Актуально всё это началось еще в пятницу вечером. Миш сказал своей жене:
– Дарлинг, я сделал аппойнтмент на завтра. Ну, ты знаешь. В Грин-Вуде. Я тебе говорил.
Дороти спорить не стала, лишь немножко поморщилась. Для современной женщины она имела сорт странного предубеждения против всего, что касалось послежизни и ее обустройства.
– Как хочешь, Миш, это твое решение, – сказала Дороти, и только.
Вообще-то его имя было Миша, а коллеги и знакомые звали его Майком, но однажды, еще в первый год супружеской жизни, Дороти услышала, как клиент говорит: «Mish, nucho ty kak etot. Za shto ya te, Mish, babki plachu…» Слов, конечно, не поняла, но обращение ей понравилось. Так он у себя в семье и превратился из Миши в Миша.
Он был абсолютно счастливый человек, каких в Америке, согласно опросам паблик опинион, насчитывается тридцать восемь процентов плюс сорок четыре процента просто счастливых. Но в случае Миша это была не дань национальному оптимизму. Он был действительно очень счастлив. Верный признак настоящего счастья, это когда у тебя всерьез портится настроение из-за плохой погоды. Или едешь в своей машине, и вдруг зазвонил мобайл, а ты забыл его вынуть из кармана своего пиджака, и вот извиваешься в сейфити-белтс, а на тебе сверху еще плащ, а мобайл звонит-звонит, и вдруг перестал, и ты из-за этой ерунды наполняешься раздражительностью часа на два. Потому что ничего хуже скверной погоды и пропущенного звонка в твоей жизни не случается.
Именно так существовал Миш.
Родители увезли его из Ленинграда в Америку, когда он был в самом правильном возрасте: русский язык уже не забудет, а английский освоит, как родной, так что Миш получился полностью билингвальный. Окончил law school – не из шикарных, но для его специализации Гарвард и не требовался.
У себя в фирме Миш был высококвалифицированным специалистом очень узкого профиля. Он добывал зеленые карты для граждан СНГ. Никаких тяжелых случаев, никаких беженцев и нелегальных нарушителей границы – только обеспеченные джентльмены, которые желают обезопаситься на случай неприятностей у себя на родине или иметь второй дом в Калифорнии либо во Флориде. Клиенты Миша жили в Москве, Киеве или каком-нибудь Ханты-Мансийске, в Нью-Йорке появлялись часто, но ненадолго и, когда заезжали, останавливались в лучших номерах очень дорогих гостиниц. Услуги лойера оплачивали не торгуясь и давали хороший бонус за срочность.
Все коллеги, в том числе выпускники Гарварда, завидовали Мишу. Миш был на отличном счету у начальства и зарабатывал на семьдесят пять процентов больше среднего дохода, нормального для юриста такого возраста и бэкграунда – и это без необходимости погружаться в чужие жизненные драмы, без клиентского вампиризма и каких-либо процессуальных сложностей.
У Миша был отличный дом в Нью-Джерси, на берегу Хадсона, уже почти выплаченный, удачная жена Дороти и славный сынишка с русско-американским именем Колин. Через два года планировалось завести и дочку, но не рожать, а удочерить, потому что появление Колина обошлось слишком дорого для физической формы Дороти. Супруги пока не договорились, где именно взять ребенка. Жена предпочитала Гаити, там можно найти милую цветную девчушечку, не совсем черную, а цвета кофе со сливками. Это современно и вообще правильно, со всех точек зрения. Миш не спорил, что это современно и правильно, но ему хотелось белобрысенькую. Один московский клиент обещал посодействовать с удочерением, provernut bez volynki, но жене Миш об этом пока не рассказывал, приберегал козырь в рукаве до решающего разговора.
Миш верил, что жизнь нужно планировать. И в своем нынешнем, по современным понятиям, совсем еще молодом возрасте распланировал собственное будущее во всех подробностях, даже до составления сорта хронологической таблицы.
Выглядела таблица так:
В 2006 году удочерить малютку 10–12 месяцев от роду. Это будет идеальная разница в возрасте с Колином, так утверждают специалисты. Тогда старший брат будет не обижать сестренку, а защищать ее, что полезно для обоих детей.
В 2008 будет сполна выплачен дом, а это значит, что уже можно брать мортгидж на пентхаус где-нибудь на восточных 70-х с видом на Сентрал-парк.
В 2010 окончательно переселиться на Манхэттен, а дом в Нью-Джерси перевести в разряд кантри-хауса.
Примерно в 2015 Миша должны сделать младшим партнером в фирме.
В 2020 – старшим, а если не сделают, то он откроет собственную фирму.
В 2024 – досрочно расплатиться за пентхаус, продать недвижимость в Нью-Джерси (которая, по расчетам Миша, к тому времени вырастет в реальных ценах на 300–350 процентов) и начать присматривать хороший истейт для жизни после ритайрмента. На море. Может быть, в Европе, если она к тому времени окончательно не испортится. Или в Новой Зеландии – аналитики считают, что во второй четверти 21 века именно там будет правильное место для жизни на покое.
На 2035 год Миш запланировал ритайрмент. Чтобы еще осталось сил и здоровья пожить в свое удовольствие на своем истейте, попутешествовать, поиграть в гольф.
Единственное, что не поддавалось точному прогнозированию, – момент перехода в мир иной. Предположительно это должно было случиться где-то не ранее 2045 года и вряд ли позднее 2060-го. Событие, без сомнения, печальное, но неизбежное, а значит, и к нему лучше было подготовиться заранее. Миш изучил рынок и пришел к заключению, что оптимальный вариант – кладбище Грин-Вуд, которое сейчас несколько вышло из моды, но к середине столетия почти наверняка снова станет самым горячим местом для обретения последнего пристанища. Можно не сомневаться, что земля там будет на вес золота, а сейчас участок под фамильный склеп можно взять всего за 4999 долларов.
В общем, если изложить длинную историю коротко, в субботу с утра Миш сел за руль своего новенького кабриолета «би-эм-даблью» и покатил через Верадзано-бридж в Бруклин.
Переговоры с мэнеджером прошли отлично, Мишу удалось получить хорошую скидку и опшн на выбор любого из трех вакантных участков, находящихся внутри согласованного денежного диапазона. Мэнеджер советовал брать землю в 49-м дистрикте, где недавно провели ландшафтную реновацию и высадили восемьдесят вязов – через пятьдесят лет они как раз войдут в хороший возраст. Но Миш привык делать свои выборы сам, без подсказок, и поехал смотреть. От провожатого отказался, взял схему кладбища.
18-й дистрикт, ближе всего расположенный к воротам, ему не понравился. Зато 49-й сразу пришелся по душе. Миш уже решил, что возьмет эту недвижимость, но по природной обстоятельности или, если употребить забавную идиому из русского языка, dlya ochistki sovesti, все же поехал и на отдаленный 26-й.
Медленно катил на своем кабриолете по аллеям, сверялся по карте. Вокруг не было ни души. Небо потемнело, дохнуло сыростью, и сверху засочился дождик. С каждой секундой он становился сильнее. Пока «би-эм-даблью» поднимал свою крышу, капли забрызгали Мишу очки и намочили волосы, отчего настроение у баловня судьбы сразу испортилось.
Вдруг, совсем близко от дорожки, он увидел женщину. Стройную, в элегантном брючном костюме, в шляпке с вуалью. Не обращая внимания на дождь, она стояла у одного из надгробий. Потом грациозно наклонилась, и стало видно, что в руке она имеет букет лиловых цветов, названия которых Миш не знал, потому что совсем не обладал знанием ботаники.
Женщина отделила от букета один цветок, бережно положила на могилу, распрямилась и вышла на аллею.
Тут как раз с ней поравнялся Миш на своем прикрывшемся от дождя кабриолете.
Как того требовали правила приветливости, Миш притормозил и сказал:
– Вы промокнете насквозь. Садитесь, я подвезу вас. Мне нужно на 26-й дистрикт, а потом я подброшу вас до ворот.
– На 26-й? – переспросила она. – А мне на 25-й, это рядом. Высадите меня там, а к воротам мне не нужно.
У нее был легкий акцент, но сразу не определишь, какой именно. В Нью-Йорке столько всяких акцентов. Такого, с придыханием и вспархивающей в конце фразы интонацией, Мишу слышать не доводилось.
Поехали. По правилам приветливости, женщине следовало бы щебетать без умолку, благодаря Миша за его консидерацию, но женщина молчала. Миш искоса посмотрел на нее. Стильная штучка. Из тех, кто много о себе понимает. Нью-Йорк полон представительниц этого биологического вида. Привыкла, что мужчины на нее пялятся. Но Миш уже миновал возраст сексуальной экспансии, никто кроме Дороти ему был не нужен. Он стал смотреть вперед, на дорогу.
Однако ехать и молчать было странно.
– Я видел, вы были около могилы… – полувопросительно сказал он, чтобы, если ей не хочется отвечать, она могла просто кивнуть.
Ее ответ был полнее, чем он ожидал:
– Да, там похоронен человек, которого я любила.
Сказано это было спокойным, даже рассеянным тоном. Миш снова скосил взгляд. Женщина сидела полуотвернувшись, смотрела в окно.
– У меня здесь много дорогих людей, – продолжила она и вздохнула – печально, но не так чтобы очень. Так говорят о тех, кто умер давно, и скорбь успела притупиться. – Я навещаю их каждый день.
Надо же, каждый день, подумал Миш. Это объясняет, почему она положила только один цветок, иначе, как говорила покойная бабушка, deneg ne napasyoshsya.
Раздался металлический щелчок – это женщина зажгла тонкую сигарку с золотым ободком.
– Простите, – быстро сказал Миш. – Но моя жена и сын не любят, когда в машине пахнет табаком. Я вынужден просить вас…
Он опустил стекло с ее стороны.
Но женщина не выбросила сигару, а, наоборот, выпустила струйку пряного дыма и повернула свою голову к Мишу. Ее глаза через вуаль насмешливо блеснули.
– А если я за это заплачу? – засмеялась она. – Не деньгами. Я погадаю вам по ладони.
И сделала довольно странную вещь – не дожидаясь разрешения, сняла с руля его правую руку. Пальцы у нее были очень горячие, это ощущалось даже через перчатку.
Выдернуть руку было бы невежливо, поэтому Миш делать этого не стал. К тому же, быть откровенным, он растерялся – несанкционированный телесный контакт в его кругу был редкостью.
– Вы проживете еще сорок девять лет… Да, сорок девять… – Женщина говорила медленно, время от времени потягивая сигару. Странно только, что смотрела она при этом не на ладонь Миша, а ему в глаза.
Он кивнул – эта цифра примерно совпадала с его собственными прогнозами.
– Похоронят вас в Грин-Вуде…
Он снова кивнул. Эта дедукция его не впечатлила. Если встречаешь человека на кладбище, резонно предположить, что у него здесь семейный участок или что-то этого сорта. Во всяком случае, это догадка хорошей вероятности.
– …На 49-м участке, моем самом любимом, – сказала женщина, и Миш был вынужден схватиться за руль обеими руками – машину дернуло в сторону, такая с ним произошла непроизвольная реакция.
– Откуда вы знаете?! – воскликнул он.
Она снова взяла его ладонь и теперь взглянула на нее.
– Здесь так написано… Да, на 49-м, никаких сомнений. И что через 49 лет, тоже несомненно… Unless… (Если только не… – англ.) – Тут она встрепенулась и огляделась вокруг. – Ах, это 25-й! Остановите!
Миш рефлекторно нажал на тормоз, и она вышла. Не попрощалась, не поблагодарила. Шла к отдельно стоящему мраморному обелиску, на ходу отделяя от своего букета цветок.
– Что unless? – спросил Миш, высунувшись из машины, но не очень громко, потому что на кладбище громко говорить не полагается.
Она не услышала.
Тогда он пожал плечами и поехал дальше.
Дождь закончился. В салоне пахло сигарой и лиловыми цветами – запах был приятный, но какой-то нервный.
Как и следовало ожидать, вариант на 26-м оказался дрянь, с 49-м не сравнить, поэтому Миш вернулся в контору и подписал предварительный контракт.
Вернувшись домой, сообщил жене – та кивнула и заговорила о другом.
А в воскресенье утром, неожиданно для самого себя, Миш сказал:
– Знаешь, Дороти, я думаю, я съезжу туда еще раз, посмотрю. – И пошутил. – Как-никак нам с тобой там бичевать до Судного Дня, а это сверхдолгосрочный инвестмент.
Выехав на вчерашнюю аллею, сбавил скорость до пяти миль. Вертел головой, высматривая свою вчерашнюю спутницу. Сделал один круг, второй. Уже решил было, что ее слова о каждодневном посещении кладбища были преувеличением, но тут заметил знакомый тонкий силуэт: шляпка с вуалью, брючный костюм – не такой, как вчера, но не менее элегантный. Сегодня женщина была с бархатным, расшитым блестками саком.
Она стояла возле узкого памятника, опустив голову. На звук остановившейся машины не обернулась.
Миш вышел, приблизился.
Памятник был необычный – ни имени усопшего, ни дат. На темно-красном мраморе лишь изображение игральной кости, повернутой шестеркой, причем пять точек черные и лишь одна белая.
Миш был так удивлен дизайном обелиска, что спросил не о том, о чем собирался:
– Кто это?
(А хотел спросить: «Что означало ваше вчерашнее unless?» Затем и на кладбище приехал.)
Женщина обернулась. Не показала никаких признаков удивления.
– О, это был блистательный мужчина. Я его очень любила. Настоящий, природный донжуан.
– Он был гэмблер? – Миш смотрел на игральную кость. – Отчего он умер?
– Отравился десертом.
Миш не понял смысла ответа. Вероятно, это было иносказание или черный юмор. На всякий случай сказал:
– Упокой Господь его душу.
– Сомневаюсь, что эта душа упокоилась, – задумчиво сказала женщина. – Тот, кто живет на свете ради того, чтобы разбивать сердца, не обретает покоя. Эта страсть сильнее смерти. О, это был истинный мастер, просто я оказалась ему не по зубам. – И прибавила. – Вот бы встретить его вновь…
От мечтательности, прозвучавшей в ее голосе, Миш испытал нечто похожее на ревность – эмоцию, которой не испытывал со времен хай-скула.
– На 13-ый, к пруду, – сказала женщина, без приглашения садясь в машину.
Ее повелительный тон был странен. Еще удивительней, что Миш безропотно повиновался.
Аллея поднялась на холм. Из-за верхушек деревьев вылезла щетина Манхэттена.
– Вы живете в одном из тех высоких домов? – спросила женщина.
– Нет, но я работаю в одном из них. Мой офис на 41-м этаже.
– А балкон там есть?
– Для курящих. Иногда я выхожу туда, чтобы посмотреть сверху на город.
– И вам ни разу не хотелось взять и просто так, безо всякой причины, перемахнуть через перила?
– Боже, ради чего?! – поразился Миш.
Она посмотрела на него, немножко наклонив голову:
– Всем мужчинам, если они мужчины, иногда этого хочется. И вам тоже хотелось, я это вижу. Иначе я не села бы к вам в машину.
Он пожал плечами, не желая продолжать такой бессмысленный разговор. И вдруг вспомнил. Это было три года назад, еще до рождения Колина. Они с Дороти устроили себе праздник – купили трехдневный круиз по Карибскому морю. Жена была в ванной, прихорашивалась перед ужином. Миш стоял на терраске, смотрел на золотистое предзакатное море. Всё было отлично. Но внезапно он посмотрел вниз и до боли в суставах вцепился в перила – так ему захотелось перекинуть через них свое тело, пролететь по воздуху с двенадцатой палубы, а потом плашмя удариться о воду. Не то чтобы захотелось, а представилось, как он это сделает. Дороти выйдет из ванной, а его нет. Подумает, что он на палубе. Но его не будет на палубе. Его вообще больше нигде не будет. И его исчезновение для всех останется загадкой. Навсегда. Такая возникла у Миша дикая фантазия под воздействием морского воздуха и двух послеобеденных коктейлей.
Но откуда об этом могла знать женщина в вуали? Он и сам-то про свой мимолетный суицидальный импульс давным-давно забыл.
– Здесь. Остановите, – велела она.
Могила была совсем старая, со стершимися буквами и съехавшим набок крестом. Лет сто ей было, а то и больше.
Не выдержав, Миш спросил:
– А тут-то у вас кто?
– Славный юноша. Я его очень любила. Он вызвал на дуэль одного бретера, который неуважительно обо мне отозвался. Бедный мальчик совсем не умел стрелять. Лучше бы вместо него на поединок пошла я. Я попадаю в серебряный доллар с двадцати шагов.
И положила на камень лиловый цветок.
Только теперь в голове у Миша наконец рассвело: это же ментально расстроенная женщина, никаких сомнений на этот счет. А он-то, дурак, ushi razvesil.
– Извините, – сказал Миш, пятясь, – но мне пора.
И пошел к своему «би-эм-даблью», что в данной ситуации было единственно правильным выбором.
Тогда она спросила:
– Как, разве вы не хотите узнать, что означает unless?
Миш сделал три ошибки. Во-первых, заметно вздрогнул (ну, это еще ладно); во-вторых, остановился (большая ошибка!); в-третьих, обернулся (и это уже была ошибка непоправимая!).
Потому что он не только обернулся, но еще и взглянул на женщину, а как раз в это мгновение из-за облаков выглянуло солнце, и черные волосы ненормальной полыхнули золотым отливом, глаза замерцали под вуалью, губы влажно заблестели.
С дерева, полоща крыльями, слетел пестрый попугай и сел женщине на плечо. Увидев это, Миш сначала подумал, что тоже сошел с ума, но сразу же вспомнил, как читал в газете про грин-вудских попугаев. Что-то про случайно открывшуюся клетку с пернатыми из Южной Америки.
Солнце совсем вышло из-за облака и стало светить ему прямо в глаза, так что Миш был вынужден зажмуриться. Он теперь не видел женщину с попугаем на плече, но зато явственно, как на дисплее, увидел свое замечательное, идеально спланированное будущее: пентхаус с окном во всю стену; покачивающуюся на волнах собственную яхту; поле для гольфа; полумрак финального альцгеймерного десятилетия, неизбежного при крепком (благодаря холестериносвободной диете) сердце. И так ему сделалось тошно, что впору антидепрессантную пилюлю принимать или, как говорила бабушка, hot v omut golovoi.
Женщина кивнула:
– Именно так всё и будет. А через сорок девять лет сюда, в Грин-Вуд. Unless… Если только вы сейчас не сделаете шаг мне навстречу. Один шаг.
Следует признать: она не протянула ему руки, не улыбнулась зазывно – о нет. Просто стояла и выжидающе смотрела.
Миш сделал этот шаг сам.
Она то ли спросила, то ли подсказала:
– Вы, должно быть, хотите меня поцеловать? И он понял, что да, да, именно этого он хочет больше всего на свете.
– Мой поцелуи нужно заслужить.
Она достала из сака револьвер – никелированный и украшенный инкрустацией, но с широким, страшным стволом. Сразу было видно, что это не дамская игрушка, а орудие смерти.
Испугаться Миш не успел, потому что женщина сразу повернула оружие рукояткой вперед. Откинула барабан, и стало видно, что там только один патрон, остальные пять гнезд пусты. Защелкнула обратно, покрутила, приставила к виску. Попугай потрогал клювом сверкающее дуло.
– Цена поцелуя, – сказала женщина, протягивая револьвер Мишу. – Без этого никак. Я должна убедиться, что вы не трус.
How kitschy (какой китч – англ.), мелькнуло у него в голове. Русскорожденный адвокат играет в русскую рулетку. Да и что такое поцелуй? Сокращение губных мышц, сопровождаемое усиленной работой слюнных желез и приливом крови в область гениталий. Ради этакого пустяка рисковать жизнью?
Женщина умела читать мысли, это наверняка. Она сказала:
– О, вы не знаете, что такое настоящий поцелуй.
Облизнула губы кончиком языка, и они внезапно заалели так, что больно смотреть.
– Смотрите, это сущая ерунда.
Она приставила ствол к своему виску и, прежде чем Миш успел схватить ее за руку, спустила курок.
Раздался звонкий, не неприятный щелчок.
Попугай вспорхнул с ее плеча, перелетел на ветку.
Женщина улыбалась, глядя на Миша.
Что за ад, ударило ему в голову, пять шансов против одного. Да и вообще, можно держать пари, что револьвер бутафорский.
Он выхватил у нее оружие, крутанул барабан и скорее, пока не включились рациональные регуляторы, нажал на спуск.
– Браво, – сказала женщина. – Даже не закрыл глаз. Обычно зажмуриваются.
Последовал поцелуй – если это можно было назвать поцелуем. Миш не имел идеи, что поцелуи бывают такими. Мир будто перевернулся, причем в буквальном смысле: зеленая трава и кресты вдруг оказались у Миша над головой, а небо внизу, и он стоял прямо на облаке, и оно пружинило под ногами.
Пока он приходил в себя – хватал губами воздух, хлопал глазами и так далее, женщина ловко подкрасила губы.
– Это был аперитив, – объявила она, спрятав зеркальце. – Дальше следует закуска. Цена двойная. – Пальцы с пурпурным лаком на ногтях ловко вставили в гнездо один патрон, второй. – Не угодно ли? – Женщина снова протягивала револьвер. – Потом я предложу вам суп. Цена – три патрона, но обещаю, что ничего вкуснее вы не пробовали. Затем горячее. М-м-м! – Она закатила глаза. Перешла на жаркий шепот. – И под конец самое дорогое блюдо, но и самое вкусное – десерт. Пять патронов. Что вы так побледнели? Вам нечего бояться, ведь вы всегда можете остановиться, не закончив трапезы.
Миша хоронили в закрытом гробу. Как косметолог из похоронной гостиной ни старался, невозможно придать благопристойный вид человеку, который снес себе пулей полчерепа. Несмотря на скандальность смерти (а может быть, именно благодаря ей) людей собралось много.
– Ничего не понимаю, – сказал президент юридической компании, пожимая руку вдове, на лице у которой закоченела (вероятно, теперь уже до конца жизни) растерянная полуулыбка. – Не было никаких резонов, абсолютно никаких… Экспертиза установила, что перед выстрелом он вертел барабан револьвера. Из шести гнезд пустым было только одно. Даже для русской рулетки это чересчур.
Похороны были солидные. Один бывший клиент покойного даже прислал самолетом из Нефтеюганска саженец сибирской сосны. Вязы на 49-м участке пока были совсем маленькие – когда еще вырастут, а северная сосна в бруклинском климате вымахает быстро.
По трогательному русскому обычаю каждый бросил на крышку гроба по пригоршне сеянного белого песка, заготовленного кладбищенским мэнеджментом в специальных серебряных ведрах.
Последней к яме подошла женщина в черной вуали. Никто из присутствующих ее не знал, но некоторые из мужчин давно уже не сводили с нее глаз.
Женщина кинула на горку белого песка горсть черной земли и положила к краю могилы лиловую фиалку.