Что ты ошибся, захотев
_Так_ победить его решенье.
Подчеркнутое нами у Бальмонта "так" несколько ослабленно соответствует испанскому "в способе".
Как Кальдерон ни исправлял идею, что можно "обязать небо", получилось лишь, что не надо ошибаться в способе победить его.
Полуосознанно начатая Данте борьба с томизмом, самой "просвещенной" догматикой эпохи, привела в ближайшие века к необратимому разладу у верующего разума и веры: они сосуществовали, но не сливались и у Кальдерона - тут уж не до "черного" великоинквизиторского мифа.
В "Стойком принце" с темой подавленного томления дона Фернандо по Феникс расцветает лиризм двуфокусной драмы. Отделенные друг от друга одна любовью, другой - дружбой с Мулеем, разностью вер и положений, одна царевна, другой умирающий смердящий раб, разделенные неизмеримостью и несоизмеримостью бед, Феникс и дон Фернандо неосознанно влекутся друг к другу. Фернандо, когда в нем погасло все, кроме стойкости, произносит Феникс прощальный сонет о вянущих цветах и слышит от нее столь же грустный сонет об угасающих звездах. В собственно поэтическом плане в этот момент по существу и свершается его отречение и смерть, мгновенное угасание красоты, воссозданное в сонетах, и есть гибель Стойкого принца, разрешение действия, идущего от второго фокуса драмы.
В сцене сонетов Феникс произносит приговор всему земному в Фернандо:
Будь первым горестным, с которым
Не хочет вместе быть другой.
Веротерпимость и предельная человечность драмы "Стойкий принц" зеркально отразилась в драме "Любовь после смерти" (1633), где герои гранадские мавры, а насилия и злодеяния совершаются испанцами Филиппа II.
Драма "Любовь после самой смерти" - как с поэтическим заострением замысла переводит заглавие Бальмонт в заключительных стихах (точный перевод: "Любовь после смерти, или Тусанй из Альпухарры"), - одна могла бы принести Кальдерону славу великого драматурга барокко и смелого продолжателя народно-гуманистических идей Возрождения.
Драма в еще большей мере, чем "Стойкий принц", философское произведение о равенстве людей разных рас и вер. Она построена по контрапункту со "Стойким принцем". Там герой, хоть португалец, но христианин, по свободной воле, ради идеи, отрекается от всего земного и гибнет мучеником. Здесь герой мориск, крещенный араб, внутренне верный магометанству, повстанец против Испании, получающий после разных испытаний любимую Малеку и в тот же миг теряющий жену, поскольку начинается испанское наступление. Малеку грабит и варварски убивает испанский солдат. Тусанй дает торжественный обет, обязательство (homenaje - вспомним "Стойкого принца"!) отомстить. Он проникает в испанский лагерь, в невероятно трудных условиях отыскивает и закалывает убийцу. Схваченный Тусанй говорит всю правду, поражает испанское командование и пощажен.
Без этого последнего обстоятельства, не дающего полностью потускнеть испанскому воинству, драма не могла бы существовать, ибо Кальдерон и так преступает всякую меру в сочувствии морискам и в восхищении ими. Согласно драме, испанцы повинны в восстании и прямым оскорблением морискских руководителей и унизительными запретами, и приказами о поголовном истреблении, включающем женщин и детей. Об исторических причинах, делавших компактное население морисков опасным в условиях максимума турецкой экспансии, Кальдерон не говорит. Что же касается возмутительных притеснений, то оно так и было: Филипп II в соответствии с советами самого изуверствующего отребья из своего окружения, перед которым и герцог Альба выглядел ягненком, ввел в действие в 1565-1567 гг. устрашающий указ Карла V от 1526 г. о запрещении не только веры, но костюма и языка морисков (даже дома предписывалось не говорить по-арабски). Все это делалось с целью спровоцировать восстание и кровавую бойню. Филипп II, не гнушавшийся кровосмесительством и сыноубийством (умерщвление дона Карлоса относится к 1568 г.), мог хотеть превратить своих военачальников в сообщников резни. Особенно это касалось ненавистного ему младшего брата, побочного сына Карла V дона Хуана Австрийского (1547-1578; Филипп; 1527-1598), привлекавшего к себе, хоть по контрасту, мнение народное. Юноша дон Хуан оказался во главе "грабьармии", так как ему не выделялось средств на ведение войны и содержание войск. Так, на сияющие латы дон Хуана брызгала кровь, смешанная с грязью: чего стоит сцена, когда принц крови "Дон Хуан де Аустриа" попадается на глаза Тусанй с ожерельем, снятым с убитой Малеки и подаренным командующему! Кальдерон хотя не затрагивает самого короля (на этот счет существовало непререкаемое табу), говорит о бесславии, ждущем победителей над окруженными в Альпухаррских горах морисками, их женами и детьми. Чтобы не затоптать в грязь дон Хуана, который как командующий объединенным флотом в победе над султанской Турцией при Лепанто (7 октября 1571 г.) стал в некотором роде национальным героем, поэт намеренно меняет очередность событий, перенося поход в Альпухарру на время после Лепанто.
Героизация многовековых врагов-мавров, давняя высокая традиция испанских народных романсов была воспринята ренессансной литературой. Разительные примеры универсализма и терпимости есть в "Дон Кихоте" (в частности, в главах о мориске Рикоте) и в "Английской испанке" Сервантеса, в новелле "Мученик чести" и во многих драмах Лопе. Борьба за гуманистическую терпимость распространялась и на защиту индейцев, и на объективное изображение протестантов (нидерландцев и англичан), на защиту "свободы совести". Блестящих примеров много, и кроме Сервантеса и Лопе - Лас Касас, Эрсилья, испано-индеец Инка Гарсиласо де ла Вега, сам Кальдерой, начиная с ранних драм "Осада Бреда" (1625) ("... и пусть каждый сможет спокойно исповедовать свою веру") и "Английская схизма" (1627), где раскрыта экономическая невозможность контрреформы в Англии, и до позднейших аутос.
К гуманистической традиции принадлежит и старший современник Сервантеса Перес де Ита (1544?-1619?), у которого Кальдерон почерпнул основную сюжетную канву. Хинес Перес де Ита, сам жертва нападений мавров и участник войны против морисков, написал среди других две книги, объединяемые общим заголовком "История гражданских войн в Гранаде". Первая из них, исторический роман "Повесть о Сегр_и_ и Абенсеррахах, мавританских рыцарях из Гранады" (1595), была по-русски в 1981 г. издана в серии "Литературные памятники" (о промавританской традиции см. с. 267 и ел.). Вторая часть (1619) действительно хроника альпухаррской войны, содержит эпизод о Тусан_и_ и завершается мужественным выступлением автора против изгнания морисков из Испании в 1600-1610-е годы.
Итак, самая, как теперь бы сказали, "интернационалистическая" драма XVII в., чтобы ей не сузиться до какой-то антииспанской памфлетности, спасена тем, что мотивы мести Тусан_и_ испанскому солдату за убийство жены поняты, одобрены, и он пощажен испанским командованием.
Пусть Тусан_и_, свершающий невероятное, такой же герой барокко, как дон Фернандо, Стойкий принц, а заглавие "Любовь после самой смерти" отдает трансцендентальностью и выделяет одну из основных идей барокко о победе воли и духа вопреки всему и над любыми препятствиями, драма не двуфокусна. У Тусани нет расщепления дона Фернандо между героической одержимостью и ощущением ценности личного чувства, любви, нет расщепления Сехисмундо между идеей, что жизнь есть сон, и непроходящей памятью о Росауре. Драма в пределах, возможных у поэта барокко, более ренессансна. Можно искать аналогии в "Ромео и Джульетте", в "Антонии и Клеопатре", в "Цимбелине", а особенно у Лопе в "Звезде Севильи".
Пусть любовь оказалась сильнее самой смерти, пусть по просьбе вдовы руководителя подавленного восстания Исабели, сестры Тусани, он прощен, - что у него осталось в жизни?
Дон Хуан произносит блистательное заключение:
Пленительная Исабель,
Ты попросила слишком мало;
Встань, Тусани прощен. Да будет
Записано на бронзе славы
Деянье лучшее любви,
Какое только было в мире.
Во времена Кальдерона спектакли шли днем. В современном театре за этими словами следовало бы погасить свет: ведь сделано все возможное и невозможное, а мрак трагического пребывает, тот весьма реальный мрак жизненно трагического, который роднит некоторые драмы барокко с поздними драмами Ренессанса. Кальдерон подходит здесь к тому синтетическому направлению XVII в., к линии Тирсо - Мольер, Веласкес - Рембрандт, которая умела изобразить все, и свет и тьму эпохи, изобразить в ракурсе реальной общественной перспективы, но задачу конкретного изображения этой перспективы могла лишь завещать будущим временам.
В чем же залог перспективы в драме Кальдерона - в земной возможности такой непреоборимой воли, такого подвига: "Любовь после самой смерти"...
5
ИСТОРИЧЕСКИЕ ДРАМЫ "ЛУИС ПЕРЕС ГАЛИСИЕЦ" И "САЛАМЕЙСКИЙ АЛЬКАЛЬД"
В почти точном совпадении с хронологией переводов мы подходим к историческим драмам, работа Бальмонта над которыми была завершена в 1919 г. и которые у нас публикуются впервые.
По отношению к Кальдерону трудно настаивать на отделении исторических драм от философских, отличающихся лишь большим значением в конфликте широких проблем, по отношению к которым собственно исторические события отходят с нынешней точки зрения - на второй план. Но для современного Кальдерону и не относившегося к числу высокообразованных зрителю "Любовь после смерти" была и школой истории и курсом философского и морального мышления, соединенными в чарующем по своему характеру поэтическом восприятии. Вероятно, Кальдерон тоже не задумывался над вопросами жанровой нюансировки своих пьес.
Говоря о Стойком принце, надо иметь в виду, что если изгоя и разбойника Эусебио все же поддерживает благочестие, хотя и особого нецерковного толка, то этого никак не скажешь о мориске Тусан_и_ и о внерелигиозной стойкости главного героя "Луиса Переса Галисийца" и его испанских и португальских друзей.
В драме барокко этот образ относится к числу наиболее наглядных, динамичных, завершенных изображений все еще жившего ренессансного идеала человека. Хотя Луис Перес в безвыходном конфликте с испанским государством, он светится, как молодые люди у Рафаэля и Микеланджело. Он более реально жизненно активен, чем витязи, в которых Ариосто полнее выразил, чем прямо изобразил ренессансное горение.
Разница в том, что ситуация неренессансна. Она не сломила героя, но обещанной второй части нет, и это закономерно. Эусебио жил среди чудес, и то, что его посмертные просьбы выполнены, не удивляет: важно, что в конечном счете правым оказывается отлученный от церкви и поставленный вне закона человек. Стойкий принц "обязал небо" "выполнить свое обязательство" (cumplir su homenaje), и хотя это неслыханно дерзкое пренебрежение богословием, оно проскальзывало в череде подвигов Стойкого принца, скрадывалось апофеозом. Тусанй героическим и бесстрашным осуществлением мести испанскому солдату и таким же рассказом о том, что он сделал, пробудил восторг во врагах-испанцах, но этими врагами были входившие в легенду военачальники дон Лопе де Фигероа и сам дон Хуан Австрийский, скошенный в 31 год (не филипповской ли?) скоротечной лихорадкой.
В лице Луиса Переса сознающий свое человеческое достоинство и свои гражданские права испанский ренессансный рыцарь не по своей воле, не как Дон Кихот, втягивается с горсткой друзей, в том числе смелых женщин, в тяжкое единоборство с госудаственной машиной во главе с королем. Эта ситуация нисколько внутренне не надломила Луиса Переса. Когда это необходимо, он сам решает все и решается на все. Он поступает так, как ему велят его взгляды на дружбу и на честь, не считаясь с тем, что подвергает свою жизнь и свободу опасности. Он стойче Стойкого принца в том отношении, что тот свободно принимает мученичество за отчизну и веру, Луис Перес ради дружбы и ради своего человеческого достоинства идет на смертельную борьбу с испанской королевской полицией и судом. Это борьба большого масштаба. Хотя она внутренне оправдана идеей личного достоинства человека, она по упорству, активности, числу жертв постепенно принимает характер мятежа против короля. Что задета власть Филиппа II, с фанатичной прямотой со сцены объявляет сам главный судья, который казнить мятежника клянется "жизнью короля" (Por la vida del геу..., С., 1, 309). Причем правота галисийца против короля Испании, ясная герою, его друзьям, достойнейшим из врагов, и, конечно, зрителю, отчаянней правоты крестьян Фуэнте Овехуны или алькальда Саламеи. Те казнят или убивают хотя и представляющего власть, но одного и непосредственного обидчика. Луис Перес защищает человеческое достоинство наступательно - пресекая попытки власти осуществить предписанную законом процедуру и до того как эти попытки привели к жертвам. В пьесе, существующей лишь в своей I части (не на сцене же было капитулировать Филиппу II во второй?), гибнут лишь те, кто находится на королевской службе. В драме все безусловно. Когда Луис Перес узнает, что в судебном деле против него есть ложные показания, то герой, оставив на страже друга, врывается в судебное присутствие и на глазах у судьи вырывает лживые листки из дела.
Однако в более поздние годы (ок. 1645), когда конфликт короля Филиппа IV с нацией достиг предельного накала, когда осуществилось освобождение Португалии и Каталонское восстание, а власти вдобавок пытались упразднить театр в Испании, Кальдерон создал знаменитую драму "Саламейский алькальд". Она вписывается в ряд народно-революционных драм Золотого века испанской литературы, таких, как "Фуэнте Овехуна", "Перибаньес и командор Оканьи" Лопе де Веги, "Королю нельзя быть отцом" Рохаса, "Преследуемый государь" Бельмонте, Морето и Мартинеса, "Господь вершит справедливость всем" Франсиско де Вильегаса и др.
Даже в век наиболее полного затмения славы Кальдерона, в эпоху Просвещения, "Саламейский алькальд", может быть в еще большей степени, чем "Жизнь есть сон", жил в переводах, переработках, постановках за пределами Испании.
В основе сюжета драмы Кальдерона подлинное событие 1580 г., зафиксированное в архивной записи в Саламее-де-ла-Серена (провинция Бадахос в Эстремадуре), уже обработанное Лопе де Вегой в драме, от которой сохранилась, судя по иному характеру строфики, чья-то чужая одноименная переработка. Кальдерон, вероятно, знал (видел, читал список?) и драму Лопе и ее переработку.
"Саламейский алькальд" полон стихов-эмблем и ситуаций-эмблем. Капитан дон Альваро де Атайде под обманным предлогом вторгся в женскую половину дома Креспо и, встретив сопротивление брата Исабели, молодого Хуана, нагло кричит ему:
Крестьянин честь свою имеет?
Хуан
Совсем такую же, как ваша.
И пахаря не будь, не будет
И капитана на земле.
Резню останавливает лишь неожиданное прибытие генерала дона Лопе де Фигероа, быстрого на решения: "Мужчин, и женщин, дом, всех к черту..."
Когда ситуация будто разрешается, дон Лопе наедине спрашивает у Педро Креспо (отца), известно ли ему, что перед ним был капитан?
Креспо
Свидетель Бог, вполне известно,
Но будь он даже генерал,