Что же случилось теперь? Почему уже в 60-70-е годы учителя и врачи принижены, почему ныне уже в обыденной жизни не называют "народным учителем" даже тех кому такое звание присвоено официально. И это не только и не столько недоразумение. Естественно, причин много. Скажу лишь о кинематографе. Мне кажется плохую услугу оказал в свое время, например фильм "Учитель". В нем отец заявляет сыну- учителю: "Ну, конечно, если здоровьем не вышел... - И, покрутив пальцем у головы, продолжает: - И умишком того... тогда можно и в учителя". Я не ручаюсь за точность цитаты, но абсолютно ручаюсь за смысл. В дальнейшем учитель - а его играет Чирков - добивается своим трудом и талантом почета и уважения. Но первородная ошибка, ирония и недооценка профессии учителя непоправимы. И хотя в фильме там поднимают любимых мной летчиков: "А Петька Худяков, комбриг, в воздухе парит"... - лента та, думаю, нанесла вред.
А сколько фильмов, где учителя, особенно сельские, мягко говоря, малость "пришибленные". Так вроде бы и началось все безобидно - с кинофильмов, книг, а закончилось принижением жизненно важных профессий, без которых немыслимо существование любого общества. Весной 1936 года меня вызвали в горком комсомола, который размещался рядом со школой, и дали указание: такого-то числа собрать и привести в Чернышевские казармы на медицинскую комиссию всех парней, не имеющих явных физических недостатков - дескать, идет набор молодежи в летные училища и школы. И самому явиться туда указали. Прямо скажу, что воспринято это было мной с прохладцей даже с иронией: мы -"шпингалеты", тощие, сухие, - и вдруг в летчики.
Однако приходим в Чернышевские казармы. Нас там сразу же повели по врачам. Возле одного из кабинетов три крупных, высоких парня посмотрели на меня и моего товарища сверху вниз: "что, и вы в летчики?.." Мы ответили, мол, вызвали, обязали. Они со смехом: "Ну какие из вас могут быть летчики!.."
Однако комиссия распорядилась по-своему. Всех трех богатырей по разным причинам забраковали, а нас признали годными.
Удивлению нашему не было предела. Мы думали, что это ошибка. Вот будет областная, более квалифицированная комиссия - та непременно нас забракует. Пришло время областной комиссии. Более строгой. И вновь наша группа признается годной. Тут уже мы поверили, что может последовать коренное изменение в жизни каждого из нас и всех вместе.
Из работы областной комиссии мне больше всего запомнился один эпизод. "Психологический этюд", как мы его назвали. Ты бежишь по темному коридору метров пять-семь, затем неожиданно под тобой разверзается пол, и в темноте вдруг проваливаешься куда-то и летишь вниз. К счастью падаешь на спортивные маты. Тотчас же врач хватает тебя за руку и считает пульс. Затем пристально смотрит тебе в глаза и что-то пишет.
Позже следовала мандатная комиссия. Помню, сидят гражданские и военные люди - в чинах мы тогда не разбирались. Задают вопросы о родителях, спрашивают, как учимся. Вопросы задавали так, что мы, как небыли молоды, догадывались каких ответов от нас ждут.
После мандатной комиссии нас собрали всех и прибывший из летного училища старший лейтенант Ковалев, называя каждого по фамилии, объявил: "оставить точные адреса. Далеко не отлучаться. Мы вас вызовем специальной повесткой. Явка обязательна".
Мы, естественно, весь этот период продолжали учиться. И сдав экзамены и зачеты, разъехались по домам. Я, - само собой, в деревню.
Когда рассказал родителям, что берут вроде бы учиться на летчика, мать всхлипнула в рукав:
- Сынок, чего тебе не хватает на земле? Чего тебе надо в небе?
А отец долго мочал, на второй или третий день сказал:
- Куда призывают, туда и иди. Отказываться нельзя.
Наступила пора сенокоса. Я в охотку косил сено в колхозе и для личного скота. Какая же это была благодать: натрудившись спозаранку по росе, поспать в тени на свежескошенной траве...
Но блаженство мое оказалось недолгим - я получил предписание явиться на военную службу.
В назначенное время все собрались. Нам сообщили, что из четырех тысяч, проходивших комиссию, в республике отобрано сорок семь человек. Затем нас построили. Боже мой! Что это был за строй, какой только формы одежды здесь не было: брюки, гольфы, рубашки, майки, косоворотки, апаш... Затем старший лейтенант Ковалев повел нас на железнодорожную станцию. Маршируя по Уфе, а идти надо было около часа, помню, лихо пели песни.
На привокзальной площади нас ждали. Устроили митинг, и - что интересно на проводы приехал даже первый секретарь Башкирского обкома партии товарищ Быкин. Заканчивая митинг, он сказал: "Стране нужно много боевых летчиков, и мы их будем иметь. Да здравствует первый отряд башкирских летчиков!"
Нас это как-то подбодрило и окрылило. Поездом ехали довольно долго. Прибыли в Саратов. На окраине города Энгельса спешились и с громким пением двинулись в авиагородок военного авиационного училища. Там нас тотчас же повели в баню, постригли, обули, обмундировали.
Так начался курс молодого красноармейца. Занимались строевой и физической подготовкой, изучали винтовку и уставы Красной Армии. Этот курс, что называется отесывал нас, деревенских парней.
И 1 августа 1936 года приказом по училищу мы пофамильно все были зачислены курсантами ЭВАУ и поставлены на все виды довольствия.
Постепенно мы привыкли к новой для нас армейской жизни, к ее укладу и распорядку рабочего дня. Учеба пошла своим чередом. Из умельцев стали создаваться кружки художественной самодеятельности, которые отличались если уж не художественными достоинствами, то по крайней мере своим колоритом, очень импонирующим нашему брату курсанту.
Известно, что в коллективе нет равных, одинаковых людей не только по характеру, но и по отношению к труду. Нечего греха таить, были и среди нас курсанты, отлынивающие под разными предлогами от работ, тем более тяжелых.
Помню, в кружке художественной самодеятельности мы подготовили такой номер. Стоит на сцене строй курсантов. Старшина песенно, на растяжку, подает команду: "Освобожденные, больные, шаг вперед". Играющие "сачков" делают четкий шаг из строя, берутся за руки и, как бы поддерживая друг друга, переступая фигурными шагами поют: "Свободны мы от всех работ. Свободны мы от всех работ!.." Зрители, тоже в основном курсанты, покатывались от смеха.
Кто-то вспоминаю, додумался переделать известную песню, которую хорошо исполнял Утесов: "Сердце, тебе не хочется покоя". А предыстория была следующая. Самолет У-2 требовал аккуратной и очень мягкой посадки. Такую посадку называли "притер на три точки" - два основных колеса и костыль сзади. Если допустить ошибку, машина начинает "козлить", то есть неоднократно приземляться и отскакивать от земли.
Перередактированная песня Утесова выглядела так:
У-два, тебе не хочется покоя,
У-два, как хорошо на свете жить.
У-два, скажи, скажи мне, что такое,
Что на три точки я не могу вас посадить...
Каждый, кто "позволял" себе "скозлить" на посадке, думал, что это поют о нем, и в следующих полетах старался, подтягивался. Словом самодеятельность было воспитующей.
Позже У-2, как все самолеты, именовали первыми буквами фамилии генерального конструктора. Конструктором У-2 был Н.Н. Поликарпов, поэтому и самолет стал По-2.
Никогда не забуду и готов до конца жизни благодарить своего первого летного инструктора Алексея Ивановича Свертилова, командира звена Борисова, командира отряда Ильинского и командира эскадрильи Погодина. Они скрупулезно, старательно, по крупицам прививали нам и любовь к полетам, и азы летного дела. Позже обучали другие инструкторы: на Р-5 - Сугак, на Р-6 и СБ - Титов.
Схема полетов была такова. На земле обозначался старт из взлетно-посадочных знаков, которыми служили полотнища - летом белого, зимой черного цвета.
Взлет и посадка всегда против ветра. Много разных интересных событий и происшествий, смешных и казусных случаев. Обо всех не расскажешь. Эти события памятны потому, что они происходили с людьми, делавшими первые шаги в авиации. И я с полным основанием провожу аналогию между начинающим летчиком и начинающим ходить ребенком. Только летчик начинает ходить в воздухе. И шаги неуверенные, но постоянно крепнущие, и синяки - сначала больше, потом поменьше. Нам, как детям, говорили, показывали и повторяли, что и как делать, что можно и чего нельзя. Словом, что такое хорошо, и что такое плохо.
Рядом параллельно основному старту, размещалась низкополетная полоса (НПП), на которой отрабатывали взлет и посадку на учебном самолете. Самолет только приземлится, как инструктор дает газ мотору - и машина снова в воздухе. Наберешь высоту два-пять метров, скорость 100 километров в час, а инструктор убирает газ. "Садись!" И так несколько раз за один заход.
Шаги наши вскоре стали увереннее тверже. Мы начали летать самостоятельно, без инструктора. Подняв в воздух самолет и почувствовав уверенность в управлении машиной, я как-то сразу понял, что полеты - мое призвание. Небо забрало меня полностью и навсегда. Вот уж истинно говорится: "Кто побывал в воздухе - тот останется его пленником". Таким пленом я горжусь всю жизнь.
Позже начались полеты в зону, на пилотаж. К концу обучения на У-2 мы могли выполнять все фигуры: виражи, боевые развороты, петли, перевороты, словом все, что позволял этот самолет. Налетали за год 70-90 часов.
Но в плановую и размеренную работу постепенно начали врываться неплановые и необычные дела.
Совсем, кажется, недавно мы встречались с начальником ВВС РККА Алкснисом. Состоялась короткая беседа. Он спрашивал: как у нас идет учеба? Сказал: "Нам нужно много, очень много хороших летчиков. Скоро войдут в строй новые самолеты. Они потребуют больших знаний и имений". И в заключение пожелал нам успехов. Алкснис произвел на нас большое впечатление своей серьезностью, целеустремленностью. Каково же было наше удивление, когда мы вскоре узнали, что он арестован как враг народа.
В 1937-1938 годах мы все чаще и чаще узнавали об арестах видных деятелей партии и правительства, выдающихся военных деятелей, ученых. Исчезали портреты Постышева, Косиора, Рудзутака, Крыленко... Арестованы Маршалы Советского Союза Тухачевский, Блюхер, командармы Якир, Уборевич, Дыбенко, Вацетис, Федько, авиаконструктор Туполев.
Нам говорили, что все арестованные - враги народа. Не знаю, все ли верили в это - все молчали. Но вот пришло время, когда ночью, по одному, стали куда-то исчезать и наши курсанты. Сначало Владимир Войтко, затем Иван Рейснер. Исчезли Рапопорт, Маркушевич, Иванов, Климов. Михайловский и многие другие. И это после того, как менее двух лет назад все курсанты прошли доскональную проверку районными и областными мандатными комиссиями.
Что -же, думал я, те комиссии допустили грубые ошибки?..
И все происходило после известного заявления Сталина: "Сын за отца не отвечает", Что такое могли наделать их родители? Ну а сами курсанты - они же находились с нами днем и ночью - их-то обвинить в чем-то просто невозможно!..
Не только официально спрашивать и уточнять, куда подевались наши товарищи, но и между собой говорить об этом в то время было опасно. Друзья, правда, начали писать родителям пропавших курсантов, но ответов, конечно, не получили. После войны мы узнали, что некоторые из них, будучи рядовыми пехотинцами, погибли геройской смертью на фронте, а судьба большинства неизвестна, попытки отыскать их были тщетными...
Весь 1939 год мы обучались полетам на универсальном самолете - легком бомбардировщике, штурмовике и разведчике - Р-5, тоже конструкции Поликарпова, - увы - устаревшим по своим данным. Самолет имел двухрядный двигатель М-17 водяного охлаждения. В фюзеляж был встроен водяной радиатор. Если штурвальчиком в кабине радиатор убирать в фюзеляж, встречный поток воздуха его обдувает меньше, температура повышается, мотор подогревается. Если же радиатор выпускать из фюзеляжа- мотор охлаждается. Температура воздуха регулируется в определенном диапазоне.
Наверху, в центроплане самолета, вмонтирован расширительный бачок, обратный клапан которого выпускал сжатый пар, когда мотор перегревался. По наличию воды в расширительном бачке определяли общий уровень воды и решали, хватит ли ее.
Особенность машины заключалась в том, что рычаг газа подавался вперед очень легко и при слабом натяге фиксатора мог пойти вперед сам. И для того чтобы при смене летчиков рычаг произвольно не ушел вперед, в кабанах была сделана петля из резины, которую курсант набрасывал на рычаг газа пр выходе из кабины.
При полетах жарким летним днем мотор одной машины перегрелся. На рулении из расширительного бачка пошел пар. Курсант, выйдя из кабины, забыл надеть петлю не рычаг. И вот, когда техник самолета полез на центроплан посмотреть остаток воды, моторист в передней кабине, работая под приборной доской, зацепил чем -то за рычаг газа. Самолет сначала медленно, потом все быстрее побежал вперед по неопределенной кривой. Все, кто находились на летном поле бросились догонять машину. Курсант и инструктор этого самолета неслись быстрее всех. Моторист сумел-таки вылезти из под приборной доски и убрать газ, и самолет постепенно остановился. Когда мы подбежали к машине, техник, не понимавший, что произошло и порядком струхнувший, висел, судорожно ухватившись за стойки центроплана. А моторист гордо подняв голову, с видом победителя сидел в передней кабине летчика. Тут же начались бурные объяснения командира звена с виновниками происшествия.
После полетов этот случай был подробно разобран. Виновники наказаны. Для нас это был наглядный урок того, что в авиации все важно, что мелочей в летной работе нет и не может быть - какой бы сложной техника не была.