Много лет спустя мне довелось прочитать мемуары военного летчика-испытателя П. М. Стефановского "Триста неизвестных". Вот что он писал о своей деятельности весной 1941 года: "Снова... любимая работа - на этот раз испытания закупленных нашим правительством немецких боевых самолетов. Самолеты были самых последних серий: истребители - одноместный "мессершмитт" Ме-109 и двухместный двухмоторный "мессершмитт" Ме-110, одноместный экспериментальный истребитель с водяным охлаждением Хе-110, в дальнейшем использовавшийся на войне под маркой Х-113, бомбардировщики Ю-88, Хе-111 и До-215"{11}.
Далее Петр Михайлович рассказывает, что проведенные испытания позволили обстоятельно познакомиться с авиационной техникой гитлеровской Германии, что летчики-испытатели выявили как положительные качества, так и недостатки новых немецких самолетов. Впоследствии это помогло нашим авиаторам умело использовать в боях слабые стороны вражеских машин, в воздушных схватках навязывать фашистам невыгодные для них условия боя.
Судя по тому, что П. М. Стефановскому вместе с другими испытателями пришлось некоторое время повоевать, его утверждение, вероятнее всего, относится к очень узкому кругу летчиков. Что же касается основной массы бойцов, то для них тактика боя с немецкими летчиками явилась, к сожалению, той тяжелой наукой, за которую пришлось пролить немало крови и отдать сотни молодых жизней...
Но продолжим наш рассказ об изучении "мессершмитта". Прибыв на авиационную базу, Н. В. Антипов и я сразу же приступили к занятиям. Технической литературы было мало, и мы, несмотря на скверную погоду, ощупывали руками каждую деталь планера, мотора, шасси, оборудования кабины, чтобы понять их назначение или принцип действия. Одним словом, не инструкции и .наставления помогали освоить чужую технику, а русская сметка и настойчивость.
Фирма "Мессершмитт" выпустила свой истребитель еще до испанских событий, и немецкая военщина успела испытать его боевые возможности в период организованной международным империализмом агрессии против республиканской Испании. Ме-109 был одноместным цельнометаллическим монопланом с мотором "Даймлер-Бенц" (ДВ-600), номинальная мощность которого на высоте 4000 метров достигала 850 лошадиных сил. На этом же потолке самолет развивал скорость 550 км/час, на 35 километров больше обычной, крейсерской. На 3000 метров он поднимался за 2,1 минуты, его практическая дальность не превышала 720 километров, а расчетный потолок - 11000 метров. Истребитель был оснащен одной двадцатимиллиметровой пушкой и четырьмя пулеметами калибра 7,92 миллиметра.
Перевод винта с малого шага на большой и обратно, управление шасси, масляным и водяным радиаторами, а также оружием производились в отличие от наших самолетов с помощью электричества. "Мессершмитт" имел регулируемый стабилизатор, рычаг управления которым находился в кабине летчика, на левом борту. Фонарь кабины, имевший металлические переплеты, откидывался вправо; в прозрачности и удобстве пользования он уступал фонарям наших машин.
Изучив мало-мальски теоретические вопросы, мы с Антиповым незамедлительно приступили к практике. Подняв самолет на козелки (специальные подъемники), убирали и выпускали шасси, створки, жалюзи. Запускали и на всех режимах опробовали мотор, проверяли работу радиоаппаратуры, комплекса приборов винтомоторной группы, всего оборудования кабины, регулируемого стабилизатора. Потом я стал рулить по аэродрому, делать разбег и торможение.
И вот настал день пробного вылета. Было воскресенье, солнечно и по-декабрьски морозно. Вместе с Н. В. Антиповым тщательно осмотрел машину.
- Ничего не забыли? - спросил техника.
- Ничего, - уверенно ответил он. - Садитесь в кабину.
Зарокотал двигатель. Я прогрел его и опробовал на всех режимах. Хорошо работает! Можно рулить на линию старта. Антипов козырнул: путь свободен, желаю удачи! И "мессершмитт" устремился вперед.
Во время разбега меня несколько раз дернуло то влево, то вправо. "В чем дело?" - встревожился я, однако тут же догадался, что это происходит из-за недостаточно плотной укатки снежного покрова на взлетно-посадочной полосе. И в самом деле: как только самолет оторвался от земли, дерганье сразу же прекратилось.
Убрал шасси и стал набирать высоту. Весь мой организм превратился в своеобразный индикатор, улавливающий малейшие отклонения в работе приборов и оборудования. Ноги, руки, спина - все воспринимало и фиксировало то новое, непривычное, чего не было на отечественных самолетах. Я познавал чужую технику в сравнении со своей, и потому особенно чутко реагировал на необычные проявления в ее работе. Например, еще на взлете ощутил неудобство ручного регулирования стабилизатора, заметил, что и фонарь кабины менее удобен, чем наш, для обзора воздушного пространства.
Набрав около 2000 метров высоты, я выполнил несколько эволюции в горизонтальной и вертикальной плоскостях. Машина повиновалась легко. Осмелев, перешел к более энергичному пилотажу, сравнивая чужие крылья с отечественными. Одним словом, весь полет - сопоставление: что на наших истребителях лучше, что хуже. Таких полетов совершил три. Теперь можно было перегонять Ме-109ф на Елецкий аэродром.
Чтобы во время полета меня не сбили свои, из полка прислали три "мига" во главе с командиром звена В. Зориным. В их сопровождении я и взял курс на Елец. Антипов, захватив запасные части и необходимый инструмент, отправился домой на транспортном самолете.
Уже на подходе к городу я обратил внимание на стрелки бензиномера. Несложный подсчет показал, что до своего аэродрома горючего не хватит. Надо было садиться для дозаправки. Сообщив об этом летчикам сопровождающего меня звена, я добавил:
- После того как прикроете мою посадку, идите домой.
Надо сказать, что аэродром соседей находился на небольшом удалении от линии фронта и в его окрестностях иногда происходили воздушные бои с противником. Вот почему все, кто находился внизу, подумали о том, что звено Зорина привело в плен гитлеровца. Зенитчики ни с того, ни с сего вдруг открыли по мне огонь.
Опасаясь быть сбитыми, наши истребители отпрянули в сторону. А по мне стрелять прекратили только после того, как я, выпустив шасси и закрылки, пошел на посадку.
Сел кое-как, зарулил к ангару и выключил двигатель. Думая о предстоящей заправке, посмотрел на бензиномер. Что такое? Прибор показывал, что горючего вполне достаточно для полета до Ельца. В чем же дело? Вероятнее всего, я посмотрел на прибор во время крена самолета...
Ругнувшись с досады, открыл фонарь и осмотрелся. Люди, притаившиеся у ангара, смотрели в мою сторону враждебно: что, мол, может предпринять вражеский летчик. Чтобы разрядить обстановку, крикнул:
- Братцы, я свой!
Но кто-то из братцев, погрозив мне кулаком, выругался:
- Вот сволочь, наловчился по-русски говорить!
- А может, это предатель? - долетела до меня еще более тревожная фраза.
- Не-ет, - возразил тот, что обозвал меня сволочью. - Разве не видишь высокий, сухопарый, рыжий и голубоглазый. Супермен, высшая раса. Ну, погоди, сукермен! - И парень, извративший слово "супермен", опять погрозил мне плотным чумазым кулаком.
К самолету подъехала полуторка, и вооруженные красноармейцы, не слушая никаких доводов, обезоружили меня и доставили к начальнику гарнизона.
- Сопротивлялся Ганс, оружие не отдавал, - доложил старший конвоя, очевидно, для усугубления моей вины. - Между прочим, по-русски умеет разговаривать. Теперь отшпрехался.
- Документы! - потребовал комендант.
Я сказал что-то... вроде того: не вы мне их вручали, не вам и отбирать. Тогда комендант кивнул красноармейцам, и трое дюжих ребят шагнули ко мне далеко не с мирным: настроением... Пришлось отдать имевшиеся при мне документы - командировочное предписание, продаттестат и еще что-то. Меня допросили и посадили под стражу до особого распоряжения. Потом накормили. Правда, не обошлось и тут без упрека: "Ну и жрет, фашист, на дармовщинку! Оголодал, черт рыжий!"
На второй день выяснили обо мне все, что положено, возвратили документы, пистолет, сдержанно извинились и сказали:
- Лети!
А куда лететь, если декабрьская вьюга завихрила так, что не стало видно не только самолета, но даже ангара. Пришлось ждать еще сутки. Хотя непогода унялась, видимость по-прежнему оставалась плохой, и звено сопровождения не прилетело из Ельца. Тогда я решился на отчаянный шаг, едва не стоивший мне жизни. Сказав техникам, выделенным для обслуживания "мессершмитта", что мне необходимо прогреть мотор и опробовать тормоза, я сел в кабину и, должно быть наделав переполоху, пошел на взлет.
Видимость по-прежнему оставалась ограниченной, до Ельца пришлось идти на малой высоте. Но впереди меня поджидала настоящая беда. В связи с тем что разрешения на вылет я не получил и наши истребители не сопровождали меня, по мне над Ельцом открыли огонь все зенитчики, оборонявшие этот город. Покачивания с крыла на крыло - я свой! - не помогли. Что делать?
Вот-вот собьют. Свои, над нашей территорией!.. Особенно усердствовал расчет одного из зенитных орудий. "Попугаю ребят", - подумал, я и сделал ложную атаку. Кажется, помогло... Зенитчики укрылись в траншее. Воспользовавшись этим, я ушел из зоны обстрела и стал барражировать неподалеку от аэродрома.
Как же я ругал себя за самовольный вылет без сопровождения своих истребителей! Меня могли сбить не только зенитчики, но и "ястребки": ведь они не знали о том, что "мессер" пилотирует советский летчик. Благо, что с аэродрома вылета уже успели сообщить в наш полк о моем самочинстве, и командир части принял меры к тому, чтобы по мне не стреляли. Увидев зеленые ракеты и услышав хрипловатый басок Орляхина: "Вишняков, посадку разрешаю", я облегченно вздохнул: кажется, кончились мытарства.
Заход сделал не со стороны города, а обойдя его: по дорогам походными колоннами шли на фронт наши войска и охранение могло обстрелять меня. Садиться пришлось при попутном ветре, скорость которого достигала, пожалуй, шести метров в секунду. Несмотря на все это, приземлился нормально.
Первым к "мессершмитту" подошел техник Антипов.
- Я ведь им, - кивнул он в сторону зенитчиков, - кричал, чтобы не стреляли. Это, мол, наш самолет...
- На фюзеляже не написано, что наш, потому и вели огонь, - возразил я.
- Да ведь и о том, что в кабине "мессера" находитесь вы, кричал, добавил техник. - Но разве услышишь при такой стрельбе...
Удрученный, шел я на командный пункт. Что сказать командиру? Неправду нельзя, а правдиво доложить - навлечешь великий гнев Орляхина. Однако, как ни тяжело было, пришлось говорить чистую правду.
- Наложить бы на тебя строгое взыскание, - вздохнул командир полка, да уж так и быть, ограничусь беседой: как-никак, а ты все-таки изучил немецкий истребитель, освоил его и страху натерпелся от зенитчиков...
Хотя Орляхин и не наложил на меня взыскания, сам я очень остро переживал командирский упрек, навсегда запомнил, к каким последствиям может привести нарушение воинской дисциплины. Вскоре после этого памятного разговора командир полка снова вызвал меня в штаб.
- На одном из аэродромов, - сказал он, - находится вполне исправный "Мессершмитт-109". Нам разрешили перегнать его сюда. В самое ближайшее время, как только установится хорошая погода, надо сделать это, товарищ Вишняков. На двух машинах быстрее ознакомим людей с особенностями немецкого истребителя, что сыграет положительную роль в предстоящих воздушных боях с противником.
Спустя несколько дней я выполнил задание: на аэродроме появился еще один Ме-109ф. Стоянка являлась теперь своеобразным учебным классом под открытым небом: Антипов и я использовали каждую свободную минуту для того, чтобы объяснить летчикам и техникам устройство машины, ее достоинства и недостатки, наиболее уязвимые места. Вопросов всегда задавалось много, и мы с Антиповым едва успевали отвечать на них.
Неделей раньше, чем я привел на аэродром первый "мессершмитт", штурман нашей части А. Г. Шевцов вместе с группой летчиков пригнал новые самолеты конструкции Лавочкина - подарок трудящихся Горьковской области. На фюзеляже Ла-5 было красиво написано: "Валерий Чкалов". Этот истребитель вызывал чувство гордости за отечественное самолетостроение. Его максимальная скорость достигала 648 км/час на высоте 6400 метров, дальность - 765 километров, высота - 9500 метров. Он имел двигатель АШ-82фн мощностью 1850 лошадиных сил, размах крыльев - 9,8 метра и длину - 8,6 метра. Его вооружение тоже выгодно отличалось от других истребителей - две двадцатимиллиметровые пушки ШВАК, бомбы и реактивные снаряды на внешней подвеске.
Я сравнил летно-тактические данные "мессершмитта" и "лавочкина". Немецкая машина во многом уступала нашей: в скорости, скороподъемности, во времени, затрачиваемом на выполнение виража. Если, например, Ме-109ф совершал вираж за 21 секунду, то Ла-5 - за 18,5. Эти две с половиной секунды зачастую решали исход атаки и поединка в целом.
Для окончательного вывода мне оставалось вылететь на "лавочкине". С ходу это сделать не удалось: старший инженер полка Н. И. Кириллов заставил всех летчиков как следует изучить новый самолет, мотор и сдать зачеты. Лишь после этого передал нас заместителю командира полка по летной подготовке. После вывозных и зачетных полетов нас допустили к самостоятельным вылетам. На все это ушло около десяти дней. Вот тогда-то я окончательно убедился в преимуществе нашего истребителя над немецким, особенно на вертикальном маневре.