На сумрачном полуразбитом курском вокзале встретили нас представители вспомогательного пункта управления Ставки Верховного Главнокомандования. Они и провели меня на пункт управления. Там я впервые встретился с Алексеем Иннокентьевичем Антоновым, о котором много был наслышан как о генерале, обладающем большой военной эрудицией.
Встретились мы в подвале здания, разбитого бомбами и снарядами. Запомнилось лицо Алексея Иннокентьевича, бледное, усталое. Лежала на нем печать долгих бессонных ночей.
- Какими силами располагает ваша армия? - спросил меня Антонов.
Я доложил, что в состав армии входят 3-й механизированный, 6-й танковый корпуса, 100-я отдельная танковая бригада и четыре отдельных танковых полка всего 631 танк.
Антонов ткнул в карту указкой, острие которой очертило район города Обоянь.
- Вот место вашей дислокации. Примите меры строжайшей маскировки. Необходимо, чтобы противник даже не догадывался о вашем существовании.
В тот же день вместе с начальником штаба М. А. Шалиным и начальником оперативного отдела М. Т. Никитиным мы выехали в отведенный нашей армии район.
Обоянь - городок небольшой. Стоит он среди полей, дубрав, на реке Псел. Вокруг на косогорах у тихих речушек разбросаны уютные деревушки, как будто войной и не тронутые.
Однако, прежде чем ввести сюда войска, мы произвели разведку района, в том числе и санитарную. И не зря. Наш медико-санитарный отряд обнаружил очаги сыпного тифа. Проклятое дело! Дай только разгуляться сыпняку - больше людей потеряешь, чем в бою. Поэтому немедленно приняли самые строгие дезинфекционные и другие меры. К счастью, нашим медикам удалось быстро ликвидировать тифозную угрозу.
Штаб армии расположился в деревне Успенов, а соединения и части - по окрестным селам и деревням. На марше соблюдали строжайшую маскировку. А ведь скрытность в передвижении армии - дело непростое. Это целое искусство. Начали с того, что марш от разгрузочных площадок к обояньским селениям совершали ночью. Так по законам военного времени и полагается. Но достаточно ли этого? Ведь чем черт не шутит! Появятся наутро в воздухе фашистские авиаразведчики по гусеничным следам определят, что здесь проходили большие танковые колонны. И все наши старания скрыть переход войск пойдут насмарку.
Однако танкисты - народ изобретательный. Так просто их на кривой не объедешь. Нехитрую, казалось бы, придумали штуку: привязали к танковой корме связки хвороста. Идут машины по весенним проселкам, а хворостянки гусеничные следы заметают.
Но не менее важна и маскировка на месте дислокации. И тут они проявили добрую сметку. Спрашивается: что видит с воздуха вражеский разведчик, пролетая над деревней? Контуры домишек, сараев, погребов, банек. А отсюда вывод: не следует ли расположить танки и другую боевую технику таким образом, чтобы у вражеского воздушного разведчика при полете над селением создавалось впечатление, что здесь все, как было неделю назад.
Вот мы и начали ставить танки и другие машины впритык к хатам, строениям, сараям, а сверху прикрывать их под одну крышу со строением. Ну, конечно, вырастал тот сарай на метр-другой, но разве с большой высоты заметишь?
Но в конечном счете меры эти пассивные. Заботясь о противовоздушной маскировке, никак нельзя забывать и обычную, наземную. Все эти меры могла свести на нет глубинная агентурная разведка противника. Ведь от нее, если не остережешься, жди всяких бед. К весне сорок третьего Курская дуга стала местом самых активных действий вражеской разведки. Вражеская агентура на этом участке фронта всячески пыталась проникнуть в наши тылы, разведать наиболее уязвимые места в обороне.
И вот тут нам пригодился опыт, накопленный на Калининском фронте. Как и осенью сорок второго, мы расставили круглосуточные посты, которые, выбрав укрытие на подступах к селению или домик на окраине, откуда открывался хороший обзор местности, внимательно наблюдали, не появятся ли непрошеные гости.
Эти посты очень помогли нам. За короткий срок они выловили несколько фашистских шпионов. Надо сказать, что для разведки Канариса был характерен некоторый шаблон. Шпионы почему-то непременно переодевались в советскую летную форму. Как правило, при них были радиопередатчики в походных сумках. Гитлеровцам так и не удалось засечь место дислокации нашей армии.
На новом месте у нас побывало несколько делегаций тружеников тыла. Первыми приехали вологодские колхозники. За годы войны к нам приходили танковые колонны, построенные на средства трудящихся Дагестана и Днепропетровской области, рыбаков Приморья и наших зарубежных друзей - монголов.
Вскоре после того. как мы обосновались в Обояньском районе, приехала к нам делегация трудящихся Монгольской Народной Республики. С ними связи были особые. Дело в том, что наша 112-я гвардейская танковая бригада одновременно носила название "Революционная Монголия". Все боевые машины, входившие в ее состав, были построены на средства, собранные трудящимися МНР. Поэтому и танки бригады носили имена выдающихся людей монгольского народа - "Сухэ-Батор", "Чойболсан" и др.
Бригада входила в состав 6-го танкового корпуса, которым командовал генерал А. Л. Гетман. Встречи делегатов-монголов с воинами-танкистами проходили в исключительно теплой обстановке. Бойцы гвардейских экипажей рассказывали делегатам, как воевали, сколько уничтожили гитлеровцев и боевой техники врага. Приводили примеры непревзойдённого мужества гвардейцев в кровопролитных схватках с численно превосходящим врагом.
Обменивались подарками. Делегация привезла нам дары монгольских охотников - несколько вагонов, груженных до отказа тушами диких кабанов и пустынных антилоп - дзереней. Танкисты в свою очередь подарили делегатам свои изделия: кинжалы, клинки, сделанные с большим вкусом и мастерством из отличной рессорной стали, а также трубки для курения.
После этой памятной встречи друзья монголы не забывали нас. Еще раз приезжали на фронт, но уже не на тихую речку Псел, а за могучий Днепр. Было это в феврале сорок четвертого года, воевали мы тогда в районе города Казатин. Делегацию во второй приезд возглавлял товарищ Самбу.
Вернемся, однако, к делам курским, чисто военным. Когда мы продвигались железнодорожными эшелонами с северо-запада под Курск, наша танковая армия находилась в резерве Ставки Верховного Главнокомандования. По прибытии на место нас передали в распоряжение Воронежского фронта, войсками которого командовал генерал армии Николай Федорович Ватутин,
В Обояньском районе мы стояли во втором эшелоне, а в первом находилась 6-я гвардейская армия старого знакомого генерал-лейтенанта Ивана Михайловича Чистякова. Вместе с ним сражались мы на реке Лама. В памяти танкистов 1-й гвардейской бригады были еще свежи смелые, дерзкие действия морских пехотинцев, возглавляемых Иваном Михайловичем. Снова свели нас фронтовые дороги.
Ну, а коли ты прибыл на новый участок фронта и встал с войсками во второй эшелон, значит, жди, не сегодня, так завтра обязательно скажут: "Вам, товарищи, до боя еще далеко, и, пока есть время, извольте внести свой вклад в общее дело, в нашу оборону. Развивайте, оборудуйте на своем участке дополнительную оборонительную полосу".
В те дни и я, и Попель, и командиры корпусов Гетман и Кривошеий не засиживались подолгу в блиндажах своих командных пунктов. Собирали офицеров, вплоть до ротных и взводных командиров, выезжали с ними на рекогносцировку, изучали по разным направлениям всю округу. Выверяли каждый рубеж и с точки зрения наиболее выгодного расположения частей и подразделений, и многослойной системы огня, и естественных и искусственных препятствий. Намечали места огневых точек.
К сожалению, боевым частям не удалось по-настоящему отдохнуть при переезде на новый участок фронта. Минувшая зима и весенняя распутица крепко измотали танкистов и бойцов мотострелковых подразделений. Первоочередные окопные работы под Обоянью тоже отняли немало сил. Но на новой оборонительной полосе воины в самый короткий срок выполнили свою первую предбоевую задачу.
Все это время, пока мы стояли во втором эшелоне, меня беспокоила мысль, что наша армия еще не оформлена в достаточной степени организационно. Ведь она прибыла в Обояньский район в ином составе, чем была на Северо-Западном фронте. Она как будто освободилась от несвойственных ей "довесков", выкристаллизовалась в подлинно танковую. Но вместе с тем в ее составе оставались четыре танковых полка, которые никак не вписывались в новую организационную структуру.
Раньше, на северо-западе, на отдельные танковые полки возлагались задачи непосредственной поддержки наступающей пехоты. Эти полки должны были действовать в боевых порядках десантников и лыжников. А какова роль этих полков в новой обстановке, при решении других задач? С кем они будут взаимодействовать? Смогут ли отдельные танковые полки вести бой самостоятельно, как любая танковая бригада? Нет. Это им но по силам, хотя бы по той причине, что в составе полков нет пехоты, полевой артиллерии, минометов. Так что же все-таки будут делать эти несовершенные танковые части, когда огневой шквал охватит Курскую дугу?
Несколько дней и ночей мы дебатировали этот вопрос. Самое простое предложение - отдать отдельные танковые полки в распоряжение какой-либо полевой армии - было решительно отвергнуто. Зачем же нам терять значительное количество боевых машин, которыми, кстати сказать, мы были не так богаты.
В блиндажных дебатах возникла и окрепла другая мысль. Она захватила и меня, и Попеля, и Шалина, и Никитина, и Дынера. Нельзя ли на базе четырех отдельных танковых полков и имевшейся у нас 100-й отдельной танковой бригады создать еще один полнокровный, способный самостоятельно выполнять большие задачи танковый корпус? Все мы считали, что для танковой армии и для общего дела это оказало бы серьезную помощь.
Продумали во всех деталях, как превратить 100-ю бригаду и четыре танковых полка в корпус, и обратились в штаб Воронежского фронта с просьбой поддержать наше предложение. Но, вероятно, там и без нас забот хватало, поэтому к нашему предложению отнеслись прохладно.
Помог Георгий Константинович Жуков, находившийся в это время в штабе Воронежского фронта. Позвонили ему и изложили свои соображения. Он внимательно выслушал нас и сказал:
- Предложение стоящее. Я - за. Но, учтите, все сам решить не могу. Обратитесь, товарищ Катуков, к Сталину. Если спросит мое мнение, скажите, что я целиком и полностью поддерживаю ваш проект.
В тот же день я позвонил по ВЧ Верховному. Вызвал Васильева (так по коду именовался тогда Сталин). По этому же коду Жуков был Юрьевым, а я - Ефимовым.
И вот в трубке хорошо знакомый голос с кавказским акцентом. Докладываю свое предложение.
Сталин спросил, какие еще силы мы думаем выделить на формирование нового корпуса. Я доложил, что мы решили взять временно из наших уже сложившихся и воевавших корпусов по одной мотострелковой роте и передать вместо обычных мотострелковых батальонов каждой бригаде для нового корпуса. Из армейских резервов сумеем выделить немного средств связи, а вот мотострелковую бригаду, мотострелковые батальоны, артиллерию, минометы, транспорт и средства связи просим дать Ставку.
Сталин внимательно выслушал меня и одобрил наше предложение. А на прощание сказал:
- Действуйте. Желаю удачи.
На другой день мы получили директиву о формировании 31-го танкового корпуса. В той же директиве были указаны номера бригад (237-я, 242-я), создаваемых на базе танковых полков, и номера других корпусных частей. Прошло еще несколько дней, и мы получили печати и штампы для штабов и частей нового танкового корпуса.
Начали, как водится, с подбора командных кадров. Командиром 31-го танкового корпуса был назначен генерал-майор танковых войск Дмитрий Хрисанфович Черниенко - опытный, бывалый танкист. Раньше он командовал 49-й танковой бригадой и в боях показал себя прекрасным организатором, смелым, волевым военачальником, способным сохранять присутствие духа в самой неблагоприятной обстановке. Заместителем командира корпуса по политической части был назначен полковник Леонид Васильевич Попов, тоже боевой товарищ, дельный политработник. Начальником штаба корпуса стал полковник Володин.
Поскольку Черниенко ушел на корпус, надо было кого-то срочно выдвинуть на должность командира 49-й танковой бригады. Сошлись в едином мнении - пора назначить на бригаду нашего выдающегося танкиста, геройски сражавшегося во всех боях 1-й гвардейской танковой бригады, подполковника Александра Федоровича Бурду. Он к этому времени с прежней сноровкой, изобретательно, с неугасимым боевым задором командовал танковым полком. Командиром 100-й танковой бригады остался полковник Николай Михайлович Иванов, 237-й бригадой стал командовать майор Николай Петрович Проценко, а 242-й - подполковник Виктор Петрович Соколов.
31-й корпус мы вскоре сформировали, но мотострелковую бригаду, мотострелковые батальоны, артиллерию, минометы, транспорт и средства связи, которые должна была дать Ставка, к началу боев на Курской дуге получить не успели. Таким образом, 31-й начал воевать, значительно уступая в огневой мощи другим нашим корпусам.
Но все же к началу июльских боев армия представляла собой мощное объединение: кроме уже упомянутых трех корпусов в нее входили 8-я зенитно-артиллерийская дивизия, 79-й гвардейский минометный полк, 385-й авиаполк связи, 83-й полк связи, 72-й и 267-й мотоинженерные батальоны, 35-й автотранспортный полк и другие части.
Поскольку разговор зашел об огневой мощи танковой армии, несколько слов об одном боевом новшестве. К лету 1943 года наша промышленность наладила производство подкалиберных снарядов. Правда, для начала мы получили этих снарядов не так много: всего по пять штук на действующий танк. Но и это было для пас немалым подспорьем. Тем более мы знали, что у гитлеровцев появились новые танки T-VI "тигр" и T-V "пантера", обладающие мощной броней и вооружением. Так, "тигр" имел 80-мм броню, а в лобовой части даже 100-мм, вооружен был 88-мм пушкой, способной пробивать броню основных советских танков. Разве не заманчиво ударить по ним, прошить фашистскую броню советскими подкалиберными снарядами? Хотя и полученные малой толикой, новые снаряды в какой-то мере влияли на боевой дух воинов-танкистов.
В эти дни мы продолжали инженерное оборудование полосы обороны армии. Через луга, перелески, по поймам речек протянулись траншеи, ходы сообщения. Соорудили мы также в достатке капониры, дзоты, блиндажи, раскинули на 60-километровом фронте сеть искусственных препятствий. Занялись по-серьезному боевой и политической подготовкой, тесно увязывая ее с событиями, назревающими на нашем участке фронта.
Куда ни приедешь: в танковый экипаж, на артиллерийскую позицию, к мотострелкам - будь то утром, днем или ночью,- всюду видишь у бойцов фотографии фашистских "пантер" и "тигров". Л вокруг этих фотографий бесконечные разговоры, горячие споры об уязвимых местах фашистских танков. Опытные мастера танкового огня объясняют, куда, по какому узлу фашистской машины выгоднее стрелять, метать гранаты, с тем чтобы подбить ее, поджечь, прежде чем она обрушится огнем и гусеницами на наши позиции.
Побывали мы с Н. К. Попелем у командующего 6-й гвардейской армией Ивана Михайловича Чистякова. Командный пункт его располагался в селении, утопающем в фруктовых садах. В уютном садочке под яблонькой и встретились мы с Иваном Михайловичем. Договорились, как и полагается, о совместных действиях, причем не только в бою, но и на учениях пехотных частей 6-й гвардейской армии с нашими танкистами.
На том же КП встретился я с другом командирской молодости, с начальником штаба 6-й гвардейской армии генерал-майором В. А. Пеньковским. Вспомнили двадцатые годы, полигоны Витебской области, совместные походы, тактические учения. Пеньковский командовал тогда артиллерийским дивизионом, а под моим началом находилась полковая школа, часто выполнявшая на полевых учениях задачи стрелкового батальона.
Взаимодействовали мы четко, на разборах хвалили нас. Особенно ревностно добивались непрерывной увязки артиллерийского огня с наступательными действиями пехоты, что так необходимо в бою.