Как-то в середине сентября и всех летчиков эскадрильи, которой я командовал, вызвал майор Болдырихин. Когда мы предстали перед ним, он сказал:
- Трудную мы сегодня получили задачу...
Это никого не удивило. Простых и легких задач на фронте не бывало. А Болдырихин продолжил:
- Вражеские танки прорвались на улицы Саратовскую и Коммунистическую и разрезали нашу группировку. Нам приказано найти эти танки и уничтожить...
Значительно позже из уст Маршала Советского Союза Василия Ивановича Чуйкова я услышал о сложности и драматичности той обстановки. А тогда мы многого не знали и знать не могли, но все насторожились.
- Задачу выполнять вам, товарищ Пстыго, - заключил Болдырихин и приказал готовиться к вылету.
К этому времени я уже имел солидный опыт боевых действий. Но вот чтобы в огромном дымящемся городе, в сплошных развалинах найти такую малую и подвижную цель - с подобным я столкнулся впервые.
"С чего начинать?" - прикидывал я и решил, что поиск начну от железнодорожного вокзала. В Сталинграде он большой, с воздуха хорошо виден. Ну а где Коммунистическая и Саратовская улицы? Этого никто не знал.
На всякий случай наметили возможный маневр в районе цели. Уточнили порядок радиосвязи. Уже запустили моторы и вырулили для взлета. Вдруг, гляжу, на старте что-то забеспокоились, а по взлетной полосе, прямо нам в лоб, мчится машина.
Остановилась возле моего самолета. Из машины выскакивает начальник связи дивизии подполковник Питерских, складывает руки на уровне головы крестом, мол, выключай моторы. Выключаем. Тогда Питерских быстро поднимается ко мне и передает в кабине план Сталинграда:
- Вот, нашел! А пока ехал обвел красным карандашом кружок, где твоя цель. Теперь действуй!..
Время подпирало. Мы взлетели и взяли курс на Сталинград. Конечно, самолетом надо управлять, но меньше всего меня волновало тогда пилотирование.
Почти целиком мое внимание было поглощено планом Сталинграда и кружком, обведенным красным карандашом.
Мне казалось, что до подхода к городу я достаточно серьезно успел освоить карту. Ко мне постепенно вернулись обычные спокойствие и уверенность. Я подтянул группу, как мог приободрил летчиков и пошел на цель от железнодорожной станции. Как, однако мудры русские пословицы и поговорки! "Начинай плясать от печки". В Сталинграде именно такой печкой для нас явился городской вокзал. От него мы отыскали Саратовскую и Коммунистическую улицы. Но где танки?.. Снова забила тревога. Однако не надолго. Танки обнаружили в тени домов, скорее, в тени того что осталось от домов. Насчитали их больше десятка, точнее считать некогда было...
Все видимое мною на земле быстро и кратко передаю своим летчиком по радио. Перестраиваю боевой порядок. Место цели обозначаю взрывом бомбы. К нашему удовлетворению, истребителей противника в этом районе не было, а зенитная артиллерия, видимо не успела за прорвавшимися танками - огнь вела издалека и неэффективно.
А мы последовательно - по одному из боевого порядка круг - пикировали и штурмовали танки, из пушек и пулеметов почти в упор обстреливали отходящих фашистов. Получился настоящий уличный бой штурмовиков. Позже так и говорили: "уличный бой штурмовиков".
И вот, вижу, задымился один танк, второй, третий... Нас подбодрили с земли: "Атакуете хорошо! Еще заход..." Кто-то крикнул по радио: "Отходят! Отходят!"
Действительно, уцелевшие танки, прикрываясь дымом пожаров, начали отходить. А мы продолжали их атаковать. Все летчики сделали по восемь заходов, израсходовали все бомбы, РБСы, большую часть пушечных снарядов. Боевую задачу мы выполнили блестяще и без потерь своих самолетов.
Ну а дальше события развивались следующим образом. Оказалось, что за нашей работой наблюдал командующий фронтом А.И. Еременко, командующий 8-й воздушной армией Хрюкин и командование 62-й армии во главе с Чуйковым. Нам передали по радио благодарность за отличные боевые действия. По голосу я узнал, что это был наш командарм Хрюкин.
В бою перемена настроения идет одновременно с изменениями динамики боя. Так было и тогда. На душе стало радостно. Признаться, я даже встревожился, как бы после такого успешного боя не расслабился кто по пути домой, не упустил бы пилотирования самолетом.
Ну вот произвели посадку. Идем докладывать командиру полка Болдырихину. Помню, только я произнес слова:
- Товарищ майор, старший лейтенант... - как он довольно резко прервал доклад:
- Отставить!
Я осмотрел себя, поправил обмундирование и снова:
- Товарищ майор, старший лейтенант...
Тут Болдырихин не сдержал улыбки и говорит:
- Иван Иванович, да вы - капитан! - он тепло поздравил меня и других летчиков группы с выполнением задания.
Поздравили нас комиссар полка Левченко, начальник штаба Дунаев, пилоты однополчане.
Позже нам стало известно, что, пока мы возвращались с боевого задания, командующий вызвал на телеграф командира нашей дивизии полковника Горлаченко и коротко передал, что группа действовала отлично, и просил всем летчикам объявить благодарность Военного Совета фронта. Затем Хрюкин поинтересовался : "Кто водил группу?" Горлаченко ответил: "Пстыго". А кто он у вас по должности?" - "Командир эскадрильи". "А по званию?" - "Старший лейтенант". "Так вот, он - капитан!" Горлаченко поблагодарил командарма, тот спрашивает: "Чем награжден Пстыго?" "Орденом Красного Знамени". - "Немедленно представить всех летчиков группы к награждению орденами, а Пстыго - к самому большому ордену"...
Так, в воздухе, без предварительного представления, хождения бумаг по инстанциям, как это обычно заведено, мне было присвоено воинское звание капитан. Это, говорят, редкий, если не исключительный случай. Ну а присвоение очередного воинского звания и награждение орденом - всегда великое событие в жизни военного человека.
На следующий же день перед боевым полком майор Болдырихин объявил все решения, зачитал телеграмму Военного Совета 62-й армии. Вот ее текст: "Бойцы, командиры и Военный Совет армии восхищены действиями группы штурмовиков. Их смелые и умелые действия оказали существенную помощь нашим войскам в уличных боях а Сталинграде. Чуйков, Гуров, Крылов." А вскоре мы получили и обещанные боевые ордена. Я - второй орден Красного Знамени.
Пройдет много-много лет. На юбилейных торжествах 8-й гвардейской, бывшей 62-й армии, я оказался рядом с маршалом Чуйковым. Вспоминая Сталинградскую битву, Василий Иванович Рассказал, как в очень тяжелый момент уличных боев в Сталинграде его войскам оказала помощь группа штурмовиков.
- Где-то эти молодцы сейчас? Остался ли кто из них в живых?.. - закончил он свои воспоминания.
Я не удержался и говорю:
- Есть живые!..
Чуйков удивился:
- А ты откуда знаешь?
- Твердо знаю, товарищ маршал. Потому что ведущим, командиром этой группы, был я .
Чуйков бросился ко мне, обнимает и говорит:
- Братец ты мой, неужто это ты?!
Я вынужден был повторить признание.
Копаясь недавно в своих архивных делах и картах военного времени, я нашел, к моему большому удовлетворению, план Сталинграда с красными кружками, где обозначены улицы Саратовская и Коммунистическая. Этот план я сохраню как святое воспоминание о боевом прошлом, как реликвию.
... А бои в Сталинграде шли с переменным успехом. Немцы продолжали рваться к Волге. Наши войска упорно и самоотверженно оборонялись. Не счесть героев и героинь, подвигов сталинградцев! Подобно тому как ручьи и речки, сливаясь, образуют в конечном итоге полноводную Волгу, так и подвиги отдельных героев сливались в могучий всенародный подвиг.
Да поистине не было таких испытаний, нет таких мук и таких жертв, которые моли бы сломить дух, волю, мужество сталинградцев. Мы выстояли. На разных участках фронта в разное время противник начал переходить к обороне.
В те дни к нам в полк прибыла группа молодых летчиков. Среди них был сержант Веденин. Он быстро освоился и начал летать на боевые задания. Летчик этот отличался собранностью, аккуратностью, в боях проявлял находчивость, смелость.
В одном из боевых вылетов в районе Сталинграда машина Веденина загорелась. Летчик, видя, что положение безвыходное, что он над территорией противника, направил свое самолет на скопление вражеских танков и автомашин, повторив подвиг Гастелло.
Имя его навечно занесено в списки первой эскадрильи 76-го гвардейского штурмового полка.
Постоянное напряжение боевых вылетов, потери друзей угнетали. Вечером придешь на ночлег, смотришь на матрасы, набитые душистым сеном, - чьи-то уже убрали, больше не потребуются... - и на душу опускается тяжесть. "Эх, так-распронатак. А ведь завтра еще чьи-то уберут. Чьи?"..
Однако общество боевых друзей разгоняет тоску. "Не нуди . И без тебя тошно!.." - оборвет кто-нибудь горестную фразу, отвлечет другим разговором. Но большинство курят неимоверно и молчат, укладываясь ко сну. Завтра действительно будет день не легче сегодняшнего...