с балалайкой. Плохой девочке она приходилась сестрой. С тех пор я не люблю розы. Можно
сказать, презираю.
Третий перелом был классическим. Как оказалось. На втором курсе мы играли в феминизм.
Забегая вперед, скажу: проиграли с большим отрывом.
Без всяких сильных и мужественных рук мы поперлись к реке замачивать шашлык, собирать
хворост и разбивать палатку.
Палатку разбили. Причем в мелкие кусочки.
На рассвете к нашему эмансипированному лежбищу приблизилась группа товарищей с
плохими намерениями. Местные! (Страшилка начала девяностых.) На факультете психологии еще не научили искусству вести диалог, начинающийся со слов:
«Слышь, шо за херня, кто разрешал?». Да и гендерное равноправие по нашему, городскому
мнению, все же имело пределы: мальчики не бьют девочек. Ни фига. В будянском, если не
ошибаюсь, поселке золотое правило не работало. Хотели равенства? Получите! Я получила
первой.
С тех пор больше роз я не люблю слишком личных, а тем более хамских разговоров о своем
лице.
В качестве постскриптума дам собачий совет. (Не знаю, подействует ли на менее противные
породы, чем такса.) Наблюдение настолько революционное, что делиться «жаба давит». Но я
добрая.
Когда вам край надо на работу, кушать, писать, утюг, встреча, сковородка, молоко
убежало… А любимое (еще час назад) чадо заигралось с очаровательным шпицем, слилось в
нирване с подсохшей до мягкой грязи лужей, вдохновенно загоняет кота на дерево, жрет, скотина, кость, вынюхивает следы зверей, метит территорию или просто прикинулся
слепоглухонемой пуськой в одуванчиках, — не надо истошно орать: «Яша, Яша!». Не надо, сдвинув брови в грозную морщину, нестись в сторону сволочи — ятебещаспокажу-у-у (а
бывают монологи покруче, например: ты на часы смотрел, свинья неблагодарная).
Напротив, нужно заткнуться за деревом и постоять молча три минуты (дольше редко, проверено). Через указанное время он (она, оно, в зависимости от степени загрязнения) трижды обернется растерянно, как вроде помнит, что был с кем-то, а на четвертый бросится
стремительно в сторону источника звука. На лице изобразит характерное «бро-о-оси-и-или-и-и
га-а-а-а-ады-ы-ы».
Заловить можно в подъезде. Но поводком в лифте эмоций не выражайте, фишка
психологически тонкая, сломаете, второй раз не пролезет. Зажмите волю в ласковые слова
типа «вот умничка». Покричите лучше на домашних (уроки ж по-любому не сделаны, посуда не
мыта). Работает!
А на дяденьку я не обиделась вовсе. Но окошко запомнила...
MediaPort blogs, август, 2010 г.
ЧЕТЫРЕ СТЕНЫ
В связи с безвыходным положением продам душу дьяволу или обменяю на двухкомнатную квартиру в центре…
А. Гин
Если классически сравнивать переезды с пожарами, моя жизнь — пепелище.
Я умею за четыре часа упаковать в клетчатые сумки восемнадцать лет жизни. Я таскаю их
за собой по районам и улицам, как Моисей таскал свой народ по пустыням. Мне скоро сорок
лет. И у меня нет Дома.
Бесконечно чужие стены, в которые гвоздик (под детскую медаль) можно забить
исключительно после великодушного Позволения Хозяина, не просто давят. Они воспитывают
чувство ничтожности и закаляют веру в безысходность.
И не надо приводить в пример европейский опыт, где собственное жилье — роскошь и
аренда — норма. Не-е-е-ет, друзья мои, это совсем другое…
Раньше моя дочь наверняка думала, что ее полное имя «не мешай, мама работает». К
десяти годам у девочки назрел совершенно справедливый вопрос: «Если мама так много
работает, почему мы не можем позволить себе аквапарк так часто, как хотелось бы?»
Объясняю, милая: почти все, что мама зарабатывает, нужно отдавать тете (дяде), у
которого есть четыре стены.