У небольшого немецкого городка Цербау полк принял боевой участок частей 127-й стрелковой дивизии. Батальоны с ходу атаковали позиции противника. Фашисты встретили наши цепи плотным огнем. Выяснилось, что штурмовать населенный пункт без надежной артиллерийской поддержки - дело бесперспективное. К сожалению, кроме полковой и батальонной артиллерии, в нашем распоряжении других артиллерийских средств не было. Ждать, когда командир дивизии перебросит к нам дивизионы артполка, - терять время. Нужно было искать выход.
- Обойдем Цербау, - предложил Павлюк. - Для блокирования гарнизона оставим батальон. Разведчики докладывают, что справа и слева от города у фашистов небольшие заслоны.
Мы с начальником штаба поддержали командира полка. В сложившейся ситуации - противник отходил - наша главная задача состояла в том, чтобы все время, как говорят, держаться на его плечах, давить на него, не давать прийти в себя и организовать по всему фронту оборону. Что же касается очагов сопротивления гитлеровцев на пути наступления, то мы их нередко обходили. И это себя оправдывало. Гарнизоны врага, не имея локтевой связи со своими частями, под постоянным натиском оставленных нами подразделений прекращали сопротивление. Исходя из всего этого, перед принятием решения Валентин Евстафьевич и обратился к нам за советом.
Рассказывая о боевых делах, я не раз упоминал имя командира полка майора Павлюка. Сейчас хотелось бы представить его читателям таким, каким этот человек остался в моей памяти.
Валентин Евстафьевич перед войной окончил Подольское военное училище. Испытал горечь нашего отхода и радость первых ударов по врагу. Командирского опыта ведения боя набирался не годами, как в мирное время, а по дням и месяцам. Полученные теоретические знания плюс практика, личные качества позволили ему на третьем году войны стать полковым командиром.
Возможно, кто из скептиков, прочитав эти строки, улыбнется: мол, на фронте продвижение идет быстро. Да, убыль офицерского состава, особенно звена командиров взводов, рот, батальонов, да и полков, большая. Но ведь тот же бой и выдвигает наиболее достойных, способных. В мирное время дипломы, полученные в училище или академии, позволяют отдельным товарищам довольно продолжительное время держаться, как говорят, на поверхности, пока их не определят на должности по способностям. Во время же войны если один бой выдвинет человека - пусть даже за счет личной храбрости, стечения обстоятельств, - то другой подтвердит его умение руководить людьми в критический момент. Боевая обстановка промахов и ошибок не прощает. За них приходится дорого расплачиваться руководителям. Идет непрерывный отбор. И быстрое продвижение на фронте того или иного офицера, как правило, оправдано.
В должности командира полка Валентина Евстафьевича некоторое время мне пришлось видеть со стороны, когда я служил в оперативном отделении дивизии. Ближе познакомился с ним по прибытии в полк, здесь он стал моим непосредственным начальником. В ходе боев на территории Украины, Польши и особенно на дороткинском плацдарме, за который Павлюк был удостоен звания Героя Советского Союза, он проявил себя волевым, умелым командиром. Твердый человек, он умел отличать действительные моменты боя от кажущихся, знал, где и когда ему быть. В ночь на 30 июля вслед за моим батальоном переправился на левый берег Вислы. Одно его присутствие вселяло уверенность в успехе, а советы, твердость, решительность помогли нам выдержать бешеные контратаки врага, расширить плацдарм. Положительным качеством было и его умение сплотить коллектив. Он не терпел задабривания, уступок, всепрощения.
Наши личные взаимоотношения складывались с ним, в общем-то, нормально, хотя иногда дело и доходило до вспышек, которые гасил начальник штаба полка майор Николай Модин. Дело в том, что в характере Валентина Евстафьевича наряду с храбростью, умением решать вопросы подчас проскальзывали черты своенравия и неуравновешенности. Недостаточную гибкость проявлял он и в отношениях с подчиненными. Словом, это был живой, нормальный человек со всеми его достоинствами и недостатками.
Наш полк находился на хорошем счету у командования, хотя во главе его стояли люди, которым немногим перевалило за двадцать. С боевыми задачами мы справлялись успешно, несмотря на то что действовать, как правило, приходилось на острие. Не хвалясь, скажу: комдив не раз ставил нас в пример другим. Нас это радовало, вселяло уверенность в свои силы и возможности.
В первых числах февраля полк в составе дивизии продолжал освобождать правобережье Одера. Отражая контратаки врага, мы продвигались все ближе и ближе к реке, от которой было недалеко и до Берлина. Среди бойцов и командиров царил подъем. Вот оно, гнездо фашизма, - земля, породившая идеологию человеконенавистничества и страшную истребительную войну! Земля, проклятая миллионами людей! Земля, на которую теперь приходило справедливое возмездие в лице советского солдата! Мы от всего сердца радовались этому. Наконец-то осуществилось то, о чем мечтали долгими и трудными фронтовыми дорогами.
Один из дней едва не закончился для меня трагически. Полк форсировал небольшую речушку. Я находился на мосту и пропускал подразделения. Небольшой морозец пощипывал лицо. И вдруг, вместе с перилами, настил рухнул. Проламывая лед, достаю дно. Однако, оттолкнувшись, выскочил из полыньи.
Подбежали товарищи, быстро меня отнесли в рядом стоящий дом, протопили печь, обсушили, дали обмундирование. Крепкое сибирское здоровье не подвело, отделался лишь легким испугом.
В коротких перерывах между боями люди тянулись к газетам, радиоприемникам. Буквально проглатывали сообщения Совинформбюро, с большим вниманием слушали политические информации о завершающемся этапе Висло-Одерской наступательной операций, участниками которой являлись сами.
На всех участках фронта шли ожесточенные бои. Несколько дней кряду части дивизии дрались за города Котлау, Мосвиц, Гроховиц. Противник оборонялся жестко, контратаковал превосходящими силами пехоты и танков. Вновь, как на подступах к Южному Бугу и на Висле, время исчислялось не сутками, а рубежами атак, взятыми населенными пунктами. Отдыхали урывками, пищу принимали на бегу. Полк, как говорят, находился на колесах.
Вскоре бои развернулись на подступах к городу-крепости Глогау. Густонаселенный район с разветвленной сетью шоссейных дорог давал большие преимущества противнику. Фашисты приспособили под оборону подвалы, нижние этажи зданий, имели прекрасную возможность маневра силами и средствами. На угрожающих участках они быстро сосредоточивали мотопехоту, артиллерию, танки.
* * *
В одну из ночей в штаб полка поступил приказ: нам предстояло броском выдвинуться к ушедшим вперед танкистам. Спереди по маршруту движения действовал передовой отряд в составе 2-го батальона капитана Ульянова. Офицер только что донес о встрече с противником. Правда, сквозь помехи в эфире связисты разобрали далеко не все из радиограммы. На запрос связистов продублировать доклад абонент не ответил. Павлюк обернулся ко мне:
- Александр Терентьевич, необходимо выяснить, что происходит у Ульянова. Поезжай в свое бывшее хозяйство, разберись! Возглавь передовой отряд. По расчетам, он находится на рубеже танкистов, свяжись с ними.
Уходя на новую должность, передал батальон капитану Ульянову, недавно прибывшему к нам с должности преподавателя училища. Он оказался офицером трудолюбивым, но пока не имел достаточного опыта.
Проезжая хутор Господский Двор, увидел на обочине дороги танки. Возле головной тридцатьчетверки хлопотал экипаж.
- За чем остановка, ребята?
Танкист в ребристом шлеме почти вплотную подошел к нашим лошадям, окинул меня взглядом:
- Горючее кончилось, ждем заправщика. А вы своих ищете? Так они ушли вперед.
- Как разыскать ваше начальство?
- А что его искать? Оно рядом. Командир корпуса вон в том красном флигеле. - Танкист кивнул на дом из красного кирпича.
Спешился, поспешил к дому. Навстречу мне в хромовом реглане торопливо шел среднего роста мужчина в генеральской фуражке. Я остановился, приложил руку к головному убору, представился.
- Давно ждем вас, товарищ майор, - в ответ приветливо пожал руку комкор. - Фрицы наседают, а у нас с горючим и боеприпасами плохо. Несем потери. Ваш передовой отряд вошел в соприкосновение с противником. Да неудачно, как мне только что доложили, немцы потеснили роты.
Новость, как говорят, не из приятных. Уточнив у генерала рубежи обороны танкистов, поспешил к батальону Ульянова. Километра через два встретил группу наших бойцов. Навстречу мне шагнул высокий сержант с ротным пулеметом за плечами и представился помощником командира взвода.
- Фрицы обошли. Командир взвода погиб. А мы вот...
- Пятки смазываете? - узнал я бывшего пулеметчика 4-й роты по плацдарму. - Братченко где?
- Командир роты с группой бойцов прикрывает отход. Пятая и шестая роты тоже отходят.
Мне вспомнился Господский Двор. Танки по гребню высот вокруг него. Вместе легче будет остановить фашистов.
- Вот что, сержант, веди взвод к Господскому Двору. Он тут недалеко. Развертывайся на его подступах к бою и останавливай всех отходящих. Действуй моим приказом.
Чуть ли не до утра не пришлось слезать с седла. Штаб батальона с пулеметной ротой нашел в небольшой балке. Ульянов охрипшим голосом рассылал офицеров собирать людей. Направил комбата к Господскому Двору для организации обороны. Перед его выходом поинтересовался, как могло произойти, что батальон своевременно не обнаружил противника. Оказалось, что головная походная застава находилась рядом с основными силами. Фашисты воспользовались оплошностью, рассеяли батальон и начали его преследовать. Вышла из строя рация.
Ругать, выговаривать за промах командира и адъютанта старшего батальона не стал. Они и так чувствовали себя, как говорят, не в своей тарелке. Да и не до этого было. Следовало как можно быстрее собрать батальон и остановить врага. В штаб полка послал нарочного с донесением об обстановке, а сам подключился к Ульянову и офицерам-танкистам организовывать оборону.
Гитлеровцы подошли к Господскому Двору на рассвете. Мы встретили их плотным огнем. Танкисты подожгли два фашистских "тигра", стрелки, пулеметчики и минометчики уничтожили около батальона вражеской пехоты. Противник был отброшен.
Командир танкового корпуса поблагодарил нас за выручку. Этот эпизод остался в моей памяти как напоминание о жестком сопротивлении фашистов в те дни, как горький урок ослабления бдительности.
В ходе схватки было захвачено около 60 пленных. Немецкий офицер вдруг снимает часы и предлагает их мне. Я ему в ответ:.
- Выбрось.
"Вот негодяй, - подумал я, - хочет откупиться за свои грехи, тяжкие злодеяния, совершенные на советской земле". Я растоптал часы. Гитлеровец удивленно смотрел на меня. Пленных мы отправили в тыл.
4 февраля полк подошел к пригородам Глогау. Фашисты то в одном, то в другом месте начали контратаковать боевые порядки батальонов. Пришлось временно перейти к обороне. Жестокий бой разгорелся в районе Господского Двора Нейгоф. Немцы навстречу нашим стрелковым ротам бросили танки и бронетранспортеры. Полковая артиллерия еще не подошла. Удар бронированного кулака врага пришлось принять на себя роте противотанковых ружей старшего лейтенанта Николая Шабанова.
Первым встретил врага взвод лейтенанта Якова Тодорова, перехвативший выход из неширокой лощины. Фашистские танки с дальних дистанций открыли интенсивный огонь но обороне петеэровцев. Снаряды кромсали мерзлую землю, невысокий кустарник. Визжали осколки. Сотрясавший воздух грохот тупой болью отдавался в ушах бойцов. Плотный дым скатывался в низину и там оседал. Снег терял первоначальную белизну и, смешиваясь с раздробленной землей, превращался в серое месиво.
В удушливом чаду Тодоров переползал от одной огневой позиции к другой, твердил подчиненным: "Назад - ни шагу! Держаться..."
Расчеты не покидали огневых позиций. С отчаянной решимостью и злостью готовились встретить врага. В просветах разъедающего глаза дыма бойцы видели приближающиеся низкие коробки танков. Наводчики, выбирая наиболее удобное положение, еще и еще раз примерялись, выжидая момент для открытия огня.
Не дрогнули бойцы и тогда, когда многотонные машины, за которыми двигалась пехота, подошли вплотную.
- По смотровым щелям, в борт целься! - прохрипел Тодоров, подползая к правофланговому расчету.
Рядом с огневой позицией зияла дымящаяся широкая воронка. На ее рваном краю, неестественно поджав под живот левую ногу, застыл подносчик. В уголках рта солдата пенилась алая кровь. Уткнулся в снег наводчик, склонив стриженую голову к ложу ружья. Тут же лежала его каска. Тодоров дотронулся до руки солдата, позвал:
- Бурмистренко, Бурмистренко...
Тот не шелохнулся. Лейтенант взял его за плечо и отвалил от ружья. Наводчик был мертв. Тодоров подтянул противотанковое ружье к себе, поставил на сошники. Открыл затвор и вставил в ствол патрон. Делал все спокойно, не торопясь - в холодной ярости.