- Не нужно печалиться, мать.
- Да ить не на свадьбу вас провожаю, под пули. Вы уж там поберегитесь, сынки. Матери, наверное, уже все глаза проплакали.
Я смотрел на эту простую белорусскую женщину, а перед глазами стояла мама. Как она там? Может быть, вот так же утирает слезы? Последнее письмо из Стеклянки, что привольно раскинулась на родной омской земле, получил месяц назад. Мама, Ирина Андреевна, писала, что дома все благополучно. Она никогда не жаловалась и нам, детям, прививала эту хорошую черту. Мама, бывало, любила, скрестив на груди руки, смотреть, как мы вечером возвращаемся с работы. Лицо ее при этом светилось тем большим внутренним светом, от которого легко и радостно становилось на сердце.
- О чем размечтался? - дотронулся до моего плеча Филипп Федорович Заяц.
- О доме вспомнил.
- Это хорошо. Отчий дом забывать нельзя. В нем частица каждого из нас. Да еще и какая частица!
Распрощавшись с хозяйкой, мы вышли на улицу. С северо-запада, охватывая полукругом небо, наплывала бурая туча. Холодный, порывистый ветер гудел в подворотне, срывал последнюю листву с деревьев, гнал пожухлую траву.
- Никак, опять заневзгодило. Дождь будет.
- Бери выше, Алтунин, снег, - обернулся Филипп Федорович.
Из конца в конец хутора разнеслась команда "Смирно!". Заместитель командира, невысокого роста, подтянутый и моложавый майор, доложил майору Зайцу о готовности личного состава и техники к маршу.
- Николай Сергеевич! - окликнул Филипп Федорович начальника штаба Модина. - Когда убыл отряд обеспечения движения?
- Тридцать минут назад, - ответил Модин и, бросив взгляд на циферблат наручных часов, добавил: - По нашим расчетам, главные силы трогаются через пятьдесят.
- Значит, через десять минут выступаем. Николай Афанасьевич, у вас все готово? - обернулся командир полка к майору Кулябину.
- Да, Филипп Федорович, готово.
Обращение командира, его заместителя по политической части, начальника штаба капитана Николая Сергеевича Модина друг с другом и с подчиненными мне нравилось. Тон был спокойным, без нажима на голосовые связки. Потому, наверно, и отсутствовали суета и нервозность у людей. Каждый из них был занят своим делом. Подразделения полка, строго выдерживая расчетное время, начали движение. Лица людей были бодры. На них не лег еще серый, землистый оттенок усталости от марша.
Взводы, роты, батальоны четко и размеренно печатали шаг, шла артиллерия на конной тяге. В этой походной поступи угадывались слаженность и сила людей, спаянных одними заботами, мыслями и одним желанием.
Нелегко оказалось выдержать скорость марша, точно по срокам проследовать через рубежи регулирования. Под ногами чавкал сырой белорусский торфяник, а начавшийся вскоре дождь постепенно перешел в снег. Шинели, ватники, брюки, обувь намокли и мешали движению.
К вечеру снег усилился. В этот день мы ощутили первое дыхание зимы.
С наступлением темноты прошли через небольшой хутор. Окна крестьянских домов были затемнены, местные жители соблюдали меры маскировки. Рядом располагалась наведенная армейскими саперами переправа, к которой сходились десятки фронтовых колонных путей, а неподалеку, на той стороне реки Сож, находилась передовая - и в хуторе действовали законы переднего края. На подходах к реке была налажена комендантская служба.
- Не останавливаться! - то и дело напоминали подразделениям регулировщицы.
Вскоре полк вышел на свое направление. Можно было возвращаться в штаб. Собственно говоря, особого моего вмешательства и не потребовалось. Все было спланировано, предусмотрено, разложено, как говорят, по полочкам, начиная от подъема маршрута на карте и кончая привалами и приемом пищи личным составом. Сказалась подготовка офицеров штаба и лично командира полка майора Зайца.
Случается так: встретишь человека, побудешь с ним всего несколько часов, но он надолго, иногда и на всю жизнь, остается в твоей памяти. С Филиппом Федоровичем Зайцем свели меня фронтовые пути-дороги во время эпизода, о котором уже рассказал выше, да были еще две-три короткие встречи в ходе начавшегося вскоре наступления на западном берегу реки Сож. Он мне запомнился своей быстрой походкой, мгновенной реакцией, прямотой в суждениях.
Филипп Федорович все время был в движении, до всего старался дойти сам.
- Привычка, старший лейтенант, - на одном из привалов признался он мне. - Еще с Халхин-Гола. Где сам проморгаешь, там, как правило, прореха. Да и эта война многому научила.
О себе за весь марш Филипп Федорович Заяц сказал буквально два слова, и то мимоходом, сравнивая природу родной Днепропетровщины со здешними блеклыми красками поздней осени. Лишь спустя некоторое время, когда я прибыл в полк на должность командира батальона, а майор Заяц в это время уже убыл с повышением в соседнюю дивизию, узнал от однополчан, что Филипп Федорович добровольцем пошел в армию. Окончил пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР. За халхин-гольские бои удостоился ордена Красной Звезды. В том же году ему было досрочно присвоено звание старшего лейтенанта. Затем последовало повышение в должности. Перед самой войной он окончил академию.
Великую Отечественную войну встретил в 201-й стрелковой Латышской дивизии на должности начальника оперативного отделения. Испытал горечь отхода, не раз пришлось лежать под бомбежками, водить в контратаки обескровленные батальоны, сдерживая врага до последнего.
Филипп Федорович оборонял подступы к Москве. За умелую организацию боя, личную отвагу при освобождении города Боровска был награжден орденом Красного Знамени. Затем 197-я стрелковая. Бои под Брянском, Унечей. Человек неробкого десятка, он не терялся в трудных ситуациях. Под селом Мокрый Верх гитлеровцы прижали батальоны полка к земле. Личным примером поднял стрелковые цепи и опрокинул врага.
Боевым прошлым, наградами Филипп Федорович старался не выделяться среди окружающих его офицеров. Был скромен и ровен с подчиненными, заботился о них. С подходом полка к реке Сож разослал офицеров штаба по подразделениям, с тем чтобы они проверили обеспечение людей горячей пищей. Маленький штрих из полковой жизни, но говорит он о важном - командирской заботе о людях.
- Поймите, - говорил Филипп Федорович, - личный состав устал, намерзся, да еще и поест всухомятку. Какое тут может быть настроение! На пустой желудок дальше дело не пойдет. И организовать прием пищи нужно в темное время суток. С рассветом много не сделаешь. Не до того будет.
Командир полка как в воду глядел. Мне потом рассказали. Часов в восемь утра появилась "рама"{26}, а спустя полчаса под охраной истребителей пожаловали бомбардировщики. Застучали зенитки, полк открыл по противнику огонь из стрелкового оружия. Тут уж было бы не до еды.
В течение дня налеты вражеской авиации продолжались с интервалами в несколько минут. Не успеют наши пилоты отогнать фашистских стервятников, как те появляются вновь. Однако потерь полк не понес, если не считать убитых лошадей из трофейной команды. И здесь сказалась предусмотрительность командира полка: заранее рассредоточил подразделения.
Таков он был, командир 889-го стрелкового полка майор Филипп Федорович Заяц.
Возвратившись в штаб дивизии, я доложил майору Румянцеву о выполнении задачи. Петр Васильевич был доволен. На мой недоуменный вопрос: какую я принес пользу полку? - заметил:
- Главным образом принесли пользу себе. Посмотрели, как работает штаб, командир. У Зайца многому можно поучиться - толковый, знающий офицер.
Я согласно кивнул.
- Ну вот, а говорил, что напрасно проболтался несколько часов. Я вас туда специально послал. Теперь будет что и с чем сравнивать в других частях.
Приказа о смене передовых частей корпуса, которые в ходе боев на правом берегу реки Сож понесли значительные потери, все еще не поступало. В ожидании прошло несколько дней. В один из них дивизия скрытно сосредоточилась у села Ветка. Теперь до передовой было, как говорят, рукой подать. Отчетливо слышалась не только артиллерийская канонада, но и ружейно-пулеметная перестрелка.
Наконец долгожданный приказ прибыл. В ночь на 20 ноября дивизия на левом берегу Сожа сменила левофланговые части 96-й и правофланговые части 260-й стрелковых дивизий. Смена прошла быстро, без особых осложнений. Передавая районы обороны, командиры сменяемых частей ознакомили нас с системой огня противника, последними данными разведки. Фашисты не проявляли особого беспокойства: видимо, не знали о нашем перемещении.
Остаток ночи и следующий день 889-й и 828-й стрелковые полки, находившиеся в первом эшелоне дивизии, дооборудовали позиции, вели разведку переднего края противника, пополняли боеприпасы. Штабы с получением боевого приказа на наступление готовили документы. Командиры полков, батальонов и рот с офицерами приданных и поддерживающих частей и подразделений проводили рекогносцировочные работы; в этот раз дивизию усилили двумя танковыми, самоходным, артиллерийским полками, несколькими специальными дивизионами и батальонами. Правда, танковые и самоходный полки были изрядно потрепаны в предыдущих боях и насчитывали всего лишь десятка два боевых машин.
Следует сказать и еще об одной немаловажной детали: перегруппировка корпусом сил и средств, частичная передача нам боевых участков других дивизий значительно усилили мощь наших сил на сожском плацдарме.
* * *
Вечером из штаба корпуса прибыл приказ, согласно которому дивизия получила задачу прорвать оборону противника на участке хуторов Новая Жизнь, Золотой, овладеть высотой 144,1, Лопатине, поселком и железнодорожной станцией Костюковка.
По данным разведки, в полосе наступления дивизии гитлеровцы успели создать крупные узлы сопротивления, включающие в себя инженерные сооружения, доты, дзоты, отсечные позиции, сплошные минные поля, сеть проволочных заграждений. Местность благоприятствовала противнику. Оседлав холмы, немцы под перекрестным огнем держали подходы к переднему краю. Поэтому выполнение предстоящей задачи накладывало большую ответственность на организаторов боя.
По инициативе штаба дивизии полковая артиллерия, батарея истребительно-противотанкового дивизиона, частично подразделения артиллерийского полка были приданы стрелковым батальонам. Артиллерию предусматривалось использовать как орудия сопровождения пехоты. Исключение составили две батареи 418 иптад и рота ПТР. Они вошли в противотанковый резерв командира дивизии и заняли огневые позиции на танкоопасном направлении: перекрестке дорог Радуга - Хальч - Калиновка.
В штабе дивизии, полках, батальонах, ротах шла интенсивная подготовка к наступлению. Командиры, политработники в ходе работы с людьми использовали опубликованные в центральных газетах Указы Президиума Верховного Совета СССР "Об учреждении ордена Победы" и "Об учреждении ордена Славы I, II и III степени". В штабе дивизии состоялась политическая информация. Начальник политического отдела подполковник Жеваго, выступая перед нами, сказал:
- Вдумайтесь, товарищи, в само слово - Победа. Оно олицетворяет мечту каждого из нас. Трудными фронтовыми дорогами мы идем к ней. В огне боев теряем товарищей, друзей, близких. Но как бы ни было тяжело, мы - победим. Придем к ней, на радость нашим матерям, отцам, женам, братьям и сестрам, всему советскому народу.
К исходу ночи на 21 ноября дивизия была готова к наступлению. Передовые полки заняли исходное положение, артиллеристы и минометчики основные позиции. Возвратились с передовой саперы майора Константина Сергеевича Лапшина. Они проделывали проходы в проволочных заграждениях и минных полях противника. На счету батальона значились тысячи обезвреженных мин, не считая рытья и оборудования окопов, блиндажей, различного рода укрытий. И все это в темное время суток. Когда же наступал день, хватало работы в тылу: строили проезды, выезды, дороги. Когда бы я ни приехал к ним (ездить же перед наступлением, а чаще всего ходить с различными поручениями пришлось немало), саперы всегда были заняты работой. Комбата Лапшина трудно было застать в штабе. Невысокого роста, степенный, даже до некоторой степени флегматичный, Константин Сергеевич обыкновенно находился с людьми, а значит, там, где личный состав трудился. Спокойно меня выслушивал и не торопясь называл те или иные данные; если же что-то не было готово или в чем-либо он сомневался, просил подождать, называл сроки выполнения. Проверять его было не нужно. У него слова не расходились с делом. Таким он и остался в моей памяти.
Рассвет мы, офицеры оперативного отделения дивизии, встретили на ногах, хотя начальник штаба разрешил нам отдохнуть часок-другой. Не был против этого и наш начальник майор Румянцев. Сам Петр Васильевич продолжал проверять нанесенную на карте обстановку. Глядя на него, мы тоже не прекратили работу. Под утро же в штаб потянулись командиры приданных и поддерживающих подразделений, прибыли офицеры связи - стало и совсем не до сна.
Перед рассветом выпал небольшой снежок, ветер разогнал тучи, а легкий морозец начал схватывать проталины. Мы обрадовались: если погода наладится, то у нашей авиации появится возможность нанести удары по разведанным целям противника и объектам в глубине его обороны. Авиационная поддержка была необходима и с моральной точки зрения. Дело в том, что на этом небольшом плацдарме несколько дней подряд шли ожесточенные бои. Закрепившись, как уже отмечалось, на господствующих над местностью холмах, противник успел подготовить местность в инженерном отношении, создал хорошую огневую систему. К тому же имел возможность маневрировать силами и средствами. Неоднократные попытки дивизий первого эшелона нашего корпуса прорвать оборону немцев успеха не принесли. Между тем командование требовало решительных действий. Понятно почему: перерезав железную дорогу у станции Костюковка, мы лишали фашистов маневра, охватывали с севера Гомель, гарнизон которого продолжал сдерживать продвижение армии.