— Вот она.
Леонила, которую я никогда прежде не видел, лежала на кровати, тяжело дыша, с полузакрытыми глазами. Увидев меня, она попыталась заговорить, но у неё не получилось: звуки застревали у неё в горле. Я сразу понял.
— У неё инсульт.
— Да, она всё ещё в сознании, но может впасть в коматозное состояние.
— Как это всё случилось?
— Двадцать минут назад она пришла ко мне. Она была возбуждена, я старался успокоить её. Её муж всё про нас узнал. Наверно, он следил за нами, когда она была у меня после обеда. Он беспощадно избил её и выбросил её из дома. Она прибежала сюда, и вдруг её голос стал хрипнуть. «Я плохо себя чувствую, но не беспокойся, мне скоро станет легче». И вдруг я заметил, что её правая рука слабеет, а левый глаз закрылся. Это был инсульт, сильный инсульт. Мы должны доставить её в больницу, но я не могу сам этого сделать: Денисьев сразу же об этом узнает. Ты должен доставить её в больницу, сказав, что нашёл её недалеко от своего дома. Да… ты должен это сделать. Скажи, что нашёл её на Загородном проспекте недалеко от Невского.
— Как я могу…, — запротестовал я.
Мне не хотелось ввязываться в семейные дела профессора Денисьева.
— Быстро, быстро, каждая минута дорога, — он толкал меня, он настаивал.
Я накрыл её шубой и надел на неё тёплую шапку.
— Подожди минутку, — голос Бартельса снова был спокойным. — Она должна поступить в больницу, как неизвестная, пусть муж забеспокоится, где она.
И он забрал из её сумочки два письма, адресованных ей, и записную книжку.
— Ей потребуются деньги.
И он положил двести рублей ей в кошелёк.
— В какую больницу ты хочешь, чтобы я её отвёз?
По очевидным причинам я был раздражён им.
— Только не в мою клинику. Возьми её в Александровскую больницу, у меня там знакомый невропатолог.
— Почему бы ему не позвонить сейчас?
— Нет, я не хочу, чтобы нас видели вместе, не сейчас.
Еле-еле мы нашли извозчика. Это была старая полузамёрзшая лошадь. Мы ехали до больницы, казалось, целую вечность, в то время как я держал находящуюся без сознания Леонилу на своих руках.
С помощью санитаров мы внесли её в приёмный покой, и дежурный врач согласился, что это экстренный случай.
— Её имя? — спросил он меня.
И я дал ему эту версию, что якобы я нашёл её на улице.
— Она, должно быть, из зажиточных, — заметил доктор. — Соболиная шуба… вы смотрели её сумочку?
— Нет, — сказал я.
— У неё есть все деньги, чтобы заплатить за частную палату и за лечение, а никаких документов нет.
Он обещал тут же устроить палату и обеспечить кислород. В течение нескольких дней она находилась в критическом состоянии без сознания, и только я приходил к ней. Бартельс звонил мне каждый вечер, но приходить отказался.
— Меня знают в этой больнице.
Он так и не позвонил невропатологу, работающему в этой больнице, как он обещал это сделать. Я сам поговорил с ним, это было в тот день, когда Леонила стала постепенно приходить в сознание.
Доктор Шаров, невропатолог, тут же пришёл к ней и воскликнул:
— Леонила Викторовна Денисьева! О, господи! Мы должны срочно звонить Денисьеву!
— Я её не знаю. Я никогда их не встречал: ни её, ни её мужа, — пробормотал я извиняющимся тоном и вышел из палаты.
Когда Бартельс позвонил вечером, я тут же сказал ему, что больше я в этом не участвую.
— Это твоя проблема, и я сделал больше, чем мне бы следовало.
У меня не было дружеского расположения к нему.
— Не злись, я сходил с ума оттого, что с ней случилось.
Две недели ничего не было слышно. До меня дошли слухи, что было жуткая сцена, когда Денисьев натолкнулся на Бартельса в её палате. Денисьев обвинил Бартельса в соблазнении его жены. Бартельс это отрицал: «Наши отношения были чисто платоническими».
В свою очередь Бартельс обвинил Денисьева, что он чуть не убил бедную женщину. Всё кончилось, со слов присутствующей сестры, типично русским образом: муж и любовник пожали друг другу руки и заверили друг друга, что предпримут все усилия, чтобы обеспечить правильное лечение. В действительности, Денисьев признался, что любит жену более всего в своей жизни. Однако он допустил, что бывал ревнив. И кто не будет ревнив при такой красавице жене, намного младше его. Позднее я узнал, что оба они провели вечер в том же самом кафе, где я частенько бывал с Бартельсом. Оба пили шампанское и обсуждали печальную судьбу женщины, которую они оба любили и обожали.
— Очень интересный клинический случай, — провозгласил Бартельс, когда мы встретились недели через три после трагического происшествия.
— Какой клинический случай?
— С Леонилой, она теперь в сознании, двигает левой рукой и может глотать жидкую пищу. Однако я пока не могу установить с ней подсознательный контакт. Вообще-то, подобие контакта есть, — поправил он себя. — Но очень плохой. Я проверил её мозговые электрические волны, они нормальные; небольшое отклонение на 350-ом пике, но это не должно влиять на телепатическую связь. Однако связи нет, я пытался связаться с ней телепатически, посылал послания. Нет ответа, тишина. Удивительно, возможно черепно-мозговая травма оборвала каналы подсознательной связи с внешним миром.
— «Возможно, она просто не хочет говорить с тобой, — вставил я.
— Интересный вариант… такое теоретически возможно, а может быть, ты и прав. Интуитивно я чувствую в неё какую-то враждебность.
— К себе? — удивился я.
— Ко мне, представляешь, только ко мне. Она как-то морщиться, когда она меня видит. Когда я хотел дотронуться до неё, она оттолкнула мою руку.
— А с медсёстрами? Она с ними как?
— С ними другое дело, когда они ей помогают, она пытается улыбаться. Откуда у ней эта враждебность ко мне?
— А с мужем?
— А с мужем она ещё более дружелюбна, чем с медсёстрами, — сказал он с раздражением в голосе.