"Для нас,- вспоминал потом Сергей Васильевич, - незабвенным и знаменательным представлялось то явление, что в кружке московских друзей привольно было коренным русским людям, побывавший здесь уходил с более приподнятым челом..."
Молодежь, сплоченная Островским, написавшим к той поре "Свои люди сочтемся" и ободренным "самим Гоголем", собиралась в кружке для обмена мнений и для развлечений. Там бывали поэт и критик Аполлон Григорьев, знатный исполнитель народных песен и молодой сотрудник "Москвитянина" Филиппов, виртуозный гитарист Стахович, веселый рассказчик артист Садовский, автор уморительных рассказов, притчей, широко уже известный беллетрист Горбунов. В тесном общении с молодой редакцией "Москвитянина" были прекрасный музыкант и композитор Рубинштейн, профессор школы живописи, прославленный иллюстратор творений Гоголя Боклевский, автор знаменитых "Записок мелкотравчатого" Дриянский, уральский казак, написавший ряд очерков о народной, в частности, казачьей жизни, Железнов, поэт Мей и многие-многие другие.
"Мы еще не были заражены современной модной болезнью - ничему не удивляться, воспламенялись энтузиазмом в равной степени, как к красотам природы, так и к людям. Мы видели в них героев. Нам и в голову не приходило смеяться над товарищами и стыдиться самих себя за то, что ходили на Никитский бульвар любоваться, как гулял Гоголь", - писал об этих годах Максимов.
Кружок при журнале "Москвитянин" во многом способствовал воспитанию эстетического вкуса и демократических взглядов молодого студента.
Надежда поступить на филологический факультет все не оставляет Максимова, и в 1852 году он переезжает в Петербург.
Но и здесь удача ему не сопутствовала, а нужда снова загнала слушателем в медико-хирургическую академию. В Петербурге, по протекции московских друзей-литераторов он начинает сотрудничать в "Справочном энциклопедическом словаре", издание которого предпринял Альберт Викентьевич Старчевский и поместил в нем обстоятельный очерк о Владимире Дале. Этот очерк был первым литературным опытом Максимова, увидевшим свет в печати. Первые же беллетристические произведения он напечатал в журнале "Библиотека для чтения" Сенковского, который по существу вел все тот же Старчевский. Литературная карьера и началась у Максимова с очерка "Крестьянские посиделки в Костромской губернии", напечатанном в "Библиотеке для чтения".
Следом пишутся и печатаются очерки об отхожих промыслах, которыми извечно занимались земляки- парфентьевцы, об извозчиках, вожаках медведей. Вот очерк-то о вожаке медведя под названием "Сергач" и был замечен "самим!" И. С. Тургеневым, всегда с добрым чувством следившим за молодыми российскими дарованиями. Он пригласил к себе молодого писателя "из народа", обласкал его, ввел в литературные круги. "Ступайте в народ, внимательно наблюдайте, изучайте его на месте, запасайтесь свежим материалом. У вас хорошие задатки. Дорога перед вами открыта", - напутствовал молодого автора маститый писатель.
Максимов внял словам любимого писателя. Бросив учение в медико-хирургической академии, он летом того же года пешком отправился по Владимирской губернии, прошел по всем местам, где обитали "богомазы" иконописцы, офени - мелкие торговцы, и двинулся дальше, побывал на Волге, в Нижнем Новгороде, на знаменитой ярмарке, и пробрался даже в неведомую глушь Вятской губернии.
Материала, самого разнообразного, - о ярмарке, о деревенских знахарях, скупщиках льна, торговцах грибами, о кудесниках, пастухах, плотниках, пимокатах, ложечниках, отставных солдатах, и прочая, прочая - добыто было много.
Один за другим появляются рассказы Максимова, печатаются в журналах "Сын отечества", "Искра" и других. Читающая публика и критика отмечают новые мотивы народной жизни в творчестве молодого литератора, метко подмеченные черты простонародья. Не искусственно созданные "литератур- ные типы", а живые мужики и бабы, мещане и горожане во плоти и крови ожили под пером Максимова.
"Эти рассказы из народного быта, - писал Пыпин, критик и общественный деятель, - были приветствованы как новая полоса литературных интересов, становящихся тогда (в исходе пятидесятых годов) все более и живыми общественными интересами..." "В его описаниях и рассказах всегда бросается в глаза какая-то родственность с тем народом, среди которого он вращался; этот народ он всегда чувствовал, обладал при этом особенным даром сходиться с ним поближе, внушать к себе в большинстве случаев полное доверие и расположение..." "Этому способствовали и ровный, спокойный характер Максимова, его степенность, деловитость и в особенности удивительная мягкость, доброта, задушевность, простота и ласковое обращение..."
"Никогда я к ним (простолюдинам), - говорил Максимов, - не подлаживался, не подлизывался, не подпускал слащавости - терпеть этого мужик не может..."
Я оттого так подробно цитирую слова современников Максимова и самого писателя, что мы, нынешние русские писатели, как мне кажется, утратили естественные способы обращения с народом, с землею своей, бываем в народе гостями, выступающими, но еще чаще - "генералами на свадьбе".
Вспомнить творческие традиции, опыт писателей прошлого нам совсем нелишне и как раз ко времени.
Впрочем, свойства демократизации, как и самой жизни, имеют весьма причудливые формы и мотивы. Писатель Максимов начинает литературную деятельность и становится известным в весьма тревожное для России время - в разгар Крымской войны, в феврале 1855 года умирает самодержец всея Руси Николай I и передает престол Александру II с весьма несвойственными современным писателям самокритичными словами: "Сдаю тебе свою команду не в порядке".
Государство Российское потрясено войной. После смерти императора даже в придворных кругах требуют крутых перемен. Великий князь Константин Николаевич, генерал-адмирал, председатель Русского географического общества, управляю- щий флотом и морским ведомством на правах министра, возглавляет либеральное направление в правительстве. Война обнажила слабость флота, его отсталую оснащенность по сравнению с англо-французским флотом. Надо было искать виноватых, срочно менять военную систему. По французскому образцу предлагалось зачислять на морскую службу жителей прибрежья. Секретарь Великого князя, редактор "Морского сборника" сын известного мореплавателя А. В. Головнин предложил начать исследование Поморья России и для изучения жизни тамошнего населения привлечь лучших писателей России.
Не было бы счастья, да несчастье помогло! Совсем еще недавно попечитель учебного округа Мусин-Пушкин, ведавший высшей цензурой и считавший лучшим аргументом кулаки, горячо ходатайствовавший о высылке непослушных авторов и редакторов в места как можно поотдаленней, имел в просьбах сих самое горячее одобрение. По делу Петрашевского только что подверглись преследованию более сотни передовых людей России и 21 человек, в том числе Федор Михайлович Достоевский, приговоренные к расстрелу, всемилостивейше были "прощены" и отправлены на каторгу. Даже всеми почитаемый и на всю Европу известный Иван Сергеевич Тургенев успел посидеть в арестантской за строптивость свою...
И вот, как всегда в России, коли припекло, круто меняется отношение к интеллигенции. Еще вчера гонимые и презираемые высшим обществом писатели призываются к спасению Отечества, всячески поощряются в деяниях своих, и "Морской сборник" превращается в одну из главных трибун реформаторов, приобретая характер политического издания. На страницах его появляются статьи и очерки, не имеющие никакого отношения ни к морю, ни к морскому ведомству. Головнин настаивает на том, чтобы известные литераторы России отправлялись "в народ", на побережье, с выгодным содержанием и полными условиями для успешного творческого поиска.
В августе 1855 года великий князь Константин Николаевич обращается к директору департамента морского министерства князю Оболенскому с обстоятельным письмом, в котором содержится просьба о подыскании и привлечении творческих сил на исполнение важного государственного дела. В письме называются известные в то время писатели: Писемский, Потехин. Князь Оболенский обратился с просьбой и к издателям влиятельных журналов: Некрасову, Панаеву, Погодину, Шевыреву. Условия поездки были привлекательными - целый год выплачивалось литератору солидное содержание, полный доступ к губернским морским и этнографическим архивам, свободное передвижение по всем дорогам России.
"То, что еще так недавно считалось преступным и навлекало суровые кары,- писал в ту пору Пыпин, - как мысль об искоренении массы бюрократических злоупотребле- ний, опутавших русскую жизнь, об освобождении крепостного народа, о необходимости школы и так далее, - то стало обычной темой публицистики и общественного мнения. Если прежде искренняя речь о высоком значении народного начала для всей жизни государства, общества была невозможна (в смысле официальной народности она была только канцелярской формулой), или, по крайней мере, должна была закутываться в туманные фразы, то теперь она от частого повторения становилась, наконец, общим местом. Но народное дело все-таки делалось... О народе теперь представилась возможность говорить гораздо яснее, определеннее, правдивее и с достаточной полностью".
А вот что об этом писал Максимов: "Правительство понуждалось в содействии тех общественных деятелей, которым уже давно присвоено было обществом не признанное и не утвержденное правительством звание литераторов, находившихся до той поры в сильном подозрении".
Не правда ли - в России все и всегда идет по единому кругу, и вот мысли и дела конца пятидесятых годов прошлого века явственно перекликаются с мыслями и делами конца нынешнего века, годов восьмидесятых.
Итак, экспедиция, не имевшая, да, кажется, и не имеющая ни в России, ни в мире примера, впоследствии поименованная "литературной", началась.
Островский поехал на Верхнюю Волгу, до Нижнего Новгорода, Потехин - на Среднюю Волгу - от устья Оки и до Саратова; Писемский дальше - до Астрахани; Афанасьев- Чужбинский отправляется по Днестру и Днепру; Михаил Михайлов - поэт и беллетрист, которому суждено будет умереть в страшных рудниках Сибири, в ссылке, - исследует родной Урал; Филиппов - Дон, а самый молодой из литераторов, включенных в экспедицию, двадцатичетырех- летний Максимов, не имевший еще ни одной книги, - едет на Север, к Белому морю.
Хотелось бы приостановить внимание на этом "факте". Ведь в наше время, когда общественность, и не только творческая, не знает, кого именовать "молодым" писателем, в Союз писателей близко не подпускают без двух-трех книг (случаи, когда двух рассказов, напечатанных в литинститутов- ском, почти любительском сборнике, хватило, чтоб принять в Союз писателей Юрия Казакова, - не повторяются давно) факт этот сам по себе поучителен. Кстати, Юрий Казаков не раз бывал в тех же, что и Максимов, краях Беломорья, полюбил их и великолепно о них писал в рассказах и очерках, объединив "поморские" произведения в книге "Северный дневник". Оттуда же вышел ряд известных, ныне здравствующих писателей и критиков: Личутин, Маслов, Бондаренко, Поляков и другие. Но все же стоит обратить внимание и на возраст, и на положение литератора Максимова, которому была доверена столь почетная работа, которую так и подмывает поименовать высокопарно "миссия",
И Сергей Васильевич оправдал доверие, выполнил "миссию" с блеском, несмотря на массу трудностей, на незнакомой ему земле встретившихся, на сопротивление "материала" и свою молодость. Опыт хождения по центру России и характер человека, как уже говорилось в начале этого очерка, простого, незлобивого, обходительного, помогли ему в сложном творческом предприятии, да и сопроводительные бумаги способствовали тому.
Вот одна из них, подписанная управляющим морским министерством Ф. П. Врангелем, - "Вследствие изъявленного желания отправиться по поручению морского министерства обозреть жителей губернии и прибрежья моря, занимающихся рыболовством и судоходством, для составления по этому предмету статей в "Морской сборник", прошу вас обратить при сем особое внимание на: А. - их жилища, их промыслы, с показанием обстоятельств, благоприятствующих и мешающих развитию оных; В. - суда и разные судоходные орудия и средства, ими употребляемые, если возможно, их изображение на рисунке; С. физический их вид и состояние; Д. - преимущественно их нравы и обычаи, привычки и все особенности, резко отличающие их от прочих обитателей той же страны, как в нравственности, так и в промышленном отношении; а равно и в речи, поговорках и поверьях..."
"Морское начальство, не желая стеснять таланта, вполне предоставляет вам излагать ваше путешествие и результаты исследований в той форме и в тех размерах, которые вам покажутся наиболее удобными, ожидая от вашего пера произведения его достойного, как по содержанию и изложению, так и по объему".
Мое внимание невольно привлекли эти заключительные слова наставления морского российского начальства, которым, признаюсь, я с большой охотой последовал бы в своей творческой молодости. В ту пору охотно и со всех сторон пичкали речами о светлом будущем, подвергали сомнению слова "правда", "искренность" в литературе, говорили, что не всякая правда нужна народу, учили отличать идейное от неидейного, положительное от отрицательного, отечески советовали отражать борьбу хорошего с лучшим и отдавать предпочтение второму, потому как все остальное идет к нам от буржуазной идеологии, от пережитков прошлого и мешает наступательной поступи передового в мире общества к идеалам и неслыханным достижениям как в области хозяйской, так и сфере нравственности.
Молодой писатель Максимов получает, кроме наставитель- ной бумаги, рекомендательные письма к архангельским губернским властям, денежное содержание, и за пять дней по малонаселенным, полубездорожным местам покрывает тысячекилометровый путь из Петербурга до Архангельска - скорее, скорее работать! Молодость, крепкое в ту пору здоровье, талант жаждут деятельности во имя и на пользу Отечества, взыскующего после длительного духовного застоя и тяжкого поражения в Крымской войне здравой мысли, полезных деяний и обновления жизни.
Половину зимы молодой писатель занимается в архангельских архивах (в то время в состав нынешних Архангельской и Мурманской областей входила часть Коми АССР и Карельской АССР), много материалов скопилось в газетах и рукописях, в сведениях, присылаемых чиновниками, учителями, священниками, но книг, посвященных этому краю, написано было еще мало, так что в предстоящей работе над книгой о Севере Максимову надо было выработать свои правила, свою систему "отбора информации", как ныне принято говорить, но более всего полагаться на свои наблюдения и память, очень цепкую и глубокую.
Лед на реках сошел, потеплело, подсохло, и молодой писатель отправился в путь по Беломорью, где как, где на чем, от селения к селению.
Указ губернского правления, разосланный по уездам, о всяческом содействии уполномоченному морского министерства имел совсем не те последствия, на которые рассчитывали авторы его и сам путешественник. Его принимали с почтением, но и с большой осторожностью, как ревизора или фискала, боясь откровенностей, столь необходимых в общении в народом. Особенно скрытны были старообрядцы - значительная часть населения Беломорья.
Но по свидетельствам современников, Максимов никогда не позволял себе исполнять работу спустя рукава, и, имея уже опыт общения с народом, совсем не похожий по внешности на писателя, к тому же с бородой, где хитростью, где своим неиссякаемым обаянием, чуждый заносчивости, фарисейства, хвастовства, необычайно живой и остроумный собеседник, Максимов находит пути в дома и сердца уединенного и к его удивлению довольно грамотного, но суеверного народа. Цивилизованность и грамотность поморов, чувство красоты и воли, своеобразный и богатый язык - все-все это обогащало наблюдения молодого литератора, наполняло новизной мысли.
Набрав разгон, уже по своей воле и охоте, Максимов проехал по Белому морю до Ледовитого океана, побывал в тогдашней Лапландии, на Соловецких островах и добрался аж до реки Печоры, потратив на это путешествие четыре месяца, а на все предприятие - целый год.
Книга, им написанная, так и называется просто, доходчиво и объемно: "Год на Севере".
Появившаяся в 1859 году, она имела большой успех. Ее читали нарасхват, Максимов становится популярным писателем. Русское географическое общество удостоило книгу "Год на Севере" Малой золотой медали, все прогрессивные журналы высоко оценили ее. Великий князь Константин Николаевич, пригласив Максимова к себе на завтрак, подробно расспрашивал его о путешествии, и результатом этого завтрака и разговора явилось новое поручение писателю поездка на Дальний Восток для исследования только что присоединенного к великой державе Амура, способы колонизации которого вызвали резкую полемику в печати.
Результатом же поездки на Амур явилась книга Максимова "На Востоке. Поездка на Амур". Кроме того, в конце пятидесятых начале шестидесятых годов им написаны очерки "В дороге", "Чайная торговля", "О народной грамотности" "Сказание о сидении донских казаков в Азове", "Авраамов монастырь в городке Чухлома" и многие другие.
Некоторые очерки Максимова напечатаны в журнале "Искра", редактором которого был его друг Василий Курочкин - поэт, переводчик стихов Беранже, прошедший тяжкую дорогу российского литератора и много сделавший для отечественной словесности - и своим пером, и деятельностью на посту редактора популярного в ту пору журнала.
К началу шестидесятых годов относятся статьи и рассказы Максимова из истории русского раскола: "История о взятии Соловецкого монастыря", "Два послания протопопа Аввакума", "Житие старца Корнилия", "Патриарх Никон".
Работоспособность молодого писателя, жадность деятельности, любознательность, творческая страсть и неудержимая тяга к путешествиям и изучению отечества своего - поистине редкостны, и послужить бы им примером для нынешних, малоподвижных, нелюбопытных литераторов российских. Ему пора возвращаться с Востока домой с кучей материалов, наблюдений и впечатлений, но он принимает предложение обследовать тюрьмы, каторги и быт ссыльнопоселенцев в Сибири. Поручение сложное, объемное, одному человку почти непосильное, однако Максимов блестяще справляется с задачей, собирает огромный материал и пишет книгу "Тюрьма и ссыльные", которая хотя и была строго документальная, без обобщений и умышленных добавлений "от себя", показалась, тем не менее, опасной для опубликования, и морское министерство опубликовало ее "секретно" и очень малым тиражом. И в журналах щепетильный материал тоже не проходил. И только спустя годы появляются обстоятельные описания "мест отдаленных", рассказы о "Мертвом доме".
Писатель, широко уже известный читающей публике, поедет еще на Урал и на Каспийское море. Затем он объедет Белоруссию, часть Литвы, Псковскую, Смоленскую, Виленскую, Гродненскую губернии, и, обогатившись новыми наблюдени- ями, создаст новые произведения.
Тем временем изменилось направление "Морского сборника". Новый его редактор исключил вообще литературный отдел из этого издания. И Максимов принужден стучаться в двери "Отечественных записок", в "Дело", в "Семью и школу".
Какое-то время Максимов редактировал книжки для народного чтения, занимался делом, совершенно новым в России и трудным. Он и сам написал для этого издания, предпринятого министерством просвещения, до двух десятков книжек: "Край крещеного света", "Святые места русской земли", "Степи", "Дремучие леса" и другие, очень дорожил ими и некоторые из них неоднократно переиздавал.
Постепенно Максимов утрачивает рвение к скитальчеству, да и здоровье его к сорока годам уже заметно было подорвано дорожными лишениями и неудобствами, а громадный собранный материал требовал оседлой, усидчивой работы.
С 1866 года в "Вестнике Европы" печатаются его статьи и очерки о "Стране изгнания" - Сибири, о каторге, о деле петрашевцев, творчески освоены, изучены им записки декабристов. Бдительная цензура корнала и "кастрировала" произведения Максимова, но и в урезанном виде они вызывали огромное любопытство в обществе, читались с захватывающим интересом.
В 1871 году появляется труд Максимова в трех томах под названием "Сибирь и каторга", имеющий бесценное историческое значение. Написанная талантливо, являя собой не только социальное значение, "Сибирь и каторга" поведала о муках и страданиях пламенных борцов государства российского, жаждущих коренного обновления жизни своей родины и в большинстве своем павших в борьбе за лучшую долю.
"Слова и иллюзии гибнут, факты остаются", - сказал молодой и талантливый критик Писарев. Вот почему труд Максимова, которым он и сам гордился, не забыт до сих пор и служит верно и неизменно историкам, исследователям, да и читателям, пусть и неширокого круга.
И все-таки, несмотря на широкую известность, беспрерывное печатание статей, очерков в газетах и журналах, застенчивый до удивления и скромный писатель не может свести концы с концами и содержать свою довольно уже большую семью на свои гонорары. Он ищет службу, чтобы иметь постоянный твердый заработок, и по протекции своих литературных друзей становится редактором "Ведомостей Санкт-Петербургского градоначальства", где и прослужил тридцать лет, не зная ни дня, ни ночи, и постепенно, помимо "модной" болезни интеллигенции той поры - чахотки, заболевает и чисто русским, злым недугом - пьет горькую.