Всякое приходилось видеть, но такого Тамара еще не видела. Самолет Иванова развалился пополам. Две части его, словно две глыбы, мелькнули среди разрывов и вскоре пропали, скрылись на фоне земли. Потом, уже после полета, Тамара поразилась тому, что она даже не растерялась. А ведь на глазах погиб человек, близкий товарищ, командир эскадрильи. Мозг, будто машина, бесстрастно отметил: "Завтра надо будет приехать сюда. Сегодня же нужно сделать все, чтобы помочь наземным войскам выбить фашистов из этого опорного пункта. Затем Иванов и привел свою группу". В душе закипает лютая ненависть к врагу. Тамара жмет на кнопку радиосвязи.
- Командир погиб! Принимаю командование. Продолжать штурмовку!
Они сделали девять заходов. Много ли это? Много. Очень много. Тем более, что перед ними не стояла задача продержаться как можно дольше над целью. Эту задачу они поставили сами себе. И прежде всего Тамара. "Экономьте боеприпасы", - сказала она в эфир, и летчики поняли так, как и следует: каждая бомба, каждый реактивный снаряд, пушечный залп должен пойти только в цель, только на поражение.
Методично летчики делали заход за заходом, скрупулезно, оценивающе выбирали объекты, тщательно прицеливались и только тогда, когда были уверены, что бомба или снаряд пойдет куда следует, нажимали на кнопку электросброса или боевую гашетку. Тамара била спокойно, хладнокровно, расчетливо. И всегда, когда нажимала на кнопку, говорила сама себе: "За Василия!.. За командира!.."
Волю слезам она дала лишь на земле, на самолетной стоянке.
Огневые точки опорного пункта противника штурмовики буквально сровняли с землей, и наша пехота, поднявшись, быстро продвинулась вперед, освободила местность, где геройски погиб капитан Иванов. На розыск упавшей машины приехали командир полка, Константинова и еще несколько офицеров. Тамара быстро нашла место падения.
Передняя часть самолета вместе с кабиной летчика ушла глубоко в землю, задняя, со стрелком, была на поверхности. Пилота пришлось откапывать, и Тамара работала вместе со всеми. И когда рыли могилу, тоже трудилась вместе со всеми. Они вместе летали с Ивановым и вместе его хоронят. И не окажись на руке Иванова перстня, так бы никто и не вспомнил, что Тамара все-таки женщина. Зеленцов нагнулся, осторожно, словно боясь потревожить погибшего, снял блеснувший на солнце перстень и отдал Тамаре:
- Память... Береги.
Вскоре Тамару вызвал полковник Хатминский. "Зачем?"- спросила она Зеленцова, прежде чем пойти к командиру дивизии.
- Там узнаешь, - уклончиво сказал подполковник.
И Тамара узнала. Разговор шел о Верочке. Тамара догадывалась, что такой разговор рано или поздно будет. И ждала его каждый раз, когда погибал кто-то из летчиков. А погибали не так уж и редко. Еще чаще приходили домой на таких самолетах, что ремонтировать их просто не имело смысла. На таком однажды вернулся Лева Обелов. И Тамара приходила на избитой машине. С изрешеченными крыльями. С разбитым хвостовым оперением. С поврежденной маслосистемой. Последний раз - это было несколько дней назад - она добралась до дома лишь благодаря Мукосеевой, которая умело отбила атаки "мессеров".
Поврежденные в боях самолеты - обычное дело, но командир полка, обходя машину Тамары, задумчиво хмурился, качал головой, молча ушел со стоянки. И Тамара однажды вдруг поняла, что его так тревожит.
- Не беспокойтесь, товарищ командир, - сказала Тамара, - со мной ничего не случится.- И пошутила: - Я заговоренная.
Он шутку не принял, усмехнулся горько. Наверное, вспомнил всех, кто остался на поле битвы. Как их много осталось... Спросил прямо в упор:
- Что будет с дочкой, если погибнешь?
- Я об этом не думала, - ответила Тамара и, поняв, что отвечает не так, как надо, пояснила: - Не о том, что будет с дочкой, а о том, что погибну.
Она и в самом деле не думала, старалась не думать об этом. И, наверное, никто об этом часто не вспоминал. Ни Мишуткин, ни Шахов, ни Паников... Чаще думают о другом. Вот Иванов, например, после войны хотел пойти в военную академию. "И все время буду летать, - говорил он.- До старости". Разве он мог мечтать, если бы постоянно ожидал, что вот-вот его собьют?
Когда началась война, Петр Гонтаренко служил в полку истребителей. В сорок втором году он был уже старшим техником эскадрильи. Следующая должность - инженер полка. А Гонтаренко хотел стать летчиком, хотел воевать, лично бить врага. Добился, чтобы его послали на переучивание. Освоив Ил-2, прибыл в 566-й авиаполк, в эскадрилью Мачнева, пошел в первый боевой вылет. Зенитный снаряд поразил его самолет, отсек руль поворота, разворотил бензиновый бак, вывел из строя мотор. Вынужденная посадка, вернее, падение, затем госпиталь, и Гонтаренко больше не летчик. Разве он думал о том, что первый его вылет станет последним? Не думал, конечно, надеялся, что будет летать до победы.
И летчик этого полка Синяков, направивший подбитый самолет на танки противника, тоже не думал о том, что этот его вылет станет последним. И Таранчиев, бросивший свой горящий самолет на бронепоезд врага, тоже об этом не думал.
- Ты права, - говорил Зеленцов.- Я тоже, идя на боевое задание, думаю только о том, как его лучше выполнить. Но никто из нас, и я в том числе, не застрахован... Не будем кидаться в крайность, возьмем, как говорится, менее тяжкий случай - ты ранена, у тебя нет возможности сообщить об этом в полк. Проходит день, второй, третий... Неделя.
- Бывает, - подтверждает Тамара.- Гонтаренко, летчик полка Домущея, возвратился через три месяца.
- Тамара! Пойми ты меня, представь себя на моем месте, - убеждал ее Зеленцов, - Гонтаренко один как перст, а у тебя ребенок, пятилетняя дочь. Она уже все понимает. Что с ней будет, если ты не вернешься и не сможешь о себе сообщить хотя бы несколько дней? И как себя будут чувствовать летчики, глядя на нее? И что они скажут, если я, ничего не узнав о тебе, отправлю ее в Калинин? Что подумают? Похоронил заживо, вот что они подумают...
Ни до чего они не договорились.
- Я спокойна только тогда, когда дочка со мной, - сказала Тамара.
Командир промолчал, хотя ему очень хотелось сказать, что он успокоится только тогда, когда Верочка будет в Калинине. Подумал только, но не сказал, постеснялся. Ведь Тамара в полк не просилась, он сам предложил. Еще тогда пошутил: "Беру тебя вместе с Верочкой". А теперь она вроде бы лишняя, вроде мешает. "А Домущею не мешала, - может подумать Тамара, - Домущей человек хороший, а он, Зеленцов, сухарь".
И вот Тамара в штабе дивизии. Ее встречает полковник Федор Хатминский. Тамаре нравится этот худощавый, подтянутый человек. И внешне он красив темноволосый, смуглый, с хорошей улыбкой. И внутренне - справедливый, внимательный, добрый. Вся дивизия любит его. И как человека, и как летчика. Вообще-то, командиру такого высокого ранга не только не обязательно ходить на боевое задание, но и не положено, а он ходит, откровенно предпочитает кабину штурмовика тишине штабной обстановки.
- Вы знаете, Тамара, зачем я вас пригласил? - спрашивает Хатминский, и это "пригласил" вместо "вызвал" и "Тамара" вместо "Константинова" тоже говорит о его человеческих качествах, о его такте, уважительности.
- Догадываюсь, товарищ полковник, - отвечает Тамара.
Уклоняясь от прямого ответа, она еще надеется, что разговор с командиром дивизии не будет иметь отношения к разговору с командиром полка, не будет его продолжением. Однако надежда напрасна.
- У меня есть семья, - говорит Хатминский, - жена и двое детей, две девочки. Они живут в Ленинграде. Давайте отправим к ним Верочку. Не беспокойтесь, ей там будет неплохо.
Тамара молчит, она не знает, что говорить, не знает, что делать. Предложение так неожиданно и так необычно. Но она уже понимает главное: Верочку надо отправить.
- Ей там будет неплохо, - повторяет комдив.- Больше того - ее уже ждут. Я списался с женой, договорился, нужно только ваше согласие.
- Спасибо, товарищ полковник, большое спасибо, - благодарит Тамара.Но я не могу этого сделать, не могу обременять вас, вашу семью.
Тамаре уже понятно, что Верочку надо отправить, что она забота для всех, для командира полка и дивизии, для эскадрильи, что она, хочешь не хочешь, помеха в делах. Тамара поняла это еще в разговоре с командиром полка, теперь же, беседуя с командиром дивизии, убедилась, что это действительно так.
- Да что вы, Тамара, - убеждает ее Хатминский, - не велика разница двое детей или трое...
- Нет, товарищ полковник, дело не в том, двое их или трое. Посторонний, не свой ребенок в семье, - это и лишнее беспокойство, это и большая ответственность. Но дело не только в этом. Представьте, я не вернулась с задания. Каково будет моей матери, если после похоронки она получит и Верочку... Лучше, если Верочка будет при ней. Иначе она не переживет горя. Спасибо, товарищ полковник, и вам, и вашей жене, но я не могу принять предложение. Я отвезу Верочку к матери. Трудно мне без нее, неспокойно, но тут уж ничего не поделаешь. Нужно - значит нужно.
Летчики ушли на задание, а Тамара осталась на земле. Она улетает сегодня домой. А пока сидит на КП с Зеленцовым. Он говорит, что фашисты перешли к новой тактике. Раньше старались увеличить счет лично сбитых машин, поэтому охотились за отставшими, добивали подбитых. Теперь охотятся за ведущими, стараются максимально уменьшить число наших командных кадров, ибо от них зависит успех боевого задания. Зеленцов помолчал, подумал и добавил: "Учти, ты ведь тоже ведущая. Будь осторожна".
И вот Тамара в Калинине. Держа Верочку за руку, идет по родному городу, по улицам, на которых прошло ее детство, по которым гуляли втроем: она, Василий и Верочка. Василий держал ее на руках, а Тамара шла рядом, любовалась обоими - и дочкой, и мужем. Нет Василия, неузнаваем город после фашистов: разбитые дома, почерневшие от дыма улицы.
Вот и дом. Как радостно и тревожно на душе.
Навстречу, улыбаясь, спешит мать.
- Тамара! Верочка! Господи, думала, мы и не свидимся...
Хорошо побыть дома с матерью, дочкой, сестренкой, но в полку ожидали дела, и Тамара в Калинине задержалась недолго, через несколько дней возвратилась в родную часть. На вопрос: "Как, братцы, дела? Что нового?" услышала:
- Погиб командир полка. Сбили во время штурмовки.
Тамара схватилась за голову...
Над Восточной Пруссией
Наступление 3-го Белорусского фронта началось 13 января. Прорыв вражеской обороны проходил медленно. Противник, ожидая наступления советских войск, уплотнил свои боевые порядки, повысил боеготовность, принял ряд мер для срыва наступления. Не способствовала и погода: летчики, прижатые к своим аэродромам низкой облачностью и туманами, не могли по-настоящему помочь войскам фронта. Прорвать оборону удалось лишь 18 января. Через неделю, 26 января, наши войска вышли к Балтийскому морю.
В это время командиром эскадрильи, в которой служила Константинова, стал Лев Захаров - грамотный и отважный летчик. И вот шестерка штурмовиков во главе с капитаном Захаровым идет на задание. Боевой порядок - правый пеленг.
Рядом с ведущим идет Константинова, заместитель комэска. Так ходила в бой с Ивановым, а заслужила это почетное место еще в эскадрилье Мачнева. Но Мачнев не сразу приблизил ее к себе, не сразу дал ей это почетное место. Только после того, как убедился, что она отлично бомбит, точно стреляет, умеет четко держаться в строю и что она надежный товарищ. Он наблюдал за ней постоянно, с первого дня, с первого совместного вылета и ни разу не видел, чтобы она замешкалась, допустила ошибку, оказавшись в зоне огня зениток, чтобы она заметалась и дрогнула в бою с истребителями, хотя бывало, что создавались труднейшие условия.
- А ты, как я замечаю, неплохо воюешь, - похвалил ее однажды Мачнев.Очень неплохо.