— Почему Керенский не позвал нас на помощь? — Илья никак не мог понять этого.
— Там что-то было не так. Я уверен.
И затем, сменив тему, он информировал меня о том, что наш вагон-лаборатория полностью восстановлен и готов к работе.
Мы прибыли в Рожище вечером.
— Пропустили ужин, — скорбно вздохнул Илья.
Народ играл в бридж в большой комнате. Все со мной поздоровались и пожали руки.
— Какие новости в столице? — спросил Луховицкий. — Черви! — объявил он, не дожидаясь моего ответа.
— Правительство свергнуто.
— Это ужасно, — заметил главный хирург. — Три пики.
— Четверо червей, — ответил Луховицкий. — Где Керенский?
— Полный набор пик, — объявила главная сестра.
Я молча покинул комнату и вышел на улицу. Была холодная, спокойная ночь и первый снежок покрыл землю. Я пошёл прогуляться по бережку реки Мальты и зашёл в старую церковь. Я сел на скамейку. Через дырку в церковной крыше, которая была проделана немецкой бомбой, я видел мерцающие издалека звёзды. Тишина ночи, не нарушаемая никаким звуком, создавала иллюзию полной отрешённости. Я был далеко от человечества с его проблемами и заботами, с его беготнёй, с его победами и поражениями. Я попытался собрать и проанализировать события последних трёх недель. Были оголтелые большевики — агрессивные и жестокие, без всяких угрызений совести в чистой драке за власть. И была демократия — неспособная ничего противопоставить агрессору. И было огромное большинство народа, погружённого в свои обыденные дела и безразличные ко всему, что выходит за рамки их повседневных дел.
Я постарался отвлечься и увидеть теперешние события в свете отдалённых столетий, как маленький отрезок пути, по которому движется человечество.
В этом свете человечество представилось мне, как борьба двух цивилизаций. Одна цивилизация — это продукт звериных инстинктов человека: жестокая, кровавая и полная насилия. И другая цивилизация, которая стремиться к согласию и взаимному счастью, которая идёт от гуманности, демократических принципов и христианства.
Пусть большевики наслаждаются временной победой. Их победа — это шаг назад на пути, где конечной цель является царство божье на земле, в котором не будет ни войн, ни кровавых конфликтов, и где человек получит возможность для своего творческого самовыражения.
— Сие будет! — сказал я громко, и мои слова гулко отозвались под сводами старой церкви.
События, описанные в последующих трёх, рассказах подробно описаны мною в статье «Защита Всероссийского Учредительного собрания», опубликованной в «Архивах Русской Революции», том 13, Берлин, 1924 год, стр. 5-70.
История большевистского переворота 25 октября полностью искажена. Большевики имели достаточно время и средств, чтобы сделать это. Историю пишут победители. Все они описывают, что переворот был поддержан широкими массами, и что победа была окончательной. Это абсолютно не соответствует действительности. Никто практически не упоминает о Всероссийском Учредительном Собрании, созванном через два месяца после переворота, а ведь это было центральное событие того времени.
Интересным фактом является то, что Социал-революционная партия, многие члены которой прошли через каторгу, и которые выказывали мужество при борьбе с царским правительством, вдруг внезапно потеряли весь революционный пыл, как до, так и после переворота. А может быть, у них на самом деле были другие цели?
Ленин ещё в апреле 1917 года, сразу по приезде в Петербург, объявил, что Всероссийское Учредительное Собрание должно быть созвано немедленно. И на протяжении всех последующих месяцев большевики постоянно повторяли этот лозунг.
Троцкий ещё 7 октября провозглашает: «Буржуазия… поставила своей целью не допустить Всероссийского Учредительного собрания. Это есть главная цель капиталистических элементов».
Через день после переворота большевистская «Правда» пишет: «Товарищи! Своей собственной кровью вы обеспечили немедленный созыв Учредительного Собрания».
Но когда, были обнародованы результаты голосования, коммунисты и левые социалисты круто изменили своё отношение к Учредительному собранию, так как на выборах они провалились. Выборы в Учредительное собрание проводились ещё в сентябре и на демократической основе. Коммунисты получили всего 7,2 % голосов в больших городах и не выше 2 % в маленьких городах, которые составляли российское большинство. Восемнадцать миллионов голосов было отдано только за одну партию Социал-революционеров — 55 % избирателей отдали ей свои голоса. А вместе с другими не левыми партиями это были 22 690 202 избирателя. За коммунистов же проголосовало всего 9 562 358 избирателей. Из 701 места в Учредительном собрании коммунисты вместе с левыми социалистами получили только 175 мест, то есть всего четвёртую часть.
Таким образом, к концу ноября картина стала ясной: маленькая группа коммунистов удерживала власть против желания подавляющего большинства русского народа. А вот этот момент как раз историки и не акцентировали.
20 ноября я снова ехал в Петербург уже как новоизбранный член Всероссийского Учредительного собрания, причём самый молодой из всех его 701 членов. В этом же самом поезде, уже набитом солдатами, вместе со мной ехало тридцать два вооружённых человека с пулемётами. Задача этого маленького отряда была охрана Учредительного собрания, этой воплощённой мечты русского народа, которое было созвано на 5 января 1918 года.
Когда я приехал в Петербург, я тут же позвонил Васильеву и попросил его прийти на вокзал. Он пришёл сразу, и я был рад видеть его снова. Он был такой же, как и всегда: энергичный и полный планов. Он был командиром батальона Семёновского полка и обрадовался, когда обнаружил со мной целый отряд, который я ему тут же и передал.
— Мы разместим их в наших казармах, — сказал Васильев.
Он пришел вечером ко мне домой и долго рассказывал мне о ситуации в Петербурге.
Коммунисты разочарованы результатами выборов, и они начали кампанию по дискредитации Учредительного собрания. Васильев сообщил мне о разговоре Ленина с Натансоном, одним из лидеров левых социалистов. Натансон сам рассказал Васильеву о том, что его вызывал Ленин.
— Как насчёт того чтобы силой разогнать Учредительное собрание? — Ленин в упор спросил Натансона.
— Да, — ответил тот, — неплохо было бы его разогнать.
— Браво! — вскричал Ленин, — Что верно, то верно; но как насчёт ваших рабочих? Они согласятся с этим?
— Некоторые колеблются, но под конец, я думаю согласятся[13].
Коммунистическая газета «Правда» открыла огонь из всех орудий по Учредительному собранию. Затем большевики издали указ о запрещении лидеров конституционно-демократической партии. «…Как враги народа, они должны быть арестованы». — Гласил декрет.
Трое только что выбранных членов Учредительного собрания от этой партии были арестованы и посажены в тюрьму. Это были: Павел Долгоруков, Шингарёв и профессор Кокошкин. Все он были политические деятели умеренного толка и пользовались огромным уважением. Никаких обвинений им не предъявили, но в результате этого ареста, они практически лишились возможности принимать участие в Учредительном собрании. Этим актом большевики только начали войну против Учредительного собрания. Вскоре четыре лидера Социал-революционной партии были отправлены в тюрьму. Это были: Авксеньтьев, Аргунов, Гуковский и Питирим Сорокин, а Шингарёва и Кокошкина вскоре убила пьяная матросня прямо на кроватях в больнице, куда их переправили из крепости. Это случилось вечером того же дня, когда открылось Учредительное собрание.
Ленин лихорадочно готовил идеологическое обоснование разгона Учредительного собрания и постоянно обсуждал этот вопрос на своих летучках. Ленин постоянно давил на лидеров правого крыла своей же партии, которые сначала не хотели идти против воли своего народа. Однако Ленину удалось их уломать, и вопрос с разгоном Учредительного собрания стал решённым делом.
На следующий день я пошёл искать других делегатов моей партии по Учредительному собранию. Мне сказали, что они располагаются в здании на Болотной улице, где до этого был госпиталь Красного Креста. Я подходил к штабу Социал-демократической партии по проведению Учредительного собрания с чувством замирания сердца. Только старые революционеры, прошедшие царскую каторгу, были выдвинуты и были избраны членами Учредительного собрания. Я чувствовал себя юнцом в такой солидной компании. Однако, общаясь с ними на протяжении пяти недель, я с ужасом обнаружил, что от их революционного пыла не осталось и следа. Их как будто подменили.
Наше здание было довольно мрачным, грязное и некрашеное оно производило угнетающее впечатление.
— «Конечно», — сказал мне потом Васильев, — «большевистские делегаты заняли лучшие гостиницы».
Я зашёл в маленький вестибюль, который раньше, очевидно, был приёмным покоем госпиталя. Там толпилось человек двадцать.
— Чего вы ожидаете? — спросил я бородатого старика.
— Еды, естественно. — И он объяснил, что столовая, располагается в подвале и не может принять зараз более двадцати человек, поэтому люди стоят часами, ожидая скудный паёк.
— Советское правительство не очень щедрое, — отпустил я своё замечание.
— Да, я бы не обвинил их в щедрости, — ответил он.
Это был Лазарев, образец совершенного человека, депутат от Поволжья, человек с исключительным чувством юмора и знаменитый революционер. Он провёл меня в свою комнату, которую он занимал с тремя другими депутатами. Комната была маленькая с одним окном. В комнате стояли четыре железные кровати, две тумбочки и одно кресло. Туалета не было.
— Где вы держите вещи? На чём вы сидите? — спросил я в замешательстве.
Лазарев засмеялся:
— Сидим на кроватях, а вещи держим в корзинках под кроватями. Настоящая демократия.
Я рассказал ему о ситуации в Петербурге и зловещих планах большевиков.