Я обратился к Пономареву:
- Сможешь накрыть фрицев?
- Конечно, смогу.
- Тогда давай, действуй!
- По пехоте... заряд... беглым - огонь!
- Ты что, сразу на поражение?
Пономарев удивленно посмотрел на меня.
- Василий Дмитриевич, да я войну начал с минометной роты. Кое-какие азы постиг, хотя и немного командовал.
Еле заметная улыбка тронула его обветренные губы. Командир минометной роты с уверенностью в голосе произнес:
- Доворот небольшой, накрою.
- Ну-ну, смотри.
Почти одновременно мы вскинули к глазам бинокли. Залп растворился в грохоте боя, однако разрывы были видны отчетливо. Серия мин легла между первой и второй волнами гитлеровцев. Пономарев внес поправки. Второй залп точно накрыл набежавшую фашистскую цепь...
- Вот, стервецы, дают! - не удержался капитан Пресняков. - Молодчаги! Снайперы они у тебя, Пономарев!
- Стараемся! - скромничал Василий Дмитриевич, продолжая корректировать огонь. Немцы бросились вперед, стараясь выйти из-под минометного обстрела, но вновь попали под шквал разрывов.
- Так их, так! - не выдержал кто-то из наблюдателей.
Словно услышав это восклицание, по противнику ударили ротные пулеметы и автоматы разведчиков. Передняя волна наступающих не выдержала и залегла метрах в ста пятидесяти от изгибов нашей траншеи. Вторая сделала то же. Пулеметчики, стрелки, снайперы теперь били уползавших под защиту брони "фердинандов" немецких пехотинцев.
Увлекшись правым флангом, я на какое-то время выпустил из виду события, происходящие в центре. Немецкая пехота, как и обещал Чугунов, оказалась под перекрестным огнем станковых и ручных пулеметов. Но, неся потери, фашисты упорно лезли вперед. Они настолько были уверены в своем успехе, что даже, когда их осталось не больше взвода, бросились на штурм высотки. Тут-то и поставило окончательный крест на их замысле рассечь нашу оборону отделение сержанта Заточного, закрепившееся на высотке. Бойцы встретили врага плотным огнем.
Не успели стихнуть выстрелы этой атаки, как противник открыл по обороне батальона новый мощный артиллерийский огонь. Прилетели "юнкерсы", и мы приняли на себя сильнейший бомбовый удар. Затем немцы вновь пошли в атаку. И так на протяжении дня: артналеты сменялись ударами авиации, бомбовые удары - атаками, и опять все сначала. Кипела вода в кожухах "максимов", раскалились автоматные стволы.
- Держаться!
В каких только вариантах не довелось услышать этот призыв в первый день захвата плацдарма. "Стоять!" - повторяли стрелки, пулеметчики, петеэровцы. "Ни шагу назад!" - приказывали командиры. "За Вислой нам земли нет!" - призывали коммунисты. Все, от солдата до командира, жили одним выстоять, выдержать.
В полдень к реке вышел артдивизион майора Валентина Березы. Я хорошо знал майора. Это был храбрый, до глубины сердца влюбленный в артиллерию, неунывающего характера человек.
Под стать Валентину Петровичу были командиры батарей Иван Макаренко, Иван Киселев, Иван Болденко. Три Ивана. О них ходили в полку, да и в дивизии, разные истории со счастливыми концами. Какой-то шутник однажды выразился: "Раз Иваны пришли, фрицам делать нечего". Шутка возьми да и приживись, обрастая разными былями и небылицами из их фронтовой жизни. Они же, эти скромные ребята, в ответ на расспросы лишь отвечали улыбаясь: "На Иванах да на Петрах вся Россия держится, а мы - из них". Словом, широкой дорогой шла слава об их мастерстве, дерзости, решительности в критической ситуации боев.
С нашего НП видно было, как, развернувшись, артиллеристы с ходу вступили в дуэль с находившейся сзади Лесных Халуп немецкой артбатареей, принесшей немало хлопот нам на плацдарме, топившей на Висле плоты с боеприпасами, и накрыли ее. Но больше сделать пока ничего не смогли: другие батареи противника оказались вне досягаемости огня нашей артиллерии.
Часов в четырнадцать была восстановлена связь с правым берегом. Сквозь треск разрывов разобрал голос Абашева: "Дивизия, корпус и армия поздравляют с захватом плацдарма. Передай благодарность бойцам и командирам. Держись, Алтунин, ночью..." Трубка вдруг вновь замолчала. Старший лейтенант Михаил Ландаков с тревогой глянул на меня.
- Порыв! - Ландаков в сердцах заскрипел зубами.
- Порыв, будь он неладен, Миша. Что еще может быть, раз мы целы.
Ландаков перевел взгляд на стоявшего рядом сержанта Николая Дыжина. И они поняли друг друга: захватив катушку кабеля, побежали к реке. И тут же дорогу им перекрыл пулеметный огонь.
Очередь брызнула почти у самых ног связистов. Оба упали. Неприятный холодок обдал сердце: все, конец ребятам.. Но вдруг Ландаков с Дыжиным вскочили и одним махом скатились в, находившуюся рядом воронку. "Нет, нас сразу не возьмешь, - мелькнуло в голове. - Шалишь, фриц! Не зря же мы сотни километров оттопали. Кое-чему научились".
Выждав, когда стрельба поутихла, Ландаков рывком выбросился из воронки и так же стремительно скрылся в другой. Вслед за ним эту же операцию проделал сержант. Так, то исчезая, то вновь появляясь, они приближались к берегу. Один контролировал провод, другой тащил катушку.
* * *
На сердце неспокойно. Во время последней немецкой контратаки к концу подошел боезапас. На автомат по полмагазина, на пулемет по десятку-другому и на винтовку по пятку патронов осталось. Гранат - по одной на каждого третьего. В моем ППШ пустой диск и семь патронов в пистолете.
Несколько человек уже были посланы за боеприпасами на правый берег Вислы. Некоторым из них удалось туда добраться. Видно было, как от противоположного берега отходят груженные ящиками плоты. Но тут же по ним сосредоточивала огонь немецкая артиллерия - взметались столбы воды, взлетали вверх бревна. Гибли люди, шли на дно нужные до зарезу патроны и гранаты.
Фашистами был пристрелян каждый квадратный метр речной глади. В боеприпасах они недостатка не имели, открывали интенсивный огонь даже по отдельным бойцам, пытавшимся достичь нашего берега, не говоря уже о плотах. Лодки, как только начал рассеиваться туман, были потоплены.
И вот сейчас, в этой нелегкой для нас ситуации, противник готовился к очередной атаке - шестой по счету. Нужно было ее выдержать. С Бухариным, Пресняковым, Елагиным ломали голову, как лучше отразить натиск врага, прикидывали и так и эдак, но вопрос все время упирался в нехватку боеприпасов.
- Что, если сделаем так: распределим поровну боеприпасы, подпустим фашистов, ударим залпом ц - врукопашную?!
- Пожалуй, это выход, - поддержал меня Бухарин. - Наш удар явится для фрицев неожиданностью. А это как раз сейчас и нужно.
- Задумка хорошая, - подал голос склонившийся над картой Пресняков. Погибать - так с музыкой!
- Тоже сказанул, погибать, - встрепенулся Елагин. - Чего раньше времени себя хоронить. Наша задача выжить, плацдарм удержать. А ты умереть с музыкой. Экая невидаль...
Решение командир полка одобрил. Он выделил в мое распоряжение свой наличный резерв - несколько человек автоматчиков и разведчиков.
С тяжелым сердцем шел я к людям. Понимал: измотанные прошедшими схватками, они ждут боеприпасов, пополнения, а тут... Но иного выбора не было, как ни горько это сознавать. Это тот случай, когда не ты создаешь обстоятельства, а они диктуют тебе свою волю.
На перекрестке свежей, но уже перепаханной разрывами траншеи с ходами сообщения (роты уже успели зарыться в землю, частично приспособив для себя траншеи и окопы противника) увидел группу бойцов. Расположившись на дне укрытия, они в ожидании смотрели на стоявшего в кругу сержанта с каской в руках.
Саварин - узнал я младшего командира. Мне нравился этот среднего роста, худощавый, рассудительный, с хозяйственной жилкой человек.
- Что у вас тут происходит, Степан Ильич?
Сержант обернулся. По его уставшему, посеревшему лицу скользнула добрая улыбка.
- Патроны делим, товарищ капитан. Чтобы, значит, по-братски, поровну каждому.
- Ну и как?
- По пятку и то не выходит, - вздохнул Саварин. - Мы уж тут все обшарили. Плохо.
- Да куда уж хуже, - подошел я ближе.
Бойцы смотрели на меня, ожидая ответа на мучивший каждого из нас вопрос о боеприпасах. Но видимо, мой вид был красноречивее любых слов.