Только теперь они, заразы, с шести утра клювами в окно колотят, завтрак им подавай. А
мама говорит, что «они, поросята, за день две буханки хлеба съедают». :) Понимаешь ли ты, как я люблю тебя, пап?! Знаешь ли, как горжусь тобой?!
Никогда не говорила тебе этого. И ты мне не говорил. Потому что: «Пойми, доченька, деревья зеленые, и ты это точно знаешь, и это не нужно произносить».
Пап, я могу цитировать тебя часами. Все, что ты говорил тогда, сейчас можно высечь на
мраморе. И все-таки мне всегда не хватало этого: «Я горжусь тобой, доча».
Мне кажется, ко многому в жизни я стремилась только ради этих слов…
А недавно не выдержала и спросила прямо. Мы сидели на кухне вдвоем. Я долго собиралась
духом и наконец сказала:
— Пап, ты мной гордишься?!
Я держала «наготове» все написанные книги, снятые фильмы, статьи, репортажи, медали, грамоты… А ты ответил:
— Понимаешь, доченька, ты не сделала в жизни самого главного. Ты не создала крепкую
семью.
Я не обиделась, пап. Честно. Я понимаю. Ты никогда не говорил о нравственности, не читал
нотаций, не произносил вслух: семья — это настоящее. Но я всегда знала, что это так. Как
зеленые деревья. Как груши. Мытые.
Знаешь, пап, я хочу тебе кое-что сказать. В моей личной жизни виноват ТЫ!
Ты — причина моих бесконечных разочарований в мужчинах (я не вредная, мам, не
капризная, я просто воспитанная слишком сильным человеком, твоим мужем).
Я искала пап. Каждый раз искала, чтобы хоть чуть-чуть похожий. ТАКИХ нет, понимаешь?!
Есть другие. И они нормальные, даже хорошие...
Но зачем ты научил меня, например, тому, что Мужчине не может быть больно?!
Мне было чуть больше, чем Сашке сейчас, когда ты пришел с перебинтованной рукой и
сказал, что порезался.
— Ничего, ничего, не волнуйтесь, я слегка поранился. Да брось ты, Валюш, ничего я не
бледный, просто свет так падает…
Ты был белый, пап. Но мама еще долго не догадалась бы ни о чем, если б я случайно не
проснулась среди ночи, помнишь? В зале был странный свет, слишком приглушенный. Ты
набросил на лампу полотенце и сидел, сгорбившись, в кресле. Да, пап, я всю жизнь буду
помнить эту картину. Зажатая между коленей рюмочка с раствором фурацилина, в которой ты
вымачивал культи. Остатки пальцев. И знаешь, меня, ребенка, потрясли не увечья, меня потряс
ты!
Ну почему нельзя было сказать, что тебе больно?! Что тебе оторвало пальцы! Папа! Взять
больничный, лежать, стонать, просить чаю…
Понимаешь ли ты, что именно поэтому я не выношу, когда у мужчины «болит голова», «ноет
зуб», когда он «устал», «немного поваляется», «не в настроении поиграть с ребенком»…
А «порезался» ты потому, что работал на двух работах, днем электриком, вечером
столяром. Да, конечно, я помню: «У меня же две дочери, значит, и работ должно быть две!».
Смешно, ага. Смеялась бы, пап, если б не знала, что ты отличник, выпускник физико-
математической школы...
Почему ты ни разу в жизни не сказал, что зверски, нечеловечески устал?! Почему никогда
не брал отпуск? Ну хоть раз бы напился, расслабился. Я бы знала, что такое возможно, что это
нормально. Нет же, ты всегда после работы спешил домой. Мыл руки и бежал в детскую: «Что
нового в школе?».
Зачем: Ты выращивал цветы!? («Это же так красиво и уютно».) Раз в три года делал
ремонт!? («Обязательно надо что-нибудь новенькое».) Сам занимался сантехникой, электрикой и прочим!? («Не нужен нам мастер, я же мужчина».) Мыл окна и полы!? («Это
тяжелая и не женская работа».) Не давал маме даже приблизиться к консервации!? («Очень
опасно, можно ожечься».)
Почему в нашем доме никогда ничего не капало, не дуло, не засорялось, не замыкало, не
держалось на скотче?