Наши дни
Юная Дэй оказалась стройной, почти высокой девушкой; она вошла — и я увидела практически свое лицо. У нее были наши волосы, перекрашенные в каштановый цвет, — у корней пробивалась рыжина, так же как у меня еще несколько дней назад. Ростом она, скорее всего, пошла в Диондру, но лицо было абсолютно нашим — моим, Бена и маминым. Она некоторое время бесцеремонно на меня таращилась, потом покачала головой.
— Извините, — сказала она и покраснела. Кожа у нее была покрыта нашими фамильными веснушками. — Я и представить не могла… то есть, конечно, можно предположить, что мы похожи, но так… Надо же! — Она взглянула на мать, снова на меня, на мои руки, на свои руки, на место, где у меня недостает пальца. — Меня зовут Кристал. Я ваша племянница.
Наверное, я должна ее обнять, что мне и хотелось сделать. Мы пожали друг другу руки.
Девушка в нерешительности топталась возле нас, сплетя руки на груди, по-прежнему бросая на меня косые взгляды — так, проходя мимо витрины магазина, стараясь, чтобы никто не заметил, украдкой посматривают на свое отражение.
— Говорила же я тебе, моя девочка, что это произойдет, если должно произойти, — сказала Диондра. — И вот она, пожалуйста. Иди к нам, дорогая, садись.
Она лениво плюхнулась рядом с матерью и прижалась щекой к ее плечу. Теперь она была у нее под крылышком. Диондра поигрывала прядкой рыже-каштановых волос дочери.
— Не могу поверить, что мы в конце концов познакомились, — сказала она. — Я не могла позволить себе искать с вами встречи. Я ведь тайна. — Она посмотрела на мать. — Плод тайной любви, да?
— Да, — подтвердила Диондра.
Значит, она знает, кто она, кто такие Дэн и что ее отец Бен Дэй! Меня поразило, что Диондра поделилась этим с дочерью, не опасаясь, что та выдаст секрет, станет меня искать. Интересно, как давно Кристал об этом знает? Проезжала ли она хоть однажды мимо моего дома, чтобы просто взглянуть? Взглянуть и больше ничего. И зачем Диондра рассказала ей эту страшную правду, если вполне могла этого не делать?
Диондра, должно быть, поняла, о чем я думаю.
— Не переживай, — сказала она, — Кристал все знает. Я ей рассказываю абсолютно все. Мы с ней лучшие подруги.
Кристал закивала:
— У меня даже есть альбом, где наклеены фотографии всех вас. Я их вырезала из газет и журналов. Почти как настоящий семейный альбом. Мне всегда очень хотелось познакомиться с вами лично. Как мне вас называть — тетя Либби? Странное обращение. Очень странное.
Я не знала, что сказать. Просто почувствовала облегчение: значит, Дэи не вымирают. Даже наоборот, процветают, если посмотреть на эту симпатичную стройную девушку, внешне очень похожую на меня, но с полным набором пальцев и на руках, и на ногах и без моих кошмаров в голове. Хотелось узнать о ней как можно больше, каждую мелочь. Не такое ли же у нее слабое зрение, как у Мишель? Нет ли аллергии на клубнику, как у моей мамы? Может быть, комары ее любят так же, как Дебби, — сестру они прямо заживо поедали, а однажды от нее все лето пахло средством от комаров. Мой ли у нее вспыльчивый характер, или она унаследовала сдержанность и отстраненность Бена? Манипулирует ли она людьми так же легко, как Раннер, чуждо ли ей, как и ему, раскаяние? Какая она, какая? Хорошо бы, чтобы она даже в самых незначительных мелочах оказалась похожа на Дэев — это напомнит мне, какими были мы.
— Я и книжку вашу читала, — добавила Кристал. — Отличная книга. Мне очень хотелось хоть кому-нибудь рассказать, что я вас знаю, — я очень вами гордилась.
Ее голос переливался, как флейта, как будто ей все время приходилось сдерживаться, чтобы не рассмеяться.
— Спасибо, конечно.
— Либби, что с тобой? — спросила Диондра.
— Просто… никак не могу понять, зачем столько лет держать в тайне свое существование? Почему ты до сих пор заставляешь Бена божиться, что он тебя не знает? Насколько я понимаю, он никогда не видел собственную дочь?
Кристал замотала головой:
— Конечно, я бы очень хотела его увидеть. Он для меня герой. Он все эти годы защищает маму.
— Либби, мы очень надеемся, что ты сохранишь нашу тайну, — сказала Диондра. — Очень надеемся. Я не хочу рисковать, ведь могут решить, что я сообщница. Не могу. Ради Кристал.
— Мне кажется, нет необходимости в том, чтобы…
— Пожалуйста! — сказала Кристал просто, но очень настойчиво. — Пожалуйста. Честное слово, я не вынесу если придется каждую минуту ждать, что у меня отнимут маму. Она ведь моя лучшая подруга.
Значит, они обе так думают? Я сделала большие глаза, но увидела, что Кристал вот-вот расплачется. Она действительно страшно боится той перспективы, которую нарисовала Диондра: мстительные злобные копы врываются в дом и забирают ее мамочку. Конечно, Диондра ее лучшая подруга. Все эти годы они живут в коконе на двоих, окруженные своей тайной. Поневоле приходится хранить эту тайну. Ради мамочки.
— Значит, ты сбежала, так ничего и не сказав родителям?
— Я убежала как раз в тот момент, когда стал заметен живот. У меня не родители были, а настоящие маньяки. Я безо всякого сожаления с ними рассталась. Ребенок был нашей тайной — Бена и моей.
Как странно — тайна в доме Дэев? Значит, Мишель все-таки проворонила такую сенсацию!
— Чему вы улыбаетесь? — спросила Кристал, тоже слегка улыбаясь.
— Да вот думаю, как бы моей сестре Мишель захотелось приобщиться к такой новости. Она обожала сенсации.
На лице у обеих появилось такое выражение, будто я влепила им по пощечине.
— Простите, я не хотела свести все к шутке, — извинилась я.
— Нет, что ты, не переживай, — возразила Диондра.
В замешательстве мы переглядывались, двигали руками и ногами, перебирали пальцами. Наконец Диондра нарушила молчание:
— Либби, хочешь остаться на обед?
Мы ели слегка пересоленное тушеное мясо, которое я глотала с трудом, и выпили очень много розового вина из ящика, казавшегося бездонным. Вино мы не смаковали, а поглощали. Выпивали бокал и наливали снова. Моего склада женщины! И болтали о пустяках, я вспоминала разные случаи из жизни Бена, а Кристал задавала вопросы, которые меня смущали, потому что я не могла на них ответить. Какую музыку он любит, классическую или рок? Много ли читает? Нет ли у него диабета, потому что у нее низкий сахар. А бабушка Пэтти? Какая она была?
— Я хочу все узнать о них как о людях, а не как о жертвах, — произнесла она торжественно.
Извинившись, я пошла в ванную, чтобы скрыться от нахлынувших воспоминаний, от этой девочки, от Диондры; от ощущения, что вот и не осталось людей, с которыми я должна вести разговоры, круг замкнулся, и теперь придется снова задуматься о Раннере. Ванная была в том же непотребном состоянии, что и все остальное. Стены разъела плесень, вода в унитазе лилась не переставая, а вокруг мусорного ведра валялись клочки туалетной бумаги со следами губной помады. Впервые оставшись одна, я не совладала с искушением и начала высматривать, что бы прихватить на память. На бачке унитаза стояла красная стеклянная вазочка, но при мне не было сумочки, чтобы туда ее сунуть. Нет, нужно поискать что-то помельче. В шкафчике с туалетными принадлежностями обнаружилось несколько бутылочек с лекарствами и надписью «Полли Палм». Ага, снотворное, болеутоляющие и противоаллергенные препараты. Я отсыпала с полдюжины викодинок, сунула в карман светло-розовую помаду и термометр. Отличное приобретение, поскольку термометр мне всегда хотелось иметь, но ни разу не приходило в голову его купить. Когда я снова начну проводить в постели долгие часы, интересно будет узнать, заболела ли я или просто ленюсь.
Я вернулась к столу. Кристал теперь сидела, поставив ногу на стул и положив голову на коленку.
— У меня вопросы не закончились, — призналась она.
— Возможно, я и не смогу на них ответить, — начала я, пытаясь остудить ее пыл, — я ведь тогда была слишком маленькой. Я поняла, сколько всего забыла, когда начала разговаривать с Беном.
— У тебя, наверное, есть альбомы с фотографиями? — спросила Кристал.
— Да, но они какое-то время пролежали в коробках.
— Слишком больно, да? — произнесла она тихо.
— Я только-только начала их разбирать — а там и семейные альбомы, и школьные, и еще много-много всего.
— Например? — вмешалась Диондра, с видом скучающего подростка давя вилкой горошек на тарелке.
— Почти половина этого хлама — сокровища Мишель, — сказала я, довольная, что хотя бы на какой-то вопрос могу ответить точно.
— Игрушки? — спросила Кристал, теребя уголок блузки.
— Нет, записи и всякая фигня. Ее дневники. Мишель у нас записывала буквально все. Увидит, что учительница как-то странно себя ведет, тут же пишет об этом в дневнике. Посчитает, что у мамы появились любимчики, — в дневник. Она однажды поссорилась с подругой из-за мальчишки, который нравился им обеим, — и это тоже…
— …Тодд Дельхант, — пробормотала Кристал, кивая, и отпила вина из бокала.
— …в дневник, — закончила я свою мысль, не прислушиваясь.
Потом вдруг до меня дошло: она сказала «Тодд Дельхант»? Это действительно был Тодд Дельхант, но сама бы я ни за что не вспомнила, как звали мальчишку, из-за которого подружки разругались в пух и прах. Точно, его звали Тодд Дельхант. Это случилось как раз на Рождество, незадолго до убийств. Помню, она все рождественское утро ходила сама не своя и писала-писала в своем дневнике. Но… каким образом его имя?..
— Ты знала Мишель? — спросила я у Диондры, продолжая напряженно думать.
— Не очень хорошо, — сказала Диондра. — То есть вообще не знала, — добавила она, чем напомнила Бена, когда тот делал вид, что не знаком с Диондрой.
— А теперь моя очередь забежать в туалет, — сказала Кристал, осушив бокал.
— Значит… — начала я и тут же осеклась.
Кристал никак не может знать о том, что Мишель была влюблена в Тодда Дельханта. Не может, если… Если она не читала дневник. В той самой тетрадке, которую Мишель получила в подарок на Рождество. Я-то полагала, что все дневники целы, потому что за восемьдесят четвертый год сохранились оба. Но даже не подумала о восемьдесят пятом. О новом дневнике Мишель — девяти днях ее мыслей, — вот откуда Кристал цитировала. Она читала дневник моей погибшей…
Справа от себя я уловила блеск металла как раз в тот момент, когда Кристал ткнула мне в висок древним утюгом, широко разинув рот в немом крике.