Делать было нечего - они пересели.
Позавтракав рано утром, мы полетели через Алеуты к Канаде. На Алеутах лётная погода бывает лишь несколько дней в году. Но нам опять повезло: погода была хорошей и, пролетев Алеуты, мы изменили курс влево. Пролетая над отвесными скалами на берегу Аляски, мы наблюдали грандиозные птичьи базары.
Первая остановка была на гористом острове по дороге в Канаду, на американской авиабазе. В бухте стояли такие же летающие лодки, как и те, на которых прилетели мы. Почти рядом с отвесной скалой была ровная площадка. На этой площадке были расположены все жилые постройки, офицерское собрание, бензосклад и пр. Ни зениток, ни истребителей где-либо поблизости не было.
Мы были любезно приняты. В офицерском собрании мы наткнулись на метрдотеля-японца. Были японцы и среди прислуги. В собрании были предусмотрены различные развлечения для отдыха. Офицеры интересовались нашей поездкой, а мы задавали им вопросы, которые интересовали нас, например, почему у них бензосклад, жильё и пр. находятся на площадке, совершенно незащищённой, а рядом - неиспользованная скала. Или - почему их обслуживают японцы, а не свои, преданные стране, граждане. Мы получили очень интересный ответ: " Мы всё это очень хорошо знаем, но когда вы будете ТАМ, то сами скажите об этом: наши вопросы туда не доходят". При слове "ТАМ" они указали пальцем вверх.
На следующей промежуточной базе, вскоре после канадской границы, всё, что мы увидели раньше, повторилось. Наконец мы прилетели в Сиэтл. Весь полёт занял четверо суток. Это было здорово! Вместе с нашим консулом я немедленно отправился на авиационную базу за несколько десятков километров от города. И был огорчён. Нам предложили осмотреть самолёты В-24 и В-25. Ни о каких "крепостях" не было и речи. Показанные нам самолёты не имели вооружения. Я срочно вернулся в Сиэтл. Позвонил в Вашингтон нашему послу К.А.Уманскому. Через 10 минут он был у телефона, и я кратко доложил ему о недоразумении. Слышимость и ясность звука оставляли желать лучшего: до Вашингтона было 5000 километров. Уманский сразу решил:
- Вот что, садитесь в самолёт и прилетайте ко мне в Вашингтон.
Из Сиэтла мы должны были сначала перелететь в Лос-Анджелес, а уже оттуда лететь ночным самолётом в Вашингтон. Утром мы были у посла. Я доложил Уманскому о задании получить "крепости" и о том, что вместо них нам предлагают невооружённые двухмоторные самолёты.
Так как предложенные самолёты нас удовлетворяли лишь постольку поскольку, то Уманский вместе со мной и Юмашевым начал "штурм" военных министерств с целью приобретения тяжёлых бомбардировщиков "Боинг". Сначала мы посетили министра авиации. Он не смог решить этот вопрос, так как Морское министерство не разрешало использовать секретный прицел для сбрасывания бомб, установленный на "летающих крепостях" (так он нам разъяснил). Министр авиации предложил нам опять В-25. Я ему заметил, что этот двухмоторный бомбардировщик нецелесообразно укомплектовывать большим экипажем: достаточно всего трёх человек, и даже, скорее всего, двух. Министр не только обиделся, а скорее даже рассердился на это моё замечание.
После этого мы пошли в Морское министерство. Там тоже получили отказ, якобы из-за секретного бомбоприцела. Тогда Уманский получил согласие на приём нас Рузвельтом. Но нас предупредили, что президент может уделить нам не более 15 минут.
Рузвельт встретил нас, как хороших старых знакомых. Он сразу задал мне вопрос, как мы летели, каким путём, что мы видели по дороге, какой мы нашли Америку сейчас, какие изменения произошли с тех пор, когда он принимал нас в 1937 году. Я рассказал ему, что летели мы четверо суток, о том, какие американские базы мы видели, и что мы единодушно находим, что американцам угрожает "пятая колонна". Разъяснили, в чём дело. Затем Рузвельт начал интересоваться нашими методами ведения войны. Разговор продлился час сорок пять минут. Закончился он тем, что президент попросил нас поделиться с американскими военными своим опытом ведения войны. На самый интересующий нас вопрос Рузвельт ответил:
- Я думаю, моряки не будут больше возражать: немцы уже давно украли у нас этот бомбоприцел.
Казалось, вопрос был решён. Но не тут-то было. Когда мы попытались уговорить Морское министерство дать нам "летающие крепости" хотя бы без прицелов, то на это последовало возражение: "Мы не можем, так как их не хватает на Филиппинах". После такого ответа мы попросили наше Правительство немедленно вернуть нас на Родину для активного участия в её защите от фашистов. Американские газеты в то время были полны сенсационных сообщений о завоевании немцами Европы и о полном разгроме Красной Армии.
Делать было нечего. Мы ознакомились со всем тем, что представляло интерес для нас. Но, кроме В-25, и то при условии установки на нём вооружения, ничего не было. Уговорить американцев поставить нам что-то новое было очень трудно. Однако, если их всё же удавалось уговорить, то можно было "спать спокойно": всё делалось точно и к сроку.
Мы с Юмашевым полетали на двух типах самолётов - на В-24 и В-25. Последний обладал некоторыми недостатками, о которых я заявил главному инженеру фирмы. У этого самолёта было несовершенно сочетание в месте соединения крыла с фюзеляжем, что на больших углах атаки приводило в некоторой степени к неустойчивости и несколько осложняло пилотирование, особенно в начале взлёта. Инженер вытаращил на меня глаза и спросил:
- А как же Вы определили причину этого явления?
Я сказал ему, что у меня достаточный опыт и что для этого нужно "съесть пуд соли". Он рассмеялся и добавил:
- А не могли бы Вы стать у нас на заводе консультантом?
- Нет, - ответил я, - в моё задание это не входит.
После, переговорив с Уманским, я попросил его немедленно отправить нас домой, и подписал телеграмму в Москву.
Получив разрешение, наша делегация в две группы, порознь, отправилась домой разными путями. Я, Юмашев, Байдуков, штурман М.Х.Гордиенко (Гордиенко Михаил Харитонович (1906-1972) - генерал-майор авиации, участник перелёта В.К.Коккинаки в Америку на самолёте "Москва" в 1939 году.) и лётчик Литвиненко должны были перелететь через Атлантику из Филадельфии в Ирландию на громадном пассажирском гидросамолёте.
В это время в Филадельфии давал концерт С.В.Рахманинов (Рахманинов Сергей Васильевич (1873-1943) - великий композитор, эмигрировавший в США; в годы войны устраивал благотворительные концерты в поддержку СССР.). Мне очень хотелось послушать моего любимого композитора. Но, увы, самолёт взлетел раньше начала концерта, и мы полетели на Ньюфаундленд (остров в Канаде.). Через полчаса мы вернулись обратно, получив в воздухе неподходящую сводку погоды. Мелькнула надежда, что я всё-таки услышу концерт. Но... нас предупредили, что гидропорт покидать нельзя. Через 40 минут мы взлетели снова. Так мне и не удалось услышать живого Рахманинова. Сожалею об этом очень. Но мы с Юмашевым послали письма: я - Сергею Васильевичу, а Юмашев - жене Рахманинова. В этих письмах мы выражали восхищение его творчеством и концертной деятельностью, писали о том, что мы, как и весь наш народ, чтим его произведения и выразили уверенность в том, что услышим его на Родине.
Поздно вечером мы опустились в одном из портов Ньюфаундленда. Пока гидросамолёт готовился к полёту через океан, мы любовались северным сиянием. Впервые виденное, это зрелище произвело на меня необычайное впечатление как остро-таинственное и волшебно-красивое.
Взлетев с Ньюфаундленда, мы всю ночь летели через Атлантику. В самолёте не было спальных мест. Летели сидя. Чтобы легче перенести ночь, наши ребята, отчаянные преферансисты, затеяли игру и проиграли до рассвета. Утром мы опустились в одном из гидропортов Ирландии.
Я очень люблю животных, и, так или иначе, вся моя жизнь была связана с ними при разных обстоятельствах. Поэтому, естественно, мне запомнилось, как там (в Ирландии) нам пришлось наблюдать за выгрузкой коров с грузового парохода кранами. Бедняжки висели в воздухе, растопырив все четыре ноги, с глупыми, ничего не понимающими мордами, испуганными глазами, очень несчастные, пока не чувствовали твёрдую землю под ногами.
Чтобы попасть на аэродром, мы пересекли на автомобиле всю Ирландию. Ирландия произвела впечатление страны, в которой много невозделанной земли. Казалось, эта страна могла бы полностью обеспечить себя и всю Англию мясом.
На аэродроме все пассажиры, прибывшие с нами, были водворены в самолёт с иллюминаторами, закрашенными белой краской. На нём мы и перелетели в Лондон.
В Лондоне было воскресенье. Нам было необходимо обменять доллары на фунты. Но в воскресенье все банки были закрыты. А деньги были нужны. Как известно, без этой "условности" нельзя долго прожить ни в одной стране. К счастью, вместе с нами летел один из видных английских государственных деятелей, который знал, что я и мои товарищи были участниками беспосадочных перелётов через Северный полюс, и из уважения к нам любезно предложил свою помощь. Он куда-то позвонил, и деньги были обменены. Мы добрались до посольства и попали в объятия нашего посла в Лондоне И.М.Майского (Майский Иван Михайлович (1884-1975) - дипломат, впоследствии - заместитель наркома иностранных дел.).
Лондон был весь заполнен военными. Особенно много военных было на вокзалах. Поражало большое количество молодых женщин в военной форме. Был ноябрь 1941 года.
Клейсдел... Река, на берегах которой было сосредоточено большое количество верфей и различные английские промышленные предприятия. Именно эти места, главным образом, и бомбили немцы. У мэра города, который очень любезно принял нас, мы увидели три картины о трёх разных эпохах, связанных с рекой Клейсдел. На первой были изображены рыбаки, поймавшие рыбу и доставшие из неё золотое кольцо. На второй - две замечательные лошади, гнедая и рыжая, клейсделской породы. И, наконец, третья - индустриальная картина - говорила о современной эпохе.
Мы торопились домой. Майский быстро устроил нам отправку дальше. Мы должны были доехать поездом до Шотландии, а там пересесть на миноносец. Мы попрощались с Иваном Михайловичем, так тепло нас встретившим и проводившим.
Из Лондона мы, пять человек: я, Юмашев, Байдуков, Гордиенко и Литвиненко поездом выехали на север Англии, в Шотландию.
На миноносце нам представили высокого морского офицера-англичанина, владевшего русским языком - Антона Куртнэя. Он должен был сопровождать нас до Архангельска. Он помогал нам как переводчик, и от него мы узнали много интересного о службе и традициях морского флота Англии.
Куртнэй провёл нас в заранее отведённую нам каюту. Наши чемоданы были уже там. Когда их у нас забрали и унесли, мы даже не заметили. Пока мы плыли на миноносце к крейсеру, Куртнэй любезно рассказывал нам об эпизодах морской войны. Вода местами была минирована, и приходилось останавливаться, пока разводили преграды и освобождали пространство, по которому можно было пройти. Куртнэй показал нам заливчик, в который однажды на рассвете беспрепятственно вошла немецкая подводная лодка, торпедировала английский дредноут и так же безнаказанно ушла. Англичане после этого случая заминировали всё, что можно. А ещё говорят, что только русский человек "задним умом крепок"... Мы слегка посмеялись и научили Куртнэя многоговорящему русскому жесту - приложить большой палец к уху и помахивать остальными четырьмя.
Миновав подобные "достопримечательности", мы подошли к флагманскому крейсеру "Кения". Пересели в лодки, а на них уже подошли к крейсеру. Встретили нас с воинскими почестями. Сам адмирал Барроу, потомок того, именем которого назван мыс на Аляске, встретил нас на крейсере. Нас провели в большую двухкомнатную каюту, где, конечно, уже находились наши вещи.
Крейсер должен был идти в Исландию. От Исландии он, в сопровождении двух эсминцев, обязан был эскортировать караван судов с грузами для СССР в Архангельск.
До Исландии плыли без происшествий. Проснулись мы уже в военном порту в Исландии. Вокруг - военные корабли. Маленький посёлок на берегу. Военный порт окружали хмурые горы с мелким кустарником. Несколько дней мы имели возможность размять ноги на берегу, гуляя в горах в ожидании каравана.
В одно хмурое ноябрьское утро мы вышли в Северное море в сопровождении двух эсминцев с не совсем ясной для нас, лётчиков, целью. К вечеру начался шторм. Наши эсминцы исчезли: они вернулись в тот же порт в Исландии. Вскоре мы тоже возвратились.
Волнение на море было настолько сильным, что ночью я свалился с постели. Снова укрепил, как мог, матрац и заснул под оглушительный грохот ударявшихся о наш борт волн. Ночью меня внезапно разбудил Куртнэй:
- Вставайте скорее и одевайтесь!
- Зачем?!
- Как?! Разве Вы не слышали взрыва? Мы наткнулись на мину, и нам придётся пересаживаться в лодки.
Взрыва я не слыхал, а перспектива пересаживаться в лодку при таком ветре, когда стоит немыслимый свист и стон, волны неимоверной величины, да и тьма абсолютная, совсем нам не улыбалась. Юмашев и Байдуков в это время зашнуровывали до самых колен свои высокие ботинки. Настроение было тревожное, но шнуровка ботинок в столь бесперспективной обстановке всё же вызвала остроты и улыбки. Что поделаешь? Было так противно на душе от ожидания почти неминуемой гибели, что оставалось лишь улыбаться в последний раз в жизни.
- А как же наши вещи? - вдруг спросил Юмашев. (Это в такую-то минуту!)
- Да-да, - ответил я, - сейчас, конечно, главная забота о вещах!
Мы собрались и стали ждать. Через полчаса после этой тревоги к нам вошёл Куртнэй и объявил, что всё обстоит "о'кэй". Оказалось, что неподалёку от носа крейсера взорвалась плавучая мина. Но теперь ослабевшие заклёпки исправлены. Опасность миновала.
Утром шторм продолжал бушевать вовсю. Крейсер был в открытом море. Нас пригласили на капитанский мостик. Во время плавания, сколько бы оно не продолжалось, капитан корабля всё время стоит на капитанском мостике и не покидает его. Пьёт он, главным образом, чёрный кофе. Его может сменить только флагман - адмирал Барроу.
С капитанского мостика нам открылась картина, которую невозможно забыть. Представьте себе волны высотой метров двадцать пять. Туман. Но это, оказывается, не туман, а сильнейший ветер срывает с гребня волны воду и превращает её в пыль. Стоит свист и гром от ударяющихся о корабль волн. Нос корабля то опускается, то поднимается. Когда он опускается, то вода обрушивается на палубу, бурля пеной и заливая её, ударяется об орудийную башню. Брызги при этом летят до капитанского мостика, но тут же уносятся ветром.
Вдруг раздался сигнал: "Человек за бортом!". Матрос на верхней палубе, случайно там появившийся, был смыт, как песчинка. Незабываемое ужасное впечатление. Человеческая жизнь мгновенно исчезла в сером тумане холодной пучины, в ужасающем шуме ветра и воды. Никаких распоряжений и мер для спасения принято не было. Вода - 6°С. Как ни ужасна была мысль о нашей беспомощности, но ещё ужаснее было осознавать переживания несчастного, как ни коротки они были... До сих пор, от одного этого воспоминания сердце сжимается от ужаса!
Крейсер на малых оборотах двигался поперёк волны, очень немного меняя курс то влево, то вправо из опасения встречи с неприятельскими подводными лодками. Двигаться быстро было нельзя, так как в тот момент, когда корма с винтом поднимается, винт несколько обнажается, а его работа в неполностью опущенном в воду состоянии опасна при больших оборотах. В таком аду человек чувствует себя какой-то беспомощной песчинкой. Картина была внушительна и грандиозна. Я был рад, что хоть раз в жизни увидел настоящий шторм на море. Кажется, нельзя представить ничего более могучего, более величественного и более ужасного в природе.