Пятый полк приземлился на своем аэродроме на тридцать минут позже остальных авиачастей. К этому времени на аэродром прибыл командующий ВВС флота генерал-лейтенант авиации В. В. Ермаченков. Тепло поздравил он командира дивизии с успешным выполнением ответственной и сложной боевой задачи.
В начале сентября 1943 года мы с Токаревым тепло встретили у себя старого знакомого по Балтике - полковника Ш. Б. Бедзинашвили. Читатель помнит, что он перед войной сменил Н. А. Токарева на посту командира 1-го минно-торпедного авиационного полка, а затем, как опытный авиационный специалист, был отозван на один из авиационных заводов. И вот Шио Бедзинович снова с нами, назначен заместителем командира 36-го минно-торпедного авиационного полка Героя Советского Союза А. Я. Ефремова.
С огромным рвением, присущим его темпераментной натуре, Шио Бедзинович включился в боевую работу. После нескольких тренировочных полетов с торпедой он доложил командиру полка, что готов выполнить любую задачу. Случай вскоре подвернулся. 28 сентября предстояло внезапными торпедными ударами с малой высоты потопить боевые корабли противника в военно-морской базе Констанца. Ведущим группы торпедоносцев назначили полковника Ш. Б. Бедзинашвили.
Накануне он весь день тщательно готовился к этому ответственному полету. Под вечер зашел в штаб дивизии и прямо ко мне:
- А не слетать ли нам вдвоем на Констанцу? По старой памяти, Петр Ильич.
Я хорошо понимал Шио Бедзиновича. Ему, конечно, нелегко придется в столь сложном полете после дли тельного перерыва в боевых действиях, и успех во мнгом будет зависеть от опытного ведущего штурмана. Потому я с готовностью ответил:
- Буду рад, Шио Бедзинович, быть рядом с вами. Я тут же начал готовиться к полету, надеясь, что мое решение не встретит возражений со стороны командира дивизии.
Боевой вылет назначили на 8 утра, и мы условились с Шио Бедзиновичем встретиться в 6 утра в столовой управления дивизии.
Уже заканчивался завтрак, когда в столовую зашел полковник Токарев.
- Вот вы где, Петр Ильич, - заговорил он прямо от двери. - А я ищу вас. Поторапливайтесь. Нам с вами лететь в Бердянск по вызову генерал-полковника Жаворонкова.
Так рухнул мой план полета на Констанцу с полковником Бедзинашвили. Командир дивизии не решился нарушить распоряжение вышестоящего начальства, на мою просьбу - разрешить слетать на Констанцу - ответил категорично:
- Садитесь со мной в машину - и на аэродром. Мы обнялись с Шио Бедзиновичем, и я почувствовал, как он расстроен этой неожиданной переменой.
Будучи в Бердянске, мы с Токаревым в конце дня узнали, что из группы торпедоносцев, летавших на Констанцу, два не вернулись обратно, и среди них - самолет, на котором летел Шио Бедзинович Бедзинашвили - мой давний, прекрасный боевой товарищ. Память о нем свежа до сих пор.
К концу 1943 года под ударами советских войск немецко-фашистские захватчики оставляли один за другим свои оборонительные рубежи на юге и с боями отходили на запад. Теперь Крым, занятый противником, был блокирован со стороны Перекопского перешейка войсками 4-го Украинского фронта. Снабжение и поддержку своей крымской группировки фашистское командование стало осуществлять только по морю и воздуху. Интенсивность морских перевозок в Крым из портов Румынии и Болгарии значительно возросла. В связи с этим боевая деятельность авиации Черноморского флота с каждым днем приобретала все более важное значение.
Командование Черноморским флотом принимало срочные меры к тому, чтобы приблизить базирование корабельных и авиационных частей к наиболее вероятным районам боевых действий на море. 2-я гвардейская минно-торпедная авиационная дивизия частью сил была перебазирована на полевой аэродром Скадовск. Таким образом, образовалась скадовская авиационная группа, состоящая из торпедоносной, бомбардировочной и истребительной авиации. Довольно близкое ее базирование от морских коммуникаций, ведущих в Крым от военно-морских баз Румынии и Болгарии, дало возможность надежно контролировать переходы конвоев, отдельных транспортов противника и наносить по ним сосредоточенные торпедно-бомбовые удары. Противник нес значительные потери.
В Скадовске разместилась и морская база, куда перебазировались торпедные катера, которыми командовал капитан 2-го ранга В. Т. Проценко. А на аэродром Скадовск был перебазирован 23-й отдельный штурмовой авиаполк ВВС флота. В оперативном отношении он находился в подчинении гвардии полковника Токарева. Теперь Н. А. Токарев возглавлял мощную авиационную группу, и она в боевых операциях на море взаимодействовала с торпедными катерами и подводными лодками.
В этот напряженный период боевых действий Николаю Александровичу Токареву было присвоено звание генерал-майора авиации. 30 января 1944 года командующий флотом лично вручил ему генеральские погоны, но в этот день Токарев не успел прикрепить их к своему обмундированию. А следующий день оказался роковым и последним днем в его жизни.
31 января один из полков авиагруппы осуществлял бомбовый удар по противнику в открытом море. Сброшенные бомбы не причинили существенного вреда вражескому конвою, поставленную боевую задачу нельзя было считать выполненной. Николай Александрович, как всегда, близко к сердцу воспринял неудачу. Принял решение - повторить боевой вылет.
Медлить было нельзя. Расчетные данные говорили, что вражеский конвой в скором времени втянется в порт Евпатория. А там - малые глубины, не позволяющие применять авиационные торпеды. Противника нужно во что бы то ни стало перехватить в море. А для этого не позже как через час надо вылетать.
Токарев так и сказал командиру 36-го МТАП: - Даю час на подготовку торпедоносцев к вылету. - И при этом добавил: - Группу самолетов поведу.
Спустя полчаса после этого разговора Николай Александрович уже прибыл на аэродром. Однако доклад командира полка оказался неутешительным. В готовности к вылету пока только два торпедоносца. На подготовку остальных восемнадцати уйдет не менее часа.
Взвесив обстоятельства, Токарев решил атаковать противника двумя торпедоносцами. Приказал начальнику штаба срочно вызвать меня для полета.
Я в это время находился на соседнем аэродроме, в 23-м штурмовом полку, где готовился бомбо-штурмовой удар по катерам противника в море. Расстояние между аэродромами, на которых находились командир дивизии и я, ведущий штурман, невелико - 15-20 минут хода автомашины. Но грунтовая дорога оказалась размытой дождями и местами сильно разбита гусеничными машинами. Как ни старался шофер грузовика выжимать скорость, мы еле двигались. А в полукилометре от аэродрома у грузовика лопнул баллон. В отчаянии я пошел пешком по вязкой дорожной грязи, еле выдергивая ноги. Наконец граница аэродрома. И тут вижу взлет двух торпедоносцев и восьми истребителей прикрытия. Но один из торпедоносцев, сделав круг над аэродромом, вновь приземлился, а второй в сопровождении восьмерки истребителей устремился в морскую даль.
Что бы это могло быть? На аэродроме все прояснилось. Тщетно прождав с полчаса, Токарев, чтобы не упустить время, поднял в воздух два торпедоносца. Но и двойки не получилось. Один из самолетов из-за неисправности тут же опустился на аэродром. И получилась, невероятная картина: на морскую цель вылетел лишь один торпедоносец Н. А. Токарева в сопровождении восьмерки "аэрокобр".
Находившимся на аэродроме стало не по себе. Всех охватило чувство тревоги за командира дивизии. Конечно, Николай Александрович не упустит возможности потопить вражеский транспорт. Но ведь весь зенитный огонь противника будет нацелен на единственный наш торпедоносец.
Так оно и случилось.
Генерал-майор Токарев обнаружил конвой противника на подходе к Евпатории. И сразу же оказался в зоне плотного зенитного огня. Кроме орудий конвоя, по нашему торпедоносцу яростно вела огонь береговая зенитная артиллерия - ведь берег был рядом.
Но не таков Токарев, чтобы уклониться от цели. Он прорывается через заслоны зенитного огня и с высоты 40 метров, с дистанции 600 сбрасывает торпеду. Она пошла на транспорт. А раз пошла, то и поразила цель - ведь Токарев не знал промахов.
Сотни снарядов выпустили гитлеровцы по уходящему от цели воздушному торпедоносцу. Один из них попал в самолет, и он загорелся. Пилот получил серьезное ранение. Но, несмотря ни на что, Токарев дотянул до земли и посадил горящую машину в поле.
Теперь бы выпрыгнуть из кабины. Но куда? Поле, как и вся крымская земля, еще заняты вражескими войсками. Что ждет советского генерала, если он выпрыгнет? Позорный фашистский плен. Нет, этому не бывать! И Токарев остается в горящем торпедоносце. Прошло совсем немного времени. Советские войска освободили Евпаторию. В тот же день мы вместе с заместителем командира дивизии гвардии майором Г. П. Поплавским прилетели на Евпаторийский аэродром. В его окрестностях расспрашиваем местных жителей. Многим встречным задаем один и тот же вопрос:
- Кто видел 31 января приземление горящего самолета?
- Я видел, - наконец, отозвался один из старожилов.
Мы посадили старика в машину и по дороге услышали от него:
"Сам я - рыбак. За этим своим занятием я и заметил, как на низкой высоте пронесся горящий самолет и приземлился невдалеке отсюда - прямо в поле. Дождавшись ночи, я тайком от немцев пробрался к тому месту. Подошел к обгоревшему самолету. Попытался открыть дверцу - не поддается. Походил вокруг и натолкнулся на лопату, кем-то забытую в поле. С помощью этой лопаты открыл колпак кабины самолета. В кабине - обгоревший труп. Я вытащил его и захоронил рядом с машиной. Сейчас увидите: небольшой холмик, и на нем звездочка из блестящей жести. Я ее вырезал складным ножом, который всегда ношу в кармане. Да "вот он, мой рыбацкий ножик..."
Через несколько минут мы, склонив головй, стояли над могильным холмиком в пяти метрах от самолета. Сам самолет в основном был цел. Сгорела гондола правого двигателя, обгорела обшивка кабин летчика и штурмана.
Командование ВВС Черноморского флота организовало перезахоронение тела Николая Александровича Токарева в городском парке Евпатории. А когда вышло постановление Совета Министров СССР о сооружении памятника Герою Советского Союза гвардии генерал-майору авиации Н. А. Токареву, его останки были погребены на Театральной площади города. Над этой могилой и высится бронзовая фигура легендарного морского летчика, устремившего смелый взгляд в синеву мирного неба и в бескрайние морские просторы.
На севастопольских трассах
Гибель Н. А. Токарева острой болью отозвалась в сердцах авиаторов. В командование дивизией временно вступил гвардии майор Г. П. Поплавский - до того заместитель командира соединения. Опытный летчик, прошедший путь командира эскадрильи, полка. Но практики ночных полетов имел недостаточно. Обычно когда он предлагал себя на выполнение ночного задания либо на полет в сложных метеоусловиях, Токарев тактично замечал: "Повремени, Георгий Павлович. Потренируйся в учебных полетах".
Теперь же Поплавский сам решал, кому возглавить ночной полет.
Вечером 15 марта 1944 года он объявил мне:
- Ночью пятый полк летит на минные постановки в район Констанцы. Готовьтесь, Петр Ильич, вместе с полком полетим и мы.
Я, как обычно, первым делом ознакомился с метеосводками. Они предвещали, в общем, неплохую погоду. Над сушей безоблачно, легкая дымка, видимость 4-6 километров. В море же - густая дымка.
Избрали маршрут вдоль береговой черты - на Одессу и далее - на Констанцу. Без особых трудностей дошли до заданного квадрата, преодолели зенитный огонь противника и сбросили мину.
На возвращение обратно я выдал командиру тот же маршрут, которым шли к цели. Поплавский возразил:
- Летим морем. Дымка небольшая, не станет помехой.
- Дымка над морем густая. Придется не меньше часа лететь вслепую, по приборам, - пытаюсь я разубедить командира.
- Ничего, справлюсь с пилотированием, - уверенно отвечает Поплавский.
Чем дальше мы удаляемся в море, тем сложнее становится полет. Густая дымка закрыла горизонт. Внизу не видно воды. А вверху, как в молоке, бледно мерцают звезды.
Я предлагаю командиру вернуться к берегу и лететь вдоль него. Поплавский не соглашается. Тогда я в своей кабине вставил ручку управления самолетом в положение для пилотирования - на случай, если придется помогать пилоту. И это не заставило себя долго ждать. Самолет, со скольжением набирая скорость, стал терять высоту. Я понял: мы падаем. Что делать? Было бы бессмысленно в такую минуту напуститься с упреками на летчика. Как можно спокойнее я сказал: