- Такое воскресенье испортили!
- Братцы, труды пропадают, зачем только чистились да гладились! Зря старались!
Мичман Илья Дмитриевич Дорофеев бежал вместе со всеми, оставив на лужайке жену с шефами. Ему трудно было поспевать за молодежью, мучила одышка, и он молча выслушивал насмешливые реплики. "Молодо-зелено. Вот прибудем в базу, придется поговорить с ними о дисциплине",- твердо решил боцман.
В переполненном вагоне было тихо, как при большом несчастье. Невольно и вбежавшие в вагон моряки поддались общему настроению, прекратили разговоры и только тяжело дышали. Но вот кто-то заговорил о последних событиях. Они ошеломили своей неожиданностью. До сознания доходили лишь бессвязные обрывки фраз.
Нападение... бомбардировки... Германия... фашисты... Гитлер... война...
- Сволочи, - громко сказал Дорофеев, - гады!.. Теперь и здесь можно ждать пакостей.
От вокзала к казарме добирались попутными автомашинами. Город жил своей обычной жизнью. Как всегда, поблескивала красавица бухта, лентой тянулась Ленинская улица со знакомыми до мелочей зданиями. И все же за эти несколько часов что-то неуловимое вошло в ритм жизни города. Он стал как бы суровее и строже. На улицах не видно военных. Несмотря на воскресенье, к военкоматам тянутся вереницы людей; среди них есть и те, кто достраивал нашу лодку.
Возмущение фашистским вероломством, любовь к Родине, беспокойство за ее судьбы у судостроителей, краснофлотцев, старшин и командиров лодки проявились в стремлении быстрее достроить, испытать и ввести в строй новый боевой корабль. По окончании своей смены люди оставались в заводских цехах и на строительной площадке, чтобы сделать как можно больше. Не хотел быть в долгу и личный состав подводной лодки. Моряки часть работ по достройке взяли на себя.
Похудевший, осунувшийся, но всегда деятельный и бодрый, Владимир Игнатьевич Судоргин успевает бывать всюду, где нужны его опыт и знания. При этом все он делает спокойно и как-то незаметно. Непонятно, где и когда он отдыхает, но каждая смена считает, что инженер работает с нею.
Когда электросварщики закончили крепление листов надстройки и ограждения рубки, корпус подводной лодки предстал в окончательном виде. Подводный корабль красив и грозен.
Самоотверженный труд людей принес успех. Заметно впереди графика идет монтаж дизелей, главных электромоторов и других механизмов, часть из которых проходит заводские испытания.
Когда я возвратился из командировки, лодка готовилась к своему первому выходу в море. Команда была уже полностью укомплектована. Но главное - люди стали заметно серьезнее. Война взвалила на плечи каждого огромную личную ответственность независимо от возраста, вот и пришлось нашей молодежи стать не по летам взрослой.
Я не уставал любоваться своей подводной лодкой. Она была уже совсем готова. Ласкали глаз гладко "зализанные" для обтекаемости легкий корпус, надстройка и ограждение рубки. Сопротивление воде они окажут небольшое, и скорость хода от этого несколько повысится. Очень тщательно продумана схема размещения механизмов внутри лодки - их сравнительно легко будет обслуживать. А верхняя палуба? Это ведь мечта подводника! Широкая, ровная. Плясать можно. При этом не металлическая, а из красивого, правда, дорогого тика. Дерево это тяжелее воды, и в случае повреждений палубы при бомбежке куски дерева всплыть на поверхность моря не могут. Следовательно, врагу будет труднее определить местонахождение лодки. Казалось бы, плавай да радуйся, но не тут-то было. Чтобы сохранить эту палубу, пришлось выдержать "смертный бой" с военными химиками. Они требовали снять ее и заменить стальной, так как в случае попадания на нее стойких отравляющих веществ деревянные части труднее будет дегазировать, чем металл. Напрасно я горячо доказывал, что от самолетов противника обязательно будем погружаться, воевать собираемся под водой, а там для нас не только химия, но и сам черт не страшен. Доводы мои их не убедили. Хорошо, что вовремя подоспела помощь в лице командира дивизиона. Палубу мы отстояли, но уважение химической службы потеряли надолго... Ее представители ушли, ворча себе что-то под нос и пророча мне мучительную смерть от нарывов. "Мрачные личности!" - прошептал им вслед мой единомышленник боцман.
Готовимся к самому ответственному в заводских испытаниях моменту пробному погружению. Этим, кроме герметичности, проверяется остойчивость лодки под водой, ее балластировка и нагрузка.
Если бы на окнах не было затемнения, можно было бы видеть, как поздно горит свет в кабинете начальника конструкторского бюро Соловьева. Вместе с инженером-конструктором Людмилой Васильевной Калачевой он еще и еще раз проверяет все расчеты. Одновременно на лодке инженер-капитан-лейтенант Михаил Исидорович Шаповалов, главстаршина Константин Рыбаков и все краснофлотцы электромеханической боевой части тщательно осматривают каждый забортный клапан.
В бухте лодка приняла главный балласт, ушла под воду и приступила к дифферентовке. Корпус герметичен, в нагрузке просчетов нет. Приводим лодку в такое положение, когда она как бы "висит" на перископе. В момент такого равновесия стоит только опустить перископ, то есть уменьшить на несколько десятков килограммов вес вытесняемой кораблем воды, как вся махина весом более тысячи тонн начнет погружаться. Поднимешь перископ, и лодка начинает всплывать. На бльшую точность трудно и рассчитывать.
Подводное кренование продолжалось несколько часов и потребовало от экипажа и особенно от командира электромеханической боевой части и группы трюмных большого напряжения сил. Ведь пока идут испытания, ни всплывать на поверхность, ни ложиться на грунт не разрешается. Задача нелегкая, если учесть, что ход дать нельзя, а глубина не превышает пятнадцати метров Рабочим и инженерам приходится перемещаться по отсекам И это влечет за собой бесконечные поддифферентовки, для которых используется сжатый воздух.
Пока лодка шла под перископом, я находился в боевой рубке, следил за поверхностью воды в бухте и одновременно за Плавучестью лодки. Центральный пост был целиком отдан "на откуп" механику. Он там священнодействовал вместе с Рыбаковым и его группой трюмных. Кроме дифферентовки и кренования, на чем было сосредоточено основное внимание, им приходилось отвлекаться и на другие дела. В центральный пост поступали все доклады о просачивании воды внутрь прочного корпуса, о работе механизмов во всех отсеках, о передвижении людей по лодке. На все нужно было успеть отреагировать, о самом необходимом хотя бы кратко, но точно записать. Справились мы с задачей неплохо, особенно, если учесть, что это было первое наше погружение.
Кренование показало отличные результаты. Решены были и другие вопросы испытаний. Оставаться под водой больше незачем. Даю приказание продуть среднюю балластную цистерну, и вот рубка и палуба показались на поверхности. Вполне разделяю нетерпение курильщиков и вместе с ними мечтаю сделать добрую затяжку. Но подводнику нужно торопиться обдуманно, не спеша. Я нарушил это правило и за это был наказан.
Из-за бесконечного травления сжатого воздуха внутрь корпуса давление его к моменту всплытия намного превышало атмосферное. Чтобы уравнять давление с забортным, на крышке люка есть сравнительно небольшое отверстие - атмосферный клапан. Его-то и следовало открыть раньше, чем люк. Это азбучная истина для подводника. Но бывает, что и азбуку забудешь, особенно, когда долго не был под водой. Так случилось и со мной. Вместо атмосферного клапана я развернул кремальеру крышки люка. Раздалось шипение рвущегося наружу воздуха. Находившихся внизу ударило по барабанным перепонкам так, как это случилось бы, если бы самолет мгновенно приземлился с высоты трех - четырех тысяч метров. Со мною же произошло вообще нечто невообразимое. Наблюдавшие за лодкой с берега могли видеть, как над мостиком сначала появились не фуражка и голова командира, а его ботинки и ноги. Выброшенный устремившимся наружу воздухом, я не упал за борт только потому, что крепко ухватился за ручки кремальеры крышки люка, которая давлением воздуха развернулась на 180 градусов. Никогда до этого, ни после мне не удавалось с такой легкостью выжать стойку на руках. Со стороны это, конечно, было смешное зрелище, но я от неожиданности вначале был ошеломлен, а две вскочившие на голове шишки не располагали к смеху. От моментальной смены давления над люком и в его шахте образовался пар. К счастью, внизу никто не понял, что произошло, а сам я об этом случае рассказывать не стал. Впрочем, огорчение это было мимолетное и не могло омрачить радости за свой корабль, с честью выдержавший первое подводное крещение.
С того дня мы выходили в море почти ежедневно. Заводские испытания шли успешно. Чем больше личный состав познавал свою специальность, тем увереннее обслуживал механизмы, внимательнее и требовательнее относился к работе материальной части. Командиры, старшины и краснофлотцы не мирились даже с незначительными недостатками. Иначе и быть не могло: все понимали, что с этими механизмами нам плавать и в бой идти! К чести заводского коллектива, рабочие нас в этом также поддержали.
С каждым выходом список дефектов, предъявляемых заводу, уменьшался. Наконец наступил день, когда серьезных претензий не осталось. Вместе с заводом доложили о готовности корабля к государственным сдаточным испытаниям. Меня назначили заместителем председателя государственной приемочной комиссии.
Все мы отдавали себе отчет в том, что государственная приемка - это не только всесторонняя проверка корабля, его тактико-технических данных, надежности работы механизмов, но одновременно и экзамен для команды, проверка ее способности управлять техникой.
Мичман Юрий Елин и старшина 2-й статьи Либерман еще в базе придирчиво проверили, твердо ли усвоили мотористы правила ухода за дизелями при их работе на длительном режиме и повышенных оборотах. И они не успокоились, пока не добились от каждого уверенных и твердых знаний. Это была подготовка к испытанию машин при работе на полную мощность.
Мотористы Калиниченко, Бубнов, Бочанов и Лебедев со знанием дела помогали своим старшинам и заводским рабочим, участвовавшим в сдаче корабля, обслуживать двигатели, вспомогательные механизмы, следить за температурой подшипников и показаниями приборов. С их помощью удалось развить предельное число оборотов двигателей и в течение многих часов поддерживать этот режим.
Чтобы увеличить мощность дизелей, в пятом отсеке работали две турбовоздуходувки. Они с такой силой засасывают воздух, что в шахте люков центрального поста, через которую поступает воздух, образуется нечто вроде аэродинамической трубы. Трюмный Молодцов с большим трудом смог преодолеть сопротивление воздушных потоков и подняться на мостик, а вот спускаться пришлось, что называется, с попутным ветерком.
Мы со штурманом лейтенантом Ю. В. Ивановым весь период скоростных испытаний находились на мостике. Приятно было наблюдать стремительный бег лодки. Несмотря на большую скорость, буруны у форштевня и за кормой сравнительно невелики. Лейтенант знает, что именно это признак совершенства конструкции. Некоторые же полагают, что, чем выше пенистая водяная грива вырастает по носу и за кормой корабля, тем выше его скоростные данные. Какое заблуждение!.. Высокие буруны - признак плохой обтекаемости подводной части корабля, что создает большое сопротивление и мешает развивать большую скорость.
- Сколько подтверждает мерная линия{1}? - спрашивает меня и председателя государственной комиссии строитель лодки, пока мы заняты точным замером скорости.
- Не беспокойтесь, Владимир Игнатьевич, премия за превышение проектной надводной скорости от вас не уйдет, - отвечает капитан 1-го .ранга Булавинец.
- Дело не в премии, а чтобы не хуже, чем у других. - С этими словами Судоргин скрывается в люке.
- Наверное, пошел поделиться с рабочими радостью, - замечает председатель комиссии.
За вертикальным рулем - старшина 2-й статьи Александр Игнатьев. Обязанности его до смешного просты - непрерывно перекладывать руль с борта на борт. Если учесть, что лодка идет самым полным ходом, то это граничит с варварством. Но командир отделения рулевых понимает: нужно убедиться в надежной прочности рулевого устройства в самых тяжелых условиях. За кормой тянется длинный зигзагообразный шлейф белой пены. Лодка послушна воле рулевого, она катится то вправо, то влево, соответственно кренясь на противоположный повороту борт. Стоящие на мостике изредка обмениваются короткими репликами о поворотливости корабля, потере скорости на поворотах, но Игнатьев думает о том, что видит. Красивое зрелище!
- Срочное погружение!
Члены приемочной комиссии одновременно пускают секундомеры. Мое же дело управление кораблем. Не прошло и полминуты со времени подачи сигнала, а лодка, как по волшебству, исчезла с поверхности моря. Мне это вдвойне приятно - и за лодку, и за ее молодой экипаж.
Продуваем цистерну быстрого погружения, задерживаемся на заданной глубине. Только белая пена и пузырьки воздуха на поверхности моря над нами свидетельствуют о том, что здесь совсем недавно находилась подводная лодка. Заданный конструкторами норматив выдержан и перекрыт.
Всплывать будем не скоро. Нам предстоит погрузиться на предельную глубину. Погружаемся "этажеркой", то есть задерживаемся на глубинах вначале через каждые двадцать, а затем десять метров. Все идет как нельзя лучше герметичность лодки полная, лишь изредка приходится поджимать тот или иной сальник, чтобы устранить капельное просачивание воды. Люди ведут себя прекрасно. Большинство из них на такой глубине впервые, и все же ни на одном лице я не видел следов волнения - такова сила уверенности в своей технике.
На грунт легли на глубине, на пять метров превышающей официальный предел. Испытали помпы, забортную арматуру - все работает нормально. Прочный корпус, его набор, листы обшивки - эти стальные мускулы корабля, как их часто называют, не издали ни единого "стона". Хорошую сталь сварили рабочие! В прочности лодки я настолько уверен, что в трудную минуту, если придется уклоняться от противника, ни секунды не задумываясь, нырну на глубины, много большие, чем указывает красная черта на глубомере. Какое удовлетворение верить тем, кто строит, и командовать таким замечательным кораблем!
Меньше месяца потребовалось комиссии на проведение государственных испытаний по полной программе. В последний день задержались на полигоне боевой подготовки до темноты. Возвращались в базу ночью. Прожектористы точек, расположенных на входных мысах, скрестили лучи своих установок на нашем мостике, совершенно ослепив нас. В таком же положении оказался находившийся неподалеку от нас и шедший на пересечку нашего курса торпедный катер.
Когда маленький кораблик врезался в левый борт лодки, мы с сигнальщиком, щурясь от нестерпимо яркого света, не сразу сообразили, что произошло. Только когда катер беспомощно закачался в нашей кильватерной струе, мы поняли: произошло несчастье и нужна немедленная помощь. Взяв потерпевший аварию катер на буксир, мы пересадили на него фельдшера для оказания пострадавшим первой помощи, В результате удара у торпедников оказалось смятым в лепешку таранное отделение, заглохли моторы. К счастью, обошлось без тяжелораненых. По прибытии в базу обстоятельства столкновения обсуждались флотской аварийной комиссией, которая реабилитировала нас.
Государственная приемочная комиссия собралась в кабинете директора завода для подписания акта приемки подводной лодки от промышленности. Один за другим ставят свои подписи под документом все члены комиссии. Корабль принимается в состав Военно-морского Флота. Теперь это уже не объект под заводским номером, а боевая единица, которая скоро официально получит свое название.
Члены комиссии поздравляют друг друга. Я от всей души пожимаю руку строителю лодки.
- Сердечное спасибо вам, Владимир Игнатьевич,- говорю я,- и в вашем лице всем инженерам, техникам и рабочим завода за отличный корабль! От имени краснофлотцев, старшин и командиров корабля заверяю всех, участвовавших в постройке лодки, что мы добросовестно и настойчиво возьмемся за учебу. И, если нам доведется встретиться с врагом, вам за нас краснеть не придется!
Никаких торжеств по поводу сдачи и приемки новой подводной лодки не устраивалось. Ограничились взаимными пожеланиями успехов и занялись будничными делами. Рабочий коллектив перешел на достройку других кораблей, а мы принялись за боевую учебу. К вечеру лодка бросила якорь в одной из бухт залива.
30 октября 1941 года был получен приказ о присвоении лодке номера, подъеме на ней Военно-морского флага и зачислении ее в состав Тихоокеанского флота. Подъем флага решено было произвести утром 31 октября у пирса соседней бригады подводных лодок.
Сообщение не застало экипаж врасплох. К этому торжественному дню мы готовились давно вместе с нашими шефами - рабочими и служащими одного из предприятий Владивостока. Их подарок - шелковые кормовой флаг и гюйс дождался своего дня.
Хотя на корабле полный порядок, решено было немедленно приступить к большой приборке. Ведь завтра официальный день рождения нашего боевого корабля. Именинник в свой праздник должен блестеть!
Собрав на верхней палубе весь личный состав, я обратил его внимание на важность предстоящей приборки. Говорить много не пришлось. Команда сама отлично понимала, что для такого торжества борта, палубу, надстройку, мостик, отсеки и механизмы нужно привести в идеальный порядок. Старший помощник решил даже одеяла выгладить и провести внеплановую смену Постельного белья.
Мичман Дорофеев приказал спустить тузик и вместе с краснофлотцем Подковыриным медленно обошёл вокруг лодки. Ничто не может укрыться от зоркого дорофеевского глаза. То он увидит соляровое пятно на краске, то лишь ему одному заметный дефект на ватерлинии. Все, что нужно для приведения в порядок бортов, находится под рукой. За транцевой доской тузика баночки с бензином и красками, куски ветоши, малярные кисти... На глаз, без шнура, никто, кроме боцмана" так ровно кистью линию провести не сможет. И хотя она и без того ровная, эта ватерлиния, но завтра на пирс придут старые друзья Дорофеева - не осудил бы кто... Оно спокойнее, если лишний раз самому проверить, а где нужно и подправить. Но вот борт приведен в полный порядок, и мичман разрешает вымыть, поднять и установить на место тузик.
Старшина 2-й статьи Игнатьев и краснофлотец Немальцев сняли с мостика все рыбины, вымыли их на пирсе, уложили на место и надраивают до солнечного блеска медь на мачте, колоколе и компасе. Рулевой Николаевский забрался в кормовую надстройку, чистит и смазывает привод вертикального руля. У пушек самозабвенно трудятся комендоры.