересного, кроме запасной одежды. Никаких писем, никаких документов, которые можно было бы счесть компрометирующими. Он наскоро пролистал книги и, наконец, подступился к бумагам, аккуратно убранным в бювар.
Карты и судовой журнал лежали отдельно. На листе, вложенном в журнал, он увидел столбик дат и какие-то расчёты. Одна дата была обведена в кружок с пометкой «Отранто», а чуть ниже её стояла другая, обозначенная как «Венетта». Что бы это значило? Алессандро планировал вернуться? Вообще-то Энрике рассчитывал, что их плавание продлиться гораздо дольше: от Отранто — до Керкиры, потом на Канди и, наконец, на Альберино, который находился так далеко, что казался почти краем света.
Задумчиво перебирая листы в папке, он вдруг наткнулся на портретный набросок: девичье лицо, нарисованное лёгким росчерком грифеля. «Джулия?!» — удивился Энрике, но, присмотревшись, понял, что он ошибся. У девушки были более острые скулы, а линии бровей и подбородка выдавали непреклонный характер. Это была та, другая. Магичка кьямати, которую поймал дон Сакетти… В изгибе её полных губ ему померещилась насмешка, и Энрике с досадой сунул листок обратно в папку.
Когда Инес сообщила всем об обмане, который устроила Джулия, он сперва не поверил. Кому нужна такая изощрённая ложь? Неужели Джулия считала его таким чудовищем? Если она была так категорически настроена против помолвки, почему не поговорила с ним откровенно? Он не стал бы настаивать на свадьбе и нашёл способ убедить отца… Но потом подтвердилось, что Инес была права. С тех пор Энрике не мог даже думать о Джулии без неприязни. Он и раньше старался избегать её, когда она вернулась в Венетту вместе с мужем, чтобы не создавать неловких ситуаций. Но теперь выходило, что она не просто бросила его перед свадьбой, а вдобавок выставила идиотом: что это за влюблённый жених, который даже не распознал подмену невесты! Наверное, весь город исподтишка хихикал над ним! И та ведьма тоже.
Прошлой весной, когда она жила в палаццо Арсаго, они виделись не очень часто, но он помнил, как пугал его иногда её твёрдый сосредоточенный взгляд. В глубине её золотистых глаз словно горел потаённый колдовской огонь. Таким взглядом можно отправить в небытие кого угодно, хоть кровожадную горлодёрку, что Франческа и проделала однажды, на празднике у его отца!
«А ведь во взгляде Алессандро тоже время от времени мелькал этот колдовской огонёк», — вдруг сообразил Энрике. Он никак не мог отделаться от этой мысли. Нет, чушь всё это. Что может быть общего у синьора ди Горо с морской колдуньей?
Но портрет… и расчёты… и эта странная скрытность… А вдруг дон Сакетти прав, и Алессандро с Франческой давно сговорились? Что они замышляют?
Энрике опомнился, когда пламя свечи вдруг замигало, едва не оставив его в темноте. Спохватившись, он увидел, что свеча прогорела почти на треть. Ему давно пора было вернуться! Он поспешно принялся сгребать бумаги, убирая всё по местам. Чего доброго, сейчас явится Алессандро, чтобы узнать, куда он запропастился! Энрике так погрузился в размышления, что, уходя, в спешке чуть не забыл прихватить карту, за которой его, собственно, и посылали.
Ночью ему не спалось. То выл ветер в снастях, то скрипели переборки и бимсы, то на берегу вдруг разбрехались собаки. А главное, мешали неотвязные мысли. Энрике забылся сном лишь под утро, и почти сразу кто-то принялся немилосердно трясти его за плечо. С усилием разлепив глаза, он увидал перед собой Алессандро, который протягивал ему тонкую кольчугу:
— Надеюсь, что не пригодится, — сказал он серьёзно, — но всё же надень. На всякий случай.
— В такую жару?! — попытался возмутиться Энрике сквозь душераздирающий зевок. Получилось не очень. Солнце ещё не взошло, и от моря тянуло прохладой, но если день выдастся таким же ясным, как вчера, он ещё до полудня изжарится в этой кольчуге как лангуст на сковороде!
Алессандро пожал плечами:
— Если хочешь, чтобы я привёз в Венетту твой труп, тогда можешь не надевать, конечно.
Сам он был уже собран и одет в лёгкий полудоспех, не стеснявший движений. Энрике заторопился. Наскоро поплескав в лицо водой, он принялся одеваться, путаясь в завязках и стараясь не отстать от других. Алессандро и Дженнаро Бисса, его помощник, выглядели так, будто накануне весь день прохлаждались в тени, а не вели корабль под палящим зноем. Даже толстый Сарто, служивший на галере канониром, и тот казался бодрячком! Энрике с завистью подумал, что моряки, окружавшие Алессандро, вероятно, были сделаны из дуба и так просолились в море, что их тела приобрели твёрдость железа.
Когда выглянуло солнце, небо стало похоже цветом на выцветший шёлк. Лёгкий ветерок еле трепыхался, из-за чего они едва не застряли в Ланси. Однако вскоре Алессандро удалось-таки поймать ветер, и четыре корабля снова заскользили по переливчатой водной глади. Энрике прилип к поручню по левому борту, до рези в глазах вглядываясь в горзонт и втайне мечтая первым увидеть вражеские галеры. Если Маньяско вообще соизволит явиться, конечно. Дженнаро тоже не выпускал из рук подзорной трубы. Он ещё больше насторожился, когда слева показались голубоватые очертания островов Наренти и Лагоста. «Похоже, что обошлось», — подумал Энрике, и в этот момент Дженнаро предостерегающе крикнул. Из-за оконечности дальнего острова им наперерез выдвинулись четыре галеры.
Алессандро только усмехнулся.
— Всё-таки дон Маньяско не удержался. Решил поживиться за наш счёт. Ну что же…
Он обернулся к помощнику:
— Просигнальте Реньеру и Альбицци, чтобы шли за нами. Подождём «Анжело». Может, ещё получится договориться миром.
— Вы хотите вступить в переговоры с этим мерзавцем?! — возмутился Энрике, в душе которого разом ожили все подозрения. Он прикусил язык, вспомнив, что на военной галере спорить с командиром не полагалось. Запрут в трюме — и все дела. К счастью, его оплошности никто не заметил, так как все стоящие на корме с тревогой следили за манёвром Альбицци. Тот упорно рвался вперёд, игнорируя все приказы.
— Что со стариком? — нахмурился Алессандро. — Перегрелся на солнце?
Энрике незаметно отступил в тень от паруса, притворяясь невидимым. Вчера после ужина у них с Альбицци состоялся свой разговор. Угадав в капитане союзника, Энрике раскрыл ему душу, рассказав о поручениии дожа. Что бы ни случилось, Маньяско не должен уйти живым! Пригласив Альбицци пройтись по берегу, Энрике показал ему бумагу, подписанную дожем, и заверил его, что тот, кто поможет разделаться с фиескийцем, не останется без награды. Альбицци очень воодушевился.
— Смотрите, они убирают мачту! — воскликнул Дженнаро.
— Готовятся атаковать!
Даже Энрике, отроду не бывавший в морских сражениях, знал, что означает этот манёвр. Во время боя галера не должна зависеть от капризов ветра, поэтому перед атакой обычно убирали паруса.
Тем временем два «фиескийца» готовились обойти их с левого фланга. На подмогу своим уже спешил «Анжело», и противники, разумеется, не хотели подставлять ему беззащитные борта. Алессандро рассчитывал, что именно «Анжело» начнёт бой, с дальнего расстояния обстреляв чужие галеры, но из-за опрометчивости Альбицци от этого плана пришлось отказаться. Если сейчас не поддержать атаку, капитану Альбицци придётся худо!
— Что будем делать? — с беспокойством спросил его помощник.
Алессандро нехотя отдал приказ:
— Рангоут рубить!
Матросы бросились убирать мачты и укладывать их на банки, после чего гребцы слаженно налегли на вёсла. Вздрогнув всем корпусом, галера пошла вперёд. Возле куршейной пушки, заряженной и готовой к бою, захлопотали канониры. Энрике сам не заметил, как его пальцы сжались на поручне. Сердце билось в такт с ударами весел, язык от волнения присох к нёбу. Хищные обводы фиескийских галер надвигались всё ближе. Вскоре он мог различить на палубе человеческие фигуры и черные дула фальконетов, торчавшие на рамбаде, нацеленные прямо на них. Потом грянул залп — это ударила пушка Альбицци.
— Слишком рано, — нервно пробормотал Дженнаро. — Сейчас как ответят…
Перед решающей схваткой галеры успевали сделать всего один-два выстрела, поэтому тянули с этим до последнего, чтобы точно не промахнуться. Их наводчик тоже поднял руку, показывая, что готов. В другой руке он держал линь, прикреплённый к спусковому механизму. Энрике до боли прикусил губу, чтобы сдержаться и самому не крикнуть «Огонь!», а потом броситься ничком на палубу. Он невольно представил, как ядро со свистом летит на них, разнося рангоут в щепу, разрывая в клочья и снасти, и человеческие тела…
Раздался грохот, треск крошащегося дерева — это галера Альбицци на полном ходу протаранила встречного «фиескийца». Окованный железом шпирон глубоко вошел в корпус неприятельского корабля. Тот накренился, почти черпнув воду бортом. Гребцы попытались сдать назад, но — нет, куда там, галеры сцепились намертво! На палубах закипела схватка, которую скрыли от глаз клочья вонючего дыма.
— Огонь! — сквозь грохот послышался крик Алессандро. Два пушечных выстрела слились в один. Корабль содрогнулся и застонал, совсем как живой. Фиескийская галера стремительно приближалась. Энрике замер, собирая в кулак всю храбрость, крепко стиснув рукоять меча. Дженнаро кричал ему что-то вроде «держись!», но он, заворожённый зрелищем надвигающейся на них громады, почти ничего не слышал.
Корабли сошлись с оглушительным треском. Несколько человек сразу же перескочили на палубу. Воздух взорвался криками, топотом, треском разрываемых снастей и леденящими кровь звуками выстрелов.
— Вперёд! — орал кто-то, свой или чужой, неясно. Не разглядеть в едком дыму. Энрике отбивался от всех подряд. Его оттеснили от Алессандро, Дженнаро тоже исчез. С трудом увернувшись от чьей-то палицы, он отбил выпад другого матроса, который попытался подрубить ему ноги. В абордажной схватке в ход шло всё, что угодно: мечи, крючья, метательные горшки с жиром, палицы и арбалеты. Палуба превратилась в скользкий кромешный ад, в котором бестолково суетились человеческие фигуры, спотыкаясь о развороченный настил.
Кое-как проморгавшись от едкого дыма, Энрике пытался пробиться к своим, но внезапно на него налетел огромный краснолицый фиескиец с мечом. Его первый удар был такой силы, что у Энрике сразу же онемела рука. «Вот и всё», — подумал он обречённо. Фиескиец взревел, как медведь, и вдруг, выпучив глаза ещё шире, рухнул навзничь на палубу. Из-за его спины показалась знакомая стройная фигура в полудоспехе:
— Вот ты где! — воскликнул Алессандро. — Быстро в шлюпку!
— Нет! — почти всхлипнул Энрике. Его била дрожь, в глазах всё мутилось. Казалось, сам воздух был насыщен кровью, звериной жестокостью и предательством.
Алессандро, посмотрев на него, заговорил спокойнее, внятно и чётко, словно с ребёнком:
— Пришла шлюпка от Реньера. Тебя заберут. А я попытаюсь пробиться к Маньяско! Он мне нужен!
— Нет! — в груди у Энрике вдруг вспыхнула ярость. — Ты предатель!
Он неловко замахнулся мечом, но Алессандро машинально отбил удар. На его лице появилось озадаченное выражение.
— Да что с тобой?
— Думаешь, я не понял? Ты хотел сговориться с Маньяско!
Снова грохот, треск, глаза разъедает от сгоревшего пороха. Кажется, «Анжело» тоже вступил в игру. Повернувшись бортом, он обстреливает одну из галер, попытавшуюся зайти в тыл венеттийцам.
— Я хотел лишь понять, отчего он так нужен дону Сакетти! — кричит Алессандро, отбивая очередной удар. Энрике разбирает злость. Его противник будто заговорённый! Или он научился угадывать мысли? Куда бы Энрике не нацелил свой меч, он везде встречает непробиваемую защиту.
— Здесь не место для разговора! — теперь Сандро тоже злится. — Ступай к Реньеру! Остальное — потом!
В следующий удар Энрике вложил всю свою душу. И снова мимо. Ярость захлёстывает его мутной волной.
— Ты сошёлся с магичкой кьямати, чтобы убить моего отца! — бьёт он наотмашь, стараясь перекричать окружающий грохот.
А вот это, кажется, попало в цель. Алессандро растерян настолько, что опускает оружие:
— Что?! Это неправда!
— Манриоло мне всё рассказал! — наступает Энрике, воодушевившись. — Он был вашим сообщником! Вы убили отца! Хотели отнять его магию! Вы убийцы!
Алессандро пытается что-то ответить, но его слова тонут в грохоте, а за бортом совсем рядом вдруг вздымается водяной столб. «Пушечное ядро!» — успевает подумать Энрике, прежде чем палуба проваливается куда-то вниз, и он вместе с ней. В панике он хватается за измочаленные обрывки снастей. Настил стал скользким от крови и разлитого жира, но кое-как ему удаётся подняться на ноги. Сердце колотится чуть ли не в горле. Энрике оглядывается — Алессандро нет. Нигде. На ватных ногах он подходит к борту, цепляясь за уцелевшее ограждение. Смотрит, как на маслянистых, чёрных волнах колышется рябь.
— Дон Арсаго! — доносится вдруг сквозь дым и безумные вопли. — Дон Арсаго! Вы здесь!
Где его меч?! Неужели выронил во время падения? Энрике в панике шарит глазами по палубе. Оказаться безоружным перед врагами — верная смерть! Но чёрные тени, возникшие вдруг из дыма, не собираются его убивать. Это свои. Матросы с галеры Реньера. Он смутно припоминает, что Алессандро что-то твердил про шлюпку.
— Дон Арсаго! Вас приказано увезти отсюда!
«Дон Арсаго — так обычно называли отца, — отрешённо подумал Энрике. — Что ж, теперь я отомстил за него».
— Скорее!
В этот миг галера содрогается всем корпусом, их швыряет на палубу, а на головы градом сыплются обрывки канатов, обломки такелажа и прочий хлам. Энрике глохнет почти до потери дыхания, но потом кто-то резко вздёргивает его на ноги и тянет куда-то…
Он не помнил, как оказался в шлюпке. Оглянувшись, увидел, что галера Альбицци догорала пылающим костром, а на их собственном корабле ещё продолжался бой. Энрике мысленно возблагодарил небеса за то, что сумел вырваться из этого ада.
Через четверть часа он уже стоял на палубе перед Реньером, который даже в нынешней критической ситуации, весь пропахший порохом, ухитрялся сохранять хладнокровие.
— А дон Алессандро? — только и спросил он.
— Погиб, — коротко ответил Энрике. — И Альбицци тоже.
Реньер выдержал приличествующую скорбную паузу.
— Дон Алессандро был прав, когда не спешил нападать, — сказал он немного погодя. — Видите, вон там? Смотрите!
Энрике взял предложенную подзорную трубу и увидел на горизонте стайку подозрительных светлых облаков… нет, парусов! Это были паруса!
— Тарчийская эскадра, — с горечью сплюнул Реньер, пока Энрике, прижав к глазам окуляр, лихорадочно пытался сосчитать вымпелы.
— Не старайтесь, и так видно, что их там не меньше дюжины. Что нам делать? Маньяско, скорее всего, отступит. Попытается укрыться на островах. Он хорошо знает фарватер, где можно пройти между мелями. Мне эти воды незнакомы, и в любом случае «Анжело» там не пройдёт. У него слишком глубокая осадка.
— Но мы же не можем защищать его в одиночку! — воскликнул Энрике.
Вооружённый «купец» возвышался неподалёку, словно грозная плавучая крепость. Тарчи, наверное, здорово оживились при виде столь желанной добычи. Энрике с усилием подавил дрожь от мысли, что придётся ещё раз окунуться в мясорубку абордажного боя.
— Но и оставить его мы не можем, — рассудил Реньер. — Иначе после возвращения в Венетту нас ждёт трибунал.
«Что же делать?» — метались мысли Энрике. Дож поручил ему разобраться с Маньяско… и он почти выполнил это! Проклятый фиескиец вполне мог погибнуть в схватке. А если нет, тогда тарчи закончат начатое. Что касается «Анжело»… Жаль, конечно, оставлять его здесь, но вступать в схватку с целой эскадрой было бы чистым безумием! Дон Сакетти должен будет это понять!
Волшебное письмо с подписью дожа, порядком измятое, снова выглянуло на свет.
— Я считаю, нам нужно вернуться, чтобы известить сенат об этом событии, — заявил Энрике, протягивая письмо командиру Реньеру. Тот прочёл, и на его обычно невозмутимом лице что-то дрогнуло.
— Что ж, это аргумент, — задумчиво произнёс он. И отвернулся.
Энрике кусал губы, ожидая, чтобы Реньер отдал приказ рулевому и комитам. Если бы он мог, то сбежал бы отсюда впереди корабля. Чего медлить, ведь тарчи сейчас будут здесь! Вряд ли, конечно, они соблазнятся погоней за одинокой галерой, когда их ждёт более жирная добыча, но кто их знает… Однако Реньер молчал. Он смотрел на полыхающий вдали пожар и на море, кипевшее обломками, ставшее сегодня могилой для многих моряков Венетты.
Венетта, Дворец дожей.
Город плавился под жарким июльским солнцем. Влажный горячий воздух дрожал над мраморными статуями, гладкие блестящие плиты площади Трёх Грифонов слепили глаза, и всё живое в полуденные часы старалось забиться куда-нибудь в тень, под аркады, чтобы ухватить хоть глоток прохлады. Бьянка с Джулией задыхались в душных покоях. Джулия укачивала малышку, а Бьянка вяло прислушивалась к негромкому пению служанки, которая поливала поникшую от жары герань и базилик на террасе.
— Парит, как будто перед грозой, — недовольно сказала она, обмахиваясь веером.
— Какая она милая, правда? — глядя на дочь, прошептала Джулия. — Мне кажется, я никого не смогу полюбить так сильно, как её!
Бьянка невольно улыбнулась, засмотревшись. Укачивая ребёнка, Джулия словно преобразилась: всё, что было лучшего в её душе, отразилось сейчас на лице, придавая ей особое очарование. Она казалась такой трогательной и совсем беззащитной перед мощной силой, которую представлял сенат во главе с дожем.
— Пока она спит, поговорим о другой Франческе, — напомнила Бьянка шёпотом, чтобы не разбудить ребёнка. — Значит, она больше ничего о себе не рассказывала?
— Нет, — печально вздохнула Джулия. — Только про мать, деда… и всё. Она не очень-то разговорчива.
«То есть ты, по обыкновению, болтала за двоих!» — мысленно съязвила Бьянка, снова почувствовав всплеск раздражения.
Ей предстояла нелёгкая задача. Как можно вытащить из тюрьмы человека, о котором ты ничегошеньки не знаешь?! Тем более — человека, обвинённого в преступлении против государства! Бьянка остро нуждалась в союзниках. На Джулию, при всём её горячем сочувствии к подруге, нельзя было положиться. Та сама привыкла во всём полагаться на других.
— Если бы нам удалось найти кого-то из её родных…
Джулия сквозь слёзы покачала головой:
— Вряд ли. Её даже ни разу не навещали. Я имею в виду, в монастыре. Если кто-то из её родных ещё жив, наверное, они давно забыли о ней.
— Если бы мы могли узнать хотя бы её полное имя! — раздражённо сказала Бьянка. — Имя тоже способно защитить! Если Франческа принадлежала к одной из старых семей Венетты, к ней отнеслись бы совсем по-другому!
«А это вполне вероятно, учитывая, каким даром она владеет».
— Мы никогда не говорили об этом, — всхлипнула Джулия. — В монастыре никого не интересовало, насколько пышно твоё родословное древо. Бьянка, я чувствую себя такой беспомощной! Я расспрашивала донну Джоанну, она молчит. С кем-нибудь из сенаторов увидеться невозможно. О, скорей бы вернулся Роберто! Он докажет, что Манриоло никогда не имел дела с агентами Фиески, и Франческу сразу отпустят. Кто вообще такое придумал, будто Манриоло — шпион?! Да у него бы на это сроду мозгов не хватило! И вообще, у сената нет никаких доказательств против Франчески!
«Чтобы тайно придушить человека в камере, доказательства не нужны», — мрачно подумала Бьянка. До неё дошёл слух, будто карлику, которого схватили вместе с Франческой, удалось бежать. Разумеется, это было ложью. Ни одному счастливчику ещё не удавалось сбежать из венеттийской тюрьмы! Нет, скорее всего, тело несчастного шута уже пошло на корм морренам…
Она не стала говорить этого Джулии, чтобы не пугать её ещё больше, но и сама не знала, как найти выход. Посоветоваться было не с кем. Отец Бьянки, дон Санудо, только хмурил седые брови: «Лучше бы ты не вмешивалась, а то как бы хуже не стало!» Дон Санудо, к старости накопив богатств и заняв прочное положение в обществе, сделался медлителен и осторожен, как старый карп в пруду. Бьянка, может, и послушалась бы отца, однако врождённое чувство справедливости не давало ей покоя. А ещё подспудно тлела мысль, что фальшивая «Джулия», с которой она познакомилась прошлой весной, нравилась ей даже больше настоящей золовки. У Франчески была внутренняя сила, здравый смысл и верность друзьям — качества, которые Бьянка превыше всего ценила в людях. Ей совсем не хотелось, чтобы такая девушка стала жертвой интриг дона Сакетти!
Малышка, будто почуяв печальное настроение матери, вдруг проснулась и расплакалась. Тотчас же за дверью послышалась суета. Бьянка насторожилась: в последние дни она привыкла нервно вздрагивать от любой новости. Но это оказалась всего лишь Дзанетта — кормилица, нанятая в помощь Джулии. Влетев в комнату, она с улыбками «А кто это у нас тут? Что за слёзки?» забрала девчонку у матери, стараясь её успокоить. От её ласкового сюсюканья у Бьянки заныли зубы.
Следом заглянула Инес, что тут же вызвало у Джулии разъярённое шипение:
— Зачем ты сюда явилась? Говорила же — не показывайся мне на глаза!
Инес смущённо потупила взгляд:
— Я хотела только помочь…
— Если ты хоть пальцем прикоснёшься к моей дочери, клянусь, я тебе руки поотрываю! — крикнула Джулия, гневно сверкая глазами.
Не желая устраивать сцену при слугах, Бьянка незаметно кивнула Инес в сторону двери: мол, давай выйдем. Когда они оказались одни посреди тихой пустой галереи, расчерченной полосами света, девушка огорчённо вздохнула:
— Она теперь так и будет на меня кидаться?
— А ты как хотела? — недобро усмехнулась Бьянка.
— Я же не знала! В ту ночь ты сказала только, что хочешь помочь им бежать! Я понятия не имела, что та девушка — её сестра, что они… что она сестра Энрике!
Бьянка отметила, что Инес выглядела бледной и какой-то потерянной. Словно после той ночи в ней что-то надломилось. Глаза её покраснели и были обведены синеватыми тенями, нежная фарфоровая кожа от волнения пошла пятнами:
— Я не сказала этого отцу… дону Сакетти, — тихо произнесла она.
— Правильно сделала, — кивнула Бьянка.
«Если Сакетти заподозрит, что Франческа — побочная дочь графа Арсаго, да ещё владеющая магией, он её точно живой не выпустит».
— Но если она действительно родственница Энрике, я хотела бы, чтобы с ней обошлись по справедливости.
— Я наводила справки в монастыре, — призналась Бьянка. — Толку мало. Думаю, только настоятельница знала о родителях Франчески, а её уже нет в живых. Вроде бы мать Франчески жила где-то в пригороде, в глухом поместье…
Инес решительно сдвинула брови:
— А граф Арсаго практически не покидал Венетту — был вечно занят в сенате. Что-то не сходится. Как же они могли встретиться? Но если Франческа — действительно дочь патрициев, тогда её дело должно разбираться на Совете десяти, таков закон.
Бьянка приостановилась в задумчивости. Её осенило воспоминание: дон Арсаго и правда редко уезжал из Венетты, даже его сына в Патаву обычно сопровождал кто-нибудь из друзей или охранников, но время от времени граф навещал своих друзей в поместьях, расположенных по течению Бренты. Там же полно старинных усадеб! Для знатного господина, жаждущего уединения, но в то же время не желающего быть оторванным от новостей (а именно такой характер, судя по всему, был у деда Франчески), лучшим вариантом было бы приобрести один из домов на Бренте. Ей нужно только поехать в Киоссу, взять барку и проехаться по реке. Ну и ещё посмотреть архивы купли-продажи домов.
Она с новым интересом взглянула на Инес. Надо же, когда ревность не застит ей разум, в этой белокурой головке иногда заводятся дельные мысли!
— Спасибо за совет, — сказала она искренне. — И ты меня ещё больше обяжешь, если не станешь передавать наш разговор светлейшему дожу.
Взгляд Инес был серьёзным и каким-то печальным:
— Я не шпионка своего отца, зря ты так думаешь.
— Считай, что я заразилась подозрительностью от дона Сакетти, — съязвила Бьянка, не удержавшись от шпильки. — Это ведь ему везде мерещатся лазутчики и шпионы! Боюсь, если бы не то происшествие с грифоном, которое можно объяснить только магией кьямата, Франчески уже не было бы в живых! Наверное, в Карчери боятся, как бы она не натравила ожившего грифона на своих палачей!
Инес отвернулась и подошла к окну:
— Тот случай действительно можно объяснить только магией… Но Франческа здесь не при чём, — сказала она глухо.
Все последние дни Инес думала лишь об Энрике. Галеры ушли в море три дня назад, и с тех пор с моря не было новостей. По ночам она долго лежала без сна, а, когда засыпала, ей снилось, что она летит над сияющей густо-синей гладью, отыскивая взглядом цепочку судов под знакомым флагом. Во сне у неё были мощные крылья, способные унести её далеко от дома.
Во сне Инес была грифоном.
— Мне кажется, это я его разбудила, — сказала она, обернувшись.
Приглядевшись, Бьянка поняла, что подруга не шутит. Ничего себе новость! В это трудно было поверить. Зрелище внезапно «ожившего» грифона на площади было впечатляющим, так что более вероятно, что Инес просто посетило ложное виденье, галлюцинация со страху. Впрочем, она всегда была немного странной. Редко делилась своими мыслями, предпочитала держать всё в себе. Что касается внешней окаменелости, тот грифон мог у неё многому поучиться!
Правда, сейчас Инес выглядела совсем по-другому — растревоженной и живой.
— Я не знаю, что с этим делать! — воскликнула она с отчаянием в голосе. — Это просто просыпается во мне… иногда. Я слышу чужие, не свои мысли. Чувствую крылья и могу увидеть город с высоты. Узнаю о вещах, о которых раньше и подумать бы не могла!
Стоя у окна, она беспомощно прислонилась плечом к стене, будто в поисках хоть какой-то опоры. Бьянка не знала, что ей сказать. После недавнего предательства ей было трудно вызвать в себе сочувствие к Инес. Однако она хорошо знала, каково это: справляться с проблемами в одиночку. Самой не раз приходилось. Стараешься как проклятая, делаешь всё, что можешь, а другие только снисходительно посмеиваются, и само их отношение только подчёркивает твою инаковость, непохожесть…
А Инес продолжала рассказывать, быстро, проглатывая слова, то ли боясь впоследствии пожалеть о своей откровенности, то ли спеша выплеснуть всё из себя:
— Я нашла у отца книги о магии, которые он привёз с Мираколо. Забрала себе. Он пока что их не хватился, и не думаю, что он заметит пропажу. Кажется, он отказался от мысли использовать людей с даром кьямата. Слишком непредсказуемо. Слишком опасно. Я пока не говорила ему, что я тоже, возможно… Вдруг это ошибка? С той ночи, когда пробудился грифон, у меня только дважды вышло его почувствовать, и то во сне.
— Ладно, давай разберемся, — не выдержала Бьянка. — Допустим, что нечто в ту ночь — приступ волнения, страх или сердечная боль — вдруг разбудили дремавшую в тебе магию. Если верить легендам, с нашими прабабками это случалось гораздо чаще.
«И такие случаи больше уместны в легендах, а не в реальной жизни», — мысленно добавила она.
— Но ведь это не делает тебя кем-то другим! Не думаю, что ты позволишь какому-то каменному чудовищу поработить свой разум. Магия изменит тебя лишь настолько, насколько ты сама захочешь.
Инес задумалась.
— Что ты собираешься делать? Ты решила помочь Франческе в надежде, что она объяснит тебе, как лучше справляться с даром? — прямо спросила Бьянка.
Может, это было эгоистично, но её мало волновали проблемы Инес, зато очень интересовало всё, что могло помочь Франческе и Джулии.
Девушка смутилась, замотав головой, так что длинные серьги затанцевали вокруг шеи:
— Нет-нет, что ты! Было бы нехорошо с моей стороны ожидать помощи от человека, попавшего в тюрьму по моей вине! Я просто хочу, чтобы всё было честно.
Правда, одна подспудная мысль у Инес всё же имелась. Она не стала рассказывать о ней Бьянке, так как не находила слов, чтобы объяснить, каково это: чувствовать себя Инес и в то же время — другим существом. Если Франческа так же тесно связана с живущими-под-волнами… и если она, Инес, сделает для неё что-то хорошее, может, тогда море сжалится и вернёт ей Энрике целым и невредимым?
Свинцовые крыши тюрьмы Карчери, пылающие на солнце, источали жар. Воздух в камере превратился в удушливый смрад, от которого першило в горле. Даже просто открыть глаза было подвигом. По моим ощущениям, голова превратилась в тяжелый горшок с кашей, в которой тонули любые мысли. Измученная духотой, я не шевельнулась, когда заскрипела дверь и послышались знакомые шаги тюремщика. Хотя в первые дни каждый скрежет ключа вызывал у меня мгновенный всплеск паники.
Единственной радостью, скрашивающей мои долгие часы в этом пекле, был Пульчино. Он прилетал каждый день. Приносил мокрые камушки и раковины, пахнущие лагуной, желая меня подбодрить. Один раз принёс свежую рыбу, но я спала, и «подарок» нашёл тюремщик. Рыба его озадачила. С тех пор он заглядывал в камеру с опаской и никогда не забывал сложить пальцами охраняющий знак.
Несколько раз Пульчино «брал меня на прогулку», как мы это называли. Я «одалживала» тело чайки, чтобы ненадолго пролететь над каналом, почувствовать вольный ветер под крыльями, окунуться в прохладную воду… После душной, вонючей камеры это было как в сказке! В первый раз я боялась отлучиться надолго — вдруг тюремщик заглянет? — но потом заметила, что он всегда приходил в одно и то же время, под вечер, когда жара немного спадала, и тень от решётки переползала в дальний угол. Он всегда делал всё молча. Ставил на пол плошку с отвратительно пахнущим варевом, кружку с водой и уходил.
«Больше он не придёт сегодя! — подначивал меня Пульчино. — Полетаем?»
Вчера я отказалась, и Пульчино обиделся. Я не могла объяснить, каким безумным искушением стала для меня магия в эти страшные, горячечные дни. Сколько раз мне хотелось остаться чайкой, не возвращаться, бросить мое грязное тело тюремщикам — пусть делают с ним, что хотят! — и улететь.
Безусловно, этим поступком я погубила бы свою душу. И совершила преступление против кьямата. А что самое страшное — я убила бы своего друга. Мы с Пульчино не сможем существовать в одном теле. Разум чайки не так обширен, как наш, и недолго продержится против мощи человеческого сознания.
Но свобода меня так манила! Никаких больше страхов, никакой боли, никаких унижений! Да, это будет стоить жизни Пульчино, и я вечно буду корить себя за это, но разве этим поступком я не спасу Алессандро с Джулией? Нам просто повезло, что дознаватели пока не взялись за меня всерьёз! Стоит им отвести меня в тот жуткий подвал — и я моментально выдам все тайны!
Перед страхом смертельной угрозы было так легко придумать себе оправдания… Я боялась не совладать с собой и поэтому стала отказываться от «прогулок». А Пульчино не понимал. Обижался. Я отделывалась полуправдой, мол, нам опасно соединяться разумом так надолго, напоминала ему про валлуко. Пульчино пренебрежительно фыркал и улетал. Но потом опять возвращался.
Без него я, наверное, дошла бы до сумасшествия. От раскалённого воздуха мутилось в глазах, мучила постоянная жажда, однако в тюрьме были свои правила, и больше одной кружки воды в день здесь не полагалось. Пульчино хотя бы отвлекал меня городскими новостями и сплетнями, которые он исправно добывал на пристанях, на Пьяцце или на Ривоальто. Например, сегодня он осчастливил меня байкой об ожившем грифоне с Пьяцетты, причем многие, оказывается, были уверены, что это моих рук дело!
«Может, статуя просто рухнула от ветра, а воображение пьяных гуляк на площади доделало остальное?» — едко предположила я.
Пульчино засмеялся по-чаячьи. Я тем временем соибрала в горсть все ракушки, которые он мне приносил. У них был приятный солоноватый запах. Пахло морем и солнцем. Острый край врезался мне в ладонь, наведя на мысль, что им можно выцарапывать чёрточки на стене, отмечая дни. Хоть какое-то занятие. Сколько я здесь уже просидела? Неделю? Сколько ещё придётся терпеть, прежде чем меня уведут на допрос или я расплавлюсь здесь от жары?
Тесная каменная каморка словно находилась вне времени. Я была снова выброшена из жизни, как тогда, в детстве, в монастыре. Только теперь вместо тёмной прохлады крипты меня окружала вязкая духота. Хоть бы дождь пошёл, что ли! Я отчётливо представила себе напитанные влагой грузные облака, громоздящиеся над крышами и куполами Венетты, порывистый ветер, обильные струи, хлещущие по стенам, звонко барабанящие по черепице, вспенивающие воду в каналах…
Мне казалось, я чувствую, как где-то далеко над морем зарождается шторм.
Рухнув в воду с палубного настила, Алессандро в первый миг оглох и ослеп. Одежда и полудоспех отяжелели, сковывая движения, от солёной воды защипало царапины, которые он успел получить в бою. Звуки слышались странно искажёнными, и, как он ни старался грести руками, его медленно затягивало вниз, в темноту.
Со всей силой он рванулся наверх. Вдруг его обхватило поперёк туловища гибкое бревно толщиной с ногу и поволокло куда-то. Краткий миг паники сменило смутное узнавание — а потом его вытолкнуло на поверхность среди каких-то обломков. Алессандро жадно хватнул ртом воздух, закашлялся. Прежде чем снова погрузиться под воду, он успел увидеть возле себя клубок маслянисто блестевших щупалец, которых хватило бы, чтобы обвить обе мачты на галере. Он хорошо помнил, где видел подобное существо. Год назад, в крипте дона Арсаго. Это был то самое чудовище, которому он был обязан двумя шрамами поперёк груди и… своей новообретённой способностью слышать море. Неужели «морской гость» снова вернулся?!
В его сознание ворвался поток чужих образов: существо мягко изучало его, сравнивало, делало выводы. Алессандро видел себя со стороны кем-то вроде беспомощного жука, барахтавшегося в огромной синей лохани. Потом что-то несильно потянуло его за ногу — на глубину. «Нет! — подумал он, стараясь как можно отчётливее вообразить нужную картинку. — Мне нужно наверх!»
«Наверху — плохо. Шумно, грязно, кожа пересыхает от жара. Восемь деревянных рыбин плюются огнём. И ещё две спрятались вон за тем мысом. И ещё целая стая спешит сюда с юга».
Было, мягко говоря, странно слышать в собственной голове чужие мысли.
«А ещё на границах водяной чаши облака сдвигаются в штормовой узор. Скоро вода перемешается и станет совсем грязной. Зато внизу — тихо, прозрачно и сытно». Кончики щупалец, которые Алессандро на миг ощутил как свои, пронзила дрожь удовольствия при воспоминании о рыхлых придонных отложениях.
«Нет, наверх! — с отчаянием подумал он, выбиваясь из сил. — Я не могу дышать здесь! И я должен найти Маньяско!»
При мысли о том, что будет с Франческой, если он так глупо утонет здесь посреди моря, у него словно открылось второе дыхание, но ненадолго. Он пытался ухватиться за деревянный кусок обшивки, болтавшийся в воде неподалёку, но тот выскальзывал из рук. Лёгкие жгло от нехватки воздуха. Существо, продолжавшее держаться поблизости, с интересом заклубилось, наблюдая за его лихорадочными попытками. В его многогранном сознании, представлявшем собой облако смутных воспоминаний, странных мысле-картин и вопросов, пояилась новая эмоция — лёгкие искорки любопытства.
«Помоги!» — попросил Алессандро. Любопытство в сознании чудовища заблестело ярче. Алессандро не чувствовал агрессии в этом необычном разуме, даже если вспомнить, как прискорбно закончилась их первая встреча. Но и доброты в нём не было. Похоже, существо решило примерить на себя роль наблюдателя. «Наверх! Мне очень нужно наверх!» — снова крикнул ему Алессандро, без всякой уверенности, что это поможет. Силы кончились. В подводной тьме он совсем потерялся и уже не понимал, куда двигаться. Вдруг в лицо ему ударил мощный поток воды, его опять подхватило, понесло, да так, что в ушах зашумело — и вытолкнуло на воздух, в ослепительный свет. Перед глазами пронеслось что-то тёмное, похожее на борт корабля, а потом его жёстко приложило спиной о доски. Алессандро с усилием разлепил глаза. В небе расплывчато качались мачты, которых было почему-то больше, чем две. На ветру бился флаг — алые волнистые полосы на белом фоне. «Флаг Фиески», — безразлично подумал он. В следующий миг его словно ошпарило: он на фиескийской галере!
Он вскочил на ноги, разом забыв про боль в теле и тошноту. На палубе были люди. Некоторые из них угрожающе выставили перед собой мечи, но старались держаться подальше и смотрели на него со страхом. Алессандро не сразу понял, чем их могло напугать появление еле живого утопленника, пока не заметил текучие щупальца, буро-черные, похожие на огромных змей, которые с интересом ощупывали боевую платформу на баке, мачту и враз опустевшие передние скамьи. Один из оставшихся гребцов, когда щупальце потянулось к нему, не выдержал и с воплем сорвался с места. Моряки, сгрудившиеся в центре палубы, отступили ещё на шаг. Только один человек не потерял самообладания — их капитан: высокий, рыжебородый, с пронзительными светлыми глазами. Он уверенно спустился со шканцев и шёл по куршее, на ходу вынимая из ножен меч.
— Нет! — поспешил вмешаться Алессандро. — Не трогайте его! Он уйдёт сам.
Его пронзило страхом от мысли, что будет, если кто-нибудь додумается полоснуть «морского гостя» мечом или всадить в него арбалетный болт. Один миг — и эта галера превратится в кучу щепок, а море вокруг неё — в кровавый бульон с ошмётками мяса.
Удовлетворив своё любопытство, щупальца медленно, очень медленно утекали с палубы. Пока все, кто был на палубе, затаив дыхание, следили за их отступлением, Алессандро успел немного прийти в себя. Он увидел, что галера Альбицци практически погибла, а на двух других ещё продолжался бой. Пушки «Анжело» вынуждали остальных фиескийцев держаться подальше. А где Реньер? В тот же момент он заметил третью галеру, быстро удалявшуюся в сторону Венетты. Что ж, учитывая новую возникшую опасность в виде эскадры тарчей, это было бесчестно, зато разумно.
Когда от «морского гостя» на палубе остались только потёки слизи, люди задышали свободнее, а капитан иронично прищурился:
— Вы нашли весьма… оригинальный способ зайти в тыл противнику, синьор ди Горо.
Значит, они оба были наслышаны друг о друге, хотя до сих пор не встречались. Дон Маньяско улыбался, чувствуя себя хозяином положения. Алессандро с деланной беззаботностью пожал плечами:
— Шлюпка была занята, а мой морской друг по счастливой случайности оказался рядом.
— И с какой целью вы поднялись к нам на борт?
— Чтобы обсудить изменившуюся ситуацию, конечно. Вы согласны, что тарчи с большим удовольствием уничтожат нас обоих?
— Нет, только вас, — с ядовитой учтивостью пояснил Маньяско. — Лично я собираюсь отступить в архипелаг, предварительно вернув вас вашему морскому приятелю.
— Слишком поздно. — Лицо Алессандро сделалось жёстким. Шутки кончились. — Мой «приятель» у вас под килем. Он с удовольствием поиграет с вашей лодочкой, а потом подгонит её тарчам.
Это был блеф чистой воды, но Алессандро надеялся, что после представления, которое «морской гость» устроил на палубе, ему удастся немного запугать фиескийцев! Он прекрасно сознавал, что даже под страхом смерти не решился бы надолго соединиться с этим странным, пугающим, многослойным разумом, обитающем в вечной тишине моря. Чем дольше этот кальмар-переросток клубился рядом, тем яснее чувствовалось, что твоё собственное сознание вот-вот разорвётся в клочья.
Кроме того, «морской гость» вовсе не горел желанием исполнять все его просьбы. В данный момент он, набравшись впечатлений, собирался вернуться к своим придонным делам. Море замерло в ожидании шторма. Алессандро всеми нервами чуял, как оно предупреждающе затаилось, готовя каждому кораблю в окрестностях смертельный сюрприз.
У них почти не осталось времени! А Маньяско, посмеиваясь в бороду, молча смотрел на него.
— Какова же альтернатива? Вы хотите, чтобы я помог вам отбить вашего «купца» у целой эскадры? С двумя оставшимися галерами?!
— С четырьмя. Это же ваши галеры прячутся вон за тем мысом? — спросил Алессандро, вовремя вспомнив одну из картинок, что показал ему «морской приятель» во время недавней беседы.
На лице Маньяско беззвучно отразился вопрос «Как вы узнали?!», но он только хмыкнул:
— Я могу переправить вас на «Анжело» — и расстанемся. Это моё последнее слово!
Они оба понимали, что без защиты галер «Анжело» был обречён, несмотря на его внушительное вооружение. Он был слишком тяжёл, слишком неповоротлив, чтобы сражаться против целой эскадры.
…А шторм тем временем медленно, но неотвратимо сжимал кулак вокруг россыпи островов и горстки кораблей, сгрудившихся рядом…
— Тарчи знают про ваше укрытие в бухте Ламбарда, — выложил Алессандро последний козырь. — Они выкурят вас оттуда, как лисиц.
Это заявление наконец стёрло с лица Маньяско всю самоуверенность:
— Что? Откуда?! — громыхнул он.
— А откуда, по-вашему, о нём знаю я? — парировал Алессандро. — Лично мне рассказал дон Сакетти. И я сомневаюсь, что он поделился этими сведениями только со мной. У некоторых людей в Венетте возникло подозрение, что дож ведёт тайную переписку с агентами тарчей.
Судя по молнии, блеснувшей в глазах фиескийца, сходные подозрения возникали и у него. Алессандро старался говорить как можно увереннее, хотя базу фиескийцев на острове Наренти он «увидел» лишь сегодня глазами спасшего его морского существа, которое сейчас медленно дрейфовало на глубину, подальше от шторма. Если дон Маньяско не примет правильного решения в ближайшие несколько минут, вскоре их корабли отправятся туда же.
— Мы сумеем их победить! — воскликнул он. — Если вы согласитесь делать то, что я скажу.
Дон Маньяско скептически вздёрнул бровь. Ни один пленник на его корабле ещё никогда не произносил ничего подобного.
…Качка тем временем усилилась. Ненамного, на самую малость, но если чутко прислушиваться к морю, это можно было уловить. Небо ещё выглядело безмятежно чистым, однако шторм уже мчался сюда как на крыльях.
«Ну же, решайся!» — мысленно взмолился Алессандро.
Наконец, после долгой внутренней борьбы дон Маньяско сдался:
— Ладно. Каков ваш план?
— Всё просто. Я просигналю «Анжело» готовность к бою, а вы дайте знак запасным галерам. Будем держаться недалеко от берега, «Анжело» — на правом фланге. Надеюсь, что подмога успеет вовремя, так как тарчи уже перестраиваются.
Действительно, тарчийские галеры выстроились полумесяцем, чтобы удобнее было схватить добычу. Их подгонял усилившийся ветер.
— Даже паруса убирать не стали, — заметил помощник рулевого.
— Хотят разделаться с нами поскорее.
— Ветер попутный. Сейчас дадут залп — и мы утонем в дыму!
— Ветер скоро изменится, — бесстрастно сказал Алессандро. Маньяско в ответ на это самоуверенное высказывание скептически хмыкнул, но, посмотрев на пленника, воздержался от насмешек. Что-то в лице Алессандро вынуждало верить его словам. Капитан только кашлянул:
— Канониры готовы.
— Вижу. Рано, — ответил Алессандро.
Двенадцать тарчийских галер, раздув паруса, летели прямо на них.
Дон Маньяско кашлянул ещё раз: может, пора?
— Нет, — ответил Алессандро на повисший в воздухе вопрос. — Только по моей команде!
Возле него на юте само собой образовалось пустое пространство. Маньяско невольно подумал, что в этом странном венеттийце было что-то жуткое. Казалось, он присутствовал на палубе — и в то же время был где-то далеко.
— Ещё немного… — шепнул Алессандро, весь напряжённый, как струна. — Сейчас!
— Огонь!
Порыв ветра ударил внезапно, смешав стройный ряд тарчийских галер. Их развернуло боком, и дон Маньяско со своими подручными дали залп прямо в подставленные борта. С правого фланга глухо бухнули пушки «Анжело». Собственно, на этом сражение можно было считать законченным, потому что в следующий миг небо резко потемнело, и над морем разверзся ад.
Ветер вздыбил высоченные волны, кипевшие пеной. Нос галеры задрался, потом рухнул в бездну, и его захлестнул мутный вал, прокатившийся до самой кормы. Послышались крики — некоторые матросы не сумели удержаться на палубе, их смыло за борт. Рулевой с помощниками всем весом налегли на весло, но даже втроем им едва удавалось удерживать корабль на плаву. Галеру нещадно мотало. Эти низкие длинные корабли были плохо приспособлены для плавания в шторм. «Анжело» чувствовал себя куда увереннее: у него и борта были повыше, и вес побольше. Хуже всех пришлось тарчам, чьи галеры только что получили несколько свежих пробоин. Алессандро видел, как они лихорадочно пытались убрать паруса. Один корабль перевернулся, ещё двоих вскоре вынесло прямо на скалы ближайшего острова Лагоста. Четвёртый тонул. Остальные отчаянно пытались грести в открытое море, но их шансы можно было расценивать как нулевые.
«Впрочем, — подумал Алессандро, — ещё неизвестно, удастся ли спастись нам самим!» При каждом ударе, когда волна набрасывалась на судно, корпус галеры надсадно стонал и потрескивал. Ослепительная молния рассекла почерневшее небо, и сразу же грянул грохот, да такой, что пушки «Анжело» по сравнению с ним показались бы слабыми пукалками.
Маньяско, весь промокший насквозь, кое-как цепляясь за поручни, приблизился к Алессандро.
— Попробуем войти в бухту! — проревел он.
Ломаная линия островов была совсем рядом. Алессандро резко мотнул головой, отбросив со лба мокрые волосы: нельзя! разобьёмся!
— Иначе потонем к дьяволу!
— Нет! Шторм скоро кончится!
Он чувствовал, что сила шторма постепенно иссякает. Море ещё тяжело дышало, но успокаивалось, как человек, выместивший свой гнев и медленно отходивший после хорошей драки. Небо в середине немного расчистилось, раздвинув косматые серо-синячные тучи. Четыре тарчийских галеры, одна из которых была с сорванными парусами — всё, что осталось от гордой эскадры — торопливо уходили обратно на юг.
На «Анжело» засуетились, желая дать прощальный салют из пушек в корму убегающим тарчам. Однако быстро выяснилось, что после бури у них отсырел весь порох, так что эту затею осуществить не удалось.
Только сейчас Алессандро почувствовал, что ледяной кулак, сжимавший его внутренности, как будто исчез. С плеч свалилась огромная тяжесть. Слава Мадонне, они были живы, и «Анжело» тоже! Расшатавшийся корпус галеры зловеще поскрипывал, но, по крайней мере, не дал течь, и рангоут уцелел.
— Вам просто повезло, — буркнул Маньяско, которого слегка покусывала ревность. Он привык считать себя хорошим капитаном, а тактиком и вовсе великолепным, поэтому бой, выигранный Алессандро, чувствительно задел его самолюбие. Среди матросов слышались шепотки: «Ну конечно, венеттийцы все колдуны, им ворожит само море! Где уж нам с ними тягаться!»
— Это был огромный риск! — покачал головой капитан.
— Но он оправдался, — улыбнулся Алессандро, бросив выразительный взгляд на чистое море.
Дон Маньяско ворчливо добавил:
— Нашу шлюпку унесло ко всем чертям, но ради ваших талантов я готов лично отвезти вас на «Анжело». Надеюсь, он не подметёт нам палубу своими пушками? Поскольку мы невольно оказались союзниками, предлагаю разойтись миром. Можете идти дальше своим курсом, мы не будем вас преследовать. Слово чести!
Алессандро чуть не засмеялся: преследовать! На чём это дон Маньяско собрался их преследовать — вот на этих галерах, едва живых после шторма?! Зря он тут изображал благородство.
— В этом нет необходимости, — ответил он таким же учтивым тоном, — так как «Анжело» может продолжить путь без меня. До Керкиры отсюда всего два дня пути. Мне же было приказано доставить вас в Венетту, так как у сената возникло к вам несколько вопросов, касающихся Арсенала. Однако, поскольку мы невольно оказались союзниками, я готов свидетельствовать в вашу пользу. Без вас «Анжело» непременно достался бы тарчам.
На лице у Маньяско застыло непередаваемое выражение. Переварив услышанное, он со смехом покачал головой:
— Вы безумец, синьор, но мне несколько жаль, что наше знакомство вышло таким коротким.
— Есть свидетели, видевшие вас в Арсенале накануне взрыва!
— Совпадение, — беспечно пожал плечами Маньяско.
— Это ещё не всё. За три дня до взрыва в Венетте точно такой же взрыв уничтожил наш корабль в Пицене, причём опять-таки в вашем присутствии. У вас примечательная внешность, дон Маньяско. Многим запомнился рыжебородый капитан, оказавший помощь матросам затонувшего судна.
— И что с того? — ощетинился Маньяско. — Случайность может повториться дважды, и всё равно остаться случайностью!
Его лицо отяжелело от гнева. Он уже готов был приказать вышвырнуть за борт наглого венеттийца, когда вдруг произошло непредвиденное: в небе раздался клёкот, и палубу накрыла густая тень. Задрав голову вместе со всеми, Алессандро опешил, не веря своим глазам. Грифон! Мощный птице-лев, взмахивая крыльями размером с небольшой парус и растопырив когтистые лапы, завис в воздухе над галерой, высматривая место для посадки. Он был живым двойником многочисленных изображений и статуй, окружавших Алессандро с раннего детства.
Среди матросов поднялась паника. Кто-то попрятался под скамьи, самые проворные и сообразительные кинулись в трюм. Грифон, тяжело обрушившись на куршею (отчего галера аж присела, закачавшись на волнах), исподлобья уставился на капитана, словно олицетворённое правосудие, самолично явившееся покарать преступника.
— Так. А это кто? — безжизненным тоном спросил Маньяско, скосив глаза на Алессандро. — Ещё один ваш… приятель, который «случайно оказался неподалёку»?
Грифону его тон явно не понравился. Он угрожающе наклонил голову и пошевелил когтями, один взмах которых мог располосовать парус сверху донизу.
— Случайность может повториться дважды, — пожал плечами Алессандро, вернув Маняьско его же слова. Честно сказать, он понятия не имел, откуда здесь взялся грифон и чего от него ожидать, но, надо сказать, он явился удивительно вовремя! Можно было подумать, что легенда о двух каменных статуях, семьсот лет украшавших Пьяцетту, вдруг ожила.
Под немигающим взглядом крылатого исполина дон Маньяско почувствовал себя крайне неуютно. Алессандро примирительно улыбнулся:
— В этом деле накопилось многовато случайностей, вы не находите? И, похоже, ключ ко всему лежит именно в Венетте.
Фиескиец свирепо покосился на грифона. Но поскольку его отнюдь не снедало желание поскорее отправиться в мир иной, он неохотно кивнул:
— Да уж вижу, что другого выхода у меня нет.
Отплытие пришлось отложить. Поскольку невозможно было пускаться в путь на потрёпанной штормом галере, они направились в бухту Ламбарда, чтобы взять лёгкую фелуку, принадлежащую дону Маньяско. Алессандро сразу оценил достоинства «Примаверы». Заодно он навестил «Анжело», куда ещё до боя с тарчами успели переправить всех раненых. Он был рад встретить там Дженнаро Биссу, которому повезло уцелеть в схватке. Алессандро предложил своему помощнику сопровождать его, чтобы у них было два свидетеля как злодеяний, так и подвигов капитана Маньяско.
— Возьмём ещё Дольфина, — предложил Дженнаро. Это был один из комитов. Во время боя на галере его приложили по голове, но, к счастью, голова оказалась крепче вражеской палицы. — А то неуютно как-то среди фиескийцев! До Венетты нам придётся спать вполглаза, чтобы нас не отправили на корм рыбам.
— Лодка совсем маленькая, — возразил Алессандро. — Мы и вдвоём там еле поместимся. Не беспокойся, Маньяско дал слово, а в некоторых вещах ему можно верить, я думаю.
Внутренне он тоже испытывал беспокойство, которое подгоняло его отплыть как можно скорее. У дона Маньяско в Ламбарде было слишком много подручных, которых удерживал от убийства только страх перед «колдовством» Алессандро и — в особенности — страх перед грифоном. Тот разгуливал по лагерю как у себя дома, отлучаясь только для охоты. Дженнаро, впервые его увидев, округлил глаза:
— Кажется, я готов поверить в старые сказки, — присвистнул он. — Живой грифон! Кому скажи — не поверят!
— Говорят, магия возрождается, когда в ней возникает острая необходимость, — сказал Алессандро, вспомнив давнишние разговоры с доном Арсаго. — Может, ситуация в Венетте, на Полуострове, да и в Срединном море, если на то пошло, достигла такой остроты, что пробудила давно дремавшие силы?
Он боялся, что в его отсутствие в Венетте случится что-то непоправимое. Боялся за Франческу, за Маттео… и даже за Рикардо, которого отправил в довольно опасное путешествие. Вечером он молился, прося Мадонну защитить дорогих ему людей, о которых сам он пока не имел возможности позаботиться.
На следующее утро они отплыли. Алессандро взялся самостоятельно проложить курс, желая доставить «Примаверу» в Венетту в кратчайшие сроки, но по комментариям Маньяско заметил, что и ему морская дорога была хорошо знакома. Вот же хитрый рыжий лис! Вместо того чтобы заниматься делами в Фиеске или, подобно другим купцам, торговать с отдалёнными колониями, он протоптал тропинку в Венетту!
Грифон тоже сопровождал судно. Иногда он улетал куда-то, но потом его тень снова мелькала над парусами. Алессандро с завистью следил за его виражами, прикидывая, как быстро он мог бы добраться до города, имея такие крылья! Вечером они с капитаном стояли на корме. Дон Маньяско следил за ходом корабля, Алессандро же вызвался подменить рулевого, надеясь выкроить момент для разговора, пока рядом не было никого из чужих. Над их головами покачивался купол небес с редкими брызгами звёзд, далеко на западе рдела закатная полоса. Тишину нарушал только свист ветра в переплетении снастей, мягкий плеск потемневших волн и негромкие голоса матросов на камбузе.
— Вы совсем недавно шли этим курсом, — начал Алессандро.
— Это очевидно. Я же не отрицал, что заходил в Пицене. На этом самом судне, кстати.
Представив, что лишь три недели назад Франческа стояла на этом месте, точно так же следя за ходом фелуки, Алессандро сбился с мысли.
— С вами были двое попутчиков, — сказал он, усилием воли вернув себя в реальность. — Так вышло, что они мне знакомы. Синьор Манриоло был слугой одного патриция из Аримина, который женился на сестре моего близкого друга.
— Значит, вы будете рады узнать, что он и другая синьора благополучно добрались до Венетты.
— То есть с ним была девушка, — уточнил Алессандро, хотя и так это подозревал.
Лицо капитана засияло явным интересом:
— О, настоящая дама, уж можете мне поверить, патрицианка с головы до пят! Лёд! Камень! Половина моей команды готова была сплясать тарантеллу прямо под мачтой, лишь бы привлечь её внимание, но она даже бровью не вела! И со своим спутником держалась довольно прохладно. В общем, нам оставалось только вздыхать и завидовать её ручной чайке. Только с ней синьорита и была ласкова.
Алессандро снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отвлекаться. Судя по хитрому блеску в глазах Маньяско, получилось не очень. Хорошо, что вокруг них всё сильнее сгущалась темнота, которую рассеивал только свет кормового фонаря. Не так будет заметно его смущение. При одном воспоминании о Франческе у него горели ладони и перехватывало дыхание.
Заставив себя вернуться к разговору, он нахмурился:
— И если судить по дальнейшим событиям, вы втянули этих людей в свою авантюру?
— Я?! — воскликнул капитан тоном смертельно обиженного человека. — Да что вы! Никогда! Они оба сошли на берег, и больше я их не видел.
Алессандро не сводил с него глаз. Что-то здесь было не так.
— Ладно, — пошёл на уступку Маньяско, — признаю, что синьор Манриоло помог нам пройти через отмели в вашей лагуне. Больше я ничего не просил!
— А что произошло в Пицене? Можете рассказать?
Дон Маньяско слегка смутился. Или сделал вид, что смутился:
— Да, каракка в Пицене — моих рук дело. Но они нарушили интредикт! Торговля с тарчами запрещена специальным папским указом! Накануне мне удалось подслушать, что каракка следовала из Венетты в Ракоди, прямо в руки тарчийского султана. Капитан проболтался, что корабль был отправлен с ведома дона Сакетти, а среди груза обнаружились заготовки для клинков и дубовые балки для катапульт.
Алессандро был потрясён: «Не может такого быть!» Одно дело — планировать союз с тарчами, ладно, но тайно налаживать с ними торговлю, снабжать их оружием, которое они немедля обратили бы против военных фортов на Канди и Альберино… Вряд ли дон Сакетти на такое решится! Наверное, кто-то из его сообщников постарался.
— Эй, полегче, синьор, — сказал наблюдавший за ним Маньяско. — Экономнее расходуйте презрение, ибо в нём нуждаются многие, как говорил один философ[29].
— Для такого серьёзного обвинения нужны доказательства!
Лицо Маньяско кисло скривилось. Похоже, с доказательствами у него вышла осечка:
— Я и рассчитывал найти их в Венетте, — признался он. — По словам капитана, у дона Сакетти хранился коносамент на этот груз. Если бы я добыл его, мы могли бы вынудить его изменить курс внешней политики. Несмотря на разногласия в прошлом, Фиеске сейчас было бы лучше объединиться с Венеттой против тарчей, чем позволить, чтобы Венетта стала агентом Тарчийской империи на Полуострове!
«Значит, Фиеска хочет союза, а дон Маньяско тем временем грабит наши караваны? — усмехнулся про себя Алессандро. — Ох, лукавит капитан! Скорее всего, добыв доказательства, фиескийский дож хотел ещё больше очернить Венетту в глазах Лиги Четырех, чтобы упрочить своё положение». Север Полибийского полуострова представлял собой лоскутное одеяло из маленьких герцогств, истощённых взаимными претензиями. Единственное, что их объединяло — зависть к торговому могуществу Венетты. Ценой невероятных дипломатических усилий несколько герцогств и соседнее королевство Рона объединились в Лигу, но союз этот был непрочен. К примеру, если бы король Альфонсо, кроме желаемых областей, положил глаз ещё на Медиолан, герцог Фредерико живо образовал бы другую лигу, уже против него, и первыми в этой лиге были бы венеттийцы.
— И как вы рассчитывали добыть доказательства?
— Путём подкупа, конечно же, — вздохнул Маньяско. Недавно мне удалось завербовать одного гвардейца из охраны дожа, недовольного своим жалованьем. За хорошую плату тот согласился пошарить в кабинете у своего патрона. Прибыв в Венетту, вечером я передал ему ключ от секретного ящика, где хранились самые важные бумаги, но тот ничего не нашёл! А потом, после взрыва мне пришлось быстро покинуть город, так как я опасался несправедливых обвинений.
Выражение глаз дона Маньяско в свете кормового фонаря было невинным, как у честнейшего человека. Правда, это ничего не доказывало. Алессандро уже приходилось встречать людей, умевших лгать с таким безупречно честным лицом. Нельзя было не признать, что в словах капитана была определённая логика. Если компрометирующий документ действительно существовал, тогда понятно, отчего Сакетти так боится дона Маньяско. Думает, что фиескийцу слишком много известно. Но если этот документ существует и даже Маньяско его не нашёл, тогда где же он?
Три недели назад, когда Рикардо Граначчи покидал Венетту, город задыхался под подушкой летней жары. Теперь же, по возвращении из Медиолана, Венетта встретила его мощным ливнем. В Местре он оставил измученного коня в гостинице и потребовал себе гондолу с закрытой кабиной, однако даже за время этих нехитрых манипуляций успел промокнуть до нитки. Дождь хлестал так, будто в небе открылись шлюзы, стремясь вылить на Венетту всю воду, которую она недополучила за последние жаркие месяцы.
Прожив три недели вдали от моря, Рикардо теперь жадно, как губка, впитывал сырой солоноватый воздух. Он чувствовал себя словно рыба, вернувшаяся в привычное место обитания — плавучий родной город, с его уютными двориками, до которых никогда не доберется ни один чужак, благодаря местной запутанной географии, с его роскошными балконами, на которые иногда выходили прекрасные синьориты, и кровеносной сетью каналов, пронизывающей весь город. Гондола тем временем добралась до главного «водяного» проспекта Венетты. По правую руку простирался сестьере Санта-Кроче, насквозь пропахший рыбой, по левую — Каннареджио, с его садами и виноградниками. Город струился сквозь дождь, покачивался в неустойчивом равновесии. Прозрачная вода, льющаяся с небес, смешивалась с тёмными водами канала, и казалось, что светлые дворцы, высившиеся по обеим берегам, вот-вот растают, как куски сахара, брошенные в чашку.
Они миновали мост Арженто, возле которого кипел разросшийся рынок. Рикардо поёжился, вспомнив свои похождения в Медиолане. Двести лет назад на правом берегу канала в этом месте красовалось палаццо сенатора Тьеполо, примкнувшего к заговору против дожа Градениго. Дож вёл агрессивную внешнюю политику и очень хотел подчинить Венетте богатый город Волано. Его не смущало ни противодействие синьора Волано, ни поражение венеттийской армии у подножия той крепости, и даже папа римский был ему не указ. Венеттийские купцы несли огромные материальные потери, так как их товары за границей были конфискованы по условиям папского интредикта. Дож продолжал упорствовать. Тогда родился заговор, но, к несчастью, он был разоблачён. Заговорщиков казнили, дом Тьеполо снесли, и его место тут же занял расползшийся рынок. А чтобы легче было предотвращать подобные заговоры в будущем, изобрели Совет десяти, который оказался настолько полезным, что существовал до сих пор, играя в городе роль тайной полиции. И если их с Алессандро намерения станут известны этому Совету, их участь будет решена быстро и страшно…
Рикардо постарался отогнать тревожные мысли. Всё должно получиться как надо. Синьор Джеронимо Фарузи, граф Онейли, вполне приветливо встретил его в Медиолане. Он хорошо помнил синьора ди Горо и был о нём самого высокого мнения, поэтому благосклонно выслушал предложения Рикардо и обещал подумать. Рикардо повезло, что тарчийские галеры недавно сделали несколько удачных вылазок, окончательно истощив терпение северных герцогов Волано и Касалоди. Дон Фарузи дал понять, что если Венетта сделает первый шаг, то Лига согласится рассмотреть соглашение с ней и даже, возможно, заключить военный союз. План Алессандро, поначалу казавшийся невозможным, понемногу обретал очертания.
Ёжась от сырости, Рикардо ступил под аркаду родного дома, потемневшего от дождя. Он жалел лишь о том, что не привёз посла Лиги — то есть дона Фарузи — с собой. Жизненным девизом графа Онейли было festina lente — «поспешай медленно». Он привык путешествовать со всем двором. В Венетту его сопровождал отряд молодых дворян и целая свита слуг: оруженосцы, стольники, пажи, псари, конюхи… Весь этот балаган создавал массу суеты и двигался черепашьим шагом. Рикардо выдержал два дня такой «поездки», а потом, убедившись, что медиоланский аристократ уже не повернёт назад, испросил позволения отправиться вперёд налегке.
Посол должен был прибыть дня через три. Если, конечно, не впадёт в расстройство от того, что любимый куафер испортил ему прическу, или если его любимая болонка не захворает в дороге. Тем временем Рикардо собирался разведать обстановку, так как его порядком тревожило молчание Алессандро. Он надеялся, что у друга хватит ума не поддаваться на провокации дона Сакетти.
— Бьянка! Я вернулся! — позвал он, ступив в холодный мраморный холл.
Ответом ему была тишина. Рикардо несколько огорчился. После трёх недель разлуки он рассчитывал на пылкую встречу, бокал горячего вина и безраздельное внимание супруги, которая, затаив дыхание, будет слушать рассказ о его приключениях. Куда, интересно, запропастилась любимая жена в такую отвратительную погоду? И где Джулия (впрочем, по сестре он скучал меньше всего)? Странно всё это…
Обойдя пустые комнаты, он наконец догадался заглянуть на кухню и нашёл там Мелину, которая при виде хозяина всплеснула руками, едва не уронив миску с мукой. От неё Рикардо узнал, что Бьянка зачем-то уехала в Кьоджи вместе с Фабрицио. А также узнал о взрыве в Арсенале, внезапном отъезде Алессандро и о несчастье Джулии, которую держали в Золотом дворце, обвиняя в том, что она «тайно бывала в обществе представителей иностранных держав и раскрывала им сокровенные секреты республики, в обмен на иные услуги».
Новости его ошеломили. Впрочем, получив наконец бокал вина с пряностями, горячую жаровню, полную душистых углей, и устроившись в мягком кресле вместо опостылевшего жёсткого седла, Рикардо немного успокоился. Ничего ещё не потеряно. Сейчас он отдохнёт, потом наведается в центр, на Пьяццу, чтобы узнать подробности. Навестит Джулию, если позволят. Расспросит Бьянку, в голове которой, он подозревал, было больше здравого смысла, чем у иных сенаторов. Они что-нибудь придумают.
Рикардо отхлебнул ароматного вина, которое мягко обволакивало нёбо и согревало, прогоняя дрожь. За балконными стёклами уютно шуршал дождь. В дверь снова просунулась растрёпанная кудрявая голова Мелины:
— Вас там спрашивает паренёк от синьора ди Горо. Уже не в первый раз приходит! Видать, по важному делу!
— Зови, — посерьёзнел Рикардо, отставив кубок.
Он хорошо помнил Маттео, но таким его ещё никогда не видел. Глаза больные, плечи поникли, лицо пустое, как у мертвеца. Мокрые волосы прилипли ко лбу, дублет весь промок — но юноша, кажется, этого даже не замечал.
— Что случилось? — спросил Рикардо.
— Сегодня в гавань вернулась галера Реньера. Одна, — уронил Маттео. — Остальные… Альбицци, дон Алессандро, ребята с «Анжело»…
Он опустил голову, будто не решаясь выговорить последнее слово — «погибли». Словно, произнеся его вслух, признал бы этот факт окончательно и непоправимо свершившимся.
Рикардо показалось, что весь мир вокруг посерел. Серая комната, серый свет, льющийся из окон, напротив него в кресле — человек с серым лицом, такой мокрый, будто добрался сюда по дну канала. Дождь за окнами разошёлся пуще. Ему было кого оплакивать.
— Как это случилось? — услышал он чей-то голос. Свой голос.
Кто-то принялся рассказывать что-то про срочность, необходимость доставки пороха, про коварного фиескийца Маньяско и внезапно налетевшую эскадру тарчей… Рикардо слушал вполуха, краем сознания отмечая детали. Все его мысли были об Алессандро.
Он злился на друга и даже немножко завидовал его внезапно родившейся страсти к морю, но никогда не думал, что море способно его предать. Наоборот! Узнав от Мелины о его экспедиции, он даже обрадовался. Думал, в море ему безопаснее, чем здесь, среди политических подводных течений Венетты. А вышло…
Вдруг обнаружив, что вертит в пальцах пустой узорчатый кубок, Рикардо в ярости запустил им в стену:
— Проклятье! — выдохнул он, потом стиснул зубы. Ругательствами делу не поможешь.
«Ведь просил же его быть осторожным! Эх, Сандро, ну как же так…»
Паренёк в мокром дублете умолк, настороженно глядя на него больными тёмными глазами. Вот о ком надо позаботиться. Теперь ему о многом придётся позаботиться… вместо Алессандро.
— Я сейчас отведу тебя к Мелине, чтобы она дала тебе сухую одежду, — сказал Рикардо. — Но сначала расскажи ещё раз: значит, их выследила тарчийская эскадра?
Он прищурился, чтобы получше разглядеть собеседника. Маттео, глядя на него с испугом, закивал, отчего-то вжавшись в кресло.
Рикардо тяжело кивнул:
— Рассказывай всё по порядку.
Дождь струился за высокими окнами городского архива Кьоджи. Небо потемнело, и в окне, испещрённом дождевыми потёками, еле-еле можно было различить тёмно-красный и желтый каменные дома, расположенные напротив Архива. Внизу пенились воды рио дель Корсо — длинного канала, проходящего через весь город. Инес с Бьянкой сидели за столом в окружении толстых папок, принесенных здешним секретарём. Дежуривший в архиве чиновник, услышав имя Санудо, сразу сделался внимателен и услужлив, а получив цехин за услуги, и вовсе преисполнился благодушия.
Бьянка искала сведения о продаже поместий на Бренте. С тех пор как семьсот лет назад на островках лагуны зародилась Республика, ни один клочок земли не переходил из рук в руки без должного оформления. К счастью, столь древние сведения им были не нужны. Они искали людей, купивших дом у реки двадцать-двадцать пять лет назад. В первую очередь их интересовали дома, которые были потом перепроданы, или, лишившись хозяев, превратились в развалины.
Вчера они, взяв напрокат барку, прокатились по течению реки, чтобы предварительно оценить обстановку. По левому берегу Бренты тянулись ухоженные поместья с красивыми мраморными виллами, выступающими из цветочных кущ и серебристых оливковых деревьев. Когда-то они принадлежали старинным фамилиям: Фоскари, Традонико, Дзиани… Эти старые, уважаемые семьи когда-то задавали тон в Венетте. Теперь многими домами завладела «новая» знать, нувориши — энергичные, напористые люди, ищущие новые способы обогащения и новые рынки сбыта. В их кругу ценилось не имя, а деньги, они искали не долгосрочной, а быстрой прибыли. Инес подумала, что прекрасные виллы на берегу Бренты были своего рода памятниками угасающей старой знати.
Иногда им встречались заброшенные усадьбы, с голыми крышами, почти лишёнными черепицы, со стенами, так плотно увитыми разросшимся плющом, что он был похож на мохнатое зелёное одеяло. Особенно запомнилась Инес невысокая круглая башня, торчавшая рядом с какой-то провалившейся крышей. Часть её была разрушена — видно, окрестные фермеры привыкли таскать отсюда камни для своих нужд. Окна в верхнем этаже были выбиты, и в их черных провалах то и дело шныряли чайки. Они кружили вокруг, оглашая воздух пронзительными криками. Мрачная и угрюмая, эта башня казалась то ли грозным предупреждением, то ли обломком чьего-то жизненного крушения…
Инес вздрогнула, когда Бьянка тронула её за рукав:
— Не отвлекайся, — попросила она. — У нас ещё полно работы!
С этими словами Бьянка так свирепо уставилась на стопку папок, будто те бросали ей вызов. Собственно, так оно и было: где-то в бумажных недрах таилось искомое имя матери Франчески, и Бьянка была полна решимости вытащить его оттуда.
Вчера она с такой же энергией донимала кормчего, время от времени приказывая ему причалить к берегу, и расспрашивала управляющих, которых им удалось найти и отвлечь от их собственных забот. Бьянка изображала состоятельную даму, желающую подыскать себе элегантное поместье в здешних местах.
— Разумеется, мы не можем прямо спросить у людей: мол, не помните ли вы по соседству сердитого нелюдимого старика, у которого тринадцать лет назад умерла дочь? — говорила она. — Будем действовать «в бархатных перчатках» — то есть пристойно и острожно.
Инес поначалу скептически отнеслась к этой идее:
— Что если дед Франчески уехал отсюда после смерти дочери? Тогда его точно никто не вспомнит! Столько лет прошло!
— О нет, не думаю… Вряд ли кончина дочери сильно его подкосила. Судя по поведению, что-то сломало его ещё раньше. Такие люди обычно доживают свой век на привычном месте. У них просто не хватает душевных сил начать заново где-то ещё.
Шум дождя, барабанившего в стёкла, стал громче, и Инес очнулась. Хорошо, что они вчера успели осмотреть реку, не то с неугомонной Бьянки сталось бы устроить прогулку сегодня! От такого ливня их не спасли бы ни плащи, ни навес на барке! Дождь лил так, будто небеса вознамерились смыть маленькую Кьоджу в море. Инес даже засомневалась, найдут ли они причал на пьяцце Виго на том же месте, когда настанет время возвращаться?
Монотонный шелест водяных струй навевал дремоту. Как ни старалась, Инес с трудом удерживалась, чтобы не зевнуть. Ночью она долго молилась за Энрике, потом с бьющимся сердцем снова уселась за книги, пытаясь проникнуть в таинства волшебства кьямати. В первые дни она прикасалась к тяжелым переплётам с опаской, думая, не грех ли это? Не превратит ли её это знание в «морскую ведьму» с пустым сердцем, такую же, как Франческа? Правда, насчёт Франчески она, возможно, ошиблась. Кроме того, магия кьямати была признана церковью. Это утешало… немного.
А потом ей внезапно приснился кошмар. Во сне крылья грифона принесли её к россыпи островов, тёмными кляксами выделявшихся на поверхности моря. Но не острова привлекли её внимание, а корабли возле них, окутанные клочьями дыма. Инес видела разлетающиеся обломки дерева, вспышки и грохот выстрелов, окровавленные искаженные лица, в которых не осталось ничего человеческого…
Она проснулась, задыхась от страха. С той ночи она взялась за учение с новой силой, хотя после ночных бдений её пошатывало от усталости, а ровные строчки в архивных книгах, написанные выцветшими чернилами, приходилось перечитывать дважды, чтобы понять.
— Здесь тоже ничего нет. — Бьянка вздохнула и отложила очередную папку. Потёрла пальцами переносицу, успокаивая покрасневшие глаза.
Чтобы подбодрить подругу, Инес улыбнулась:
— У нас раньше тоже был дом на Бренте, помнишь? Рядом с виллой Фоскари. Один раз мать устроила праздник на мои именины, и мы вчетвером долго гуляли в саду. С тобой, Джулией и Катариной. Она потом вышла замуж и уехала в Патаву. Мы все тогда гадали, за кого и когда выйдем замуж…
Лоб у Инес разгладился при воспоминании о четырёх беззаботных девчонках, которые, удрав от надзора, бегали к реке, чтобы узнать свою судьбу с помощью венков и ореховых скорлупок.
«Мне уже тогда никто не был нужен, кроме Энрике», — подумала она.
— Помню, — мечтательно улыбнулась Бьянка. Её лицо тоже просветлело от воспоминаний.
Она не стала напоминать, что тот дом дон Сакетти продал после очередного скандала с женой, наказав донне Джоанне жить в Венетте, где его крепко держала служба. Он подозревал, что слишком много молодых людей просачивается в его усадьбу на Бренте через заднюю дверь.
Не хотелось пачкать детские наивные впечатления интрижками взрослых. Теперь-то наивности в них поубавилось, конечно. Это раньше их единственной проблемой было сбежать от няньки или утаить от матери фривольный романчик, чтобы почитать его на ночь. А сейчас…
— А теперь детство кончилось, — вздохнула Бьянка, раскрывая следующую папку, пахнувшую слежавшейся пылью и чернилами. Она заметила, что Инес иногда морщится и трёт лоб украдкой.
— Голова болит? — спросила она. — Ты смотри, не переусердствуй с книгами, которые привезли с Мираколо! Ты-то ведь не каменная, в отличие от грифона!
Бьянка всё ещё не могла всерьёз воспринимать слова подруги о том, что та якобы обрела талант к магии, но потом она вспоминала Франческу и паурозо… или искалеченное тело графа Арсаго, когда его вынесли из крипты… Это ужасное зрелище кого угодно убедило бы в том, что магия, по крайней мере, действительно существует!
Инес слабо улыбнулась:
— Кажется, от меня здесь мало что зависит. Такое чувство, что грифон сам проникает в моё сознание, когда ему это нужно. Я пока не могу этим управлять… В книгах говорится, что люди становятся более чувствительны к магии, когда в ней возникает особая необходимость. В годы войн, потрясений или бедствий.
— Спасибо, ты меня успокоила! — В голосе Бьянки послышалась лёгкая ирония.
— В общем, грифонам нет дела до нас. Они охраняют не нас, не Венетту, а лагуну.
Бьянка молча кивнула, добавляя в свой список имя дона Марино Строцци, бывшего подеста Патавы. Двадцать три года назад он купил поместье на Бренте, а через пятнадцать лет скончался, отписав землю муниципалитету Кьоджи.
Подходящих домов было не так много, но Инес видела, что список Бьянки насчитывал уже восемь фамилий, а перед ними лежало ещё несколько папок.
— А что потом? — спросила она. — Как мы сможем узнать что-то об этих людях? Будем расспрашивать новых владельцев?
— В такую погоду? — скривилась Бьянка. — Нет уж. Я придумала кое-что другое.
— И что же?
Внутренне Инес ощутила облегчение. Она не решалась протестовать, когда Бьянка таскала её за собо по реке, так как была благодарна ей за понимание. За то, что та не оттолкнула её с презрением и позволила исправить совершённую ошибку… Однако она чувствовала себя совсем измотанной. Бессонные ночи, поездка в Кьоджу сквозь дождь и мрачная, пригибающая к земле погода её почти доконали.
Перечитывая имена из списка, Бьянка бегло улыбнулась, на мгновение подняв глаза:
— Не волнуйся, нам больше не придётся рыскать по лагуне. Мы навестим моего отца. Я подумала, что старики всегда знают друг друга.
К вечеру дождь утих, но тучи не спешили покидать небо над городом. Закатное солнце ярко осветило окна домов, обращённых к западу, однако в вышине всё небо было затянуто лилово-серой пеленой. Когда Фабрицио привёз её к пристани дома Граначчи, Бьянка задержалась ненадолго, впитывая вечернюю покойную тишину, наблюдая, как растворяются в сумерках очертания домов на другой стороне канала, как вкрадчиво, неслышными шагами в город спускается темнота.
Ей очень нужны были эти несколько минут одиночества, чтобы собраться с мыслями. Предположительно, им с Инес сегодня удалось установить имя Франчески, но предстояло ещё много работы. Нужно было кое-что уточнить (для этого она собиралась завтра отправить в Кьоджи Фабрицио), подать прошение в сенат и встретиться с секретарём суда. Завтра опять будет хлопотливый день…
Вздохнув, она решительно толкнула скрипнувшую решетку и прошла в дом. Было темно, но Бьянка знала, что Мелина наверняка ещё не спит, поджидая хозяйку и грея ужин над очагом. Где-то за анфиладой этих сумрачных парадных комнат, тонувших в безмолвии, в самой глубине дома, на кухне теплился уютный огонёк. Проходя мимо гостиной, Бьянка вдруг остановилась, заметив в кресле неподвижную тёмную фигуру. «Призрак!» — мелькнула испуганная мысль. Она вспомнила донну Ассунту с её клюкой, согбенной спиной и непреклонным характером. Кто ещё мог бы тайно, на ночь глядя наведаться в этот дом?
В этот момент «призрак» шевельнулся, а вспыхнувшие угли в жаровне на миг высветили знакомое узкое лицо в обрамлении тёмных волос. Бьянка ахнула от неожиданности:
— Рикардо! О, слава Мадонне! Ты приехал!
Она бросилась в комнату, на ходу сбросив на пол тяжёлую, промокшую за день накидку. Плечам сразу же стало легко, и такая же лёгкость воцарилась у Бьянки в душе от мысли, что муж, наконец, вернулся! Дорога до Медиолана далеко не везде была безопасна.
— Как ты доехал? Неужели один? Верхом? — засыпала она его вопросами. В ответ Рикардо только засмеялся, мягко отведя её руки, когда она потянулась его обнять:
— Ох! Руки у тебя ледяные! Зачем ты ездила в Кьоджи?
— Гонялась за прошлым, — пошутила Бьянка, с облегчением устраиваясь в соседнем кресле. Она протянула ладонь к жаровне, от которой распространялось душистое сухое тепло.
Вдруг подумалось, как непохоже было на Рикардо вот так сидеть и сумерничать в гостиной после месячного отсутствия. Не случилось ли чего худого? Тот Рикардо, которого она знала, сперва стрелой помчался бы в Арсенал, чтобы узнать об убытках, потом наведался в порт, чтобы собрать последние новости о кораблях, проверил бы все счётные книги и засыпал писцов уймой вопросов и грузах и выгодных фрахтах. Потом Бьянка вспомнила, какую новость сегодня сообщил ей отец и медленно выпрямилась. На сердце ей снова легла тяжесть:
— Прости, я забыла. Я слышала о возвращении Реньера… Алессандро ведь был твоим близким другом. Мне очень жаль.
Она сочувственно погладила мужа по плечу, чувствуя ладонью его закаменевшие мышцы.
— Он во всём был лучше меня, — глухо ответил Рикардо, отстранившись. Послышалось звяканье, плеск, в свете жаровни блеснул алым цветом краешек бокала. Бьянка хотела встать, чтобы зажечь свечи, но Рикардо её остановил:
— Не надо. Лучше так.
Помолчав, он добавил:
— Более близкого друга у меня не было и не будет. Между нами столько всего произошло за эти годы… Я тебе не рассказывал… Или рассказывал? — он задумчиво потёр лоб. — Нет, мы тогда говорили с Джулией. Хотя стоп, не с ней, а с той девчонкой, которая её подменила… с Франческой. Дьявол, я с вами совсем запутался!
Бьянка с тревогой взглянула на мужа. Судя по бессвязной речи, он уже глубоко погрузился в свою скорбь, и вина в нём плескалось порядочно… Ладно, если что, Фабрицио поможет дотащить его до постели.
— Ты узнал, как это случилось?
— Говорят, их подстерегла тарчийская эскадра. Проклятье! Поразительно, как тарчам удалось так точно выйти на курс «Анжело!» Не удивлюсь, если им помог кое-кто!
Бьянка вздохнула, понимая, на кого намекал её муж. Однако говорить (и даже думать) так в Венетте было небезопасно. Дон Сакетти, конечно, далеко не ангел, но нельзя же обвинять его во всех грехах!
— Это действительно могла быть случайность. Отец говорил, что тарчи контролируют сейчас всю восточную часть Срединного моря…
— Не верю, — угрюмо мотнул головой Рикардо. — Алессандро в море могло погубить только чьё-то предательство!
Чтобы отвлечь супруга от опасных мыслей, Бьянка сказала:
— Я сегодня ездила в Кьоджу, чтобы разузнать о Франческе.
Это сработало. Рикардо с удивлением воззрился на неё:
— Об этой авантюристке? Зачем она тебе? Казнят — и поделом ей! Это она втравила мою сестру в проблемы с сенатом и погубила Сандро! Из-за неё он совсем помешался на море!
— О, теперь ты и её винишь? — скептически усмехнулась Бьянка. — Да брось, если бы синьор ди Горо остался в Венетте, дон Сакетти расправился бы с ним ещё быстрее. И Джулию никто в неприятности не втягивал, она сама мастерица находить их на свою голову! Я выслушала рассказ обеих девушек, и могу тебя заверить, что идея подменить себя подругой принадлежала Джулии.
— Но твоя Франческа выдавала себя за аристократку, а это преступление, — назидательно сказал Рикардо. Бьянка с трудом сдержала улыбку. Её муж терпеть не мог проигрывать, даже в самом ничтожном споре! Только это сейчас могло ненадолго заставить его позабыть о горе…
— Ничего подобного. Я узнала кое-что о её родителях. Если хочешь знать, её матьерью была Гаэтана Строцци, дочь Марино Строцци, бывшего подеста Патавы, — заявила Бьянка с торжеством. — Между прочим, эта семья была вписана в Золотую книгу ещё с той поры, как появились первые дома на Ривоальто! «А отцом Франчески, вероятнее всего, был граф Арсаго», — хотела добавить она, но запнулась. Это вынудило бы её открыть тайну Джулии… и донны Беатрисы. Знает ли Рикардо? Уместно ли сейчас обсуждать такой деликатный вопрос?
Она смущенно умолкла, сделав вид, что ей вдруг понадобилось разгладить помятые складки на юбке.
— …Когда я узнал об обмане, меня больше всего удивило их сходство с Джулией, — заметил Рикардо.
Молчание между ними стало почти осязаемым. Сейчас Бьянка порадовалась, что не стала зажигать света. В слоистом сумраке, который создавало скудное свечение жаровни, лицо Рикардо было почти неразличимо.
— Я маму ни в чём не виню, — добавил он тихо. — Думаю, она была не очень-то счастлива…
Бьянка нашла его руку и утешающим жестом мягко сжала его пальцы.
— И моё отношение к сестре не стало хуже, когда я узнал… Мы никогда не были близки, но я всегда старался быть к ней справедливым. Хотя видит Бог, иногда эта девчонка просто испытывает моё терпение!
— Ты хороший брат, — убеждённо сказала Бьянка. — и я рада за Джулию. А вот Франческе гораздо меньше повезло в жизни… За неё некому заступиться.
— Ох, только не надо на меня давить! — разозлился Рикардо, резко отстранившись.
«Если бы Алессандро был жив, он тоже наверняка попросил бы о ней позаботиться», — вдруг пришла мысль, и от этого хотелось завыть.
— Ты несправедлив к ней! — настаивала Бьянка. — Вспомни, как много требовал от неё граф Арсаго! Один случай с паурозо чего стоит! Что случилось бы с Джулией, окажись она перед клеткой? А убийца, от руки которого погибла донна Ассунта? Если бы не Франческа, твоя сестра сейчас была бы мертва! Ты не чувствуешь себя немного обязанным этой девушке, нет?
— Умеешь же ты всё перевернуть с ног на голову! — хмыкнул Рикардо. — И чего ты хочешь?
Бьянка помолчала, чтобы ещё раз как следует всё обдумать.
— Мы должны потребовать открытого суда. Пусть весь сенат узнает, что они держат в тюрьме по невнятному обвинению дочь и внучку венеттийских патрициев! Будем надеяться, что наше правосудие окажется к ней более милосердно, чем дон Сакетти…
Рикардо горько засмеялся:
— Не забывай, что его светлость тоже присутствует в суде, сидя в своём высоком кресле и в золотой шапке! Мало кто из сенаторов отважится выступить против него!
— Хорошо, а что ещё мы можем сделать? — потеряв терпение, спросила Бьянка.
Ей стало обидно. Она до костей промёрзла под дождём, потом полдня провела в пыльном душном архиве, стараясь собрать хоть какие-то сведения, пока все остальные, начиная с отца и заканчивая её мужем, только и твердили, что у неё ничего не выйдет!
Рикардо, казалось, хотел что-то сказать, но умолк и опять потянулся к вину. Бьянка поняла, что сегодня она точно от него ничего не добьётся. Помолчав, она хмуро добавила:
— Мы все знаем, каким образом дон Сакетти забрал столько власти — с помощью сети доносчиков, которую он выстроил и развил, ещё когда находился на службе у графа Арсаго! Это не делает ему чести, и совсем не полезно для города, так как теперь никто из патрициев не может чувствовать себя в безопасности. Я надеюсь, что до наших сенаторов скоро дойдёт одна простая мысль: если сегодня они смолчат, позволив осудить кого-то другого, завтра на позорном месте обвиняемого вполне может оказаться кто-то из них!
Ночная темнота в комнатах и коридорах Золотого дворца казалась обитаемой — наполненной шорохами, исходящими из старых стен, колеблющимся светом факелов и свечей. Сидя за столом в кабинете, Инес подняла голову и прислушалась: ей показалось, что за дверью прошелестели чьи-то шаги. Потом она снова, опершись на локоть, склонилась над книгой:
«…Магия кьямати не ломает чужую волю, подобно волнам, набрасывающимся на скалы, и не рассекает чужой разум, словно ростр корабля. Нет, дар кьямати позволяет скользить сквозь чужое сознание мягко, как рыба…»
Инес задумалась, пытаясь представить себе подобный фокус. Каждый вечер монастырские книги открывали ей что-то новое, хотя иногда складывалось впечатление, что летописцы нарочно старались изъясняться как можно загадочнее, чтобы запутать будущих адепток. Или же сами плохо понимали, в чём заключается сущность кьямати. Одно было ясно: после тайн, в которые она проникла, уже невозможно было вернуться к прежнему незамысловатому существованию.
Её размышления прервал настойчивый стук в дверь. На пороге, слегка поклонившись, возник синьор Лопарини.
— Дон Сакетти желает вас видеть, — заявил он, нисколько не смутившись своего позднего визита. Секретарь был свято уверен, что не только дож, но и его родственники обязаны нести круглосуточную службу на благо республики.
Слегка встревоженная, Инес закрыла книгу и убрала её в шкаф, подальше от любопытных взглядов. Отец никогда не вызывал её к себе так поздно. Правда, в последние два дня весь город находился в волнении из-за прибытия галеры Реньера и известия о захвате «Анжело». Сама Инес, счастливая до беспамятства, что Энрике вернулся невредимым, поначалу не могла думать ни о чем другом. Потом её охватило беспокойство, что дон Сакетти, который и так ходил весь пожелтевший, будто его грызла какая-то внутренняя болезнь, вообще сляжет, получив весть о новом поражении на море. Однако опасения не подтвердились: отец вышел к обеду вместе с Энрике, дружески похлопывая зятя по плечу, и казался вполне довольным. Судя по его виду, он обрёл прежнюю уверенность, доказывая любому, кто был готов его слушать, что Венетте придётся-таки заключить с тарчами мир:
— Мы не можем одновременно воевать и с Лигой, и с султанатом! — горячился Сакетти, хотя никто и не думал с ним спорить. — Чтобы отстоять наши земли на Полуострове, нам сначала нужен крепкий мир в восточных морях!
Это не объясняло, однако, зачем ему понадобилось вызвать к себе дочь среди ночи. Секретарь проводил её до самого кабинета и остался за дверью. Инес вошла внутрь со смешанным чувством тревоги и любопытства.
Очевидно, её отец тоже ещё не ложился. Он сидел за столом в лёгком джеркине поверх рубашки и что-то писал чётким убористым почерком. Тишину в комнате нарушало только потрескивание свечей.
— А, пришла, — сказал он, метнув на дочь неприязненный взгляд. — Ну-ка взгляни. Что это, по-твоему?
Он подтолкнул к ней один из лежащих на столе листков, испещренный знакомым бисерным почерком Бьянки Граначчи. Инес не нужно было читать это письмо, чтобы узнать его содержание. Они с Бьянкой составили его вместе.
— Что это такое, я спрашиваю? — возвысил голос дон Сакетти. — Ты в последние дни везде появляешься с этой донной Граначчи. Может быть, объяснишь?
Она вздохнула и постаралась взять себя в руки:
— Это прошение в сенат о рассмотрении дела синьориты Франчески Строцци.
— Какой ещё синьориты Сторцци?! — взвился дож. — Этой шпионки? У неё внезапно обнаружились влиятельные родственники?
— Да, Бьянке удалось найти их следы. И, кстати, вина синьориты Строцци ещё не доказана.
— Потому что её преступление так очевидно, что и доказывать нечего! — рявкнул Сакетти. — Не хватало ещё тратить время на всякую шелупонь! Удавить её в камере — и вся недолга!
Его жёсткое лицо скривилось, будто у него заболели зубы. Инес сверкнула глазами:
— Значит, донна Бьянка всё сделала правильно. Я поражаюсь, отец, как изменилось наше правосудие! Раньше даже раб мог подать ходатайство в сенат и надеяться, что его дело будет рассмотрено без всякого предубеждения!
— Молчи! Ишь, как заговорила! Обе вы хороши! Решили прикрыть грехи этой девчонки старинным именем? Вы не подумали, что позор одной недостойной женщины ляжет пятном на все старые семьи Венетты?! Так и знал, что от этих Граначчи одни неприятности! Вся их семейка — изменники! Учинить такое именно сейчас, когда любой внутренний раздор может погубить весь город!
Инес не выдержала:
— Отец, Бьянка лишь хочет, чтобы с Франческой обошлись по закону!
— Не тебе учить меня законам! — ещё больше разошёлся дон Сакетти. — Ступай лучше займись приличными делами, вместо того чтобы портить глаза над книгами! Вот уж действительно погибель для слабого женского ума! Пока ты напрасно жжёшь свечи, твои слуги бездельничают, а супруг бродит по коридорам, словно тень!
От этого несправедливого обвинения Инес внутренне сжалась. Это прозвучало как издевка. Не её вина, что Энрике вернулся из моря совсем другим! Весь вчерашний вечер он провёл с доном Сакетти, ночью ушёл куда-то, а сегодня целый день рассеянно смотрел вдаль и отвечал невпопад. Инес с болью подумала, что в Венетту вернулось лишь тело, тогда как душа Энрике, вероятно, осталась где-то там, в сражении возле островов Иллирии… Она могла лишь надеяться, что когда-нибудь душевное спокойствие к нему вернётся.
Отец знал, как её уязвить. Не желая больше с ним спорить, она положила Бьянкино письмо обратно и направилась к двери. Напоследок решила всё-таки предупредить:
— Я не знаю, насколько тяжелы преступления синьориты Франчески, но надеюсь, что вы, отец, не запятнаете наше имя каким-нибудь неосторожным поступком!
Хлопнув ладонью по столу, дон Сакетти прикрикнул:
— Я сказал, ступай к себе в комнату!
Некоторое время они молча смотрели друг на друга одинаково заиндевелыми светлыми глазами. В другое время Инес поспешила бы укрыться от отцовского гнева, но не сейчас. Ей казалось, что крылья грифона незримо раскрываются у неё за спиной. Она уже перешагнула ту грань, когда её можно было напугать гневным окриком или пощёчиной.
— Хорошо. Доброй ночи, отец.
Возвращаясь к себе, Инес так кипела от гнева, что казалось, факелы в коридорах ярче вспыхивали в такт её шагам. Она удивилась, увидев, что Энрике ещё не в постели. Похоже, никому в Золотом дворце не спалось в эту ночь! Её муж сидел возле раскрытого окна, прислушиваясь к ночным шорохам, и смотрел на пламя свечи. Может быть, он снова и снова перекраивал в уме ту проигранную битву.
— Где ты была? — спросил он с добродушным безразличием.
К злости на отца в растревоженной душе Инес добавилась обида на мужа. Ей захотелось ответить «у любовника», нарочно оговорить себя, чтобы посмотреть на его реакцию. Но она побоялась, что даже это заявление Энрике встретит с обычным прохладным спокойствием. И что ей тогда делать?
— Меня вызвал отец… по делу Франчески Строцци.
Лицо Энрике заметно передёрнулось:
— Эта ведьма! Терпеть её не могу!
— Одно время ты был с ней помолвлен, — поддразнила Инес.
— Не напоминай! — с досадой поморщился её муж. — Иногда мне кажется, что кьямати — это какое-то проклятие нашей семьи! Отец словно помешался на магии, потом захотел женить меня на магичке и, наконец, погиб из-за магии, когда синьор ди Горо отнял её у него!
— Уверена, что синьор ди Горо здесь не при чём, — спокойно заметила Инес, вспоминая то, что читала в книгах. — Ни один человек не способен отнять эту магию у другого. Море само решает, с кем ему говорить.
— Можно подумать, ты что-то понимаешь! — снисходительно усмехнулся Энрике.
Инес холодно посмотрела на мужа:
— Знаешь, несколько дней назад мне приснился сон: три галеры под нашим флагом подошли к Иллирийским островам, когда им наперерез из-за мыса вышли четыре «фиескийца». Две галеры сразу сцепились, а спустя некоторое время ещё один из наших кораблей поспешил на помощь товарищу…
Теперь Энрике смотрел на неё, не отрываясь, и в его глазах загорелось изумление, смешанное со страхом.
— Это дон Сакетти тебе рассказал!
— Нет, не он. Я видела тебя, стоящего на корме рядом с синьором ди Горо… А потом — тебя вместе с Реньером.
— Алессандро сам виноват! — не сдержавшись, выпалил Энрике. — Если бы он сразу напал на Маньяско, мы успели бы расквитаться с ним до того, как появились тарчи!
— Не думаю, что дон Маньяско так легко позволил бы с собой «расквитаться»… и мне странно, что ты во всём стараешься обвинить синьора ди Горо. Раньше вы как будто неплохо ладили. Один раз он даже помог тебе во время регаты, помнишь?
В другое время Инес никогда не стала бы напоминать Энрике о той гонке в День Изгнания, закончившейся для него позором, но сегодня её словно подталкивала какая-то чужая сила.
— Раньше я просто не знал, что он за человек! — запальчиво воскликнул Энрике.
— Ты не знал, что он способен общаться с морем, а теперь, вероятно, подумал, что если бы ты в своё время овладел магией кьямати, то ваши отношения с отцом могли бы сложиться совсем по-другому. Тебе жаль, что дар достался синьору ди Горо… Вот в чем кроется причина твоей неприязни! Разве я не права?
— Нет! — Энрике даже вскочил. — Я всегда говорил, что живущих-под-волнами лучше оставить в покое! Я никогда не хотел получить эту магию для себя и надеялся, что отец тоже откажется от этой затеи! И если хочешь знать — да, я рад, что синьор ди Горо сгинул в море, потому что это морское чародейство опасно для всех нас!
— Ты боишься.
— Если бы ты видела магию в действии, ты бы тоже боялась!
— Но я видела! Говорю же, я была с вами на корабле. Во сне я была грифоном.
Энрике недоверчиво рассмеялся. Он, конечно, заметил пустую колонну на площади — она сразу бросалась в глаза, и успел узнать последние слухи. Внезапное «оживление» грифона — это поистине необыкновенный случай. Но какое отношение к нему могла иметь Инес, его кроткая бессловесная жена?
— Лучше бы тебе не увлекаться такими фантазиями, — посоветовал он.
— Я сначала тоже боялась кьямати… Но потом поняла, что если вечно кутаться в свой страх, как в одеяло, то не сможешь защитить то, что действительно любишь, не сумеешь по-настоящему стать собой!
Глядя на Инес, Энрике не на шутку рассердился. Что с ней творится? Раньше он был уверен, что знает её насквозь, а теперь она молча смотрела на него, и по её лицу было невозможно догадаться, что она думает или чувствует. Её ироническая улыбка напоминала лисий капкан, спрятанный в траве. Словно бы перед ним стояла не Инес, а холодное существо, скрывающее мощь и тайны за хрупкой золотистой внешностью. Вместе с тем в ней появилась какая-то дразнящая привлекательность… Разглядывая жену, будто незнакомку, Энрике сглотнул, не в силах отвести взгляд от сияния двух полуружий в её декольте. Вдруг подумалось, зачем они вообще тратят время на какие-то пустые споры?
— Я просто волнуюсь за тебя, — сказал он примирительным тоном, подчиняясь внезапно вспыхнувшему чувству. — Забудь, это неважно. В Венетте осталась лишь одна ведьма, сидящая в Карчери, и теперь, когда она лишилась своего заступника, дон Сакетти быстро с ней разберётся.
Инес вздрогнула, но Энрике этого не заметил. Створка окна качнулась, впустив в комнату струю свежего ночного воздуха.
— Я так долго был без тебя… — прошептал он, проникновенно глядя ей в глаза. Ласково провёл ладонью по её щёке, приподнял подбородок. — Знаешь, в море я вспоминал о тебе каждую ночь.
По его опыту, эти слова очаровали бы любую женщину, но Инес, мягко отведя его руки, вдруг направилась к двери:
— Значит, придётся тебе потерпеть без меня ещё полночи.
Такой реакции от своей кроткой, нежной жены он точно не ожидал.
— Подожди! — растерявшись, воскликнул Энрике. — Ты куда?
Инес ненадолго задержалась в дверях, в перекрестье света, исходящего из коридора и от канделябра, стоявшего в углу комнаты. По её бледному лицу скользнула морозящая усмешка:
— К отцу. Мы, кажется, не договорили кое-о-чём.
Луна, медленно плывущая над городом, спряталась в облаках. Воды лагуны, лишившись серебристой подсветки, превратились в озеро жидкой черноты. Каменные плиты и пристани Пьяцетты словно зависли в пространстве над пропастью. В темноте вдруг раздался шорох. С колонны, на которой восседал второй грифон, поджидая улетевшего друга, просыпалась горсть мелких камешков. Послышался шелест и долгий звук, будто кто-то невидимый развернул затёкшие крылья, а затем с удовольствием выпустил воздух из лёгких, огромных, как у быка.
Когда лунный свет снова заблестел на колоннах Пьяцетты, обе были пусты. Хищная крылатая тень метнулась, обогнув купол Собора, и устремилась в сторону рио делла Палья и моста Вздохов.
Венетта, тюрьма Карчери.
Вряд ли найдётся человек, способный безмятежно выспаться в тюремной камере, но сегодня мне почему-то было особенно страшно. Лунный свет то появлялся, то исчезал, и в его сиянии мне виделся зловещий красноватый оттенок. Темнота была полна звуков… тихих, почти неслышных. Днём они предпочитали таиться по углам, зато ночью наступало их время. Моё чуткое ухо улавливало то шорох осыпающейся штукатурки, то еле слышный топоток крысы. В воздухе витало чувство опасности. Не выдержав, я свернула валиком свой истрёпанный, грязный плащ и положила его на постель, придав ему вид спящего человека, а сама забилась в дальний тёмный угол.
В коридоре не раздалось ни звука, просто дверь моей камеры вдруг приоткрылась, и внутрь проник человек. Невысокий, но гибкий и проворный, одетый в кожаный джеркин и простые штаны. Его руки были в перчатках. Он бесшумно подобрался к постели — так невесомо, будто наплывающий кошмар.
— Что вам нужно?! — вырвалось у меня. Сердце билось, как сумасшедшее.
Человек обернулся, и я завизжала — вместо лица у него был чёрная пустота.
От моего крика ночная тишина разлетелась на звонкие осколки. Облившись ледяным потом от ужаса, в следующий миг я поняла, что это была просто маска. Обыкновенная кожаная маска!
Он потянулся схватить меня, но я увернулась, вскочив на ноги быстрее мысли.
— Не подходи!
В тесной камере некуда было деваться. Я метнулась в одну сторону, в другую, попыталась позвать на помощь, но крик умер у меня в горле, задушенный кожаной перчаткой. Убийца прошипел что-то, разозлившись, что жертва посмела сопротивляться.
«Пульчино!» — отчаянно позвала я, уже не ни на что не надеясь. В глазах потемнело. Вдруг чьи-то когтистые лапы ударили в оконную решётку и яростно тряхнули её, так что с оконницы посыпались мелкие камни. Это точно был не Пульчино! У этого чудовища когти были длиной с мой мизинец! От неожиданности Кожаный Человек чуть ослабил хватку, я вывернулась и змейкой заползла под кровать. Пусть попробует вытащить меня оттуда!
Тем временем в коридоре раздались голоса, а под дверью появилась розоватая полоска света. Кто-то явно спешил сюда. Я услышала:
— Лопни мои глаза, если это был не грифон! Прямо у нас на крыше!
— Брешешь! И где же он?
— Погоди, тут, кажется, кто-то кричал…
Мимо неслышно проскользнул сгусток темноты. В камере не раздалось ни шороха, ни скрипа — просто в какой-то момент я поняла, что снова осталась одна. Кожаный Человек растворился в ночи за мгновение до прихода тюремщиков, причём даже не забыл запереть за собой дверь.
Кое-как собравшись с силами, я выбралась из укрытия. Как раз вовремя — дверь распахнулась, и в камеру ввалился надзиратель тюрьмы вместе с помощником. Фонарь пьяно покачивался в его руке, походка тоже твёрдостью не отличалась.
— Нет здесь никого! — громыхнул он. Я молча показала наверх. С крыши доносилось скрябанье, топот и странные звуки, напоминавшие хлопанье парусов. Очевидно, чудовище, обломав когти об оконную решётку, теперь решило проверить на прочность свинцовый настил. Неужели там действительно грифон?! Судя по лапам и клюву, которые я мельком увидела в окне — очень похоже.
— Надо проверить, — нахмурился надзиратель.
Они ушли. Я слышала, как помощник предлагал вызвать стражу и устроить ночной обход. Грифон над моей головой некоторое время продолжал заниматься вандализмом, потом затих. Чем, интересно, ему так не глянулась наша тюрьма? Откуда он вообще взялся? Может, он тоже пытался добраться до меня и убить? Если верить легендам, грифоны всегда не любили «морских ведьм» — кьямати.
«Я не причиню тебе зла», — мысленно сказала я, пытаясь почувствовать это существо, яростно скребущее крышу в четырех футах над моей головой. Бесполезно! Его сознание походило на неприступную крепость с гладкими стенами, о которую разбивались любые мои попытки.
Возможно, мне мешал страх. Я устала бояться. Устала быть жертвой. В последнее время каждый, кто приближался ко мне, делал это со злыми намерениями. В таких условиях трудно сосредоточиться и «очистить свой разум от зла», как учили нас в монастыре!
Вдруг другая мысль вытеснила мои сожаления о собственной участи и даже страх перед ночным убийцей в кожаном облачении. Пульчино! Почему он не отозвался? Обычно, где бы он ни находился, он всегда откликался на мой призыв. А сегодня его не было, причём с утра он тоже не появлялся…
Я забеспокоилась. Вдруг с ним что-то случилось?
Утром Бьянка надела плащ и приказала Фабрицио отвезти её в Золотой дворец. Пора было навестить Джулию, а то её золовка уже два дня томилась в ожидании новостей. Дождь наконец прекратился, и временами сквозь облака проглядывало солнце — бледное, словно после тяжёлой болезни. Каналы угрожающе вздулись, в узких calle бурлили водовороты, кое-где вода подступала к самым порогам домов. На Пьяцетте лёгкий ветерок подсушивал влажные плиты. Бьянка, выбравшись из гондолы с помощью слуги, заметила группы людей, которые возбуждённо обсуждали что-то, посматривая наверх. Вместе со всеми она подняла голову и вздрогнула. Грифон со второй колонны тоже исчез! Что происходит? Что это могло значить?
«Надо будет поговорить с Инес», — размышляла она, направляясь к парадным воротам.
Джулия встретила её с обиженно-недовольной миной. Ей казалось, что про неё все забыли. Брат, заглянув на минуту, посмотрел на малышку, обещал свою помощь и исчез. Бьянка тоже куда-то пропала… Даже эта нянька, Дзанетта, заглядывала всё реже!
«Вот и хорошо, — подумала Бьянка. — Когда Джулия не была занята ребёнком, у неё оставалось слишком много времени для всяких взбалмошных идей, которые ей непременно захотелось бы осуществить!»
Она рассказала, каким образом им вместе с Инес удалось разузнать о матери и раннем детстве Франчески. Рассказывая, Бьянка чувствовала невольную гордость: далеко не каждый на её месте сумел бы по ничтожным обрывкам фактов восстановить настолько полную картину! Она думала, что Джулия порадуется вместе с ней. Вместо этого её золовка вдруг насупилась:
— Вместе с Инес? — спросила она, и губы её задрожали. — Этой предательницей? Вы что, уже стали задушевными подругами? Вот уж не ожидала от тебя!
Бьянка пожала плечами:
— Кажется, она действительно сожалеет, что неправильно судила о Франческе. Да не всё ли равно? Главное, что положение твоей подруги на суде теперь будет более выгодным!
— Много ли ей будет пользы от этого, пока рядом с судьёй сидит дон Сакетти! — пренебрежительно фыркнула Джулия.
Она говорила в точности как Рикардо, хотя Бьянка подозревала, что её слова были вызваны только ревностью и досадой. Отвернувшись, Джулия взяла дочь из колыбели, с преувеличенным вниманием расправляя одеяльце, будто хотела подчеркнуть, что она-то действительно занята важным делом, пока Бьянка с «этой» Инес без толку суетились по городу. И никакой благодарности! Бьянка уже открыла рот, чтобы высказать своей золовке несколько ласковых слов, но в этот момент (очень вовремя) появился Рикардо, который поспешил сюда прямиком из Зала заседаний.
— Твоё прошение привело в действие многие рычаги, — сказал он жене. — Сегодня Совет десяти вынес решение по делу Джулии, а завтра будет рассмотрено дело Франчески Строцци.
Джулия, которая всё ещё обиженно поджимала губы, невольно изменилась в лице и крепче прижала дочь к груди:
— Что они решили? — спросила она ломким от нервозности голосом.
Бьянка, бросив один взгляд на мужа, уже поняла, что приговор Совета был неблагоприятным. В лице и жестах Рикардо угадывалась та потаённая злость и нервная энергия, которая появлялась в нём после неудач и часто толкала его на необдуманные поступки.
— По приказу Совета десяти сенат специальным декретом отправил тебя в изгнание, — отрывисто сказал он сестре. — Тебя отпустят в Аримин с условием больше не появляться на землях Республики.
Бьянка ожидала, что золовка ударится в слёзы, но та, наоборот, гордо вскинула голову:
— Вот, значит, как! Только пусть имеют в виду, что без Франчески я не уеду! Без обеих, — поправилась она.
— Думаю, сейчас неподходящий момент, чтобы злить Совет десяти, — поспешно сказала Бьянка, пытаясь пролить масло на эти бушующие волны. — Поезжай в Аримин, а мы сами позаботимся о твоей подруге.
— Позаботитесь?! — взвилась Джулия. — И каким же образом, позволь спросить? Будет чудо, если вы убедите хотя бы нескольких сенаторов выступить против дона Сакетти! Это всё равно что приказать варёным макаронам построиться по стойке «смирно»!
— Тише ты! — прошипела Бьянка, представив, сколько шпионов сейчас радостно навострили слух возле потайных отдушин. И какие роскошные доносы вскоре на них посыплются.
— Подожди меня снаружи, дорогая, — попросил её Рикардо. — Позволь, я сам поговорю с сестрой.
Когда Джулия была в таком состоянии, Бьянка и сама предпочитала держаться от неё подальше. Выйдя на галерею, она спустилась во внутренний двор Золотого дворца, посреди которого возвышался массивный колодец с бронзовой крышкой. Со всех сторон окружённый каменными стенами, в этот ранний час двор почти целиком тонул в тени. Солнце блестело на громоздком куполе Собора, нависающем над северным крылом дворца, и слегка золотило кромку крыш. С нетерпением поджидая мужа, Бьянка прошлась до колодца, мысленно отсчитывая шаги, потом до Лестницы Гигантов, увенчанной статуями грифонов. Подсчёты и цифры всегда её успокаивали. Когда её слишком донимали домашние неурядицы, ей достаточно было уединиться в кабинете и открыть счётные книги, чтобы вернуть себе душевное равновесие. Правда, сейчас ситуация была более сложной.
Наконец, когда солнце ярче осветило статуи святых и философов на фасаде северного крыла, появился Рикардо. Они вместе покинули дворец и направились к пристани. Оба молчали, пока не уселись в гондолу и оказались на середине канала в безопасном (то есть относительно безопасном) уединении кабинки-фельце.
— Надеюсь, ты сумел её успокоить, — сказала Бьянка.
Рикардо задумчиво покачал головой:
— В чём-то она права. Если Джулию выслали из города только из-за замужества с ариминцем и неблизкого «знакомства» с Манриоло, то с Франческой могут обойтись гораздо хуже. Говорят, у них есть свидетель, который показал, что наутро после взрыва она разыскивала дона Маньяско. Это… не внушает оптимизма, прямо скажем.
— То есть ты тоже думаешь, что все мои усилия были зря! — вспыхнула Бьянка, злясь одновременно на мужа и на свою беспомощность. Она не знала, что делать… и её пугал опасный огонёк, загоревшийся в глазах Рикардо после визита к Джулии.
— Вовсе нет, — улыбнулся он. — Твоя идея насчёт суда просто отличная. Она создаёт идеальные условия для побега.
— Что? Для чего?! — от волнения Бьянка даже повысила голос, забыв об осторожности. — Мы уже пытались устроить один побег! Джулия что, забыла? Именно из-за этого Франческа и оказалась в тюрьме!
— Но тогда с вами не было меня, — подмигнул Рикардо.
Она обречённо вздохнула:
— Ты сумасшедший. Вы оба спятили! Дождёшься, что Сакетти тебя тоже вышлет из города, причём в два места — голову и тело прикажет расселить по разным адресам, чтобы уж наверняка от тебя избавиться!
— Для нас не будет никакого риска, — зашептал Рикардо, придвинувшись ближе. — Я знаю одного гвардейца, который служит в охране дожа и не слишком предан своему хозяину, скажем так. Завтра он как раз на дежурстве. Франческу поведут в суд через мост Вздохов, так как всех арестантов водят этим путём. Нам понадобятся лишь двое крепких людей, чтобы нейтрализовать тюремщиков — и всё!
— Не желаю даже слушать об этом! — с досадой сказала Бьянка, резко отвернувшись. Она помолчала, щурясь от солнечных блёсток, сияющих на сине-зелёной воде. — Это какое-то безумие!
Теперь она сама была не рада, что сгоряча ввязалась в это дело. Но кто мог ожидать, что Рикардо поддержит сумасбродство сестры, более того, поставит на кон своё благополучие и положение в сенате! «Ему ведь даже плевать на Франческу! — зло подумала Бьянка. — В нём бурлит уязвленное самолюбие из-за сегодняшнего декрета, так как в этом поспешном решении можно действительно усмотреть оскорбление семьи Граначчи, а главное — его подстёгивает боль от потери друга и ненависть к дону Сакетти!» Бьянка боялась, что эти чувства заведут Рикардо прямиком в ловушку. Её, привыкшую всё держать под контролем, пугало, что события последних дней превратились в какую-то неуправляемую лавину, грозившую смести всё на своём пути.
Но что она могла сделать? Им всем оставалось только ждать.
Венетта, тюрьма Карчери.
После того как над городом прогремели дожди, жить в камере стало гораздо легче. Исчезла удушающая жара, от которой саднило горло, и постоянно хотелось пить. Когда дождь хлынул в первый раз, мне казалось, что струи воды с шипением испаряются с раскалённой крыши, настолько там всё прожарилось. Ливень шёл целый день, не прекращаясь, и постепенно в моём каменном мешке становилось прохладнее.
Меня беспокоило только исчезновение Пульчино.
Странно, что тюремщик тоже куда-то пропал. Он не появлялся уже второй день. Вчера мне удалось разложить ракушки на окне так, чтобы собрать немного дождевой воды. Этого хватило, чтобы напиться. Но если так дальше пойдёт, мне грозила реальная смерть от голода… «А вдруг, — похолодела я, — меня действительно решили просто похоронить здесь?» Мне уже приходилось слышать о забытых узниках, ставших призраками страшных темниц Пьомби, Поцци или Карчери.
Всё утро я провела как на иголках, а днём мне внезапно нанесли визит. В камеру явился какой-то важный судейский чиновник в строгом дублете из тёмно-лилового бархата. Его сопровождал пожилой секретарь. Он представился, но от волнения я не запомнила его имя. Первый синьор, занимавший более важное положение, и не думал соблюдать правила вежливости: он лишь окинул камеру брезгливым взглядом, прижал к носу надушенный платок и остался на пороге, не решаясь войти внутрь.
Секретарь отнёсся ко мне с большим сочувствием:
— Завтра состоится суд по вашему делу, синьора, — сообщил он, в двух словах объяснив мне все обстоятельства.
Это известие повергло меня в такой шок, что я совсем растерялась. Меня вызовут в суд? Обычно судьба пойманных «заговорщиков», не относящихся к высшей знати, решалась проще и без всякой помпы. Потом я сообразила: Джулия! Наверняка это она задействовала все свои связи и привлекла нужных людей, чтобы помешать дону Сакетти тихо уморить меня в камере. Хотя нет, Джулия сейчас, должно быть, по горло в детских заботах… Тогда кто же? Бьянка?
В любом случае мне было совестно, что я доставила столько хлопот, и вместе с тем меня охватило тёплое чувство от счастья, что обо мне не забыли. Я чуть не расплакалась от облегчения и так разволновалась, что прослушала вопрос господина секретаря:
— А? Что? — спросила я, вздрогнув.
— Есть ли у вас какие-нибудь просьбы, синьора? — возвысив голос, повторил он.
Было видно, что ему не терпелось от меня отделаться. Его коллега в лиловом дублете нетерпеливо притопывал ногой, всячески давая понять, что они и так слишком задержались. Я отрицательно покачала головой, едва понимая смысл вопроса, но потом спохватилась и попросила воды.
Оба синьора поспешно удалились, прислав вместо себя тюремщика — другого, незнакомого. Тот принёс целый кувшин, накрытый ломтём хлеба. Невероятно! Хлеб был подсохший и приятно пахнул кислинкой. Я вцепилась в него дрожащими руками. После гнусной бурды, которой меня потчевали целую неделю, это был настоящий пир!
Потом я напилась воды из кувшина, умылась и кое-как расчесала волосы пальцами. Выглядела я, конечно, ужасно. Бывшее маскарадное платье, когда-то нарядное, всё пропотело насквозь, превратившись в грязную тряпку. Волосы свисали сосульками, и от меня дурно пахло. Я заранее сгорала от стыда, что придётся появиться в приличном собрании в таком непрезентабельном виде. Увы, об удобстве узников в Карчери не очень не заботились. Из туалетных принадлежностей здесь имелась только лохань для нечистот, которую опорожняли раз в три дня.
До самого вечера я никак не могла успокоиться: ходила взад-вперёд по камере, придумывала себе разные вопросы и репетировала ответы. Интересно, о чём меня будут допрашивать? Я решила, что буду молчать как рыба о своём коротком неудавшемся визите в Дворец дожей и о том, что случилось в крипте графа Арсаго… если о том вообще зайдёт речь. Никакой вины за собой я не чувствовала. Я никогда не злоумышляла против Венетты, не выдавала ничьих тайн и не использовала дарованную мне магию во зло. Судьи просто обязаны были поверить в мою невиновность!
Поздно вечером, когда уже стемнело, я попыталась ещё раз дозваться Пульчино… Тишина. Его не было. Что же могло случиться?
Вдруг показалось, что за окном промелькнула тень. Я встрепенулась: «Пульчино? Это ты?» Что-то тяжелое приземлилось на крышу, послышался скрежет. Под потолком, в том углу, где стояла кровать, чьи-то когти заскребли по железу. Затаив дыхание, я на цыпочках подкралась ближе, прислушиваясь. Вскоре мне на голову просыпалась струйка песка.
Мне стало страшно. Кто-то снова пытался до меня добраться, но кто? Грифон? Честно сказать, даже сейчас с трудом верилось, что эта каменная туша способна ожить! Или Кожаный Человек опять явился по мою душу? Кто бы там ни был, он орудовал наверху с таким упорством, будто твёрдо вознамерился пробить потолок.
Бросившись к двери, я отчаянно заколотила в неё кулаками:
— Помогите!
Никого. Что же делать?! Я была заперта здесь, беспомощная и без всякого оружия!
В сердцах я снова ударила в дверь и, наконец, услышала за ней какое-то движение. Заскрежетал замок, и на пороге появился тюремщик. Мой старый знакомый. В руке у него была дубинка, а фонарь он предусмотрительно поставил на пол, подальше от меня.
— Чего тебе? — рявкнул он. — В подвал захотела?
— Там на крыше кто-то есть! — выпалила я, не решаясь упомянуть о грифоне, чтобы меня не сочли сумасшедшей. — Кто-то хочет забраться сюда!
Тюремщик, засопев, посмотрел наверх. Как нарочно, в углу всё стихло. Тогда он перевёл взгляд на меня, и в нём было столько злобы, что я попятилась.
Я ничего не знала об этом человеке, но раньше он не казался жестоким и никогда не донимал меня грубостями. С тех пор как меня перевели сюда, мы старательно игнорировали друг друга. Мне было унизительно, что чужой человек (да ещё мужчина!) должен был выносить за мной грязное ведро и имел право зайти в камеру в любой момент. Мне казалось, единственный способ сохранить остатки достоинства — просто не замечать этих обстоятельств. Тюремщик, судя по его угрюмому молчанию, всецело разделял эту точку зрения. Но сейчас под его тяжелыми бровями полыхала злоба, а кривая ухмылка была похожа на край ржавой пилы.
— Ну и что? — грубо сказал он. — Завтра тебе вынесут приговор и, надеюсь, утопят в Орфано. Если бы не суд, я бы сам с удовольствием свернул тебе шею!
Я растерялась. За что он на меня так взъелся? Его дыхание отяжелело от гнева:
— Мой сын ходил на галере с синьором Альбицци, — пояснил он коротко и зло. — И погиб вместе с ним. Мы узнали позавчера. Это всё из-за тебя, ты, поганая шпионка, пособница Фиески!
Он выплёлывал эти слова мне в лицо, а я в ответ могла только молча раскрывать рот, как рыба. Пособница Фиески? Я?! О чём он говорит? А ещё меня беспокоило это имя — Альбицци. Почему-то оно казалось знакомым… Где я могла его слышать? Гневные выкрики тюремщика мешали сосредоточться:
— Ты сидишь здесь в грязи и вони, но ты дышишь. Живёшь. А моего мальчика больше нет! — внезапно заорал он. Я съёжилась, ожидая удара, но тюремщик сдержался. Сжав кулаки, выдохнул, потом развернулся, собираясь снова запереть дверь.
Вдруг я вспомнила наконец, где слышала об Альбицци, и меня пронзило страхом, словно мечом. Бросившись следом за мужчиной, я схватила его за куртку:
— Капитан Альбицци? Он ведь из той из эскадры, которая сопровождала «Анжело», да? Что вам известно? Кто-нибудь из них вернулся?
Он явно не хотел отвечать, но, вероятно, увидел в моём лице что-то такое, отчего сдался и пробурчал:
— Только Реньер. Остальные мертвы.
Потом он брезгливо оттолкнул меня и ушёл, хлопнув дверью, а я осталась, чувствуя, как вокруг ширится и ширится пустота… «Это неправда, — билось в висках. — Неправда. Неправда!»
Тюремщик не мог знать всего! Он мог что-то напутать. Мне нужны были точные сведения! Мне был срочно нужен Пульчино, его крылья, его скорость. Мы слетаем в Сан-Николос. Нужно столько узнать… разведать…
В этот раз Пульчино откликнулся сразу, и по его тону, по исходящей от него волне горячего сочувствия я сразу всё поняла. У меня сжалось горло:
«Ты всё знал, да?»
«Я не смог бы скрыть это от тебя. Франческа…»
«Ты должен был сказать мне!»
«Лучше бы ты узнала потом… позже».
Ясно. Он боялся, что я сломаюсь. Не хотел отнимать надежду, заставлявшую меня бороться. Невзирая на власть дона Сакетти и на страшную репутацию тюрьмы Карчери, в глубине души я упрямо надеялась, что выйду отсюда. Увижу Алессандро. Только эта ниточка меня и держала. Теперь всё было кончено. Ни суд, ни призрачное обещание свободы больше ничего для меня не значили…
Пульчино попытался меня утешить, но теперь я сама прогнала его. Горе захлестнуло меня с головой. Так бывает в море, когда тебя вдруг закрутит волна, и ты не знаешь, куда плыть, чтобы выбраться. Я совсем потерялась. Ощупью нашла плащ и закуталась в него, так как меня бил озноб, но вскоре поняла, что этот холод шёл изнутри… мне теперь всегда будет холодно.
Я привыкла думать, что море заберёт меня первой. За магию нужно платить, а я не единожды обращалась к живущим-под-волнами и всё ещё была жива. Я думала, что оно заберёт мою жизнь, но море, по своему обыкновению, обмануло… Вместо этого оно вырвало у меня сердце и отхлынуло, оставив меня в этом каменном городе-ловушке корчиться от боли.
Вдруг что-то толкнуло меня под руку, когда я, съёжившись, сидела на полу. В темноте рядом со мной возникла смутная тень. Это был Пульчино, он всё-таки прилетел. Я погладила его по перьям. И только тогда сумела заплакать.
Рикардо отказался посвятить Бьянку в подробности своего плана, мол, «чего не знаешь — того не выдашь». Но всё же она настояла, чтобы на следующий день отправиться вместе с ним к Дворцу дожей, даже если ей не придётся присутствовать в зале Сената на судебном заседании или стоять в карауле у моста Вздохов, чтобы похитить одну узницу. На причале уже была подготовлена быстрая лодка с гребцами, а в одну гавань на Дито причалил небольшой парусник, готовый в назначенный час забрать двух девушек с Сан-Ачиле — неприметного островка в лагуне, не пользующегося вниманием ни у рыбаков, ни у городской стражи. Рикардо клялся всеми святыми, что он всё предусмотрел, но Бьянке всё равно хотелось быть рядом. На всякий случай.
Яркий, праздничный день словно приветствовал их решительный настрой, и даже солнце сегодня всходило по-боевому, в окружении облачного войска, выставив золотые щиты и ощетинившись огненными копьями. В плотном воздухе, напитанном влагой, парили чайки. Над Собором далеко разносился колокольный звон, белоснежный прямоугольник Дворца дожей весь сиял в золотой пыльце водяной взвеси.
Пристав к берегу рядом с другими гондолами в бухте Бачино, Фабрицио подал Бьянке руку, помогая ей выбраться из качающейся лодки. Рикардо уже стоял на берегу, запрокинув голову и уставившись на огромные колонны Пьяцетты, пронзающие утреннее небо.
— Невероятно! — прошептал он.
Бьянка тоже посмотрела наверх. Оба грифона были на месте. Она заметила, что другие люди, присутствующие на площади, тоже бросали на них удивлённые взгляды, тихо переговариваясь между собой. Если бы Бьянка собственными глазами не видела вчера два пустых постамента, подпирающих облака, можно было подумать, что чудесное «оживление» грифонов им просто приснилось!
Пока она стояла в задумчивости, ей подмигнул пожилой синьор в тёмном одеянии и бархатном берете, украшенным белым пером:
— Видали? — усмехнулся он, кивнув на колонны. — Мы с приятелем делали ставки на то, что грифоны вернутся на место, и я выиграл!
Насвистывая, он с довольным видом пошёл себе дальше. Бьянка подумала, что в его поведении заключалась вся сущность Венетты. «Мы всё, что угодно, сумеем превратить в игру!» Весь этот город с его масками и карнавалами представлял собой сакральный театр, и даже сама Пьяцетта была устроена как декорация: по обе стороны площади возвышались здания Дворца дожей и Прокураций, которые, уменьшаясь, сходились к точке перспективы — Часовой башне с огромным синим циферблатом и бронзовой статуей сидящей Мадонны. Здесь, на площади, разыгрывались городские драмы, проводились парады и публичные казни.
Бьянка вздохнула. Сегодняшняя драма могла стоить жизни некоторым из её близких. Оглянувшись в поисках мужа, она увидела, что он, нахмурясь, возвращался после короткого разговора с группой сенаторов.
— Я только что узнал, что слушание по делу Франчески будет закрытым, — отрывисто сказал он. — Готов поспорить, эту идею подкинул им дон Сакетти!
Рикардо был вне себя от бешенства, и Бьянка отлично его понимала. Закрытое слушание ставило крест на их планах. Франческу не вызовут в суд, и сообщник Рикардо — тот самый безымянный гвардеец — напрасно будет ждать её в маленькой галерее, соединяющей тюрьму Карчери с Дворцом дожей. И всё же в первый миг Бьянка невольно почувствовала облегчение. Их план с самого начала казался ей слишком дерзким. Невыполнимым.
Вслух же она возмутилась:
— Что, ей даже не дадут оправдаться? Это бесчестно!
— Да уж. А ещё я узнал, что суд будет проводить синьор Дзени.
— Кажется, я его не знаю, — нахмурилась Бьянка, стараясь вспомнить это имя среди патрициев, приходивших когда-то к её отцу.
Рикардо горестно усмехнулся:
— Если ты когда-нибудь встретишь на лестнице человека, который сам не уверен, поднимается он или спускается, то это наверняка синьор Дзени! На него очень легко повлиять. Говорю же — Сакетти всё предусмотрел. Проклятье!
Он отвернулся, озабоченно хмурясь. Его внимание вдруг привлекла группа нарядных патрициев, вышедших из-под аркады дворца. Похоже, они направлялись на пристань. Среди них особенно выделялся один господин, чья приятная внешность подчеркивалась нарядным костюмом. Бьянка оценила бархатный дублет самого изысканного кроя, изящно подстриженные усики и бородку, и драгоценные перстни на холёных белых руках. Невольно подумалось, что за одно такое кольцо в Венетте можно было купить хорошую крепкую лодку!
— Кто это? — спросила она с любопытством.
— Это синьор Фарузи, граф Онейли, — ответил Рикардо задумчивым тоном, свидетельствующим, что ему только что пришла в голову некая мысль.
Бьянка с новым интересом присмотрелась к элегантному господину с его свитой. Значит, это с ним её муж встречался в Медиолане. Граф Онейли, посол Лиги в Венетте…
— Очень кстати, что он здесь оказался, — пробормотал Рикардо. — Надо бы с ним поговорить.
— Подожди! — Бьянка еле успела удержать его за руку. — Что ты задумал?
— Мне кажется, графу будет интересно присутствовать на суде. Обвинения против Франчески косвенно затрагивают и Фиеску, так что Лиги это тоже касается!
— Но захочет ли он помочь…
— Пожелай мне удачи! — и Рикардо оглянулся, боясь упустить знатного медиоланца.
— Только не наделай глупостей! — крикнула Бьянка вдогонку. — Мы ещё успеем их натворить, если приговор суда окажется слишком суровым!
Её муж на ходу улыбнулся той улыбкой, которая заставляла поверить, что среди его предков были пираты, после чего затерялся в пёстрой толпе. Проводив его взглядом, Бьянка медленными шагами вернулась на площадь. Солнце поднялось уже высоко, укоротив тени и посеребрив лагуну до слепящего блеска. Фабрицио терпеливо дожидался её на причале, но Бьянке не хотелось возвращаться, хотя её присутствие здесь ничем не могло помочь. Что-то неумолимо притягивало её к белоснежной громаде Дворца. Пьяцетта тем временем жила своей кипучей жизнью. Под аркадами сидели, прячась от солнца, менялы и астрологи. Среди праздных гуляющих пар ходили торговцы, предлагавшие апельсины, печенье и сладкую воду. Из кондитерской высыпала стайка девушек с марципановыми корзиночками в руках в сопровождении строгих дуэний, похожих на серых ворон. Вокруг стоял такой гвалт, что Бьянка не сразу расслышала, как её окликнули:
— Бьянка! Подожди!
Она оглянулась. Со стороны аркады к ней спешила Инес, одетая очень скромно, в простой тёмной мантилье поверх лёгкого платья, словно ей хотелось привлекать как можно меньше внимания.
— Я только что узнала, что суд будет закрытым, — запыхавшись, сказала она.
— Да, я знаю.
Они помолчали, глядя на снующих мимо людей. Бьянка кожей чувствовала испытующий взгляд светлых глаз подруги.
— А ты хотела бы узнать, что там будет? — вдруг спросила Инес.
— Конечно! Но как? Разве есть такая возможность?
Инес снова смерила её пристальным взглядом, словно не решаясь посвятить в какую-то тайну, потом вздохнула:
— Поклянись, что никому не расскажешь!
Бьянка истово перекрестилась.
— Ладно. Тогда идём.
В городе много шептались про потайные ходы Дворца дожей. Прожив в этом замке полгода, Инес успела выведать некоторые из них. В частности, ей был знаком один тёмный закуток под самой крышей, ничем не примечательный, кроме потайного окна, выходившего в зал Сената.
Венетта, тюрьма Карчери.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем тени в камере уплотнились, посерели, и в окно проник розовато-оранжевый свет зари. Пульчино никуда не делся с рассветом, он остался со мной, и его молчаливое присутствие, хоть и не могло облегчить моё горе, всё-таки согревало. Когда свет окончательно разогнал по углам ночные тени, чайка встрепенулся, взлетел на кровать, и меня кольнуло его удивление:
«Смотри! Кто-то здорово раскурочил потолок в углу!»
«Это грифон», — ответила я равнодушно.
«Я слыхал о грифонах с Пьяцетты. Значит, один из них прилетал сюда? А чего он хотел?»
Мне было всё равно. Пульчино тем временем обследовал новоявленную дыру в потолке. Я заволновалась, как бы он не застрял там. Если вдруг появятся судейские, они, недолго думая, свернут ему шею!
«Лучше вылезай оттуда!»
Наконец, мой друг соизволил вернуться.
«Грифон это или нет, он оказал тебе неплохую услугу! Это надо же — оторвать свинцовые плиты толщиной в полдюйма! Если разобрать обломки досок и штукатурки, то ты точно сможешь пролезть!»
Я скептически пожала плечами: «И что? Допустим, я выберусь на крышу, а что дальше? Предлагаешь спрыгнуть в канал и покормить собой моррен? Они будут рады!»
Это была бы скорая, хоть и мучительная смерть. Тоже вариант, если подумать.
«Никого не нужно кормить, — нетерпеливо перебил Пульчино. — Я сейчас найду Скарпу, а он добудет верёвку и лодку. Слышишь?»
Он опустился на пол прямо передо мной:
«Франческа… Я понимаю, как тебе плохо, но это реальный шанс! Горевать будешь потом, на воле!»
Ничего он не понимал. Я молча закрыла глаза. Неумеренный энтузиазм Пульчино вызывал только раздражение. Свобода, бегство… вся эта суета теперь была ни к чему!
«Мне ничего не нужно, и, пожалуйста, оставь ты Скарпу в покое! Он, бедняга, и так настрадался. На его месте я бы спряталась в самый дальний угол лагуны и даже носа не показывала в Венетту!»
Пульчино некоторое время укоризненно смотрел на меня, потом молча нахохлился и улетел, протиснувшись сквозь решётку окна. Мне стало стыдно. Он столько хлопотал ради меня, столько рисковал, появляясь в Карчери, совершенно не заботясь о собственной безопасности… Чтобы успокоить свою совесть, я взобралась на кровать и внимательнее осмотрела потолок. Скажу Пульчино, что пыталась расширить дыру, но у меня ничего не вышло. Поневоле я поразилась, какой огромный объём работы грифон проделал всего за две ночи! Нормальному узнику здесь хватило бы дел на месяц! Деревянная обрешётка была вся измочалена в хлам, куски штукатурки отваливались, хоть вынимай их руками. Чтобы не шуметь и скрыть следы преступной деятельности, я аккуратно складывала выломанные куски на свой плащ, а потом прятала их под кровать. Вскоре дыра в потолке достигла таких размеров, что, привстав повыше, я смогла бы просунуть голову на чердак. «Ну и зачем всё это?» — спросила я себя. Безнадёжность и чувство потери нахлынули с новой силой.
Может быть, над крышей повеяло ветром с лагуны, так как в лицо вдруг дохнуло морем. Я задумчиво села на постель, поджав ноги. Это уже было со мной однажды. Чувство покинутости, боль от потери — и запах моря. Давно. В детстве. В монастыре.
В первые дни на острове Мираколо я старалась вести себя тише воды, ниже травы, но иногда меня охватывала такая тоска по матери, что я убегала. Я пряталась в саду, под старым каштаном, а когда монахини привыкли находить меня там, однажды перелезла через ограду и оказалась на берегу. Тишина и одиночество окутали меня со всех сторон, словно кокон. Солнце высушивало слёзы на щеках, оставляя липкие следы. Пенные языки волн набегали на берег и с шорохом откатывались назад, грохоча галькой. Размеренное дыхание моря так завораживало, что я позабыла обо всём на свете, и чуть не подпрыгнула, когда кто-то тронул меня за плечо. Это оказалась сестра Агата. От страха у меня язык присох к нёбу. Я ждала, что меня будут бранить или строго накажут, но пожилая женщина только понимающе улыбнулась.
«Это пройдёт, — сказала она. — Представь себе волну в море. Ты можешь ощутить её силу, увидеть её синеву, когда её пронизывает солнечный свет. Она достигает берега — и разбивается, но вода никуда не исчезает. Волна — это просто способ жизни для воды на короткое время. Рано или поздно мы все вернёмся в море…»
Теперь, сидя в камере, я вспомнила эти слова, и внезапно план Пульчино предстал передо мной совсем в другом свете. Море находилось всего лишь в полулиге от меня, отделённое только стеной тюрьмы и недлинной сетью каналов! Одно небольшое усилие, чтобы выбраться на крышу, потом короткая поездка в лодке до лагуны — и я смогу стать его частью!
И тогда мы с Алессандро навсегда будем вместе…
Венетта, Золотой дворец.
Вслед за Инес Бьянка торопливо поднималась по скудно освещённой лестнице, такой узкой, что подол её юбки иногда задевал по стене. Она понятия не имела, что в помпезном Дворце дожей имелись такие ходы, похожие на пыльную лисью нору! Инес взяла с неё обещание не рассказывать об этом, но Бьянка и без того была уверена, что в жизни не вспомнит, куда и сколько раз они сворачивали. Она надеялась, что если Инес завела их сюда, то сумеет потом и вывести отсюда!
Наконец, они остановились в полутёмном коридоре, который заканчивался запертой дверью, то есть тупиком. Свет падал в него из небольшого окна в стене. Инес, прижав палец к губам, поманила Бьянку к себе, и та осторожно заглянула в окно. Прямо перед ней предстал знакомый зал Сената, с его красочными фресками и богатыми драпировками. Окно находилось почти под потолком, так что сверху всё прекрасно было видно. На трибуне из тёмного дерева, отделанной красным бархатом, сидели судьи, главным из которых был синьор Дзени. Справа в высоком кресле под балдахином восседал дон Сакетти в драгоценной мантии, расшитой золотом и серебром, и в золотой шапке-корно. Присутствовал также граф Онейли и около двадцати сенаторов, среди которых был и Рикардо Граначчи. Бьянка подавила взволнованный вздох, увидев мужа. Он казался собранным и серьёзным, как перед дуэлью. Скамьи, предназначенные для зрителей, были пусты, так как никого из простой публики в зал не пустили.
Когда девушки добрались до окна, судейский чиновник уже зачитал обвинение, и теперь перед собранием выступал свидетель — трактирщик довольно плутоватого вида, как показалось Бьянке. Он подчеркнул, что лично изловил шпионку и доставил бы её в стражу, если бы она не сбежала.
— Вы сказали, что поймали шпионку в полдень, на рыбном рынке. А стражу позвали только на следующее утро! Почему? — спросил один въедливый сенатор с весёлыми глазами. — Целый день собирались с духом, или девчонка оказалась так хороша, что жаль было расстаться?
Послышались смешки. Рикардо тоже иронически поднял бровь.
— Я… у меня было много дел, вашмилость, — смутился трактирщик, господин Бонифачо. — Но как только смог, я сразу же…
«Свидетеля» быстро выпроводили вон. Бьянка подумала, что его показания не имели особого значения. Судя по непреклонному выражению на лице дожа, и по тому, как часто оглядывался на него синьор Дзени, участь Франчески была заранее решена.
Вдруг двери распахнулись, и в зал Сената, не обратив никакого внимания на всполошённых стражников, вошли ещё двое. Бьянка опешила, узнав Алессандро ди Горо. «О, — с интересом сказала Инес, — а я-то думала, что их плавание мне приснилось!» Алессандро был бледен и заметно похудел, но всё равно выглядел поразительно хорошо для человека, которого со всеми почестями отпели два дня назад в городском Соборе. Его сопровождал господин внушительного вида, рослый и широкоплечий, в строгом тёмно-синем дублете и с пышной рыжеватой бородой. По всему было видно, что оба только что сошли с корабля. Они были словно пропитаны морем, его яростью.
Их появление произвело небывалый эффект. Рикардо, не скрывая радости, вскочил на ноги. Дон Сакетти, наоборот, нервно стиснул подлокотники кресла, и благодушная улыбка, с которой он озирал сверху подвластное ему собрание, сменилась кривой гримасой. По рядам сенаторов прошёл взволнованный ропот, так что судье Дзени пришлось призвать всех к порядку:
— Господа, господа! — постучал он по трибуне. — Прошу соблюдать тишину! — Потом, сварливо оттопырив губу, он воззрился на Алессандро: — Что означает это вторжение, синьоры?
Алессандро усмехнулся, хотя в его глазах горела тревога. Он словно искал кого-то взглядом, не нашёл и недобро прищурился в сторону дожа:
— Вы здесь опрашиваете свидетелей, а дону Маньяско тоже есть что сказать по этому делу!
Бьянка, стоя возле окна, затаила дыхание. Инес, наклонившись, щекотно шепнула ей в ухо: «Честно говоря, я не думала, что они успеют! Сильный встречный ветер…»
— Тише! — шикнула Бьянка, боясь пропустить хоть слово.
«Значит, вот он каков, знаменитый капитан Маньяско!» — думала она. Только зачем Алессандро привёл его сюда? Она хорошо помнила рассказ Франчески и понимала, что фиескиец своими показаниями мог как спасти её, так и погубить.
Тем временем дона Маньяско, похоже, нисколько не смущало выступать перед собранием враждебно настроенных людей.
— Синьоры, — начал он звучным голосом, которым привык отдавать приказы на судне, — я не вижу здесь девушки, против которой выдвинуто обвинение, но признаю, что три недели назад действительно доставил на своём корабле двоих венеттийцев. Мне показалось, это были честные и достойные люди.
Тут же вскочил обвинитель:
— Вы привезли двух сообщников, с которыми планировали заговор против Венетты! — заявил он.
Фиескиец даже в лице не изменился, лишь слегка приподняв брови:
— Сообщников? — спросил он с оттенком высокомерия. — Зачем они мне? Я, знаете ли, привык сам улаживать свои дела.
«Это немного расходится с рассказом Франчески», — подумала Бьянка. С другой стороны, её ещё тогда удивило, что фиескиец готов был доверить столь важное дело случайно встреченной девушке. Скорее всего, он собирался использовать её как разменную фигуру, для отвлечения внимания. Сумеет добыть документ — хорошо, не сумеет — хотя бы оттянет на себя внимание городской стражи…
— Тогда для чего вы назначили встречу Франческе Строцци наутро после взрыва? — настойчиво продолжал обвинитель.
— Я? — удивился Маньяско, смерив чиновника насмешливым взглядом.
— Она вас искала. Зачем?
— Хм… Ну, будь она здесь, я спросил бы её об этом. Хотя, подождите-ка… вспомнил! Кажется, она забыла на корабле кое-какие вещи. Наверное, хотела их забрать.
— А почему вы так поспешно покинули город?
— Боялся, что из-за происшествия в Арсенале закроют порт, а вы сами знаете, как промедление вредит торговле.
Обвинитель обстреливал его вопросами со всех сторон, но дон Маньяско, отточив клинок иронии, легко отражал все нападки. В конце концов ему на помощь пришёл граф Онейли, который сперва проявлял очень умеренный интерес к процессу, но теперь оживился:
— Хочу заметить уважаемому судье, что у нас нет доказательств причастности дона Маньяско к взрыву, случившемуся в Арсенале, — заявил он.
— Однако аналогичный случай с караккой «Доменико», свидетелем которому был дон Маньяско, невольно наводит на подозрения, — вмешался дон Сакетти, просто из желания возразить послу. Было заметно, что эти две акулы сразу инстинктивно невзлюбили друг друга, угадав в сопернике одинаковую породу политических хищников.
Дон Маньяско с живостью обернулся к дожу:
— О, что касается «Доменико», то для меня было неожиданностью узнать, что кроме шерсти и кож это судно везло ещё груз пороха, прочного дерева и заготовки для алебард, причём следовало не в колонии, а прямиком в Ракоди!
— Что?! — растерялся Сакетти. — Откуда вы взяли? Это ложь!
— Нет, это правда! — вдруг звенящим голосом воскликнул Рикардо Граначчи, и все, в том числе Алессандро, посмотрели на него с удивлением.
Поднявшись, Рикардо вынул из поясной сумки и выложил на стол несколько грамот:
— По случайности, мне в руки попал коносамент, подтверждающий право собственности на груз «Доменико». Здесь есть опись товара… и пункт назначения.
Он метнул на дожа такой острый взгляд, что зрачки его глаз казались остриями кинжалов. С лица дона Сакетти стекли все краски. Судья Дзени застыл в центре собрания, неподвижный, как свая.
— О, вот как? И кому же принадлежит этот груз? — с ещё большим интересом спросил граф Онейли.
От его голоса синьор Дзени словно очнулся:
— Господа, господа, — произнёс он поспешно, — не будем уклоняться от темы! Мы ещё не закончили разбирательство по делу Франчески Строцци! Обвинение дону Маньяско будет предъявлено… в свой черёд.
— Однако если эти два дела связаны… — начал Рикардо, делая вид, что готов передать документ графу Онейли.
— Господин судья прав, будем действовать по порядку, — перебил дон Сакетти, не сводя с Рикардо многозначительного взгляда. — Уверен, что это простое дело нас не задержит, и мы легко придём к соглашению!
Даже с такого значительного расстояния Бьянке было видно, что дожа будто надломило что-то изнутри. Его лицо посерело, на висках выступили капли пота. Это заметили и другие сенаторы. Кое-кто перешёптывался, другие казались смущёнными.
Как ни странно, ситуацию спас дон Маньяско:
— Господа, у меня создалось впечатление, что мы придаём слишком большое значение поступкам одной синьориты. Неужели дамы в Венетте имеют такое влияние, что вы всерьёз её опасаетесь? Лично я не так глуп, чтобы доверять свои планы женщинам, чьи помыслы меняются быстрее, чем рисунок облаков над морем, и мне несколько обидно, что у суда могло сложиться столь превратное представление обо мне!
Некоторые сенаторы согласно засмеялись, только синьор Дзени оскорблённо поджал губы:
— Не судите о вещах, в которых не понимаете! — возразил он.
Дон Сакетти, собравшись с силами, поднялся с места:
— Я согласен с доном Маньяско. Синьорита Строцци имеет не настолько большое значение. Поскольку семья Граначчи ходатайствовала за неё перед судом, я повелеваю назначить её опекуном Рикардо Граначчи, чтобы он поступил с этой девицей по своему усмотрению.
Бьянка с облегчением перевела дыхание, ещё не веря, что процесс закончился для них относительно благополучно. «Поступить по своему усмотрению!» Учитывая интерес, который проявил к этому делу синьор ди Горо, можно было предположить, что Франческа вскоре получит одно интересное предложение…
Снова посмотрев вниз, она вдруг заметила, что Алессандро исчез. Когда только успел? Бьянка удивилась, но её отвлекла Инес, встревоженно потянув за руку:
— Пойдем скорей! Не нравится мне это!
— Что?
— Ты не заметила, как дон Сакетти отдал приказ секретарю? Подал ему знак.
— Нет, — нахмурилась Бьянка, едва поспевая за более рослой подругой.
По губам Инес скользнула усмешка:
— Кое-в-чём мой отец похож на твоего Рикардо. Он тоже не любит проигрывать!
Её волнение передалось Бьянке.
— Кого ты ищешь? — спросила она.
— Кого-нибудь из охраны, кто не откажется выполнить мою просьбу. Боюсь, что твоей Франческе грозит опасность!
— Подожди!
Бьянка бросилась было за подругой, но вовремя вспомнила о планах Рикардо и его приятеле, дежурившем сейчас возле моста Вздохов.
— Подожди, — сказала она. — Кажется, я знаю, кто может помочь.
Венетта, тюрьма Карчери.
Щель была для меня слишком узкой, и всё же, исцарапавшись так, будто продиралась сквозь терновник, и оставив на обрешётке клочки одежды, я сумела вылезти на наклонную крышу Карчери. Оказавшись снаружи, я перевела дыхание, оглядывая раскинувшуюся вокруг сложную мозаику крыш и внутренних двориков, выступов и впадин, света и теней. После спёртой тесноты камеры у меня закружилась голова. Сколько простора! Я чувствовала себя как человек, вокруг которого внезапно рухнули стены.
Вокруг простирались блестящие свинцовые и рыжие черепичные крыши, по правую руку от меня вздымались массивные купола Собора и высоченная макушка Кампанилы, внизу темнели воды канала рио делла Палья, над которым нависала крытая галерейка моста Вздохов. Вид на лагуну заслоняла высокая стена Дворца дожей. Я невольно пригнулась, стараясь слиться с крышей, так как она находилась чуть ниже окон в верхних этажах Дворца, и любой из находившихся там людей легко мог меня заметить. В это время подоспел Пульчино, бросив мне конец веревки. «Скарпа ждёт внизу», — молча сообщил он. Я подумала, что пока мой побег проходил на удивление гладко, можно сказать, даже буднично.
Правда, с верёвкой вышла заминка. Гребень крыши был таким ровным, что зацепить её было не за что. Я в растерянности оглядела неприступную крышу, когда по ушам вдруг полоснул предостерегающий вопль: «Франческа!». Сразу же правую руку обожгло болью. Чуть не свалившись вниз, я зажала рану выше локтя. По пальцам побежали струйки крови. Оглянувшись, я с ужасом увидела, как в отверстие на крыше, заботливо расширенное мной, выбирается Кожаный Человек.
Обычно меня парализует от страха, но сейчас я каким-то образом ухитрилась отскочить на несколько футов и укрыться за выступающим слуховым окном. И это на гладкой наклонной крыше! Правда, укрытие было низким и ненадёжным. Убийца был гораздо крупнее и шире меня в плечах, так что ему пришлось потрудиться, чтобы пролезть через щель. Однако я не сомневалась, что у него в запасе имелись ещё метательные ножи, и во второй раз он прицелится точнее!
Рука у меня болела, рукав платья намок от крови. Я отчаянно подёргала створку окна — заперто! Больше спрятаться было негде. Пульчино отважно налетел на Кожаного Человека, метя клювом ему в лицо. Тот отмахнулся. Второй метательный нож, звякнув, ударился о свинцовую плиту рядом с моей головой, заставив резко пригнуться.
— Стой! — вдруг грозно послышалось невдалеке. Осторожно приподняв голову, я увидела, как следом за Кожаным Человеком на крыше появился ещё кто-то в бело-зелёной форме. Дворцовая стража! Вдруг моя нога соскользнула с опоры, и я съехала к краю, безуспешно пытаясь ухватиться за гладкий настил. Пальцы, испачканные в крови, всё время соскальзывали. О, Мадонна! В последнией момент я смогла кое-как зацепиться за выступ кровли.
В памяти всплыло непрошеное воспоминание, когда один узник вот так же пытался бежать из Дворца дожей. В конце концов его загнали на крышу, и он с отчаяния прыгнул в канал. Разбился, конечно — глубина в этом месте была не очень большой. Я находилась примерно в том же положении, с той только разницей, что тюрьма Карчери была на этаж ниже. Повезёт или нет?
В отдалении послышался звон клинков, но даже если стражник спасёт меня от убийцы, сейчас мне ничто не поможет! Над головой раздалось хлопанье крыльев Пульчино… Поздно! Моя раненая рука совсем онемела, пальцы разжались, и я рухнула в пустоту.
Удар об воду с высоты трех этажей был ненамного мягче, чем о каменную мостовую. У меня вышибло дух, и в глазах потемнело. В рот и в уши сразу же залилась вода. Руки не слушались, но меня отрезвил холод, скользнувший по ноге, а потом — резкая боль пониже колена. Моррены!
Я забилась, как рыба, попавшая в силок, и вылетела на поверхность. Рядом со мной в воде мелькнуло скользкое холодное тело. В панике я оттолкнула это, и вдруг встретилась взглядом с золотыми глазами Кариты. Зашипев на меня, она погрузилась под воду. Рядом с моей головой плеснуло весло. Лодка! Дрожащими руками я схватилась за борт. Что-то толкало меня наверх, ноги горели, будто их крючьями рвали на части.
Наверное, от боли и страха у меня помутилось в голове, так как очнулась я уже в лодке, в лужицах красноватой воды, похожей на разбавленное вино. Кто-то упорно звал меня: «Франческа! Франческа!» Щурясь от боли, я узнала гребца — это был Скарпа. Непривычно серьёзный, он резко отталкивался веслом. Лодка двигалась по узкому каналу, с двух сторон стиснутому стенами домов. Всё казалось черно-белым: дома с провалами окон, небо — как выстиранная простыня. Наконец, совсем близко я увидела Пульчино. Двух Пульчино, если быть точной. Всё расплывалось.
«Отвези меня в лагуну», — попросила я без слов.
«Нет! Потерпи немного. Пожалуйста! Хорошо, что Карита быстро вытащила тебя!»
Трудно спорить, когда боль превращает твоё тело в пылающий костер. Даже просто повернуть голову было трудно. Чайка встревоженно суетился рядом:
«Когда боль слишком сильная, она может убить тебя изнутри. Отпусти её! — приказал он. — И тогда мы взлетим».
«Слишком рискованно, — возразила я. — Для тебя».
Мне-то уже всё равно, а вот погубить заодно и Пульчино совсем не хотелось. Жаль, что не вышло увидеться с морем… напоследок. Стены домов закружились и поплыли, заливаясь красным.
«Франческа!» — послышалось снова. Я застонала. Ну чего ему неймётся? Почему он не может просто оставить меня в покое? Я бы выкинула Пульчино из лодки, будь у меня больше сил.
«Улетим вместе! Не нужно терпеть!» — настаивал он.
От возмущения я даже очнулась:
«Так нельзя! Ты можешь погибнуть! Я боюсь убить в тебе птицу!»
Он бесстрашно смотрел мне в лицо тёплым понимающим взглядом и выглядел так, будто знал что-то, мне недоступное…
«Не бойся. С тобой я больше, чем птица. А ты — больше, чем человек».
Даже в забытьи я ощущала его присутствие. Доброта Пульчино была маленьким островком, убежищем в океане калечащей боли. В конце концов я позволила ему увлечь меня за собой, и моё сознание растворилось в небе среди новых, необычных запахов и звуков. Крылья унесли нас далеко-далеко от маленькой лодки, к которой от пристани уже бежали люди.
Мне снилось, что я была чайкой. Мир сузился до самых простых понятий: рыжая полоска камышей на отмели, ветерок, пахнувший солью, скользкий и блестящий рыбий бок в прозрачной волне…
Иногда что-то вторгалось в моё незамысловатое существование, какая-то тревожная нота, от которой становилось не по себе. Мне снился чей-то пристальный взгляд, зовущий голос, прикосновение чужой руки, от которого трепетало сердце. Тогда меня снова пронзало холодом, и я гнала прочь эти воспоминания, подозревая, что за ними стояло чувство потери, такое огромное, что невозможно осмыслить! Оно бы меня просто разрушило. Куда проще было думать о рыбе, ветре и камышах. Ловить крыльями ветер, паря в его тёплых потоках… Выслеживать, когда моряки начнут потрошить рыбу после лова, чтобы урвать самые лакомые куски. Но беспокойство мне так досаждало, что однажды я решила — хватит.
Я очнулась в тёплой и светлой комнате, в чистой постели, которая казалась мягкой, как облако. По сравнению с картинкой, запечатлевшейся в памяти — грязный баркас, жесткие сырые доски под спиной и ворох пёстрых юбок, запятнанных кровью — это был просто рай. На мне была чистая полотняная рубашка, и волосы больше не свисали сосульками, а пушистыми локонами рассыпались по плечам. Одна рука была забинтована выше локтя. Я больше не чувствовала крыльев, но тело казалось почти таким же лёгким, как у птицы. Только в ногах ощущалась тяжесть.
Откинув одеяло, я попыталась встать и обнаружила, что ноги от колен до щиколоток тоже все были в бинтах. Честное слово, я выглядела, как подагрик, и двигалась с таким же трудом! Постепенно ко мне возвращалась память. Я узнала комнату донны Ассунты — по светло-серым занавескам и статуэтке Мадонны в стенной нише. Значит, я у Джулии, в доме Граначчи. Я отчетливо помнила Джулию, Бьянку… Рикардо…
А потом я вспомнила Алессандро, и мир сразу померк.
Я его потеряла. Вот почему мне так не хотелось возвращаться! Без него этот мир был тюрьмой, пусть без решёток, грязной соломы и грубых охранников — всё равно. Как же это несправедливо! Сердито стерев набежавшие слёзы, я подняла голову… и вдруг встретилась глазами с Алессандро. Он стоял в дверях и взволнованно смотрел на меня. Сероглазый, осунувшийся, он, как обычно, выглядел так, будто не спал неделю. Я застыла, боясь пошевелиться. Если моя фантазия способна порождать такие реальные видения, то на этот раз я превзошла себя!
— Франческа, — выдохнул Алессандро. В два шага пересёк разделяющее нас пространство и обнял меня так крепко, что я как-то сразу убедилась в его реальности. Всё ещё не доверяя себе, я подалась назад в кольце его рук, провела пальцами вдоль его лба, щёк… и боялась отнять ладони — а вдруг он опять исчезнет!
— Ты жив… Ты жив!
Он снова молча привлёк меня к себе. Я задыхалась, стараясь не плакать. Невероятно! Каким-то чудом мы оба оказались по эту сторону жизни.
— Мне сказали, что ты погиб!
— А ты неделю была без сознания! — сказал он с мягким упрёком в голосе. — Я уже не надеялся тебя дозваться!
Кажется, мы оба нечаянно ранили друг друга. Мне хотелось сказать, что он — единственный, ради кого я вернулась бы откуда угодно, но, прижавшись щекой к его плечу, я чувствовала его улыбку и понимала, что слова не нужны. Рядом с Алессандро меня снова охватило ощущение проникнутой теплом близости — такой, что казалось вполне естественным прикоснуться к нему, чувствуя ладонью прохладу его кожи, или закончить начатую им фразу… Наши мысли звучали в унисон.
Что-то ударилось в окно, заставив нас отвлечься друг от друга. Там, запутавшись в занавеске, возник Пульчино. Я обрадовалась. Стоило вспомнить, что ему пришлось пережить! Всё-таки это был ужасный риск. К счастью, судя по бодрому виду, наше долгое единение ему не повредило.
— Пульчино!
Мне хотелось помочь ему освободиться, но я не учла, что за время болезни напрочь разучилась ходить на человеческих ногах. Сделав шаг, я споткнулась, ухватилась за спинку стула, уронила его и упала бы сама, если бы Алессандро меня не подхватил. Чайка справился самостоятельно. Выпутавшись из шёлковых драпировок, он устроился на подоконнике и окинул нас снисходительным взглядом:
«Ладно, я вижу, что вы в порядке, а теперь — пора по делам. Нужно навестить Скарпу, пожать пару клешней…»
«Я тебе так благодарна!»
«Не за что, сестренка», — и Пульчино устремился наружу, лёгкий и энергичный, как всегда. Алессандро немного обеспокоенно предложил проводить меня до ближайшего кресла. Я смутилась из-за своей неуклюжести:
— Кажется, мне придётся заново учиться ходить!
Он улыбнулся:
— Это не страшно, буду носить тебя на руках. То есть… если ты захочешь, конечно.
Стоило нам подумать о будущем, как к Алессандро вернулась прежняя неуверенность. Он смутился и по старой привычке встал боком к свету, чтобы шрам был не так заметен. Я не могла скрыть удивления:
— Ты что, сомневаешься, согласна ли я?
— Теперь уже нет, — улыбнулся он и потянулся, чтобы поцеловать меня, но, как назло, в этот самый момент за дверью послышался топот. Кто-то, привлечённый шумом, спешил сюда, и он даже не думал деликатничать! Мы с Алессандро застыли в объятиях друг друга, когда дверь с размаху отлетела к стене, а комнату сотряс громкий вопль:
— Она очнулась!
Джулия с радостным криком, больше похожим на боевой клич, бросилась мне на шею, снова чуть не свалив меня на пол. Следом появились Бьянка и доктор Фалетрус, которые, на моё счастье, вели себя более сдержанно. Прибежала Мелина с кубком укрепляющего напитка. Все заговорили наперебой, усадили меня в кресло, напоили лекарством и принесли обед, которого хватило бы на троих здоровых человек. Алессандро оттеснили в сторону, а потом девушки вообще выпроводили мужчин за дверь, так как, по их словам, меня давно следовало привести в порядок.
— Ты выглядишь как кошка после драки, а не как невеста накануне свадьбы! — припечатала Джулия.
Что значит — накануне свадьбы? Они уже всё спланировали? Я поискала глазами Алессандро, но тот уже ушёл.
Заодно я узнала, как много всего пропустила за время болезни.
Джулия помирилась с Инес, узнав, что именно она послала за мной стражника, который отвлёк убийцу на крыше. Правда, Кожаному Человеку удалось ускользнуть от стражи, зато внизу его встретил Алессандро. Причём встретил его сразу после того, как Скарпа подвёл баркас к пристани, и мне стало плохо от мысли, какое тяжёлое впечатление должно было произвести на него зрелище моего бездыханного тела, лежащего в луже крови. В общем, по словам Джулии, он разделал убийцу «как ястреб паутину», так что сыщикам потом некого было допрашивать. Так мы и не узнали, кто его подослал, хотя догадывались.
Не успели помириться Джулия с Инес, как вдребезги разругались Рикардо и Алессандро. Бьянка объяснила, что ссора произошла «из-за какого-то документа». Дом Граначчи бурлил вовсю! Сандро возмущался, что Рикардо, отправляясь в Медиолан, утаил от него какие-то важные улики против дона Сакетти. Его друг, наоборот, доказывал, что, предъявив этот документ месяц назад на Совете, они бы ничего не добились, кроме высылки или даже казни:
— Чтобы предъявлять дону Сакетти подобные обвинения, нужны были свидетели поважнее наших сенаторов! — горячился он. — Иначе случай с «Доменико» просто замяли бы, а ты потом доказывал бы свою правоту дознавателям в Пьомби!
Я пропустила все эти политические баталии и драматическое заявление дона Сакетти, пожелавшего отречься в пользу Энрике Арсаго. Рикардо по этому поводу пошутил, что в таком случае править Венеттой будет Инес. Пока суд да дело, власть перешла к регентскому совету. Популярность дона Сакетти в последние дни заметно упала. Ходили слухи о вопиющих нарушениях протокола, тайных встречах с тарчийскими послами и других его тёмных делах.
Дон Маньяско, воспользовавшись суматохой, снова тихо исчез. Его участие в трагедии, произошедшей в Арсенале, так и не было доказано. Про корабль, затонувший в Пицене, все предпочли забыть. Фиескийцы, надо думать, с облегчением убрались из Венетты. Напоследок их ожидало ещё одно потрясение: по случайности, в день моего побега Скарпа подвёл лодку именно к тому причалу, где была пришвартована «Примавера», и зрелище Кариты, выбравшейся на берег, поразило матросов до глубины души. Думаю, Венетта в их глазах окончательно приобрела репутацию колдовского города, где морские чудовища выходят прямо на берег, а его жителям подвластны даже морские течения.
В отличие от неугомонного Маньяско, синьор Фарузи, граф Онейли, задержался у нас подольше. Венетта подписала договор с Лигой Четырёх, и Фарузи якобы хотел договориться о более выгодных торговых контрактах. Но люди шептались, что он каждый вечер приходил на Пьяцетту в надежде увидеть поднимающихся в небо грифонов.
Сами грифоны, кстати, вели себя тихо и больше не покидали насиженных мест. Правда, донна Джоанна уверяла, что однажды видела, как они поворачивали головы вслед за Инес… но кто знает, могла и пошутить. Инес, серёзная как никогда, проводила всё время за книгами. Теперь уже Энрике издалека следил за супругой влюблённым взглядом — видимо, расстановка сил в их отношениях волшебным образом поменялась.
— Бедный, он всё-таки женился на кьямати, — хихикнула Джулия, расчёсывая мои волосы. — От судьбы не уйдёшь!
Пока мы с ней болтали, небо за окном стало тёмно-розовым, а канал потемнел и украсился блестящей рябью от факелов. Вечерело. Чайки на отмелях, должно быть, устраивались на ночлег, и Пульчино с ними. Я чувствовала себя очень усталой. Всё-таки за последнюю неделю это был мой первый день в роли человека!
Мы думали, что потрясения на сегодня закончились, но неожиданно к нам заглянула Бьянка.
— Франческа, — позвала она. — Там в гостиной ждут Алессандро и Энрике Арсаго. Сможешь спуститься? Кажется, Энрике хочет вам что-то рассказать.
Наверное, доктор Фалетрус действительно был немного волшебником! Спустя несколько дней после моего «пробуждения» я смогла на собственных ногах добраться до церкви Санта Мария Глориоза, где нас с Алессандро, наконец, обвенчали.
Наша свадьба обошлась без пышных торжеств с традиционным шествием, танцами, регатой и турниром. Всё равно я пока не могла танцевать, а Джулии вообще нельзя было появляться на людях, так как указ о её изгнании ещё не был отменён, хотя Инес с Энрике клялись, что сделают для этого всё возможное.
Энрике немного вырос в моих глазах после того вечернего разговора. Он признал, что напрасно обвинял Алессандро в гибели графа Арсаго и рассказал, что произошло между ним и Луиджи Манриоло, когда тот, раненый, лежал в их доме.
— Он очнулся, но как будто не узнал меня, — сдавленным голосом говорил Энрике. Признание далось ему нелегко. — Похоже, из-за раны у него в голове всё смешалось, и он принял меня за отца. Я хотел спросить его о магии, а он рассмеялся и заявил, что я проклят, и дела мои прокляты, и мне, мол, никогда не добраться до синьора ди Горо и Франчески, так как он, Манриоло, их не выдаст, хоть режь его. Я не мог стерпеть, слыша, как он говорит об отце такое! — воскликнул Энрике, с отчаянием глядя на нас. — Ну и… ударил его.
Мы помолчали. Я думала, что Манриоло всё-таки погиб, как герой. Теперь я знала, что с ним случилось, и почему тогда Гриджо чуть не разнёс пол-улицы. Больше я валлуко не видела. Можно было надеяться, что море постепенно успокоило его душевную рану…
В общем, вместо свадебного пира мы ограничились скромным праздником в доме Граначчи, на котором из гостей присутствовали только Фалетрус, Маттео, Инес с Энрике и Скарпа. Карита тоже праздновала, однако предпочла остаться снаружи.
На следующее утро, когда рассвело, мы погрузились на лёгкую фелуку, очень похожую на запомнившуюся мне «Примаверу». Оказалось, что Рикардо готовил её для нашего с Джулией побега, а потом назвал её «Чайкой» и подарил мне на свадьбу. Он сказал, что это самое быстрое, легчайшее судно, которое ему удалось отыскать. Я оценила намёк, насколько сильно ему хотелось избавиться от меня и Джулии.
Сенат назначил Алессандро одним из проведиторов и отправил его на Альберино — надзирать за снабжением гарнизонов и ремонтом крепостей. Нам обещали всяческую помощь, но действовать нужно было без промедления. Однако прежде всего мы должны были отвезти Джулию в Аримин, а потом уже плыть к месту службы. После некоторых колебаний Скарпа тоже решил отправиться с нами.
Ещё до того, как «Чайка» вышла из лагуны, я с помощью Маттео, который чуть ли не светился от счастья, устроила себе на корме «кресло» из тюков и сложенных парусов. Пульчино тщательно осмотрел фелуку, одобрил и прочно утвердился на мачте, откуда ему было удобно наблюдать за всеми. Джулия с малышкой предпочли остаться в каюте, ну а Скарпа уселся рядом со мной, прислонившись спиной к стенке кладовой, где хранился такелаж. Алессандро со штурманом наблюдали, как встаёт солнце над горизонтом, и рассчитывали курс. Скарпа, по обыкновению, ворчал:
— Что это за должность такая — проведитор? Я посмотрел в словаре у этого учёного Фалетруса, но не нашёл такого слова! Поди, опять какая-нибудь подстава. Вам будут очень нужны верные люди на Альберино!
— Значит, нам повезло, что ты отправился с нами, — улыбнулась я, глядя издали на стройную фигуру Алессандро и его благородный чёткий профиль на фоне парусов. Мне ужасно хотелось подойти к нему, но несколько футов неустойчивой загромождённой палубы для моих израненных ног были пока ещё непреодолимой преградой.
Разумеется, я понимала, что теперь, когда Венетта присоединилась к Лиге, тарчи озлобятся пуще прежнего и с новой силой возобновят набеги на наши колонии, а мой муж — не такой человек, чтобы прятаться от опасностей на Полуострове. Вряд ли наша жизнь будет лёгкой, и всё равно… Я смотрела на Сандро и думала, что даже если судьба подарит нам всего один день, остальное — неважно.
— Ну, я-то поехал с тобой не поэтому! — задиристо хмыкнул Скрапа, тут же разрушив свою репутацию верного друга, которую я успела ему присвоить. — Просто я стал слишком заметен в Венетте! После всего, что случилось, мне нельзя было спрятаться даже за Киоссой!
— Понимаю, и всё-таки хорошо, что ты с нами, — ответила я машинально, так как в этот момент Алессандро, словно угадав моё желание, оглянулся. На его загорелом лице блеснула белая полоска улыбки. Оставив штурмана колдовать над приборами, он помог мне подняться и подвёл меня к штирборту.
Я взяла его за руку, и мы молча смотрели, как размывается волнами пеннный след, оставляемый кораблём, как мелькает таинственная жизнь в просверках сине-зелёного моря, и как тает позади наше прошлое… А за горизонтом постепенно исчезал обвенчавший нас светло-каменный город, растушёванный далью.
Это высказывание принадлежит Рене Шатобриану.