Гордостью моряков являлась четверка "илов". Эти грозные "воздушные танки" наводили страх и ужас в стане противника. Лейтенант Николай Кутейников, командир звена "Илюшиных", водил свою четверку на самые трудные участки фронта, выполнял наиболее сложные задания, причем его изобретательность не знала границ. Он придумал, например, подвешивать на тросе крюк, с помощью которого разрушал связь противника, валил столбы, наблюдательные вышки. "Илюшины" ходили на малых высотах, огнем пушек и пулеметов уничтожали колонны автомашин, обозы, артиллерийские упряжки. Был случай, когда в пере с Михаилом Аленицким Кутейников рассеял вражеский кавалерийский полк, двигавшийся к линии фронта.
На задание штурмовики летали и самостоятельно, и вместе с "ястребками", Без прикрытия им приходилось нелегко. Враг обрушивал на "илы" бешеный огонь из всех видов оружия, но наши ребята были неуязвимы и счастливо выходили из самых сложных ситуаций. В черноморской эскадрилье было два десятка новеньких "ишаков", четверка могучих "илов". Шутка ли! И хотя по-прежнему летать приходилось каждому по пять-шесть раз в день, сознание того факта, что нас стало больше, удесятеряло силы.
Разместили черноморцев неподалеку от глазного аэродрома, вблизи полезащитной лесополосы. В течение дня солдаты вырыли землянки, оборудовали КП, провели от штаба полка телефон.
С восхода солнца и до заката над степью, опоясанной редкими лесками, стоит неумолчный рокот моторов. Взлетают и садятся самолеты, не утихает деловая суета в штабах. Но вот спадает зной, подует с моря прохлада, и начинается иная жизнь. Летчики устраиваются где-нибудь в укромном месте покурить, поделиться наиболее яркими впечатлениями минувшего дня, спеть под гитару, вспомнить доброе старое время... Есть среди нас свои весельчаки и острословы, есть песенники, музыканты, танцоры, любители ошеломить самым что ни на есть свежим анекдотом, который всегда оказывается "с бородой". Оживленный говор, шутки, взрывы смеха! Так дороги редкие минуты отдыха! И как обойтись без шутки, меткого словца человеку, которому двадцать или немногим больше...
В такие минуты всегда собираются вместе все свободные от полетов. А где же Михаил Шилов? С таким вопросом ко мне обращается Беришвили. Я и сам не знаю, куда запропастился мой друг. Мы вместе возвратились из полета, ужинали, чистили сапоги, собираясь на "вечорницы", как называют на Украине веселые сходки. И вдруг Миша как сквозь землю провалился.
Возвращаюсь в общежитие, койка Шилова пуста. Начинаю тревожиться не на шутку. Дневальный, хитро щурясь, успокаивает меня:
- Жив-здоров ваш друг...
Увиделись мы только утром. У проходной ко мне подошла девушка, почти подросток - в лице детская припухлость, косички-хвостики - спрашивает, не знаю ли я, где Миша. Я и не сразу сообразил, о ком речь, у нас Михаилов добрый десяток наберется: Асташкин, Саркин, Тараканов, Стешко...
- Шилов. - тихо произносит девушка и краснеет до корней волос. Потом поднимает на меня открытый, доверчивый взгляд и говорит:
- Я - Светлана, разве вы меня не помните? Выясняется, что мы знакомы. За несколько дней до начала войны Алибек Ваниев организовал коллективный поход в оперный театр. Шла "Кармен". Во время антракта Миша познакомил меня со своей девушкой. Сейчас мне казалось, что с тех пор прошло по меньшей мере три года. Светлана стала какой-то другой: худенькая, под глазами синие круги, с виду ей нельзя дать больше шестнадцати лет. Беспокойно теребит в руках платочек, просит разыскать Шилова. Он ей нужен по какому-то срочному делу. Пока я сообразил, в каком же направлении идти разыскивать Михаила, вижу, перепрыгивая через траншеи, бежит мой Шилов, на ходу пилотку поправляет.
- Вот он, - говорю, - ваш Печорин, - а на Шилова с упреками набросился, где пропадал столько времени. Но вижу, ему не до меня. И я поспешил ретироваться.
С Шиловым приключилась тогда неприятная история, и причиной тому была Светлана. Он из-за нее опоздал к сбору. Правда, командир полка сделал вид, что не заметил того проступка.
Перед самым взлетом в самолете Михаила была обнаружена техническая неисправность. Вот и получилось, что мы уже набирали высоту, а Шилов только оторвал машину от земли. Старался он изо всех сил, выжимал из "ишака", как говорится, последний дух. Все-таки догнал группу, пристроился и наравне со всеми участвовал в штурмовке.
Летали мы вместе в тот день, и во второй, и в третий раз, вечером к морякам не пошли: надо было отдохнуть перед ночными полетами. А Шилов вместо этого незаметно ушел из расположения части, ушел, никого не предупредив. Шестаков, по обычной своей привычке проверяя, отдыхает ли четвертая эскадрилья, обнаружил пустую кровать. Еще не успел майор что-либо предпринять, как техник Мина Подгорецкий - он обслуживал машину Шилова, кинулся на поиски своего командира. По дороге и мне успел шепнуть, мол, неприятности ожидаются. Я сразу побежал на поляну, где всегда вечера самодеятельности у нас проходили, - нет. А уж после этого сообразил, где его разыскивать. За трамвайной линией, в неглубокой впадинке, росла ветвистая акация. Под ней в свое время комендант городка соорудил несколько скамеек, место вокруг расчистил, песочком посыпал. Здесь летчики встречались со своими девушками, с родными.
Я еще и дойти туда не успел, как Шилов мне навстречу.
- Да знаешь ли ты, что тебя вот уже полчаса разыскивают?! Ну, задаст тебе майор по первое число!
Шилов молча шагал рядом со мной, пока я не выговорился, а потом тихо произнес:
- Не шуми, ишь, раскипятился, как самовар... Светка моя пришла, пятнадцать километров протопала от города. Думаешь, легко мне было оставить девчонку? Она родителей потеряла, одна осталась. Теперь я у нее надежа и опора... - он помолчал. - А что, сильно злится наш Лев?
- И не спрашивай! Ты уж придумай какую-нибудь уважительную причину, посоветовал я.
- Ничего не стану придумывать! Как было, так и доложу. Куда уж уважительнее... Надо подумать, как со Светкой быть, куда пристроить...
Подошли к землянке. Остановившись в трех шагах от Шестакова, лейтенант Шилов вскинул правую руку к виску. Майор оборвал его на полуслове.
- Вижу, что явился, - сказал он тоном, не предвещавшим ничего хорошего. - То, что ты нарушаешь дисциплину, это одно, а вот почему ты сегодня в хвосте тянулся, когда Елохин водил группу на штурмовку под Свердлове?
- В самолете обнаружилась неисправность, товарищ майор! - отчеканил Шилов.
- И конечно же, обнаруживается перед самым вылетом! Черт знает, что творится! - возмущался майор. - За такое разгильдяйство Подгорецкого придется наказать. Но и ты хорош! Летчик не имеет права отлучаться от своего самолета дальше, чем на сто метров. Мы тут спим, тут отдыхаем, отсюда уходим в небо, чтобы защищать свою страну. А ты... Ваше воспитание, товарищ капитан! - с укоризной кивнул в сторону капитана Елохина. - И ваше тоже, товарищ старший политрук!
Комэск и комиссар попытались вступиться за Шилова, дескать, никакого серьезного проступка Михаил не совершил, но Шестаков был резок и беспощаден, обвинил командира и комиссара в снижении требовательности к подчиненным.
Постепенно он остыл, попросил у Елохина папиросу, прикурил от зажигалки. Михаил все еще стоял по стойке "смирно", ожидая решения своей участи.
- Товарищ майор, - обратился к Шестакову Куница, - разрешите все же Шилову объяснить причину отсутствия... Я так полагаю, что он все-таки не заслужил такого разноса, И вообще следует учесть, что четвертая эскадрилья несет на своих плечах двойную нагрузку.
- Ладно, ладно, - отрезал Шестаков, но уже мирным тоном, - наговорил! Что ж теперь - молиться на него? Я все же считаю, что Шилова следует отстранить от полетов на три дня. Пусть проштудирует уставы, наставление по производству полетов. Зачеты примет начальник штаба. А потом уже решим, что с ним делать. Может, оставим в полку или переведем на другую должность. Помощником интенданта, например... Пойдешь помощником интенданта? - спросил он Шилова, не скрывая улыбки. - Ну рассказывай, что за личная история... Может, нужно чем-нибудь помочь твоей девушке?
Наказание Шилову было смягчено, не летал он всего два дня, на третий ушел в разведку с Малановым и Алелюхиным.
Глава XI.
Чрезвычайное происшествие
С тех пор, как враг окружил Одессу с трех сторон, порт стал главной артерией, связывающей город с Большой землей. Отсюда шло пополнение войсками, снабжение оружием, боеприпасами, продовольствием. Отсюда вывозили раненых, эвакуировали гражданское население. Вот почему враг обрушил на порт самые страшные удары. Из 360 воздушных налетов, совершенных фашистской авиацией за 73 дня обороны, три четверти пришлось на порт. Днем и ночью, почти непрерывно сыпался на него смертоносный груз. Рушились припортовые здания, горели деревянные постройки, корежило а кольца стальные фермы, в пыль превращался камень. Парализовать жизненно важный нерв города - вот к чему стремился противник.
Но порт жил, он не сдавался. Теснились у причалов корабли, прибывшие с востока, сновали проворные буксиры, колонны грузовиков стояли в очереди за грузами.
Большую помощь портовикам оказывали летчики. В моем старом потертом блокноте сохранилась запись, сделанная 2 сентября 1941 года - события одного дня, так похожего на многие другие. Лаконичная запись, по которой можно восстановить картину боев за порт.
В полдень прибыл пароход "Белосток". В его трюмах - вооружение, снаряды, взрывчатка. Из штаба обороны звонят командиру полка: прикройте "Белосток" с воздуха!
Майор Рыкачев поднял шестерку и взял курс на море. Не успели они набрать высоту, как узнаем о новой опасности: противник начал артиллерийский обстрел порта. Необходимо подавить вражескую батарею в районе Крыжановки.
- Череватенко, твоя очередь! - отдает приказ Шестаков.
Пролетая над Пересыпью, видим, как десятка два "Юнкерсов" заходят на бомбардировку судна. Помочь бы Рыкачеву разогнать стервятников, уж очень большой численный перевес, но нельзя, у нас своя, не менее ответственная задача. К тому же подобные вольности строго наказываются.
Батарею мы обнаружили, отбомбили, обстреляли. Возвращаемся. Рыкачев уже дома, К счастью, у него тоже потерь нет. Это кажется почти невероятным, ведь шестеркой сражался против двадцати! Комиссар полка Верховец, летавший в составе рыкачевской шестерки, рассказывает, что руководители порта, узнав о приближении "Юнкерсов", решили отвести судно на рейд для безопасности. Но когда появились над заливом "ястребки", распоряжение было отменено. "Белосток" отшвартовался у одного из пирсов. Бригада грузчиков вместе с экипажем вела разгрузку под свист бомб и закончила ее в рекордные сроки - за три с половиной часа. Снаряды укладывали в автомашины и прямым ходом отправляли на передовую.
С душевной болью узнали мы позже о том, что среди моряков и портовиков были жертвы: погиб военком "Белостока" Руденко, несколько грузчиков и матросов получили ранения. Но приказ был выполнен, снаряды своевременно поступили в артиллерийские части, и в этом деле велика была наша помощь.
Вечером комиссар полка проводил политинформацию: о положении дел на одесском участке фронта, о том, как неземные части отражают атаки противника. Верховец рассказал нам и о бесстрашном снайпере Людмиле Павличенко. Слава о ней разошлась по всему фронту. Людмила была кадровым бойцом Красной Армии и начала войну на рассвете 22 июня. Отходила со своим 54-м полком до Одессы. Здесь полк закрепился и сражался до последнего дня обороны.
О дальнейшей судьбе этой смелой русской женщины мне довелось узнать значительно позже из газет и журналов. Оказывается, и муж ее Алексей Киценко был снайпером, и в Одессе они воевали вместе. Потеряла Людмила своего боевого друга под Севастополем: Алексей был убит осколком снаряда на позиции, откуда вел огонь.
...Сгустились над землей тревожные сумерки, закончился еще один напряженный день. Мы готовились к отдыху, ночных полетов не предполагалось, погода не позволяла, когда вошел штабной писарь Хуторной и не говоря ни слова, положил мне на койку письмо. Торопливо разрываю конверт, читаю и перечитываю долгожданные строчки: доехали благополучно, все живы-здоровы. Хотя и не обошлось без неприятностей - потеряли денежный аттестат.
Я делюсь новостями с Елохиным (он тоже давно ждет вестей из родного Новосибирска), спрашиваю, как восстановить аттестат, семья попала в затруднительное положение...
- Слышишь, Аггей, дружище!
В ответ молчание. Оказывается, спит мой комэск. Спят Шилов и Маланов, утомленные дневными полетами. И не с кем поделиться переполняющей меня радостью: живы, живы мои родные! И сын растет, и все будет хорошо! Вот только проклятых захватчиков надо прогнать с родной земли...
С такими мыслями выхожу побродить. Совсем рядом, кажется, вон за той темной грядой глухо стрекочет пулемет, в отдалении ухает пушка. Близится рассвет, с его наступлением возобновятся бои. Нужно и мне отдохнуть. Не раздеваясь, ложусь на койку: все равно скоро подниматься. Приятные мысли все еще кружат в моей голове, сердцу тепло от воспоминаний, и, убаюканный сладостными надеждами на будущее, я погружаюсь в сон.
Казалось, что и не спал. Открыв глаза и увидев полуодетого Елохина, сидящего на койке, быстро вскочил и стал натягивать сапоги. За окном наступал серый рассвет, однако было тихо, никакой тревоги. Из соседней комнаты доносился неторопливый, спокойный разговор. Я прислушался: речь шла о погоде - летная или нелетная... Елохин усмехнулся:
- Не спеши, пока на Шипке все спокойно! Подошел Виталий Топольский, попросил бритву: