- Да, мне уже звонили по этому поводу из Краснодара. И все-таки я должен дать вам отрицательный ответ. Думаю, для такой статьи сейчас не самое подходящее время. Мы испытываем большие трудности, особенно со снабжением. И боевые успехи не везде хорошие... Нет, лучше все-таки повременим. Вот сделаем дело, тогда посмотрим.
Убедившись, что поручение редакции выполнить невозможно, я вспомнил о письме пулеметчика Перегудова. Попросил Н. Н. Прокофьева показать его Л. И. Брежневу и рассказать о своей поездке на Малую землю.
Леонид Ильич слушал внимательно. А когда сам прочитал письмо пулеметчика, то лицо его сделалось строгим и даже суровым.
- Видите? - поднял он на нас глаза. - А вы написать статью просите... Встал из-за стола, прошелся по комнате. - Ни наши снабженцы, ни многие командиры и политработники, к сожалению, пока еще не понимают, что бойцу письмо из дома или махорка - это тоже оружие. Продовольствие, почта - дело важное, политическое. А у нас к нему иногда относятся спустя рукава. Судят: без патронов, снарядов и мин воевать нельзя, а без письма матери или жены, без курева боец, мол, проживет. Как же это неверно! Какая политическая близорукость! - Л. И. Брежнев говорил уже с сердцем, гневно. - Прошу, товарищи, оставить это письмо мне. Мы сейчас как раз готовим к заседанию Военного совета армии вопрос о снабжении войск. Вот я и познакомлю на нем всех с письмом товарища Перегудова.
А недели две спустя мне представилась возможность ознакомиться с решением Военного совета 18-й армии о материальном снабжении войск на Малой земле. В документе угадывалась рука Л. И. Брежнева. Во всяком случае, некоторые фразы, прозвучавшие в разговоре с нами, целиком были положены в это решение. Упоминалось в нем и о письме пулеметчика И. В. Перегудова.
О деле капитана И. Л. Щукина мне рассказал член Военного совета фронта генерал В. А. Баюков.
- Очень советую зайти в наш военный трибунал и ознакомиться с делом капитана Щукина, - сказал он, - Интересное и, главное, поучительное это дело. Человека ждала суровая кара. Но вмешались мы, Военный совет, и дело приняло другой оборот. Вернее, вмешался начальник политотдела армии товарищ Брежнев, а мы его поддержали...
На следующий же день я зашел в трибунал.
...Дело на Ивана Леонтьевича Щукина уместилось в одну тоненькую папку. Суть его вкратце такова. При отступлении по кубанским степям в 1942 году у безымянной высоты близ хутора Н. противотанковый дивизион 45-мм пушек прикрывал отход нашей части. К вечеру позиции этого дивизиона атаковали вражеские танки. Советские артиллеристы смело вступили в бой с противником, хотя на его стороне был явный перевес в силах. И вот будто бы в самый разгар жестокой схватки с врагом командир 2-й батареи старший лейтенант Щукин Иван Леонтьевич, 1917 года рождения, член КПСС с марта 1942 года, женатый, уроженец города Ленинграда, имеющий два ранения и награжденный орденом Красной Звезды и медалью "За отвагу", бросил свое подразделение и скрылся в неизвестном направлении. Оставшись без командира, эта батарея якобы тоже прекратила сопротивление и была раздавлена фашистскими танками. "Изменнические действия Щукина, - говорилось в деле, - привели к гибели едва ли не всего дивизиона, а также к неоправданно большим потерям в части, которую он прикрывал".
В деле имелся рапорт командира дивизиона, его показания следственным органам, а также показания трех других бойцов-артиллеристов, находившихся в то время в госпитале.
Почему-то так случилось, что до апреля 1943 года дело И. Л. Щукина лежало без движения. Но в апреле оно попалось на глаза следователю. Был назначен розыск Щукина. Его нашли в одной из артиллерийских частей - уже в звании капитана и в должности командира дивизиона. А когда нашли - арестовали и дали делу ход.
В деле хранилась и запись допросов Щукина. Капитан категорически отрицал свое бегство с поля боя и, напротив, рисовал совсем иную картину событий. Он, в частности, утверждал; что его батарея первой вступила в бой с фашистскими танками и подбила четыре вражеские машины. А после отражения атаки ему пришлось взять на себя командование всем дивизионом, так как его командир уехал на грузовой машине в тыл за боеприпасами и почему-то не возвратился... Атаки фашистов продолжались до вечера. Дивизион подбил двенадцать танков, но и наши потери были тоже тяжелыми: разбито 6 орудий, убито 12 и ранено 22 человека. Совсем плохо стало с боеприпасами. Связи с полком и дивизией не было...
Поздно вечером, как утверждал Щукин, к ним в дивизион заехал какой-то бригадный комиссар, фамилию которого он не помнит. Бригадный комиссар поблагодарил артиллеристов за отвагу и мужество, помог организовать эвакуацию раненых, а прощаясь, обещал принять меры для усиления дивизиона и присылки боеприпасов. К утру действительно на помощь дивизиону подошла зенитная батарея капитана Скорнякова. На трех автомашинах привезли биеприпасы. Но в тот день фашисты почему-то не атаковали. Щукин лично ездил в разведку и врага поблизости не обнаружил. Лишь после этого он, по совместному решению с командиром зенитной батареи капитаном Скорняковым, отвел дивизион от безымянной высоты.
Его артиллеристы и зенитчики в последующие дни четырежды вступали в бой с вражескими танками. Понесли новые потери. С оставшимися расчетами и орудиями Щукин отошел к Майкопу, а затем и еще дальше - до станицы Хадыженской. Здесь во время бомбежки был ранен и в беспамятном состоянии доставлен в госпиталь. После госпиталя, по излечении, через управление артиллерией Черноморской группы войск получил новое назначение.
Щукин просил сделать ему очную ставку с бывшим командиром дивизиона, а также разыскать капитана Скорнякова и допросить его. Еще он просил разыскать политрука Саркисяна, который был ранен у высоты и эвакуирован по распоряжению того незнакомого бригадного комиссара. Саркисян наверняка знает его фамилию. А бригадный комиссар сможет подтвердить все, что он, Щукин, тут показал.
Скорнякова и Саркисяна прокуратура сразу не нашла. Зато с командиром дивизиона очная ставка состоялась. И поверили не Щукину, а тому, уехавшему якобы за боеприпасами командиру дивизиона...
И тут об аресте Щукина узнал капитан Саркисян. На другой день он был уже в политотделе 18-й армии, чтобы доложить о случившемся полковнику Л. И. Брежневу. Оказывается, к артиллеристам в район безымянной высоты заезжал именно он, Леонид Ильич Брежнев, и он же эвакуировал в тыл раненого Саркисяна.
Начальник политотдела хорошо помнил тот бой, поэтому сразу же позвонил и в Военный совет, и в военный трибунал. Попросил не торопиться с окончательным решением дела капитана Щукина, так как здесь допущена вопиющая несправедливость. Щукин подлежит не наказанию, а награждению. Свои доводы Л. И. Брежнев обещал тотчас же изложить письменно...
Позже я встречался с капитаном И. Л. Щукиным. Счастливее его, казалось, не было человека на свете. Воевал он отлично. Я спросил, не бывал ли он у Л. И. Брежнева.
- Был, как не быть, - ответил Иван Леонтьевич. - Ведь если бы не товарищ Брежнев, то я и не знаю, как бы сложилась моя дальнейшая судьба... Он меня принял, узнал, обнял. А благодарность мою переадресовал Саркисяну. "Благодари его, - сказал мне Леонид Ильич, - этого чудесного человека, настоящего большевика. А моя роль в этом была второстепенной, служебной". Согласен, Саркисян оказался действительно чудесным человеком. Но и участие товарища Брежнева я век не забуду!
* * *
Госпиталь в Сочи. В большое окно палаты на втором этаже гулкими зарядами бьет весенний морской ветер.
Сидим с врачом И. М. Галкиным у кровати краснофлотца Федора Дудышкина. Он ранен в грудь в рукопашной схватке на Малой земле.
Утром начальник политотдела 18-й армии полковник Л. И. Брежнев вручил ему от имени Военного совета орден Красного Знамени. А затем всех награжденных угостил виноградным вином. И вот, выпив четверть бокала, Дудышкин сразу же заснул.
- Еще не успел окрепнуть... Кинжал врага прошел рядом с сердцем, - тихо говорит И. М. Галкин.
Краснофлотец Федор Дудышкин трижды ходил в группе разведчиков морской бригады на захват "языка". Дважды эти вылазки кончались успешно - моряки в первый раз захватили в плен ефрейтора, во второй - офицера. Этого офицера, кстати, скрутил и вынес на себе Дудышкин. А вот во время третьего поиска разведчики натолкнулись на вражескую засаду. Схватились с гитлеровцами врукопашную. Здесь-то Дудышкин и был ранен в грудь. Но, собрав последние силы, доставил в свое расположение получившего еще более тяжелое ранение старшину 1-й статьи Коваленко...
- Это вы, Илья Михайлович? - спросил вдруг Галкина проснувшийся от нашего негромкого разговора Дудышкин.
- Я, Федя, я. А со мной - корреспондент "Красной звезды". Хочет поговорить с тобой, - ответил военврач.
Я стал задавать краснофлотцу вопросы. Дудышкин отвечал. Правда, время от времени говорил, словно извиняясь:
- Отдохну немного...
У него рыжеватые волосы, продолговатое, с бледными, впалыми щеками лицо, бескровные губы.
Я думал, что Дудышкину лет двадцать пять, если не больше. Но оказалось только двадцать. На флот призван с Дальнего Востока, до войны жил и работал в Комсомольске-на-Амуре.
Недавно прибыл в район Новороссийска, был зачислен в морскую пехоту.
- Как говорится, с корабля на бал, - пытается шутить Дудышкин. - С неделю только и пробыл на учебном пункте. Тренировался днем и ночью. Я хорошо овладел приемами гранатометания и ближнего боя. А затем боевая тревога - и марш в порт, где стояли транспортные средства. Провожали нас адмирал и полковник Брежнев. Состоялся короткий митинг. Я думал, что начальство, пожелав нам успехов, сядет в автомобиль и... Но нет, ошибся. Полковник Брежнев поднялся вместе с нами на первый корабль, а адмирал, говорят, тоже пошел на одном из катеров...
Отвалили, значит. Полковник Брежнев подсел к нам, закурил. Спросил меня, давно ли, мол, с Дальнего Востока. Сказал, что в свое время служил в Забайкалье. Поинтересовался моей гражданской специальностью. Я сказал, что работал подручным сталевара.
- Вот здорово! - радостно воскликнул Леонид Ильич. - Ведь и я имел кое-какое отношение к этой профессии.
Тут налетели вражеские самолеты. Мне по неопытности стало как-то не по себе. Хотел было в трюм нырнуть. Но полковник Брежнев удержал:
- Возьми себя в руки. Уверяю, ни одна бомба в нас не попадет. Взгляни-ка на небо. Видишь, какой сильный зенитный огонь?
И ведь верно, налет для нас окончился благополучно...
Вблизи Новороссийска уже вражеская артиллерия открыла огонь. Да такой плотный, что с ума можно сойти. И тут опять слышу голос товарища Брежнева:
- Сейчас наша тяжелая морская артиллерия заставит замолчать фашистские пушки. Видите сполохи в горах? Это наши... И смотрите, уже не так плотен огонь противника...
Уже позднее я узнал, что товарищ Брежнев бывал и в более тяжких переплетах. Говорили, что однажды его взрывом сбросило в море...
Ну, подходим, значит, к Малой земле. Причалы все разбиты. А море прямо кипит от осколков мин и снарядов. Надо прыгать в воду. И что же? Полковник первым подходит к борту. Но тут мы его опередили и даже помогли начальнику политотдела сухим добраться до берега.
Товарищ Брежнев вместе с нами шел до самого переднего края. А на прощание пожал мне руку, пожелав боевых удач...
Двадцать дней пробыл я на Малой земле. И трижды за это время видел Леонида Ильича. В последний раз он прибыл к нам с просьбой попытаться взять у противника "языка" покрупнее. Сказал:
- Хорошо бы офицера...
Вот тогда-то я и притащил на себе того фашиста с серебряными погонами...
Дудышкин достал из тумбочки орден Красного Знамени, любовно подышал на него и продолжил:
- А вот сегодня боевую награду получил. И очень рад, что ее вручил мне именно полковник Леонид Ильич Брежнев. "Мы теперь с тобой, товарищ Дудышкин, сказал он, - боевые друзья. И я тебя поздравляю не только как представитель командования армии и Военного совета, но и лично, как фронтовой друг". И поцеловал меня...